Читать книгу Вторая заповедь, или Золотой венец прокуратора - Егор Убаров - Страница 6

Бродячий философ оказался душевнобольным…

…Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль.

…померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец…

…мысли понеслись короткие…«Погиб!.. Погибли!»

И какая-то совсем нелепая… о каком-то бессмертии…

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

– Дорогие друзья! Ввиду того, что многие части рукописи Булгакова отсутствуют в романе…

– Тебе-то откуда это известно, Сергеич?

– Иначе бы они не были тайно извлечены из архива писателя и так же тайно переправлены… за рубеж, Егор Алексеевич!

Так вот, поскольку мы с вами не имеем возможности прочитать строки этих отсутствующих в романе текстов, то постараемся же самостоятельно сделать некоторые выводы из того, что мы конкретно имеем – из печатной официальной версии романа «Мастер и Маргарита».

Перед нами готовое произведение! Художественное – с сюжетом, диалогами и действующими персонажами. Так не будем додумывать и предполагать, а главное – гадать, что мог подразумевать сам М. Булгаков в тех или иных главах! Или… что мог бы или не мог написать его герой Мастер.

Поверьте, что такой предвзятый подход к литературе способен не только извратить сам смысл произведения, но и создать ложную неоправданную версию как сути самого романа, так и причин, которые побудили писателя так представить давнюю древнюю сакральную легенду.

А нечаянная неумышленная компрометация автора романа ну никак не входит в наши творческие задачи!

– Красиво начал, Сергеич! Свежо предание… да только я тебе ни в жиссь не поверю! Это чтобы ты да не начал философствовать и предполагать всякое там разное?!

– С вашего разрешения я закончу свою мысль, Егор Алексеевич! Итак, перед нами, коллеги, литературный труд, а не очередная авторская версия Завета, друзья! Прошу вас хорошенько помнить об этом и не забывать…

– Ну-ну, продолжай! А там… посмотрим!

– …не забывать даже в минуты нашего сложнейшего литературно-художественного расследования!

– Верно, Сергеич! А не то… дай Жорику хоть само Евангелие, так он и его сумеет перекроить под свою идею!

– С нашим коллегой журналистом случилось именно то, что так часто бывало со многими из тех, кто пытался чересчур глубоко погрузиться в смысловые глубины романа. Сам текст этого произведения и ощущение присутствия в нем неких мистических тайн и недосказанности так овладевали влюбленными в этот шедевр страстными поклонниками, что явь и небыль переплетались в их сознании в нескончаемый сумбурный «бег по кругу»!

– Ну что, журналист, так кто из нас «шизик»-то, выходит, в оконцовке?

– Александр Сергеевич?!.

– Ну-с, друзья, после наших долгих размышлений и всевозможных догадок, какой бы мы могли с вами сделать вывод из всего вышеизложенного? Начнем с вас, Георгий! Прошу, излагайте!

– Право… после всего этого потока критики в мой адрес мне даже как-то неловко что-либо утверждать…

– Смелее, мой друг!

– Давай, Жорик, не тушуйся! Коли заварил кашу – так тебе ее и расхлебывать, масон ты наш заштатный!

– Хорошо… итак, опуская многочисленные «московские» эпизоды произведения и рассматривая лишь «палестинскую» линию сюжета, мы можем вполне доказательно предположить, что…

– Не тяни резину! Короче!

– …предположить, что вся непонятная и совсем не евангельская версия событий давно минувших лет объясняется и предопределена… страхом.

– Трусостью?

– …страхом Пилата за свою карьеру и даже… за свою жизнь! Он малодушно утверждает смертный приговор Иешуа, но при этом еще и пытается спрятать это свое малодушие за странными попытками вмешаться в казнь обреченной жертвы.

– Ну, что ж, господин журналист, предположим, что вы правы. Но скажите, а почему у Прокуратора Иудеи вообще возникла мысль личного участия в судьбе «благого» учителя?

– Симпатия?

– Возможно. А может быть, простой страх остаться без бродячего знахаря, умеющего мгновенно снимать невыносимые головные боли Наместника? Тоже вполне вероятно! Так что же, все эти перечисленные нами причины и побудили Пилата к тому, чтобы…

– А может быть, Пилата мучили угрызения совести за то, что он обрек на смерть невинного человека…

– Кто это там еще в адвокаты метит? Ты, Ванюша? Эко сказанул: совесть замучила?! Да ну?! Господь с тобой, поэт! До этого он, его прокураторское благородие, вешал и казнил чай не одну тышшу! А тут – засовестился?! Не-ет уж! Я таковских-то начальничков, ох как хорошо знаю. У них у всех заместо совести знаешь, что повырастало? Вот то-то и оно, брат!

