Читать книгу Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс - Страница 8

Форма молодого человека, состоявшая из небесно-голубых брюк и темно-синего мундира с серебристыми нашивками на погонах и маленьким овалом из черного бархата с вышитыми на нем золотыми зубчатыми башенками в обрамлении лаврового венка на воротнике, смотрелась весьма элегантно.

Молодой человек вытер губы салфеткой. Он только что съел вкуснейший бифштекс с луком и жареными моллюсками и теперь наслаждался бланманже. Было десять минут одиннадцатого. Завтраки здесь готовили только до одиннадцати утра. Вашингтон был странным городом. И очень напуганным. За Потомаком, у Арлингтонских высот, в особняке, оставленном генералом Ли, бригадный генерал Макдауэлл строил военные планы. В ожидании нового приказа молодой человек нанял лошадь и прискакал сюда позавчера. То, что он увидел, ему совсем не понравилось. В шумной, битком набитой людьми штаб-квартире армии царило смятение. Все знали, что дозоры конфедератов находятся всего в нескольких милях от столицы, и уверенности это ничуть не прибавляло.

В конце мая федеральные войска пересекли Потомак и заняли виргинский берег. Теперь полки из Новой Англии заполонили город. Их присутствие несколько сдержало волну паники, царящей в Вашингтоне в первую неделю после сдачи Самтера, когда телеграфное и даже железнодорожное сообщение с Севером было на время прервано. Нападения ждали с часу на час. Капитолий спешно укреплялся. Там разместили несколько подразделений запасных войск; в подвале работала полевая пекарня. Сейчас напряжение слегка ослабло, но он по-прежнему ощущал ту же растерянность, что наблюдал тогда в штабе Макдауэлла. Слишком много тревожных событий произошло за такое короткое время.

Накануне вечером молодой человек получил наконец предписание в штабе старого генерала Тоттена, командующего инженерными войсками. Первый бревет-лейтенант Уильям Хазард назначался в Вашингтонский военный округ и должен был перейти во временное подчинение капитана Меланктона Элайджи Фармера, до тех пор пока его рота, входящая в состав Инженерного корпуса армии Соединенных Штатов, не вернется после выполнения очередного задания.

Отбыть вместе со всеми Билли не успел, так как находился в это время дома, в Лихай-Стейшн, в отпуске по ранению. Туда же, в Пенсильванию, он привез свою молодую жену Бретт, с которой обвенчался в доме ее родителей в Южной Каролине, а после свадьбы едва не погиб от руки ее бывшего воздыхателя.

Жизнь ему тогда спас Чарльз Мэйн, но левая рука до сих пор время от времени болела от выпущенной из «дерринджера» пули, которая могла убить его. Боль играла и полезную роль. Она напоминала ему, чем он обязан своему лучшему другу, который теперь был на стороне противника в этой странной, ненужной и так еще толком и не начавшейся войне.

Завтрак утолил голод, но не избавил от дурных предчувствий. Билли был хорошим инженером. Он прекрасно разбирался в математике и любил предсказуемость уравнений и технических расчетов, когда в результате известных действий можно получить пушку той или иной конструкции. Но в будущем, которое ждало их впереди, он не видел ни этой предсказуемости, ни какой-либо определенности.

И что еще печальнее, он стоял перед лицом этой неизвестности совершенно один. Он был оторван от своих друзей-инженеров, от жены, которую любил больше жизни, и, так уж вышло, от одного из старших братьев, хотя Стэнли Хазард, его сварливая жена Изабель и их мальчики-близнецы жили в этом же городе. Стэнли получил должность в военном министерстве благодаря сенатору Саймону Кэмерону, своему политическому наставнику.

Билли любил старшего брата Джорджа, но по отношению к Стэнли испытывал странное чувство, в котором не было уважения, отчего при общении всегда появлялась неловкость, и совсем не было любви, чего он тоже мучительно стыдился. Ни одного знакомого у него в Вашингтоне не было, но даже это не заставило его навестить Стэнли. И вообще, Билли выбрал для завтрака именно этот ресторан в отеле «Националь», потому что большинство посетителей здесь все еще поддерживали Юг, а значит, Стэнли, который придерживался противоположных убеждений, едва ли сюда заглянул бы.

