Читать книгу Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс - Страница 23

Следующим вечером Орри пришлось подольше задержаться в конторе. В окна лился красный свет заходящего солнца. Вспотевший и усталый, Орри сидел за столом и составлял список имущества для своего доверенного в Чарльстоне. Ему пришлось снова начать вести дела с компанией «Джон Фрейзер и Ко.», работавшей когда-то с его отцом, потому что Купер передал активы их семейной судоходной компании военно-морскому министерству. У Купера были все акции, поэтому он имел полное право распоряжаться ими. Однако это было крайне неудобно и потребовало от Орри лишних хлопот.

И, судя по недавнему письму от компании «Джон Фрейзер и Ко.», этих хлопот только прибавится. На письме стоял неказистый штамп с надписью: «УПЛАЧЕНО ПЯТЬ ЦЕНТОВ». Это был показательный пример тех раздражающих мелочей, которые неизбежно сопровождают рождение новой государственности, после того как стихают бравурные крики. Федеральное почтовое ведомство продолжало обслуживать южные штаты еще весь июнь, но теперь главный почтмейстер Конфедерации спешно пытался создать свое и, скорее всего, даже ввести в обращение новые марки. Пока же штаты и муниципалитеты обходились как могли, вернувшись к старой системе оплаты наличными.

Компания кое-что задолжала Орри при последней сделке и теперь прислала часть долга новыми банкнотами Конфедерации – довольно красивыми, с пасторальными гравюрами, изображающими богиню плодородия и счастливых негров на хлопковых полях. Внизу виднелась надпись, сделанная крошечными буквами: «American Bank Note Co.». В письме от компании «Джон Фрейзер и Ко.» было сказано: «Деньги напечатаны в Нью-Йорке, только не спрашивайте нас почему». Любого умного человека очень удивили бы банкноты в тысячу долларов с портретами Джона Кэлхуна и Эндрю Джексона. Очевидно, безмозглые янки, которые придумывали дизайн этих денег, совсем не знали истории или ничего не слышали о нуллификации.

Города тоже печатали бумажные деньги. К письму была приложена вычурная розовая банкнота достоинством в пятьдесят центов, с героическим портретом губернатора и надписью: «Муниципалитет Ричмонда».

– Орри! Ах, боже мой, Орри! Какие новости!

Подхватив юбки, Мадлен вбежала в контору и, весело приплясывая, закружилась по комнате. Орри с удивлением смотрел на нее, а она все продолжала выделывать танцевальные па, смеялась счастливым смехом, и по лицу ее текли слезы, вспыхивающие в красных лучах заката.

– Такому нельзя радоваться… Господь накажет меня, но я так рада. Рада!

– Мадлен, что случилось?

– Может, Господь простит меня на этот раз. – Она прижала к губам указательный палец, но все еще продолжала хихикать – и заливаться слезами. – Я попрошу Его… буду молить… только бы все было…

– Эй, да что с тобой? Ты потеряла рассудок?

– Да! – Она схватила Орри за руку, рывком поднимая его и улекая в свой безумный танец. – Он умер!

– Кто?

– Джастин! Я знаю, это ужасно стыдно – так радоваться… Он… – Она схватила Орри за талию, раскачиваясь на месте взад и вперед. – Он же все-таки был человеком…

«Только в самом общем смысле», – подумал Орри.

– Ты ничего не путаешь? – спросил он.

– Нет-нет… Один из слуг видел на речной дороге доктора Лонзо Саппа, тот ехал из Резолюта. Мой муж… – Понемногу успокаиваясь, Мадлен смахнула слезы, судорожно вздохнула и заговорила уже более связно: – Сегодня утром он испустил последний вздох. Та рана вызвала какую-то инфекцию, которая отравила весь организм. Я свободна от него! – Она обняла Орри за шею, откинув голову назад и сияя от счастья. – Мы свободны! Я так невыразимо счастлива, мне даже стыдно!

