Читать книгу Вторая заповедь, или Золотой венец прокуратора - Егор Убаров - Страница 8

– Вы, друзья, спрашивали меня о причинах некоторых исторических несостыковок или даже кажущихся «случайных описок» в романе «Мастер и Маргарита»…

Да, таковые, увы, имеются в романе! Да вот, хотя бы то, что Иешуа на допросе показал, что владеет арамейским языком, латынью и греческим! Как и все?! Создается ощущение того, что автор романа просто по ошибке позабыл еще один язык, характерный для населения данной местности, как нас уверяют историки?! Или… какие-то странные скульптуры дворца в Ершалаиме, которых быть не должно, если следовать логике и канонам древней веры. Хотя…

– Знаешь, профессор, ты разговор-то в сторону не уводи! Мы здесь и сейчас приносим окончательный наш приговор книжке о Мастере!

– Что выносим, Егорша? Кому и зачем?

– Дорогой Егор Алексеевич! Мы с вами не вправе выносить никакого приговора персонажам романа. Даже не слишком симпатичным: Пилату и Воланду!

– Кому? Пилату-то? Да кто он вообще по жизни? Какой-то мелкий наместник в крохотной Палестине! Сам затеял нечистую возню и при этом все стрелки хотел перевести на спецслужбы, на Афрания-Воланда! И при этом: перстенек ему особый в руки – бац! А если, дескать, что не так пойдет, так извините, мол, моя хата с краю! Я его сразу раскусил, Иуду!

– Егор Алексеевич, перестаньте валить все в одну кучу, ей-богу! Пилат – он не Иуда, а даже наоборот, Антииуда! Тьфу ты, вы меня совсем запутали!

– Запутать можно только того, Сергеич, у кого в голове имеется отсутствие ясной мысли, так-то!

– Все, Егор, проехали, угомонись! Ты сам и сбиваешь Александра Сергеевича!

– Ничего подобного, историки! Я просто вам объясняю факт того, что этот вашблагородь Пилат по всему надеялся, что его переводом в Рим назначат после всей свистопляски с арестантом! В столицу империи, да еще и на хлебную должность! Вот…

– Доля истины в ваших предположениях явно имеется, Егор Алексеевич! Но тут… Прокуратор чуть было сам не попал впросак, как вы любите выражаться! Ведь удивительным образом Прокуратор в итоге явился… марионеткой своего странного, чересчур активного «подчиненного», не так ли, друзья?

– Да, Александр Сергеевич! Этот Воланд…

– Попил он кровушки из своего начальничка, сатана!

– Но в конце романа, именно Дьявол и воплотил планы и мечты Прокуратора в жизнь!

– В загробную жизнь, Жорик! Это ты верно подметил! А перед этим еще и мучил его почем зря. Мариновал-то он его сколько времени? Века!

– И осуществить задуманное помог ему… в том числе, наш перевоплотившийся в сказочного героя горемычный Мастер?!

– Друзья, Михаил Булгаков прямо пишет, что и награждать и возвышать в мир света – это прерогатива лишь только одних… Воландов, темных могущественных фигур!

– Дьяволов, профессор?

– Короче, «лиговцы» вы мои! Я ведь все это лишь к тому говорю, чтобы мы сами в мелочах да деталях не утонули, как в сугробе. Ведь с твоими подробностями, Сергеич, тут такого «насобирать» можно, что и не принесть и не вынесть не будет никакой возможности. И тогда у нас опять как у Жорика-журналиста получится «полна ж… бочка огурцов»!

– Вы имели в виду… целый жбан всяких недоказуемых версий, Егор Алексеевич?

– Ага… ее – жбан значит…

– А ведь по сути, если разобраться, вы правы! Хоть это и трудно сделать, но нам надо держаться основной, главной линии…

– Повестке дня нашего сегодняшнего собрания, Сергеич! Это ты в самую точку сказал!

– Так, может быть, пора закругляться на сегодня, друзья? Мне еще в издательство надо заскочить успеть…

– Успеешь, Жора! Негоже это – дело на полпути оставлять! Мне вот, ребятушки, портсигар у Сатаны шибко приглянулся, допустим! Ну, тот, что с бриллиантовым треугольником…

– С символом магического кристалла, Егор Алексеевич? Что ж, я могу понять вас. Вы, наверное, хотите перекурить?

