Читать книгу Оркестровая яма для Катерпиллера - Дмитрий Назаренко - Страница 8

Люминесцентное солнце высоко стоит в зените подвесных потолков машинного зала. На плантациях вычислительного центра сегодня кипит работа. Молодые сотрудники известны своими способностями, но покорностью не отличаются. При первой же возможности дармовая рабочая сила бунтует и норовит куда-нибудь свинтить на часок-другой – попить кофе в атриуме гостиничного комплекса ЦМТ, зайти в буфет или просто зависнуть где-нибудь в коридоре. А то и вовсе разбиться по парам или по интересам и помчаться куда глаза глядят – на выставку, в соседнюю организацию, да и мало ли других мест, куда на целый день может отправиться молодость. Начальник отдела Борис Николаевич Люлякин, приставленный для надзора за молодежью, получив за них порцию очередных люлей, спешит поделиться люлями с непоседливыми сотрудниками отдела:

– Вот! Ну вы бы хоть это! А то совсем. Да.

Обычно на этом всё и заканчивалось, но сегодня беспокойство почему-то не проходит. Целый день он пропалывает запущенные грядки цифровых данных, удаляя ненужное, загружая, выгружая. Потом всё то же самое в обратном порядке. И так без конца. Работка ещё та, но деваться некуда.

По стеклянной стене зала постучали. За стеклом, как рыба в аквариуме, колышется секретарь директора. Она тычет пальцем в него, потом показывает вверх. Её губы беззвучно пошевелились:

– К директору!

Начиная с детства и дальше по жизни эта фраза не сулит ему ничего хорошего.

Ни после того, как лет в десять мячом он разбил зеркальное стекло в переходе школы, ни после того, как лет в двадцать в три ночи его и двух друзей совершенно бухими застали в женском корпусе дома отдыха во время студенческих каникул.

Всегда начинается одно и то же. Его куда-то выгоняли, удаляли или переводили.

Директор Гагик Самиздатович Анималян склонился над столом и работает. На столе – две кучи бумаг. Из одной бумаги стремительно перелетают в другую, но уже с визами и резолюциями, написанными почерком бывшего двоечника. На столе остается последний листок. Гагик Самиздатович делает паузу и начинает выводить подпись.

Троицкий как зачарованный наблюдает за движениями авторучки директора. Перо медленно ползёт, вырисовывая буквы А, Н, И, далее неровно скачет, торопится и быстро калякает остальные буквы фамилии Анималян. Осторожно прикоснувшись к левой ножке заглавной буквы А, перо затем медленно едет куда-то влево, бросается вниз и, сделав резкий разворот, мчится по дуге в обратную сторону к последней букве Н. Запнувшись о бумагу, перо наконец останавливается в облаке мелких чернильных брызг.

Издалека он видит только слово «Приказ», напечатанное крупными буквами. Директор сделал картинную паузу, как бы давая чернилам просохнуть, после чего остановил свой взгляд на подчинённом. У того похолодело внутри. Что это ещё за приказ? Ну, полдня вчера где-то болтался. Вроде бы за это ничего не должно быть. А что тогда-то? Премии, что ли лишат? Не вызывал бы.

Гагик Самиздатович протянул бумагу. Руки молодого сотрудника затряслись, строчки прыгают перед глазами. Он с трудом разбирает отдельные слова сотрудник отдела… командируется… в загран… по линии… отчет в течение трёх дней.

– Завтра начинаешь оформляться. Совещание общественных организаций соцстран. Поедет начальник управления, его подчиненный завотделом и ты. Будешь третьим.

– А что там будет происходить? На этом совещании.

– Это продолжение той работы по обмену данными, которую мы начали весной в Праге.

Троицкий помнил эту поездку. В дальнем плавании по Чехословакии их трое в лодке. Начальник управления – Теледжин Вьечеслэв Айвэнович, его директор Гагик Самиздатович и он. Лодка движется сложным маршрутом и часто меняет курс. Ненадолго швартуясь в портах назначения, указанных в командировочном задании, экипаж небрежно обменивается с принимающим берегом короткими сообщениями. Иногда забывая причалить в портах назначения, на лодке спохватываются и кое-как сигналят семафорным кодом.

– Берег, берег, идём мимо. Как жизнь?

– Да все ОК, кэп.

После этого лодка вновь идёт свободным курсом. Ему хорошо. Он не был так счастлив даже с любящими родителями, когда был совсем маленьким. В Праге лучше, чем в детстве, потому что детям не наливают по десять кружек пива в день. Фантастического пива: светлого, тёмного и даже совсем чёрного. И всё это в сопровождении немыслимых закусок и блюд. Прекрасный город, залитый солнечным светом. Нет места лучшего для такого плавания, чем Прага. Причалы для чайников с кучей магазинов располагаются часто и по делу. Дружелюбные работники прилавков подолгу не отпускают участников экспедиции. К концу плавания лодка тяжело загружена дарами земли чешской. В последний день его высаживают на берег, сообщая, что не хотят подвергать его… сам должен догадываться чему. Он понимает. Речь идёт о чем-то опасном. Лодка отчаливает без него и возвращается через час. В руках мореходов картонные упаковки, в которых угадываются очертания пластмассовых сидений для унитазов. Руководство делает суровые лица и строго вопрошает его:

– Надеемся, ты умеешь хранить служебную тайну?