– Тебе нечего стыдиться. Единственный, кто будет его оплакивать, – это Френсис, и, пожалуй, больше никто. – Орри почувствовал, как в нем нарастает бурная радость, и едва сдержался, чтобы не расхохотаться. – Да простит Господь и меня тоже. Это так смешно, хотя и мрачно. Наш маленький павлин получил смертельную пулю в задницу от своего же подчиненного!

– Вот только в самом Джастине не было ничего забавного. – Мадлен стояла спиной к окну, и он не видел выражения ее лица, скрытого тенью, но без труда мог представить его. – Он был дурным человеком и очень злым. Пусть меня отправят прямиком в ад, но я не пойду на его похороны!

– И я тоже. – Орри взглянул на список, который недавно составлял, – все это больше не казалось таким важным. – Когда же мы поженимся?

– Как можно скорее. Я не хочу медлить и изображать из себя безутешную вдову. А после свадьбы мы постараемся все устроить так, чтобы ты смог принять то назначение.

– Но я все равно должен найти надсмотрщика, прежде чем решу окончательно. – Она отвела взгляд, когда он продолжил: – Слишком уж все теперь неустойчиво вокруг. Днем приезжал Джеффри Булл, очень расстроенный. У него вчера сбежали двое негров, которых он всегда считал самыми преданными и достойными доверия.

– На Север?

– Он предполагает, что да. Почитай «Меркури», и увидишь, что это происходит чуть ли не каждый день. К счастью, у нас пока спокойно.

– Да, но это только видимость. Взять хотя бы того молодого человека, которого ты поставил старшим на плантации, после того как Рэмбо умер от инфлюэнцы в прошлом году.

– Каффи?

Мадлен кивнула:

– Я здесь совсем недавно, но уже заметила перемену. Он стал не просто дерзок, а агрессивен. И даже не пытается этого скрывать.

– Тем более нельзя уезжать, пока не найдем хорошего управляющего. – Орри снова прижал ее к себе. – Давай-ка лучше выпьем немного кларета и обсудим нашу свадьбу.

Позже в тот же вечер, когда Мадлен уже спала, Орри лежал в постели и все думал, что же можно сделать. Ему казалось, что он свел проблемы с рабами к минимуму и при таком гуманном отношении к неграм на плантации не должно возникать никаких особых сложностей. Конечно, Купер наверняка посмеялся бы над его наивностью, сказав, что ни один рабовладелец не может считать себя добрым и нравственно безупречным человеком, если он ограничивает свободу других людей.

Как бы то ни было, Орри чувствовал, как изменилась атмосфера на плантации. Это стало заметно уже через несколько дней после начала войны. Объезжая поля с ежедневной проверкой, Орри все чаще слышал, как рабы бормочут одно имя, и, как ему потом показалось, они хотели, чтобы он слышал. Это имя было: Линкум.

Серьезные неприятности грянули вскоре после того, как Мадлен осталась в Монт-Роял. На самом деле назревали они уже давно. В прошлом ноябре Каффи, которому тогда было лет двадцать пять и который еще не получил свою нынешнюю должность надсмотрщика, стал отцом двух девочек-двойняшек. Анна, жена Каффи, рожала очень тяжело, и одна из малышек прожила всего полчаса.

Вторую девочку – хрупкую, болезненную крошку, которую назвали Клариссой в честь матери Орри, – похоронили в этом году третьего мая. Орри узнал об этом, когда они с Мадлен вернулись из двухдневной поездки в Чарльстон, где вовсю процветала бойкая торговля, в ресторанах было полно народу и вообще в городе царило всеобщее ликование после сдачи форта Самтер.

Они возвращались в Монт-Роял в грозу, по прибрежной дороге, размокшей из-за дождя. Приехали уже в темноте, и когда вошли в дом, то увидели, что повсюду горят свечи и газовые лампы, а Кларисса бродит по комнатам с потерянным видом.

– Я уверена: кто-то умер, – заявила она.

Поговорив со слугами, Орри тут же отправился в поселок рабов, который был почти в миле от усадьбы. В беленых домишках горел свет, но вокруг стояла звенящая тишина. Промокнув насквозь, он подошел к дому Каффи и постучал.

