Читать книгу Я не верю в анархию. Сборник материалов - Егор Летов - Страница 4

– Я считаю, что вся беда, в принципе, нашего отечественного рока в том, что все стараются записаться почище, и так далее. С одной стороны, чтобы создать мощный саунд, который, допустим, достигают там команды… я уж не говорю там… EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN или хардкор-команды, но хотя бы такие, как BIG COUNTRY или U2, для этого нужна очень хорошая аппаратура; не то, что нужен какой-то там Брайан Ино и так далее, для этого нужен просто аппарат огромный, огромный преобразователь звуков, синтезаторы и т. д. Для того, чтоб создать хотя бы… И это же самое относится к тому, чтобы создать звук, каким, допустим, записываются ДК. Потому что так, как пишется ДК, на Западе не пишется ни одна команда, и они не понимают, как это возможно, просто-напросто.

– Ты в Урлайте объяснил рок-н-ролл как язычество, я помню, читал какие-то такие вещи. Как ты считаешь, если бы сейчас шаманы жили и принялись бы что-то играть в электричестве, звук был бы грязным?

– Да дело в том, что это как… вот, мы как раз возвращаемся к той концепции, о том, о чём я говорил в Урлайте. Я считаю, что то, что мы делаем – панк (именно то, что я называю панком), хардкор или то, чем мы занимаемся – это, в общем-то, не музыка и не искусство. А так как это не музыка и не искусство, то нет понятия чистый звук или грязный звук, а есть определённая ритмическая структура, есть определённая гармония и определённый текст, который идёт как мантра. И самое главное – энергетические вещи. Это достигается даже не путём грязного звука или чистого звука. Это достигается путём… вот, ну, допустим, то, что говорил Коулман: «музыка свободная только в той степени, насколько любая ошибка музыканта может вписаться в полный контекст». Скажем так. Допустим, в музыке GENESIS или YЕS, любая ошибка будет выпадать и всё ломать. А вот во фри-джазе или индустриальной музыке, как EINSTÜRZENDE NEUBAUTEN, там ошибки быть и не может, потому что любой звук, любая музыка вписывается в контекст. Вот это я называю грязным подходом.

– Многие считают, что Янка – это круче, чем, собственно, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Как ты к этому относишься?

– Может быть, может быть. То есть я согласен, это, я не знаю… Мы занимаемся, в общем, довольно разными вещами, просто. Она занимается, в общем-то, своей структурой. С одной стороны, это говорит о том, что другой пол и т. д. А во‑вторых, она идёт более от эстетики, а я иду более, скажем так, от религии.

– Понятно. Как я понял, у команды очень такая причудливая концертная сетка, где предстоит играть в ближайшее время?

– В ближайшее время в Воронеже предстоит играть, после этого, видимо, в Томске, после этого в Барнауле, после этого, возможно, в Киеве. То есть мы ездим по всей стране.

– Какие песни сегодня будут представлены? Из каких альбомов?

– Из ранних и из поздних. Будет, начиная с самых ранних альбомов, такая песня как, допустим, «Я Бесполезен», и кончая последними альбомами нашими, например, «Песни Радости И Счастья», из последнего альбома.

– У группы сейчас есть какие-то конфликты с официальными властями?

– Да, конечно, как всегда.

– Ну и какой-нибудь из последних?

– Из последних, ну… У нас постоянные конфликты с местным КГБ и т. д. В основном с прессой. Потому что пресса либо старается нас купить, полностью дискредитировать, либо старается полностью унизить, любым способом. Вплоть до того, что пишут про нас, что якобы мы возим с собой группу поддержки и поэтому у нас популярность такая, и т. д.

– То есть всё сводят к такому ласково-майскому…

– Да. Ну и во‑вторых, то время, когда нас забирали вместе с Кузей Уо, с нашим басистом – его забирали в Байконур, а меня в психушку, сейчас, видимо, это начинается снова, потому что мне снова стали приходить вызовы…

– Извини, где сильнее всего эта атака – на периферии или в центрах?