– Я вспомнил, вспомнил! «Бессмертие, мысль о бессмертии», Александр Сергеевич!

– Ну, наконец-то прозвучало главное! Похвально, коллега! Но почему такие странные мысли возникли в голове высочайшего представителя Рима? Что там такого важного услышал он в речах допрашиваемого Учителя?

– Наверное, это слова Иешуа о возможных скорых изменениях в мире?

– Вы хотите сказать, что утверждение бродячего раввина о том, что старая власть кесарей рухнет, подвигла Пилата на столь странные приготовления?

– Но Иешуа еще был страстно убежден в том, что на смену ей придет Новое Царство! Царствие Храма Новой Веры!

– Ох, смешные же вы оба, как я погляжу на вас! Сергеич, ты еще спой песню «Мы ждем перемен!» Пилат-то этот, чай, не дурнее нас был?! Коль хочешь, допустим, переменить что – так тут уж не петь надобно, а заняться серьезной подготовкой! Ленин чему учил? Все верно: планированию! «Вот тебе – первое, второе… ну и на верхосытку – компот!» Понятно ли объясняю, историки? Замыслил Пилат… перестройку! Да еще какую капитальную!

– М-да… выходит так, Георгий, что такая внутренняя убежденность Иешуа передалась даже Прокуратору? А это было возможно?

– Ну, наверное. Если ему вдруг пришла кем-то внушенная мысль о возможном «бессмертии»?! И даже не один раз…

…Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью…

…Но ты его не погубишь!

…Защитит его Бог! Услышит нас всемогущий кесарь, укроет нас…

…Не мир, не мир принес нам обольститель народа…

И ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить за тем, чтобы он смутил народ, над верою надругался…

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

– Ну, а я о чем?! Все, по-моему, и вытанцовывается! Этот Прокурор Палестинский двух зайцев за уши поймал!

– Каких таких зайцев, Егорша?

– Каких?! Первосвященнику «козью морду» состроил – это тебе раз! А два – бессмертие свое обстряпал!

– А вот это, друзья мои, нам и придется еще доказательно обосновать!

– Александр Сергеевич! А в лице Учителя он, Пилат, по-видимому, предугадал вероятного пророка новой веры?!

– Да, тут в романе, конечно же, есть многие необъяснимые на первый взгляд моменты…

Например, автор использует в тексте слово «арабы»?!

– И что с того, профессор?

– Да там у них кругом арабы, Сергеич! Ну, не монголы же? Ну, что ты в самом деле?!.

– Все, конечно же, так, друзья. Хотя я не был бы столь уверенным в том, что монгольский… тюркский след абсолютно отсутствует в истории Ближнего Востока.

– Но только не в нулевых годах нашей эры, Александр Сергеевич!

– Не отвлекай Сергеича, журналист! Давай объясняй, тюрколог ты наш, чем тебе арабы в романе не по нраву пришлись?

– Коллеги, слово араб – Ар-Раб, стало использоваться в мире для обозначения определенной группы населения Востока лишь со времени написания… Корана, то есть только с седьмого века! Вот именно, те племена, которые использовали это восточное письмо священных текстов, могли быть причислены к «арабскому» этносу. По сути, это слово и означает: «большинство». Ведь большая часть населения Ирана, Северной Африки и огромного пустынного полуострова Аль-Джазира Аль-Арабийя как раз и приняли учение Пророка! Странно, что писатель Булгаков использовал именно это не современное описываемой эпохе слово…

– А ничего странного и нет, Сергеич! Это же не учебник истории! Ну, попутал малость… и что с того?

– Да, скорее всего, это просто случайная нелепица и описка, Егор Алексеевич.

Итак… перед Пилатом, как полагаете вы, стояла не просто Жертва. Перед ним виделся будущий Пророк, духовный предтеча храма новой веры. Во всяком случае, именно так выразился о грядущем сам Иешуа!

– Сергеич, уж если даже куст загорелся рядом с бродягой!

– Не куст! А столб пыли!

– Вот-вот, а я о чем?! Значит, получается, что «Возгорелось знамение»! Вот вам, философы, и факт Божьего Провидения налицо!

