Читать книгу Хрупкость - Екатерина Люмьер - Страница 4

Минуло еще два года. Весна вновь окутала Париж своими пленительными ароматами. Близился к концу последний год обучения Аньеля в гимназии, и тогда он уже переступил порог совершеннолетия. О своих дальнейших планах он предпочитал молчать, умело уходя от ответа каждый раз, когда разговор заходил на эту тему. За эти два года юноша сильно изменился. Теперь он едва ли обращал внимание на прежние увлечения. Музыка и танец больше не вызывали бури эмоций у него в душе. Однако в своей голове он постоянно слышал музыку, но она не приносила ему никакого удовольствия. Напротив, он становился все более раздражительным и замкнутым.

Как и обычно все собрались в Париже в доме четы де ла Круа, но в этот раз Венсан был во Франции, а не остался в Пиенце. Ему было лучше, и надолго оставлять его Виктор не хотел – давно пришло время навестить старую столицу и, возможно, посетить новые места. К тому же Люмьер хотел показать хотя бы один свой балет маркизу. Они сидели в гостиной и ожидали ужина. Аньель, внезапно, высказал свое четкое и достаточно резкое желание, что хочет уехать в Лондон, чтобы не видеть никого из них, поскольку ему осточертело их общество.

– Вы не можете мне запретить! – кричал он, злобно смотря на собравшихся.

Виктор поднялся первым, и все в нем, казалось, преобразилось. Он скорее напоминал маршала, собравшегося отдавать приказы.

– Аньель, не смей повышать голос на свою семью.

– Я бы не стал повышать голос, если бы меня не вынудили это сделать, – язвительно ответил юноша, смотря на Виктора.

– Свое нахальство можешь оставить при себе, как и свои никчемные манеры. – Люмьер вспылил. Будучи доселе спокойным, он не мог стерпеть того, какими словами тот посмел разбрасываться в присутствии всех тех, кто заботился о мальчике с самого детства. – Откуда такое чертово решение? Сбежать от всех, кто сделал тебе столько добра. Одно дело – высказать желание, а другое – поставить всех перед фактом и подобным образом!

– Мы не сделали тебе ничего плохого, – вмешался Венсан, с болью смотря на своего сына.

– А тебя вообще никто не спрашивал! – бросил Аньель. – Остался бы лучше в своей Италии. Ты худший отец, который только может быть.

– Ты можешь ни во что не ставить меня, но ты хотя бы одну минуту, одну секунду подумал об Анри и Жозефине? Они растили тебя с пеленок, когда ты еще не мог даже ходить. Как. Ты. Смеешь? – гнев в Викторе только набирал обороты.

– Как я смею? Я принял решение, и оно окончательное! – Аньель подошел вплотную к Виктору и, хотя последний был на голову его выше, вид у юноши был очень воинственный. – Это мое будущее и только я вправе решать каким оно будет.

Лицо Виктора ожесточилось. В эту минуту он не видел в Аньеле своего мальчика. Он был чертовски зол.

– Ты еще не дорос, чтобы что-либо решать.

– Хватит! Ты ведешь себя ужасно! – подал голос Анри, который сам был уже порядком зол.

– Я веду себя так, как считаю нужным, – выпалил Аньель, вновь поворачиваясь к Виктору.

– Аньель. Хватит. – Виктор внимательно следил за ним, несмотря на застилающую его пелену гнева. – Если мое мнение для тебя ничего не значит!..

В следующий момент рука Аньеля со звонким звуком ударила Люмьера по щеке. Удар Аньеля был такой внезапный, такой неожиданный, что с Виктора даже схлынул весь гнев и осталось чувство ошеломленности. Внутри все резко упало, и он пораженно уставился на него.

– Аньель?.. – только и вырвалось у Люмьера.

– Ты мне не отец! И даже не де ла Круа. Ты не имеешь никакого права что-то решать. А то, что ты спишь с моим отцом не делает тебя моим родителем. Это твоя вина в том, что он стал таким и умерла мама. Без тебя всем было бы лучше! – слова, подобно яду, слетали у него с языка. На щеках выступили красные пятна.

В комнате повисла звенящая тишина. Венсан бросился к Виктору. Жозефина тихо вздохнула и переглянулась с Анри. Виктор не мог поверить своим ушам. Он смотрел на Аньеля с немым ужасом в глазах, не в силах сказать ни слова. Внутри, как уже однажды случилось, все обмерло и похолодело. Виктор чувствовал, как его переставали держать ноги. Это было так малодушно, подумалось ему на мгновение, вновь потерять сознание из-за излишних переживаний. Он опустил глаза, не имея сил больше смотреть на Аньеля, и пальцы с силой сжались на груди напротив сердца. Дыхание потяжелело и Люмьеру стало совсем нехорошо. Венсан быстро усадил его в кресло и расстегнул ворот его рубашки.

– Воды! Принесите кто-нибудь воды! – взмолился он.