Дверь открылась. Молодой раб встретил хозяина угрюмым молчанием, и Орри даже невольно отшатнулся от его мрачного взгляда. В глубине дома слышался женский плач.

– Каффи, я только что узнал о твоей дочери. Я очень сочувствую твоему горю. Можно мне войти?

В это невозможно было поверить, но Каффи отрицательно замотал головой:

– Анна сейчас плохо себя чувствует.

Уже закипая от гнева, Орри не знал, что и подумать: была причина ее недомогания связана с недавней утратой или дело совсем в другом. До него доходили слухи, что Каффи плохо обращается с женой. Сдерживаясь изо всех сил, он сказал:

– И в этом я тебе сочувствую. В любом случае мне хотелось бы выразить…

– Рисса умерла, потому что вас здесь не было, – перебил его раб.

– Что?

– Ни один из этих надутых домашних ниггеров не послал за доктором, а ваша мама не понимала, что мне от нее нужно. Чуть ли не целый час я умолял ее выписать мне пропуск, чтобы самому пойти за доктором, а она только головой качала как безумная. Тогда я на все наплевал и побежал за ним так, без пропуска. Но когда мы сюда пришли, уже было поздно, Рисса умерла. Док лишь посмотрел на нее и сказал – тифозная лихорадка, и сбежал сразу. Мне самому пришлось ее хоронить. Маленькая Рисса. Ушла, как и ее сестричка. Если бы вы были здесь, моя малышка осталась бы жива.

– Черт побери, Каффи, ты не можешь меня винить за…

Каффи захлопнул перед ним дверь. Дождевые капли стекали с крыши над крыльцом. Ночь придвинулась, липкая, полная наблюдающих глаз.

Где-то низкий женский голос едва слышно запел псалом. Орри было неприятно делать то, что он должен был сделать, тем более под прицелом невидимых глаз, но он снова постучал в дверь – на этот раз резко.

Никто не ответил. Орри с яростью ударил по двери:

– Каффи, открой!

Дверь поддалась на дюйм. Орри пнул ее заляпанным грязью сапогом. Каффи пришлось отпрыгнуть назад, чтобы его не сбило с ног.

– Послушай меня, – заговорил Орри, – мне действительно очень жаль, что твоя дочь умерла, но я отказываюсь принимать твои обвинения. Да, если бы я был здесь, то выписал бы пропуск сразу же или сам съездил за доктором, но меня не было, и я никак не мог узнать о вашем несчастье. Так что, если не хочешь, чтобы я снял тебя с новой должности, попридержи язык и не смей хлопать передо мной дверью!

И снова молчание заполнило комнату, слышался только стук дождя. Орри положил руку на дверной косяк:

– Ты меня понял?

– Да, сэр.

Два безжизненных слова. В слабом свете лампы Орри увидел полные ненависти глаза Каффи и понял: все его предостережения напрасны. Оставалось лишь надеяться, что раб скоро образумится. Если же нет, его дурной пример может стать толчком для других. Именно поэтому Орри нарочно говорил очень громко, хотя и ощущал неловкость при этом:

– Передай мои соболезнования жене. Спокойной ночи.

Он вышел на крыльцо, чувствуя горечь из-за смерти ребенка, гнев на несправедливые обвинения Каффи и злость на себя за этот спектакль, который он устроил перед невидимыми зрителями. Эта роль была ему неприятна, но он должен был поступить так, чтобы сохранить порядок на плантации. Купер как-то заметил, что хозяева и рабы в равной степени становятся жертвами рабства. В ту отвратительную ночь Орри это понял как никогда.

«И это было началом, – думал он, лежа рядом со спящей Мадлен. – Первая карта, которую выдернули из карточного домика. За ней рассыплются и остальные».

Через четыре дня после стычки в поселке рабов, уже под вечер, жена Каффи пришла в контору. Под одним глазом у нее была большая припухлость, коричневая кожа вокруг почернела. Она робко обратилась к Орри умоляющим голосом:

– Пожалуйста, сэр… продайте меня.