Когда он оплатил счет и дал официанту чаевые, тот вдруг разразился целым потоком слов:

– Спасибо, сэр… спасибо. Это куда больше, чем я когда-либо получал от всех этих скаредных парней с Запада, понаехавших сюда, чтобы получить работу от своего президента, большого любителя черномазых. К счастью, у нас здесь таких не слишком много. Они, наверное, вообще не пьют и женщинами не интересуются, даже сумки свои сами таскают. Мои друзья из других отелей говорят, что на них ничего не заработаешь…

Билли поспешил поскорее выйти из ресторана, устав от нытья официанта, чей говор выдавал в нем южанина или выходца из приграничных штатов. Похоже, сейчас в столице было немало таких, кто только формально считался янки. Если город падет, что вполне могло случиться, они тут же заполонят все улицы, размахивая флагами Конфедерации и приветствуя Джеффа Дэвиса.

Когда он вышел из отеля, стоявшего на углу Шестой и Пенсильвания-авеню, оказалось, что начался мелкий дождик. Он надел форменную шляпу из черного фетра с бронзовой кокардой, приколотой сбоку на загнутые поля, и решил прогуляться, несмотря на дождь.

Крепкий и невысокий, Билли был всего на год старше своего друга Чарльза Мэйна. У него были темные волосы и бледно-голубые, похожие на льдинки глаза, которые передавались в роду Хазардов из поколения в поколение. Крупный подбородок придавал ему вид надежного и сильного человека. Не так давно он поддался новой моде и отпустил усы, с которых теперь стряхивал крошки от завтрака; они выросли неожиданно густыми и почти черными, темнее, чем волосы.

Предположив, что капитан Фармер, скорее всего, получил свою должность от какого-нибудь политического покровителя, Билли решил не торопиться с докладом и потратить время на изучение той части города, которая находилась к северу от респектабельной Пенсильвания-авеню.

Однако уже очень скоро он пожалел о своем решении. Война увеличила население Вашингтона, прежде составлявшее сорок тысяч человек, почти втрое. Невозможно было пройти и шага, не уворачиваясь от омнибусов, толп пьяных солдат, погонщиков мулов, с проклятиями хлеставших несчастных животных, или с виду приличных джентльменов, возникавших словно из ниоткуда и шептавших на ухо адрес лекаря, который в любое время дня и ночи лечит сифилис. А то и вовсе под ноги вдруг бросались свиньи или стадо галдящих гусей.

Но самое ужасное было то, что в городе стояла нестерпимая вонь. Хуже всего пахло от сточных вод с нечистотами, стекавшими в городской канал, который Билли увидел, когда свернул строго на юг по Третьей улице. На одном из пешеходных мостов, ведущем в юго-западный район города, известный как Айленд, он остановился и увидел труп чьего-то терьера, плывущий среди гнилых капустных листьев и экскрементов.

Едва не потеряв завтрак, он развернулся и быстро пошел на восток, к Капитолию, на котором все еще не было купола. Вокруг роились военные и политики, прогуливаясь вдоль колонн. Рядом с лежащими тут и там грудами бревен, штабелями металлических листов и огромными мраморными блоками суетились рабочие. Обходя один из таких блоков, Билли натолкнулся на старую располневшую шлюху, в грязном бархатном платье и с перьями на голове. Толстуха тут же предложила ему выбрать между ней самой и ее дочерью – болезненно-бледной девочкой едва ли старше четырнадцати.

– Мэм, у меня жена в Пенсильвании, – сказал он, стараясь быть вежливым, но шлюха не оценила его любезности.

– Иди ты в задницу, погонник! – проворчала толстуха, когда Билли пошел дальше; он засмеялся, хотя и не слишком искренне.

Через несколько минут он уже смотрел с другой стороны канала на сорняки, окружавшие памятник Джорджу Вашингтону, так и не законченный из-за недостатка интереса и средств. Возле заброшенного обелиска паслись коровы. Морось уже перешла в настоящий дождь, и Билли наконец сдался. Протолкавшись через толпу веселых сержантов, горланящих во все горло «Милую Эвелину», он быстро пошел на север и вскоре снова вернулся в шумный центр, где снял комнату в каком-то пансионе. По дороге он купил в канцелярской лавке обычную тетрадь, отдав за нее серебряный пятицентовик.