– Ох, это везде вообще. Это трудно говорить, что это периферия. Вот, допустим, Киев – это периферия или нет? В Киеве, я так понимаю, давление ещё сильнее, чем у нас в Сибири, например. В Москве, в Ленинграде это просто не так заметно, как у нас. Там просто другие способы борьбы, гораздо более грязные. У нас могут просто впрямую задавить, а у вас это будет под каким-то прикрытием, или очень хитро как-нибудь составлено, так что внешне это не будет выглядеть как репрессия…

– И ещё хочу задать такой вопрос: ты слышал много скандинавского рока, краем уха, как тебе всё тамошнее?

– Ничто не понравилось.

– Ничто не понравилось? Ты считаешь, все команды можно снивелировать по одному уровню примерно?

– В принципе да. Я не знаю, я не слышал команды DEAD DOLLS, говорят, что это хардкор. А вот всё, что здесь было, я не знаю… Вот из датских команд, например, есть очень хорошая команда MOB47, или финская TERVEET KÄDET, или RAPPIO. Сюда почему-то никто из этих команд не приезжает. Сюда не приехало ни одной панк-команды, насколько я понимаю, ни одной команды, которая представляет хардкор, или спидкор. Ни одной команды, которая представляла бы современный настоящий индепенденс или андеграунд. То есть ни одной! А в основном это команды, которые играют мейнстрим, там, рок-н-ролл. Я так понимаю, что это у них такой любительский уровень или несерьёзное отношение, просто, иначе не могу понять.

– У нас тут как-то в Москве собрались две команды: это вот РАБОТА ХО, о которой я сказал, и ещё ВОСТОЧНЫЙ СИНДРОМ. Вот говорили очень много, и был высказан такой термин: «третья волна андеграунда». Что бы ты мог сказать по этому поводу?

– Я не знаю. Мне кажется, у нас, по сути, нету андеграунда в настоящий момент вообще, видимо. Потому что это, в общем-то, целая культура. – Если на Западе андеграунд – это определённая сеть фирм распространения кассет, кассетных альбомов и т. д. и определённых центров, которые занимаются устроительством концертов, то у нас этого вообще нет, по сути. То есть андеграунд у нас что-то означает? Это такие команды типа нас или ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ… Это команды, которые полностью варятся в собственном соку, пишутся на своих фирмах. Вот мифическая фирма ГрОб Records, на которой мы выпускаем альбомы. То есть мы не зависим практически ни от кого. Или, например, ДК, это настоящий андеграунд, я считаю. Это одна из моих любимых команд во всей стране. Вот. А у нас нет такого понятия, как волна андеграунда, потому что у нас нет никаких связей. У нас нету движения вообще. У нас, например, не было в стране панк-движения, потому что у нас панком воспринимается не то, что панком по сути является, по музыке, там, скажем, или по идеологии. У нас не было панка, у нас не было пост-панка. То есть если у некоторых на Западе всё развивается каким-то образом взаимосвязано, то у нас этого общего развития нету, а есть какие-то маленькие определённые очаги, вокруг которых могут группироваться несколько групп.

– Ты считаешь, что поскольку нет андеграунда как такового, то в общем-то ничего и не может взорвать то, что сейчас всеми силами пропагандируется и делается?

– Нет, это невозможно. Сейчас, я так полагаю, что основная задача подпольных команд, это самосовершенствование, скажем так, собственная духовная практика, потому что это уже ни на кого не влияет, как я понимаю. Потому что в результате последних, не то что речей, а событий, практически все социальные, политические дела, вплоть до религиозных, полностью себя дискредитировали вообще. То есть, никакого доверия не то что нет, а просто быть не может. А люди ходят на концерты так просто поразвлекаться. Поэтому мы сейчас занимаемся концертной деятельностью исключительно из меркантильных, так сказать, целей. Потому что я бы с удовольствием играл в подвале для десяти людей, которые именно пришли на нас и хотят понимать, и просто любят то, что мы делаем, и хотят просто участвовать в этом. Такие есть люди. Но в таких вот залах обычно всё, что устраивается – начиная с центров и кончая периферией, это, в общем-то, коммерция и всё. А так как мы, в общем-то, принципиально не работаем, никто вообще, то есть мы не задействованы ни в какой системе государственной, поэтому у нас единственный способ выживания это концерты, ну и я художник-оформитель…

– Хорошо. Спасибо, старик…

1989 г., Москва.