– Анна, ты же здесь родилась. И твои мать и отец тоже. Я понимаю, после смерти Риссы ты…

– Продайте меня, мистер Орри! – перебила она его, хватая за руку и заливаясь слезами. – Я так боюсь Каффи, что мне хочется умереть…

– Он тебя ударил? Уверен, он просто не в себе. Рисса…

– Рисса тут ни при чем. Он всегда меня бил. С тех пор, как мы поженились. Я от вас скрывала, но люди знают. Прошлой ночью он избил меня палкой и кулаками, а потом еще сковородой стукнул…

Он стоял перед этой маленькой хрупкой женщиной во весь свой шестифутовый рост и как будто даже стал выше от гнева.

– Я убежала и спряталась, – продолжала Анна сквозь рыдания. – Он мог мне голову проломить. Просто с ума сошел от злости. Я старалась терпеть, как подобает хорошей жене, но у меня больше нет сил. Я хочу уехать отсюда.

Рассказав свою грустную историю, Анна посмотрела на Орри умоляющими глазами. Она была хорошей работницей, но Орри не желал видеть, как она страдает.

– Если ты действительно этого хочешь, Анна, что ж, я согласен.

– Вы меня отвезете на рынок в Чарльстоне? – радостно воскликнула Анна.

– Чтобы продать? Нет, что ты… Но я знаю одну семью в городе. Это хорошие, добрые люди, и они потеряли домашнюю служанку прошлой осенью, а купить новую не могут себе позволить. Я просто отдам им тебя, тебе будет там хорошо, уверен. Скажем, через неделю или две.

– Завтра! Прошу вас!

Страх Анны ужаснул Орри.

– Хорошо-хорошо. Я прямо сейчас напишу им. Так что собери вещи и жди.

Анна вдруг прижалась к нему, уткнув лицо в его рубашку.

– Я не могу туда вернуться! – проговорила она, крепко держа его руками. – Он меня убьет. Мне ничего не нужно – только вот это платье, что на мне, и все. Не заставляйте меня туда возвращаться, мистер Орри, не надо!

Орри погладил ее по волосам, пытаясь хоть немного утешить:

– Хорошо. Если ты так боишься, иди в дом. Найди Аристотеля и скажи, что я велел устроить тебя на ночь.

Снова всхлипывая, на этот раз от радости, Анна порывисто обняла его и тут же в ужасе отшатнулась:

– О мистер Орри, да что это я… Я не хотела, правда…

– Я знаю. Ты ничего плохого и не сделала. А теперь ступай в дом.

Утром Орри видел Анну только каких-то пять минут, когда выписывал пропуск для раба, который должен был доставить ее в чарльстонскую семью вместе с сопроводительным письмом; больше они не виделись. Негритянка сердечно поблагодарила его и все благословляла за доброту, пока коляска отъезжала от дома.

На следующий день Орри поехал осматривать поля, которые готовили к июньским посадкам. Когда Каффи услышал стук копыт его лошади, он поднял голову и впился в хозяина долгим пронзительным взглядом. Потом снова отвернулся и начал ругать какого-то молодого парня, который, по его мнению, плохо работал. Когда слов ему показалось мало, он с силой ударил раба – тот покачнулся.

– Эй, довольно! – окликнул его Орри.

Каффи снова уставился на него. Орри спокойно выдержал взгляд, а секунд через десять тронул лошадь с места, так сильно дернув поводья, что та фыркнула. Обмен взглядами между рабом и хозяином был вполне откровенным. Каффи явно хотел кого-то убить, и все знали, кого именно.

Орри не стал рассказывать об этом случае Мадлен – по той же причине, по которой скрыл от нее подробности той ночной стычки в поселке рабов. О том, что Анну отослали в Чарльстон по ее же собственной просьбе, Мадлен, разумеется, знала. И она же стала главным свидетелем того, как упала следующая карта.

Это случилось в начале июня. Каффи повел группу рабов на летние посадки – рис высаживали во второй раз на тот случай, если птицы или соленая вода, поднявшаяся по реке, погубят ранний урожай.