У Виктора выступил холодный пот, и кожа побледнела так сильно, что он весь сошел с лица. Резкая слабость и головокружение не позволили ему сделать хоть что-либо. С каждым тяжелым вздохом у Люмьера начиналась паника. Внезапный сильнейший страх смерти сковал его изнутри.

– Тише, Виктор, тише, – быстро говорил Венсан, гладя его по руке. – Все будет хорошо.

Боль распространялась от грудной клетки в руку и нижнюю челюсть. Из-за того, что Люмьер не мог успокоиться, его дыхание было таким учащенным, что кислород перестал поступать в голову и он потерял сознание. Когда уже пришел врач, который, благо, жил практически по соседству, приведя Виктора в себя и оказав ему помощь, констатировал у него сердечный приступ. Все собравшиеся были поражены. Венсан тихо плакал, держа Виктора за руку. Он все еще повторял «все будет хорошо», но его голос был слаб и еле слышен.

– Будет, – тихо ответил Виктор. – Пойдем спать, – едва заметно сказал он Венсану и сделал глубокий вдох. Ему непреодолимо хотелось провалиться в глубокий и долгий сон.

Венсан помог Виктору сесть и осторожно повел его в спальню. По его щекам все еще катились слезы. Он затравленно посмотрел на Аньеля, который стоял в стороне, с ужасом наблюдая за происходящим, и поспешно отвернулся. Юноша же остался стоять на месте. Он не знал, почему так вспылил. В какой-то момент гнев переполнил его до краев и, казалось, будто в тот момент кроме него ничего другого совсем не осталось.

Виктор принял слова Аньеля. Принял его правду, даже сказанной в порыве гнева. Правду говорят, что люди всегда честны и искренни ровно в тот момент, когда их переполняет злоба, ведь она – порождение бессилия.

– Твои слова разбили мне сердце, – только и произнес Люмьер, на мгновение задержавшись на пороге, прежде чем они покинули гостиную, ступая в полумрак коридора.

Когда все ушли и Аньель остался один, он обреченно сел на край софы и издал тихий стон. Меньше всего на свете ему хотелось говорить столь жуткие слова Виктору. Он знал, что перешел все допустимые границы и понимал, что теперь тот едва ли заговорит с ним. То, что он сказал, было непростительным. Ведь все началось довольно невинно. Собрав всю семью в гостиной, он объявил о своем желании изучать медицину в Кембридже. Новость должна была быть встречена хорошо, но отчего-то сначала дедушка, потом Люмьер сказали решительное «нет». Это сбило его с толку и вызвало вспышку гнева, и он уже больше не владел собой. А потом Виктору стало плохо, и он почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Осознание того, что Люмьер мог умереть, обрушилось на юношу внезапно, и теперь он сидел один в полумраке гостиной и гадал, что же будет дальше.

В спальне Виктор не спал, хоть и сразу же лёг, не без помощи Венсана переодевшись в ночную рубашку. Уже лёжа в постели и смотря на де ла Круа он спросил:

– Может быть, он прав?

– Не говори ерунды, – проговорил Венсан, накрывая Виктора мягким одеялом. – Он не прав.

– Он уже не тот, каким он был. – Люмьер поморщился от неприятного ощущения во всем теле и прикрыл глаза. – Скажи, стоит его отпустить?

– Если мы его отпустим, то потеряем. Он будет там совсем один и никто не будет в силах ему помочь. Тем более медицина… – Венсан нахмурился. – Это сложная дисциплина. Он может не справиться.

– Если мы его не отпустим, он уйдет сам. – Люмьер устало выдохнул и, приподнявшись, полулег, подложив подушку под спину. – Любой другой разговор вызовет, возможно, равный гнев. Мне, как видишь, уже одного хватило.

Венсан поджал губы и сел рядом с Виктором. Он нежно погладил его по руке и тихо произнес:

– Я практически не помню того, что совершил в тот год, но сожалею об этом каждую минуту своей жизни. Если его болезнь начнет развиваться также как и моя, – он сделал глубокий вдох и закрыл глаза, – то даже Бог нам не поможет.

Люмьер взял Венсана за руку. Некоторое время он молчал, но потом произнес:

– Он твой сын. Он уйдет из дома, если мы ему запретим. Можно закрыть все двери, заколотить все окна, он уйдет. Ты ушел, когда не хотел подчиняться своему отцу. И что-то мне подсказывает, что в тебе не было столько гнева. – Виктор обреченно смотрел на де ла Круа. – И, если мы скажем ему, что он болен, он только возненавидит нас. Я вижу единственный выход. Если он хочет поехать, но мы не можем оставить его одного, то нужно только и всего – ехать за ним.

– Нам придется приглядывать за ним, – вздохнул Венсан, грустно посмотрев на Виктора.

– Да. Иначе он натворит дел. – Люмьер покачал головой. – Я не знаю, почему он решил отправиться именно в Англию, но я точно не планировал приобретать там недвижимость. Придется вскоре этим заняться. Ты же поедешь со мной? – Виктор внимательно и испытующе посмотрел на Венсана.

– Конечно, – просто ответил тот. – Я отправлюсь за тобой даже на край света. К тому же кто-то должен приглядывать из-за тобой. Я не перенесу, если с тобой что-нибудь случится.