В кабинет директора влетает приятель директора, Дмитрий Марцыпанович Похеров:

– Гагик, ну ты скоро?

Потом хлопает по плечу инженера:

– Хорош директора мучить!

Они выходят из кабинета и бегут куда-то. Наверное, обедать или на выставку, а может, в соседнюю организацию, да и мало ли других мест, куда на целый день может отправиться молодость. Гагик Самиздатович уже на бегу через плечо обращается к нему снова:

– И да. Помни: возможны провокации. Внимательнее там.

Они отправляются в Болгарию. Вареново-Пырново. Здание, где проходит совещание общественных организаций социалистических стран, располагается на окраине провинциального болгарского городка и более всего похоже на бывший дом престарелых или интернат для детей с нарушенной координацией движения. Наверное, поэтому все участники завтрашнего совещания вечером тщательно готовятся к работе. Не является исключением и советская делегация. Прозрачная обжигающая жидкость раз за разом разливается в подручные емкости, найденные в номере. Привезённые бутылки пустеют одна за другой и никак не кончаются.

С утра скверно. Они с трудом перебираются в соседнее помещение, где находится длинный стол, покрытый сукном. Представители стран социалистического лагеря излагают соображения, суть которых было бы трудно ухватить и на трезвую голову, а с похмелья и вовсе невозможно. Теледжин Вьечеслэв Айвэнович мужественно борется с недугом. Минеральная вода, пахнущая сероводородом, в маленьких бутылочках зеленого стекла с противным названием «Хисаря» выпивается им вскорости вся, и он смотрит вопросительно на самого младшего участника советской делегации. Тот принимает вызов, выбирается из-за стола и ползёт в номер. Решение приходит мгновенно. Воды он не находит. Зато откупоривает бутылки с водкой и разливает её в зеленые бутылочки из- под минеральной воды.

В зал совещаний он возвращается через несколько минут и занимает своё место. Вьечеслэв Айвэнович берёт одну из бутылочек и наполняет стакан. Сделав глоток, он на мгновение останавливается, чтобы задержать дыхание, и употребляет оставшееся содержимое стремительным залпом. Лицо дипломата остаётся безучастным. Дипломаты из других стран тоже делают вид, что ничего не заметили.

Вьечеслэв Айвэнович с теплотой смотрит на молодого парня и едва заметно кивает.

После совещания участников везут на экскурсию по окраинам Вареново-Пырново. Как полагается, окна в автобусе неисправны и не открываются. Жара неимоверная. Люди не молоды, не стары, но в возрасте— все, точно. Последствия вчерашней подготовки к совещанию вскоре накрывают всех без исключения. Когда автобус останавливается у какой-то достопримечательности, все бросаются в противоположную сторону – туда, где виднеется магазин:

– Пиво есть?

Этот вопрос звучит на всех языках стран социалистического содружества. Продавец отрицательно крутит головой. На всех языках восточной Европы шепотом произносятся проклятия.

Он заходит в магазин последним и повторяет вопрос. Его мутит так сильно, что он не замечает отрицательной реакции работника прилавка. Купив три бутылки пива, он ползёт в автобус. Он даже не успевает понять, что в Болгарии все через жопу, до такой степени, что помотать головой в знак отрицания у них обозначает – да, а покивать головой— это значит нет.

В автобусе он отдаёт пиво своим спутникам.

– Дайте, пожалуйста, и мне глоток… – просит его пожилая фрау из ГДР.

Он доверчиво протягивает ей бутылку.

Неуловимым движением она ловко закручивает жидкость винтом и заглатывает содержимое бутылки. Он не верит своим глазам. Она тоже растеряна. Она не знает, как это получилось. И всё-таки они подружились. Разговаривают по-русски. Иногда она смотрит на него и приговаривает:

– Типише Ханс, типише Ханс.

Вечером их везут смотреть главную достопримечательность Вареново-Пырново. Крепостная стена древней болгарской крепости подсвечивается разноцветными огнями. На смотровой площадке играют записи бравурной музыки, слышится конский топот, крики людей, шум сражения. Звуки давно минувших дней завораживают.

Он вспоминает, как в детстве наблюдал что-то похожее. Уголок имени Дурова. Обширный макет гористой местности, маленький городок, окна домиков освещены электрическим светом. Игрушечный вечер в игрушечном мире. Игрушечный поезд останавливается на станции. В вагончики забираются пассажиры – белые мыши. Поезд трогается и исчезает в игрушечном тоннеле. Он рассказывает немецкой фрау про то, что виды крепостной стены навеяли трепетные воспоминания. Та молчит некоторое время и задумчиво говорит:

– Да, но здесь же нет белых мышей…