– И этот факт не ускользнул от внимания Прокуратора, коллеги!

– Вот! Видать тогда-то, с того самого момента все и закрутилось да завертелось в голове у Латинца!

– Что же получается, Александр Сергеевич? Теперь мы с вами можем предположить, что у Пилата начал вызревать вполне честолюбивый план?! Уж если даже ему померещилась своя собственная голова на плечах… Нового Пророка-арестанта?!

– Да еще и в золотом венце! «На чужом горбу в рай», так, что ли, выходит?

– Весьма интересная версия, мой друг! Выходит так, что Всадник всерьез мог воодушевиться не только идеей, но возможной подготовкой некоего своего «проекта» и даже подбором его участников: Пророком-жертвой, а также влиятельным невольным участником и радетелем справедливости…

– Самим собой, что ли?

– Именно, Егор Алексеевич! А еще – Летописцем, оформляющим весьма личный и непростой историко-литературный «апостиль» подо всей возможной комбинацией Пилата!

– Ученик Левий Матвей, Александр Сергеевич?!

– Он, он самый и есть, Жорка! Хотя, какой же он, мужик иудейских кровей, «летописец», к лешему? Ведь он все не так записывал да не то, что учитель ему говаривал.

– А если представить, что… именно такой «летописец» и был нужен Прокуратору? Но мы вполне вправе предположить, что по этой самой причине «неким силам» пришлась по душе и рукопись самого Мастера, героя произведения М. Булгакова! Ведь учитель Иешуа представал перед возможными читателями «свидетельств» Левия истинным Пророком! И с присущими Пророку «деяниями».

– Которых вроде как и не было даже вовсе. Ведь Иешуа сам признавал это…

– И деяниями и речами, Егор Алексеевич!

– А еще, Александр Сергеевич, эти «сны» Пилата о том, что Мир навсегда запомнит неразлучную пару – Иешуа и Понтий Пилат! И это также было «засвидетельствовано» горемычным Мастером! Одного «летописного» подтверждения Левия показалось недостаточно? И наш Мастер также являет нам свой… особый авторский «апостиль»?!

– Думается мне, дорогие коллеги, что мы еще вернемся к теме о том, кто на самом деле представил нам так называемый своеобразный и очень личностный «апостиль» тех эпохальных событий. Мастер или, возможно… совсем-совсем другой персонаж…

Но это мы обсудим позднее. А вот ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: не были ли эти «сны» на самом деле… авторским намеком на потаенные желания Прокуратора, воплощенные позднее в реальность, Георгий?

– Ну, навроде как выруливаем потихоньку в верном направлении! Верно, профессор?

– Кстати, друзья, вы будете удивлены, но одно из направлений христианства причислило Пилата к… лику святых! Ну, разумеется, не нашего Прокуратора, и вовсе не из романа «Мастер и Маргарита»!

– Вот тебе раз, литературоведы вы мои больничные!

– И еще… а всех ли участников возможного «плана» Пилата мы перечислили, никого не забыли упомянуть?

– Воланда-Сатану?!

– Афрания?

– Конечно же, коллеги! Ох, уж этот странный персонаж Воланд! Он же – Магистр, он же Иллюзионист и много-много кто еще!

– Он еще и Дьявол! И он же Афраний, профессор!

– И к тому же Конспиратор, тудыть его…

– Короче, личность, способная изменять и свою внешность, и временные границы, и даже место своего пребывания мгновенно!

– Переделос… предело… слоцироваться! Точно: Сатана он и есть!

– Так, может, на этого Афрания-Воланда Пилат и делал ставку в деле реализации своих тщеславных планов, друзья историки? Или… совсем даже наоборот: Воланд сумел использовать самого Прокуратора в «своих» интересах, зная о таком чрезмерном тщеславии своего патрона?

– Других кандидатур на такую «дьявольскую» должность я больше и не вижу…

– Вот он-то все и обустроил!

– А в итоге план Пилата – Афрания вполне удался! Ведь окрыленный внезапной догадкой Мастер, перед самой своей смертью освободил душу Римского Всадника от угрызений совести, не так ли?

– Какая-то… конспирология, Александр Сергеевич, получается?! Выходит, что сам Мастер все же пришел к пониманию поступков Пилата и даже… к оправданию его сомнительных средств по достижению поставленной цели?!

– У вас имеются другие объяснения всего этого, Георгий?

