Читать книгу Оркестровая яма для Катерпиллера - Дмитрий Назаренко - Страница 4

Пётр Шагов – невысокий, жилистый парень лет 29-ти, абсолютно цыганского вида. Смугловатое лицо, крупный нос с горбинкой. Глаза узко посажены и черны как уголь. Непослушные чёрные кудри. Пётр был слегка небрит и в чёрном халате вполне катил за рабочего рыбкомбината. Иногда он курил сигареты без фильтра и витиевато матерился. Вдвоём с парнем, лет на десять моложе его, четвёртый час они споро разгружали вагон-рефрижератор с копченой белугой. Парень был в зелёной куртке с нашивками. Проволочные очки, длинный хаер. Работали почти бегом. Со стороны казалось— они соревнуются в работе. Компания выглядела довольно странно, но объединяло этих двоих то обстоятельство, что оба они учились в привилегированном ядерном колледже. Аспирант и студент— оба работали на субботнике стройотряда. Погруз-разгруз – известная тема, чтобы заработать на проезд и спецодежду для работы летом в стройотряде.

Вагон был разгружен. На перроне куча картонных ящиков с деликатесом. Они присели. Пётр обратился к напарнику:

– Пробовал?

– Не-а, откуда же…

– Лан, сейчас, – говорит Пётр и вытаскивает из картонки два благоухающих ломтя. Некоторое время они вгрызаются в нежную мякоть рыбы. Их, кажется, совсем не беспокоит хищение социалистической собственности. Иногда просто хочется есть.

Пётр снова обратился к парню:

– А ты, молодец, не отстаёшь. Что, летом тож собираешься в Белозерск в стройотряд?

– Да. Хотел, но, кажется, облом – комиссар отряда сказал: меня отчислят за то, что не поехал ХЗ куда на митинг ко Дню Победы в Нарофоминск. Послал я его.

Пётр темнеет лицом:

– Не ссы, поедешь. Мне нравится, как ты работаешь.

– Да ладно, не связывался бы ты с ним. Козлина он ещё тот…

– Мне он – до пизды дверца, я поговорю с командиром отряда.

Командир отряда – двухметровый мужик с мрачным лицом Отто Скорцени. Часть его лица покрыта следами ожога от тока высокой частоты. Четыре десятка студентов рядом с ним выглядят как отряд десантников абвера, которых инструктируют относительно деталей операции по спасению Муссолини. Но нет, будничным голосом командир разбивает студентов на бригады. Последняя группа получает объект в Белозерске. Парень остаётся один. Неужели этот хренов комиссар всё испортил? Он уже готов расстроиться, но в этот момент командир называет его фамилию и рукой показывает ему присоединиться к группе из четырех мужиков, среди которых стоит Пётр Шагов.

– Вам придётся поехать в леспромхоз на остров Шола.

Путь к острову пролегал по воде. Четыре часа по озеру на палубе теплохода промчались стремительно. В стаканчиках время от времени плескалась обжигающая жидкость. Солнце светило всё ярче и ярче, погода становилась всё теплее и теплее. К концу поездки ему стало и вовсе казаться, что он участвует в поездке министров на яхте для участия в трёхдневном банкете по случаю запуска крупного производства. Но на следующий день с десятикилометровой высоты блаженства парню пришлось спикировать на землю. В восемь утра они уже стояли на пустыре среди бурьяна. Кроме парня в бригаду шабашников вошли Геннадий Петрович Никишков – он же препод кафедры сопромата, 45 летний мужик Бусурин – инженер кафедры, брат его Мишка, в молодости танкист, а теперь доброволец-строитель, и аспирант Пётр Шагов. Геннадий Петрович включил Петра Первого и погрузился в реформаторские планы. Он задумчиво поглядывал то на чертежи тарного цеха, то на поросшую бурьяном стройплощадку. Он совсем не слушал то, что ему говорил Пётр Шагов, который через его плечо тоже заглядывал в чертежи. Мишка жевал травинку, а Бусурин смотрел в сторону посёлка. Через пару дней он отчалил из бригады. Поселился к поварихе из столовой и до конца строительства его никто не видел. Говорят, он день и ночь чинил телевизоры всему леспромхозу. Их, поломанных, накопилось изрядно, и водители лесовозов радостно платили ему четвертной за любой не самый значительный ремонт. Ближайшая ремонтная мастерская была в буквальном смысле слова за морем, в Белозерске.

На третий день парень понял, что он попал в ад. Мужики делали всё бегом. А когда он не успевал, а он не успевал всегда, все орали на него хором. После неожиданного ухода Бусурина график работы становился сжатым до предела. Работали с 8 утра до 8 вечера, не останавливаясь ни на мгновение. Сначала сколачивали опалубку. Ленточный фундамент для здания и фундаменты под оборудование они заливали раствором вручную вёдрами. На второй-третий день вёдра растягивались, теряли форму, и у них отрывалось дно. Его же руки пока были на месте, но казалось, ещё немного – и они оборвутся тоже. Увесистые каменюки килограммов по 10—15 тоннами исчезали в растворе бетона. К вечеру его ноги не шли. Парень пытался оправдываться, но куда 19-летнему парню тягаться со взрослыми! Вечером Геннадий Петрович оселком водил по лезвию топорика и непрерывно гундел.

– Блин, попался бы ты мне на экзамене сопромата весной, я бы тебя порубал в капусту.

– Да, хрен бы я тебе попался! – спросонок отвечал парень и сразу проваливался в сон. Во сне ад продолжался. Он бегом таскал вёдра с раствором и всё бутил, бутил, бутил.