– А что, разве нет? Уже час толкуем и без перекура?!

– Терпи, Егорша! Литературоведение – тяжкий труд! А ты… ты погрызи семечек, прошу… держи!

– Друзья мои, уж если тождество Афрания и Воланда для нас перестало быть тайной, то тогда и разговор Воланда с Левием Матвеем в Москве – это, по сути, беседа двух знакомых прежде людей!

– Ты еще скажи: «близких друзей»!

– Ну, нет… конечно же. Но… персонажей, которых объединяет некий общий секрет!

– Александр Сергеевич, а если представить себе совсем уж почти невозможное: предположить, что Афраний, рапортуя о том, как ловко он выполнил приказы Пилата, рассказал ему не всю правду…

– А ведь я ждал, ждал от вас этого вопроса, господин журналист! Рано или поздно вдумчивый и внимательный читатель вынужден озвучить и такую «невероятную» версию истории погребения учителя! И вполне вероятно, что тогда вечером в грозу все происходило совсем-совсем иначе! Интересно, а что Афраний утаил от наместника? И тут у читателя могут возникнуть удивительные эпатажные подозрения. Я уверен, что и у этой версии найдется немало сторонников…

– А сам Пилат? Он все-таки догадался об этом… позже?

– Вполне вероятно, Георгий! Памятуя о том, как сложно, туманно и двусмысленно выражают Пилат и Афраний свои мысли…

Хотя, правды ради, обязан признаться вам, друзья мои, что в свое время по здравому размышлению я был вынужден отказаться от рассмотрения такого невероятного витка развития сюжета романа. Абсолютно не объясняющая сути всего произошедшего версия! И при этом полностью перечеркивающая саму основную логику произведения. По сути, тупиковый путь или псевдофилософский лабиринт без всякой возможности выбраться из него. Георгий, надеюсь, вы верно поняли мои слова?

– Разумеется, профессор! «Карфаген должен быть разрушен». Не так ли, Александр Сергеевич? Но при этом они… эти двое, как бы… прекрасно понимают друг друга?!

– Ага! И при этом еще и перемаргиваются! У меня, профессор, есть один вопрос к тебе: вот как ты думаешь, эти черти-заговорщики… они такой же перстень орденский Левию подарили или нет? Кино-то я не успел досмотреть…

– Думаю все же, что перстень – это вряд ли, Егор Алексеевич.

– Егорша, они ему вместо перстня подарили… Рай!

– Ага! Рай ли?! Короче, я и говорю: выходит так, что все же заслужил он награду за свои «богоугодные» дела…

Масоны – они и есть масоны! Ни одного словечка по прямому сказать не могут. Все у них – недомолвки да ужимки! А делов натворили таких, что и вовек не разгрести!

– Что там век, Егор Алексеевич?! Тысячелетие!

– Александр Сергеевич, профессор! Вы знаете, меня очень удивило версия «знатоков» романа о том, что Воланд долгие века содержал Прокуратора в заточении, в фантастическом, забытом всеми, мрачном пространстве. Непрощенного, потрясенного и потерявшего самого себя человека!

– Бросьте, Георгий! Ну, в самом деле, мы все давно уже были обязаны понять, как соткано полотно романа «Мастер и Маргарита». Ведь это – театр! Театр, в котором существует совсем не одна, а несколько сцен! И где здесь искаженные зеркальные отражения, а где параллельные вымышленные миры Мастера (?) или самого Михаила Булгакова – мы вольны лишь догадываться!

– Ну, вот! Вот же она – чистая шизофрениада и есть, Сергеич!

– Ну, наконец-то, Егорша! Теперь ты понимаешь, почему я так озаглавил наш первый сборник?

А еще, Александр Сергеевич, эти многочисленные сценические подмостки повествования мне напоминают… открытые одновременно вкладки на компе!

– На… компьютере? Ну, вам виднее. А в принципе – сравнение весьма корректное.

М-да… так вы говорите: «шизофрениада», Егор Алексеевич? Именно! Шизофрениада, да! Но только на первый взгляд, мой легковерный товарищ и коллега, Егор Алексеевич!

– А чё, у тебя и волшебные очки имеются в припасе? Какой такой взгляд еще может иметься на всю на эту…

– Все зависит, коллеги мои, от того, как вы воспринимаете эту описанную Булгаковым «палестинскую» историю, рассказ.