– Ты еще скажи, что сам Дьявол и «благословил всю эту братию»?!

– Где кончается Зло и начинается Добро, горячее вы сердце, Егор Алексеевич? «Нам не дано предугадать, как Слово наше отзовется…» Так, кажется?

– «Есть многое на свете, друг Егорша…»

– Ну, пошло-поехало! Хорош грамотность свою показывать! Понял я… что к чему! Типа: не нашего простого ума дело?

– Не совсем так. Не вашего, Егор Алексеевич, а именно нашего – не такого простого, но и совсем-совсем немудреного…

– А действительно, профессор… Александр Сергеевич, Воланд в романе кстати…

– И совсем не «кстати»!

– Воланд все время пытается, по какой-то понятной одному ему причине, обратить наше читательское внимание на вечные «две стороны медали»! На такие диаметрально разные последствия вроде бы однозначно понятых человеческих поступков…

– Да, Георгий, вы правы! Мы, живущие в этом мире, порой не можем не только осознать суть многих событий, слов и поступков, но даже приблизиться к их разгадке! Хотя… так получается, что к разгадке одной «тайны» мы все же смогли приблизиться вплотную, не так ли, коллеги?

– Ну, вот и сказке конец, Сергеич.

– Наверное, мы с вами все-таки смогли поставить жирную точку в нашем литературно-следственном эксперименте! А вы, Иван? Вы согласны с нашими аргументами и выводами?

– Ну, поэт, не дрейфь! Отвечай Сергеичу прямо – подписываешься под наш вердикт писателю Афанасьичу?

– Я… я слушал вас всех очень внимательно и полностью бы с вами согласился… если бы не…

– Чего там «если бы да кабы», Ваньша?

– …если бы не назойливое активное участие в этой литературной мистерии этого самого… Воланда.

– Так и нам самим от него ох, как тошно, Ванюша!

– Понимаете ли, друзья, ведь мы с вами живем не в мире книг и книжных благих пророчеств, а в реальном живом человеческом муравейнике. С войнами, бедами, радостями и разочарованиями. В мире высоких надежд и… веры.

Как же часто человечество воздвигало в разные эпохи эти храмы! И каждый раз эти храмы были… новыми. Но лишь до тех пор, пока какие-нибудь тщеславные прокураторы и всесильные иллюзионисты опять не решались на новые опасные эксперименты и не начинали в который раз возводить новые строительные леса, укладывая в основу фундамента своих архитектурных проектов все новые и новые жертвы…

– Прошу вас, Иван, успокойтесь!

– Ванюша, ну что ты в самом деле так расстроился? Это, наверное, все погода и давление, дружище! Погода и Луна! Ишь ты, смотри-ка, какая яркая да круглая!

– Поверьте, Иван, что новые эксперименты разных там… Воландов нам не угрожают. Во всяком случае, при нашей с вами жизни!

– Вы твердо уверены в этом, Александр Сергеевич? Дайте нам свое честное слово, профессор!

– Конечно же, коллеги, я просто убежден в этом! Ведь еще не окончен старый, начатый тысячу лет назад претенциозный опыт…

– Какой, какой опыт?

– Вполне себе смелый и циничный! И до конца этого эксперимента остается еще очень и очень много работы… работы тяжелой, недухоподъемной и…

– Короче, дьявольской, что ль? Ну, ты и объяснил!

– Мы с вами не политологи, а историки и в некотором роде даже… литературоведы!

За сим будем считать наше сегодняшнее заседание «А. М. Лиги» законченным! Да, господин журналист, вы обещали захватить для нас свежих газет. Ну, что там нового в мире? Я имею в виду… как там, на внешнеполитическом фронте, так сказать? Неразбериха событий последних лет заставляет меня подозревать, что и тут без Воланда явно не обошлось?

– Очень смешно, профессор…

– Смотри, Жорик, как бы коленки со смеху не…

– Прошу без пошлостей, Егор Алексеевич! Вы правы, может быть, все совсем не так весело, но поверьте мне, что и абсолютно не грустно!

Такова жизнь, дорогие мои друзья! Нет ничего нового на этой земле. Все повторяется по кругу!

– И ныне и присно?

– И во веки веков, Сергеич?

– Разумеется, коллеги! Аминь!

– Мы теперь будем всегда вместе, – говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем.

– Раз один – то, значит, тут же и другой!

Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя! Меня – подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя – сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы.

– Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, – просил во сне Пилат. И заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне.

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»