Позже, когда сгустились сумерки, Билли сел за стол и, заточив карандаш, склонился над первой пустой страницей тетради. Свет лампы в тяжелом неподвижном воздухе даже не колебался. Он вывел дату, а потом написал:

Дорогая моя жена, я начинаю эти записи и буду их продолжать впредь, чтобы ты знала, чем я еще занимаюсь каждый день, кроме того, что ужасно тоскую по тебе. Сегодня я осматривал столицу, и это была вовсе не такая приятная и обнадеживающая прогулка по причинам, о которых деликатность не позволяет мне упоминать…

При мысли о Бретт, ее милом лице, нежных руках, ее пылкости в минуты близости он почувствовал сильный огонь желания и на мгновение закрыл глаза. Потом, уже успокоившись, снова начал писать.

Город уже основательно укреплен, что, на мой взгляд, скорее говорит о предстоящей затяжной войне, чем о короткой стычке, как считают почти все вокруг. Конечно, по многим причинам было бы гораздо предпочтительнее, чтобы этот конфликт не продлился долго, и не самая последняя из них – мое страстное желание жить с тобой, моя любимая, там, куда направит меня долг службы в мирное время. Но если говорить не о личных причинах, а о тех, что касаются всей страны, то короткая война позволила бы быстрее навести порядок и расставить все по своим местам. Сегодня на одной оживленной улице я видел негра – то ли из вольноотпущенных, то ли из «контрабандных», как генерал Батлер назвал беглых рабов с Юга. Так вот этот негр даже не подумал отойти в сторону, чтобы дать мне пройти. Воспоминание об этом случае тревожило меня весь день. Разумеется, я, как и любой гражданин, хочу покончить с позором рабства, но свобода чернокожих не узаконена. Хотя я понимаю, что моя давно пропавшая сестра наверняка возразила бы мне, но все же не считаю, что мое мнение несправедливо или безнравственно. Напротив, я чувствую, что большинство думает точно так же. Во всяком случае, в армии так считают абсолютно все, это я знаю точно. Говорят, даже наш президент продолжает настаивать на срочной необходимости переселения освобожденных рабов в Либерию. Вот почему я очень боюсь затяжной войны, которая наверняка ввергнет нас в еще больший хаос слишком быстрых перемен в устройстве общества.

Он остановился, держа карандаш на весу и глядя на неподвижное пламя лампы. Каким сырым и тяжелым был воздух, даже глубокий вдох и то давался с большим трудом.

Ему вдруг стало стыдно за то, что он написал. Путаница и неразбериха, порожденные этой войной, уже начинали вызывать у него отвращение. Возможно, к тому времени, когда они с Бретт снова окажутся вместе и она прочтет этот дневник, включая то, что еще не написано, ответы, в том числе и его собственные, станут яснее, чем этим вечером.

Ты уж прости мне мои дурацкие философствования. Тревожная атмосфера, царящая в этом городе, рождает странные мысли и сомнения, а мне больше не с кем поделиться, кроме той, с кем я делюсь всем, – с тобой, моя бесценная. Спокойной ночи, и да хранит тебя Бог…

Он провел под написанным длинную черту и закрыл тетрадь. А вскоре после этого разделся, погасил лампу и лег в кровать, но сон не приходил. Жесткая постель, одиночество и тоска по жене заставляли его еще долго ворочаться, слушая, как на соседних улицах какие-то хулиганы бьют стекла и палят из пистолетов.

– Лайдж Фармер? Вон там, приятель.

Капрал показал на белую коническую палатку в ряду таких же, весело хлопнул Билли по спине и, насвистывая, удалился. Подобное пренебрежение дисциплиной среди добровольцев было настолько обычным, что Билли не обратил на это внимания. У входа в палатку он откашлялся, поправил мундир и, держа в левой руке документы, вошел внутрь:

– Лейтенант Хазард явился, капитан… Фармер…

Изумление помешало ему четко произнести последнее слово. Перед ним стоял благообразного вида пожилой человек лет пятидесяти, а то и старше, седой как лунь. На нем была мягкая нательная рубаха, возле бедер болтались спущенные подтяжки; в правой руке он сжимал Ветхий Завет. Рядом, на шатком столике, Билли увидел пару книг Мэхена по инженерному делу, но был слишком ошеломлен, чтобы заметить что-либо еще.

– Сердечно вас приветствую, лейтенант. Я ожидал вашего приезда с большим нетерпением… нет, даже с волнением. Вы застали меня в тот момент, когда я собирался вознести хвалы и благодарность милостивому Господу нашему в утренней молитве. Не хотите ли присоединиться ко мне, сэр?

С этими словами он бухнулся на колени, а удивление Билли сменилось испугом, когда он понял, что вопрос капитана Фармера был на самом деле приказом.