Высокие насыпи разделяли квадраты вспаханной земли, защищая их от соседних. Деревянные дренажные лотки, их еще называли желобами, позволяли отводить воду от Эшли и от квадрата к квадрату, а потом снова уводить, когда при отливе заслонки желобов поднимались. Мадлен ехала вдоль насыпей, приближаясь к тому квадрату, где трудились рабы. День был ясный и приятный; дул легкий ветерок, а небо приобрело тот неповторимый ярко-синий оттенок, который, как она считала, бывает только в Каролине. Как обычно, для поездки верхом Мадлен надела брюки, чтобы сесть в седло по-мужски; пусть это было и не слишком прилично, но кому какое дело? Ее репутацию едва ли можно было испортить еще больше.

Впереди она увидела Каффи. Он ходил между согнувшимися рабами и грозно размахивал дубинкой, которую всегда носил с собой как символ власти. Когда Мадлен подъехала ближе, один пожилой негр, вероятно, сделал что-то такое, что вызвало недовольство надсмотрщика.

– Бесполезный ниггер! – пожаловался Каффи.

Он ударил палкой седого раба, и тот упал. Жена старика, работавшая рядом с ним, вскрикнула и обругала надсмотрщика. Каффи в ярости бросился на нее, замахнувшись палкой. Резкое движение испугало лошадь Мадлен, с громким ржанием она шарахнулась вправо и наверняка упала бы с насыпи, но тут какой-то другой негр, примерно того же возраста, что и Каффи, быстро вспрыгнул наверх и, схватившись за уздечку, повис на ней.

Его вес и сила, с которой он держал лошадь, не дали ей упасть на следующий квадрат. Мадлен вскоре успокоила животное, но весь этот эпизод очень не понравился Каффи.

– Эй, ты! Возвращайся к работе!

Раб даже не повернул головы. Он смотрел на Мадлен скорее с тревогой, чем с подобострастием.

– Вы в порядке, мэм?

– Да, все хорошо. Я…

– Ты меня слышал, черномазый? – закричал Каффи.

Наполовину забравшись на насыпь, он ткнул дубинкой непокорного раба. Тот наконец повернулся и посмотрел на надсмотрщика большими, слегка раскосыми глазами. По их выражению было нетрудно понять, что он думает.

– А ну, помолчи, пока я как следует не поблагодарю этого человека, – сказала Мадлен. – Все это случилось по твоей вине.

Каффи ошеломленно уставился на нее, потом лицо его исказилось от ярости. Услышав за спиной чье-то хихиканье, он резко обернулся, но все негры внизу были серьезны, и весельчака вычислить не удалось. Каффи спрыгнул с насыпи, крича громче обычного.

Рабы вернулись к работе, пока Мадлен разговаривала со своим спасителем.

– Я тебя уже видела раньше, но не знаю, как тебя зовут.

– Энди, мэм. Меня назвали в честь президента Джексона.

– Ты родился здесь, в Монт-Роял?

– Нет, мэм. Мистер Тиллет купил меня весной, перед самой своей смертью.

– Спасибо тебе, Энди. Ты подоспел как раз вовремя. Все могло быть гораздо хуже.

– Рад, что этого не случилось. У Каффи нет никакого права издеваться… – Он вдруг умолк, словно осознав, что здесь неподходящее место для столь откровенных речей.

Мадлен еще раз поблагодарила его. Энди сдержанно кивнул и спрыгнул с насыпи; улыбки и тихие слова одобрения других рабов явно показывали, что этот человек нравится им настолько же, насколько не нравится надсмотрщик. Каффи, кипя от злобы, нервно хлопал палкой по ладони и не отрываясь смотрел на Энди.

Энди спокойно выдержал взгляд. Наконец Каффи отвернулся, но, чтобы избежать унижения, одновременно прикрикнул на кого-то из рабов. Нехорошая ситуация, подумала Мадлен, отправляясь дальше. Именно так она и сказала Орри позже, тем же вечером, рассказывая о том, что произошло днем. Уже в темноте Орри послал мальчишку в поселок рабов, и вскоре в открытую дверь конторы постучали.

– Входи, Энди, – сказал он.