– Об Иисусе Христе, профессор?

– Да нет же! И не об Иисусе, а герое Иешуа! Как вы считаете, в конце концов, кто написал страницы о Пилате? Чью рукопись мы с вами сейчас изучаем и пытаемся давать оценки?

– Мастера?

– Воланда?

– Булгакова?

– Вот и определитесь, наконец! Давайте по порядку! Писатель Михаил Булгаков описал нам историю того, как некий «Мастер» долго и трудно писал роман о Пилате…

– Вдохновившись собственными догадками и смутными сомнениями…

– Вот именно! А какие строки «палестинской» трагедии принадлежат перу самого Мастера, а какие Воланду? А может, в итоге… и не тому и не другому? Ведь статус литературного душевнобольного может скрыть от нас, читателей, фигуру совсем иного персонажа…

Итак, друзья, вы уверены, что на самом деле можете назвать эти сакральные главы романа и при этом определить конкретное авторство каждой из них?

– Конечно, Александр Сергеевич, и тут все совсем не так просто. Помните, как Мастер спрашивал у Ивана Понырёва там, в палате: дескать, что поведал Ивану сам Воланд… на Патриарших? И чем закончился этот рассказ о Пилате? Выходит, что все-таки Мастер мог и не знать до конца всего плана?

– Вот теперь-то вы и сами можете представить себе, что было известно, а что нет, нашему скромному писателю в черной шапочке с вышитой на ней буквой «М», друзья.

Итак, наш Мастер, с подавленной тонкой душевной организацией, начинает огромную работу над своим романом. И в результате он озадачился труднейшим вопросом: как ему оценивать поступки героя Пилата? Как отнестись в итоге ко всему, что произошло в те приснопамятные времена? Осудить или освободить Римского Прокуратора от обвинения потомков? Не зная при этом многих мелких подробностей тех событий!

– А сам он, Пилат, тем временем – сиди и мучайся на какой-то планете! Да и еще с собакой!

– Ну, уж я не знаю, кто там «сидел на Луне», Егорша! Однако из слов профессора я понял одну важную мысль: Мастер наконец-то после долгого размышления смог вынести единственно верный приговор…

– Пилату?

– Нет, вовсе не ему! А лишь образу, фигуре… исторической или выдуманной легендарной личности!

– Все правильно, господин журналист! Именно так и необходимо отнестись к этим последним главам романа. Сам мистический Воланд или даже логика развития событий в нашем мире уже долгие века как бы требуют от нас ответа на сложнейший морально-этический вопрос. И этот вопрос обращен не только к Мастеру, но и ко всем нам, человечеству: «Ну, что… господа, вы до сих пор считаете, что много-много лет назад свершилось чудовищное гнусное преступление? Подумайте, люди!»

– Конечно же, Александр Сергеевич! Но с важной поправкой: на этот вопрос, скорее всего, должны ответить только те, кто прочел роман «Мастер и Маргарита»! И согласуясь при этом с невольными туманными намеками самого автора на непростые судьбы его героев!

– А разве я выразился иначе? Разумеется, этот логический вопрос обращен к читателям, и только к читателям художественного произведения!

– Иначе, профессор, вы сильно рискуете быть неверно понятым будущими читателями нашей новой книги! И все же герои романа Михаила Булгакова…

– А может, и сам автор?

– Мастер и даже Воланд выносят свой окончательный вердикт: «Свободен! Свободен!»

– Ну и ладно. Значит, все же мы оказались способны соединить воедино все эти многочисленные «театральные подмостки» романа на одной, вполне реальной сцене!

Ведь многие исследователи до нас судили о романе лишь в рамках этих отдельных…

– Вкладок, профессор?

– Вот-вот! Ограничившись рамками отдельных сценарных полей! А для того чтобы понимать суть романа в целом, необходимо чуть-чуть подняться и увидеть картину целиком во всех сложнейших логических взаимосвязях. Ну, образно выражаясь, почти как там у вас… в первой книге…

– Глава о «полете» моего героя, Александр Сергеевич?

– Да! Ведь писатель Булгаков хоть и ненавязчиво, но призывает всех нас приподняться над собой сегодняшним и… «взлететь»! Мысленно, разумеется! А может, даже и не только «мысленно»…