К тому времени, когда они вышли на нулевой уровень, у него стало получаться. Кандидат технических наук Геннадий Петрович в аристократичной манере читал ему лекции: «Чем отличается бензопила „Дружба“ от бензы „Урал-5м“» и, к удивлению, парень очень скоро ловко пилил брус, необрезную доску, да и всё, что попадалось под руку. И если бы тогда уже вышел фильм «Техасская резня бензопилой», он проштудировал бы все роли и охотно бы взялся за постановку одноимённого любительского спектакля, и обязательно с собой в главной роли. Пилить ему нравилось. Круто было стоять на стене и класть её брус за брусом всё выше и выше. Низкое северное небо висело над головой. Тесно было солнцу в небе, и лучи его свисали до самой земли. Зато влево и вправо конца и края не было простору. Ветер упругой рекой рассекал бесконечный зной. И вечность, пришедшая ниоткуда, перед тем как уйти в никуда, будто шептала: так здесь было, есть и будет всегда.

– Нук, ебни ещё разок! – раздавался звонкий голос Пётра Шагова над вечным простором. И он послушно вбивал обухом топорика деревянный чопик, стягивающий брусья. Потом он заталкивал шпателем паклю в щели между брусьев. К вечеру они шли к тихой воде лесного пруда на краю посёлка. Чёрный омут среди древних огромных ёлок был мягок, как перина, и парень раз за разом падал в эту приятную бездну, пока дневной жар не оставлял тело. Потом мужики шли на танцы. Он по синусоиде плёлся за ними. В клубе он падал на первый попавшийся стул и мгновенно засыпал.

Его встречи с местным населением в таком формате так и продолжалось бы бесконечно, пока однажды его не растолкала девчонка в белой блузке. Её глаза сияли в полумраке. Спросонья он не понимал, что происходит. Она улыбалась ему и что-то говорила. Сон стал таять и до него начало доходить:

– Ну что, так и будем спать, что ли? Вставай-ка давай. Танцевать будем?

Танец их продолжился до самой последней песни.

– А как тебя зовут? – спросил он, когда они вышли на улицу.

– Галина Валентиновна Зайцева, – серьёзно ответила она. И добавила: – из Череповца я, в гостях здесь.

– Что же ты там делаешь?

– А вот школу только что закончила и в детский сад пошла, воспитательницей.

– А я из Москвы.

– Да я уже вижу.

Он хотел удивиться, а она продолжила:

– На куртке у тебя надписей – вон сколько. Всё про тебя и написано.

Как и положено северной красавице, она слегка налегала на букву «о». Но он этого уже не замечал. Впрочем, с этого момента их знакомства он уже не замечал никого и ничего вокруг. Трудности стали пофиг, ночь или день – он различал едва. И всё вокруг стало одинаково прикольно.

Даже одна и та же песня, которую с утра постоянно запускал на своём магнитофоне бывший танкист Мишка «вихрем закружит белый танец, ох и услужит белый танец» – казалась ему магическим заклинанием, которое так изменило его жизнь.

Эта странная пора продолжалась ещё месяц. В середине августа объект был почти построен. Геннадий Петрович и Пётр Шагов посовещались и решили, что пора заканчивать работу и возвращаться домой. Мишка вроде бы тоже был согласен. Впрочем, он, как всегда, улыбался в усы и ничего не говорил. Без конца слушал свой «белый танец» и ещё Sugar Baby Love группы the Rubettes. Откуда у Мишки взялась эта относительно свежая и сладкая качественная попса, было для парня загадкой. Мишка— молодой мужик в тельнике —любил «Стрелецкую» и курил «Север». На работе день и ночь мог разгребать любые завалы и был надёжен, как Caterpillar D7. Но песен у Мишки волшебным образом в кассетнике было всего две, и слушал он их постоянно.

Через день к ним неожиданно пожаловал директор леспромхоза.

– Хочу посмотреть на вас и поблагодарить за работу.

И, глянув на парня, добавил:

– О, да у вас тут совсем пацаны. Значит, вот вы какие, кто нам тарный цех построил. Не ожидал. Молодцы!

Потом он открыл свой портфель и достал несколько бутылок водки. Сдвинули стаканы.

– Да мы этот цех лет десять не могли построить! Без вас бы пропало дело. Ну ладно, дела у меня, – сообщил директор и исчез за дверью так же внезапно, как и появился.

После ухода директора пили ещё некоторое время. Потом Геннадий Петрович выдержал паузу и сказал:

– На следующий год я бы в таком составе ещё бы куда-нибудь двинул.

Все помолчали. Парень не выдержал и спросил:

– И чё, и меня бы взяли?

– Ну а как же! Куда мы без тебя-то?

Улетали из Шолы на кукурузнике. Парень был крепко бухой. Настроение было сумрачным. Позади оставалась та жизнь, которая ему нравилась. Он жалел, что больше никогда не будет плотником, простая и понятная жизнь остаётся здесь. Директор леспромхоза на прощание сказал им:

– Мужики, если чё, плотник у нас здесь зарабатывает хорошо – 550 рублей каждому я вам обещаю! Жду, короче, всегда.

Через пару недель в Москве они получили деньги, парню выдали 560 рублей, в 19 лет это было много. Ещё через три недели ему пришла повестка явиться в ОБХСС.

Его обстоятельно расспрашивал следователь.

– Ну как вы могли вчетвером-то построить такой объект? И что, все там были такие пацаны, как ты?

– Да не, остальные-то трое – мужики.

– Ну-ну. Ладно, иди, а с леспромхоза мы ещё спросим.

Парень так и не понял, зачем вызывали и в чём было дело. Но через месяц командир с обожженным лицом передал ему ещё 200 рублей:

– Это тебе премия.