Босоногий раб перешагнул порог. На нем были полотняные штаны, которые стирали уже так много раз, что на них появился белый отлив, как и на его залатанной рубахе с короткими рукавами. Орри уже замечал этого красивого молодого человека с прекрасной фигурой и крепкими мускулами. Он умел держаться вежливо, но без угодливости, вот и сейчас раб стоял хоть и прямо, но не скованно, показывая свою уверенность даже перед хозяином.

– Садись, – кивнул Орри на старое кресло-качалку перед письменным столом. – Хочу, чтобы тебе было удобно, пока мы говорим.

Это неожиданное предложение обезоружило и смутило молодого человека. Он опустился в кресло с такой осторожностью, что оно даже ни на дюйм не шелохнулось.

– Ты спас мисс Мадлен, она могла сильно разбиться. Я это ценю. Хочу подробнее расспросить тебя о том, как это случилось и почему. Мне хотелось бы услышать честный ответ. Тебе не стоит бояться, что кто-нибудь вздумает отомстить тебе за твою прямоту.

– Вы о надсмотрщике? – Энди покачал головой. – Я его не боюсь и вообще никого из ниггеров не боюсь, кто пытается добиться своего криками и руганью.

Его тон и взгляд говорили о том, что и белых людей с такими качествами он также не боится. Этот раб нравился Орри все больше и больше.

– Кого там ударил Каффи? Мисс Мадлен сказала, что это был седой человек.

– Цицерона.

– Цицерона?! Да ему же почти шестьдесят!

– Да, сэр. Они с Каффи… Ну, они уже ссорились раньше. А как только мистрис уехала, Каффи поклялся, что заставит старика заплатить.

– Есть еще что-то, что мне следует знать? – (Энди отрицательно качнул головой.) – Хорошо. Я буду рад отблагодарить тебя более ощутимо за то, что ты сделал.

Энди моргнул; слово «ощутимо» было ему непонятно, хотя он и промолчал.

– У тебя есть свой огородик? Ты что-нибудь сажаешь для себя?

– Да, сэр. В этом году посадил окру и немного бобов. А еще у меня три курицы.

Открыв ящик письменного стола, Орри достал оттуда деньги:

– Вот три доллара, ты сможешь купить на них хорошие семена и новые инструменты, если они тебе нужны. Скажи, что ты хочешь, я закажу в Чарльстоне.

– Спасибо, сэр. Я подумаю, а потом вам скажу.

– Ты умеешь читать или писать, Энди?

– Ниггерам нельзя читать и писать, это незаконно. Меня бы высекли, если бы я умел.

– Только не здесь. Отвечай на вопрос.

– Нет, не умею.

– А стал бы учиться, если бы тебе дали такую возможность?

Энди оценил опасность, прежде чем ответить.

– Да, сэр, стал бы. Если умеешь читать и писать, быстрее чего-нибудь добьешься в жизни. – Он тяжело сглотнул, а потом вдруг выпалил: – Я ведь могу однажды стать свободным! И тогда мне это очень пригодится.

Прежде чем ответить, Орри одобряюще улыбнулся ему, показывая, что довольно смелые слова раба его не рассердили.

– Что ж, это очень мудро. Рад, что мы поговорили. До сих пор я о тебе ничего не знал, но, думаю, ты можешь быть очень полезным на этой плантации. И многого добиться.

– Спасибо, – сказал Энди, принимая деньги. – И за это тоже.

Орри кивнул, глядя, как этот сильный и отважный человек идет к двери. Кто-то другой на его месте, возможно, приказал бы выпороть Энди за его признание, но Орри хотелось бы иметь у себя в работниках еще с десяток таких же парней.

Пока они говорили, наступила ночь. Где-то вдалеке слышалось пение больших лягушек, похожее на звук лопнувших барабанов, – цикады пели гораздо приятнее. Глядя, как раб идет по тропинке, Орри вдруг заметил, что он не очень высокого роста, хотя при общении с ним создавалось совсем другое впечатление.

Утром Орри отправился на поле, чтобы узнать, как чувствует себя Цицерон, но не нашел его. Пока хозяин был рядом, Каффи помалкивал, но стоило Орри отъехать, как он начал кричать с удвоенным пылом. Орри направил лошадь к поселку и вскоре остановился возле хижины, где жили Цицерон с женой. Прямо возле крыльца писал какой-то голый веселый мальчонка лет пяти. Услышав, как подъехал Орри, жена Цицерона выбежала наружу и прогнала ребенка.

– Где твой муж, Мисси? – спросил Орри.

– В доме, мистер Орри. Он… э-э… не работает сегодня. Приболел малость.

– Я бы хотел его проведать.

Женщина начала что-то быстро несвязно бормотать, и Орри понял, что дело неладно. Он мягко отодвинул ее в сторону и вошел в опрятный пустой домик как раз в тот момент, когда Цицерон застонал.

Пожилой раб лежал на тиковом тюфяке, сложив руки на животе, лицо его было искажено болью, на закрытых бледных веках темнела запекшаяся кровь. На лбу тоже виднелись отметины. Орри тихо выругался. Можно было не сомневаться, что Каффи пустил в ход свою палку.

– Мисси, я пошлю за доктором, пусть его осмотрит, – сказал Орри, выходя на крыльцо. – И еще позабочусь о том, чтобы наказать виновного сегодня же.

Женщина схватила руку Орри и сжала ее. Рыдания душили ее, и она не могла говорить.

К полудню стало невыносимо жарко, но Орри все равно разжег огонь в железной печи, стоявшей в конторе, прежде чем послал за Каффи. Когда надсмотрщик вошел – с дубинкой в руке, как и ожидал Орри, – долгих предисловий не последовало.

– Надо было продать тебя, а не Анну. Дай мне это. – Он вырвал палку из руки Каффи, открыл дверцу печи и сунул ее в огонь. – Ты больше не старший. С сегодняшнего дня снова работаешь в поле, как все остальные. Я видел, что ты сделал с Цицероном из-за какого-то пустяка. Убирайся отсюда!

На следующее утро, через час после восхода солнца, Орри снова говорил с Энди в конторе.

– Я хочу, чтобы ты стал надсмотрщиком на плантации. – (Раб чуть кивнул, что, вероятно, означало согласие.) – Это знак моего доверия, Энди. Времена сейчас трудные, а я не слишком хорошо тебя знаю. Мне известно, что кое-кому из наших людей очень хочется убежать к янки. Если он или она попытается это сделать и будет пойман, а будет пойман пойти наверняка, пусть не ждет от меня пощады. Я не стану расправляться с ними жестоко, но и не прощу. Ты меня понял? – (Энди снова кивнул.) – И вот еще что… – немного помолчав, продолжил Орри. – Наш прежний управляющий Салем Джонс, которого я поймал на воровстве и с позором выгнал, всегда ходил с палкой. Видимо, Каффи был впечатлен его поведением и решил перенять его опыт. Мне следовало отобрать у него дубинку в ту же минуту, когда я впервые ее увидел в его руках. – (Веки Энди чуть дрогнули, словно он опять запоминал новое для себя слово.) – Палка в руках, – закончил Орри, – означает слабость человека, а не его силу. Я бы не хотел видеть такую же у тебя.

– Мне она не нужна, – ответил Энди, глядя ему прямо в глаза.

Вот так и разрушился хрупкий карточный домик. И Орри начал строить новый, поставив Энди на место Каффи.

Очень скоро он узнал, что большинству рабов понравилась перемена. Сам он тоже не пожалел о своем решении, и не только потому, что Энди быстро соображал и был достаточно вынослив, чтобы работать долгие часы, но и потому, что этот негр обладал даром вести за собой людей, а не подгонять их. Он никого не запугивал, никогда не проявлял грубости или агрессии, но обладал какой-то невероятной внутренней силой, которая придавала его словам абсолютную уверенность. Ему не нужно было кричать или каким-то другим способом убеждать себя в собственной значимости.

Доверие, возложенное на него Орри – в основном под влиянием интуиции и минутного порыва, – создало между двумя мужчинами невысказанную, но подлинную привязанность. Орри помнил, как отец раз или два говорил, что любит некоторых из своих людей (он никогда не называл негров рабами) так, словно они его родные дети. И теперь Орри впервые начал понимать, почему Тиллет Мэйн мог так сказать.

Обо всем этом думал он, лежа без сна рядом с Мадлен, но одно тревожило его больше всего. Каффи. Его злобная ярость стала совсем необузданной, после того как закончился короткий период его власти. За Каффи теперь следовало присматривать – он мог посеять недовольство. Орри уже сейчас мог бы назвать с полдюжины человек, которые наверняка поддались бы его влиянию.

Но в целом положение на плантации пусть и не было идеальным, но все же стало лучше, чем неделю назад. Орри надеялся, что, если он примет пост в Ричмонде, Энди сможет защитить Мадлен в случае неприятностей. Наконец успокоившись при мысли об этом, он вскоре заснул.

Через неделю он получил неожиданное письмо.

Дарагой сэр!

Мой кузэн который жывет в Чарльстоне, Ю. К., паказал мне ваше обявление нащот места насмотрщика. Разришите придставить сибя вашему вниманию: Филемон Мик, мне шесдисят читыре года но на здаровье не жалуюсь и имею бальшой опыт…

– Ну, пару слов-то он все-таки написал без ошибок, – со смехом сказал Орри, когда они с Мадлен уже в сумерках шли через сад к реке. – Но вот все остальные…

– И ты мог бы взять такого необразованного человека?

– Мог бы, будь у него нужный мне опыт. В целом из письма как раз следует, что такой опыт есть. Он пишет, что я могу запросить рекомендации у его прежнего нанимателя – пожилого бездетного вдовца, который владеет табачной плантацией недалеко от Роли, но больше не хочет заниматься делами. Мик хотел бы купить у него плантацию, но у него нет на это средств. Ее разделят на две небольшие фермы.

Они дошли до пирса, выступавшего в спокойное течение Эшли. На другом берегу на отмели стояли три белые цапли, неподвижные как статуи. Орри хлопнул себя по шее, сгоняя комара. Звук шлепка напугал птиц, они взлетели и плавно скрылись вдали.

– Только вот с мистером Миком есть одна сложность, – продолжал Орри, садясь на старое бревно. – Он не освободится до осени. Говорит, что не может уехать, пока его наниматель не устроится как следует у сестры, которая забирает его к себе.

– Это уже рекомендует его с лучшей стороны.

– Определенно, – согласился Орри. – Так что сомневаюсь, что найду кого-нибудь лучше. Наверное, мне следует написать ему и начать переговоры о жалованье.

– Да, конечно. А у него есть жена, семья?

– Никого.

– Я все хотела спросить тебя… – глядя на спокойную гладь воды, тихо сказала Мадлен, – что ты сам думаешь об этом?

– Я хочу детей, Мадлен.

– Даже зная правду о моей матери?

– То, что я знаю о тебе, гораздо важнее. – Он поцеловал ее в губы. – Да, я хочу детей.

– Я очень рада, что ты это сказал. Джастин считал меня бесплодной, а я всегда подозревала, что это его вина. Но мы ведь скоро это выясним, правда? Вряд ли кто-нибудь трудится над этим так же прилежно, как мы с тобой. – Она сжала его ладонь, и они оба расхохотались. – Хорошо, что появился этот мистер Мик, – добавила Мадлен. – Даже если ты не сможешь уехать до осени, то, по крайней мере, напишешь в Ричмонд о своем согласии.

– Да, пожалуй, это я могу сделать уже сейчас.

– Так ты решил!

– Ну… – Ему не нужно было продолжать, она и без слов все поняла.

– Что-то здесь уж очень злые комары, – сказала Мадлен. – Давай-ка лучше вернемся в дом и выпьем по бокалу кларета. А может, найдем и другой способ отпраздновать твое решение.

– В постели?

– О нет, я не это имела в виду… – Мадлен покраснела и добавила: – Не прямо сейчас.

– Тогда что?

Она уже больше не могла сдерживать улыбку:

– Думаю, пора уже наконец развернуть ту саблю, которую ты так старательно прячешь наверху.