– Я бы сказал, что это пустяк, но, как оказалось, совсем нет. – Люмьер нахмурился. Он привлек Венсана к себе, чтобы тот лег головой ему на плечо. Виктор обнял его рукой и продолжил: – За обедом мы должны обо всем поговорить. Тогда и решим.

– Возможно, стоит сделать это тайно, – сонно проговорил Венсан.

– Если утром я соберусь на завтрак, а потом буду настаивать, что мне нужно заниматься танцем, привяжи меня к стулу. – Виктор погладил Венсана по волосам и улыбнулся.

– Обязательно. Ты никуда не пойдешь в ближайшие несколько дней, – пробормотал Венсан, прежде чем уснуть.

Люмьер осторожно переложил его на подушку и устроился сам. Сон какое-то время не шел, но потом глаза закрылись сами собой, и он наутро даже не вспомнил, как быстро провалился в темноту. Утром ему было так нехорошо из-за оставшейся слабости – организм не успел отдохнуть, и ему сильно хотелось просто лежать и отдыхать. Тишина спальни забрала в себя все звуки, закрытые шторы не пропускали тусклый свет затянутого тучами неба. К обеду Виктор тоже не поднялся, но согласился поесть в комнате, а потом предложил Венсану переговорить с Анри и Жозефиной прямо в комнате, потому что вопрос было необходимо решить, да и за закрытыми дверьми спальни Венсана сделать это было намного проще. Был выходной, а потому Аньель был дома, хотя, кажется, еще собирался отправиться на прогулку.

Когда вошли герцог и герцогиня, такие ухоженные и опрятные, переодетые к обеду, Люмьер даже извинился за свой внешний вид, потому что был одет только в ночную рубашку. Благо, что причесался, подумал он, смотря на вечно прекрасную Жозефину и Анри, который изменял своим манерам. Венсан сидел подле него и напряженно смотрел на родителей. Несмотря на то, что прошло столько лет, он все еще относился к ним с легким подозрением.

– Вчера вечером я думал о том, стоит ли отпустить Аньеля. Я полностью с вами согласен, что нет. Но если подумать, велика вероятность, что он сбежит из дома, если мы ему запретим, – начал тот.

– Мы можем сделать только хуже запретом, – продолжил Венсан.

Анри нахмурился и посмотрел на Виктора.

– Мы не сможем за ним следить, если он будет в другой стране.

– Об этом и речь. Вы правы, Анри. И об этом я тоже подумал. Поэтому через две недели, когда я смогу закончить свои дела здесь, я поеду смотреть дом в Лондоне, – серьезно ответил Виктор.

– Я тоже поеду, – вставил Венсан. – Так будет правильней.

Виктор смотрел на Анри и Жозефину, ожидая их вердикта.

– Это точно будет безопасно для вас обоих? – с сомнением произнесла Жозефина.

– Если я могу переволноваться и, видимо, умереть в любой момент, наверное, нет. – Люмьер пожал плечами и поджал губы. – А у нас есть варианты?

– Мы не сможем уехать, не вызвав подозрений у Аньеля, – вздохнул Анри. – Вероятно, то, что вы предлагаете, наш единственный вариант.

– Жить в Италии или Франции, вести дела, не сильно отличается от того, чтобы вести их в Лондоне. К тому же, Англия, можно подумать, даже ближе, чем Пиенца.

Жозефина бросила взгляд на сына и покачала головой.

– Какова вероятность, что Венсану станет плохо на новом месте? И если это случится, то не приведет ли это к еще одному приступу?

Виктор сам внимательно посмотрел на Венсана, давая ему возможность говорить за себя.

– В последнее время мне лучше, – робко проговорил он, бросая взволнованный взгляд на Люмьера. – К тому же я ничем не помогу, если буду в Пиенце. И там без Виктора мне тоже может стать хуже.

– Люмьер, вы нездоровы. Нисколько. Какова вероятность, что в Лондоне не произойдет что-то дурное и мы об этом не будем знать, не будем иметь ни малейшей возможности вам помочь?

– Никакой. – Виктор повел плечами. – К тому же, давайте рассуждать несколько иначе. Мне сорок семь. Если что-то произойдет, то пусть происходит, но наш мальчик так юн. У него целая жизнь впереди.

– Вспомните, что натворил я, – тихо добавил Венсан. – Вы разве хотите, чтобы все повторилось? Пока что, насколько я могу судить, его еще можно спасти. Но в нем так много гнева, и, кто знает, во что это может перейти.

– Жозефина, Анри, – вдруг резко сказал Люмьер. – Просто пожертвуйте мной ради него, и хватит разговоров. Я сделаю все, чтобы с Венсаном все было в порядке. Но я должен присмотреть за Аньелем.

Жозефина прижала руку к губам, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.

– Обещайте писать нам обо всем каждую неделю.

– Обещаю. Каждый понедельник вам будет приходить почта, – тот улыбнулся. – Приезжайте и сами, когда будет удобно, все равно в Кембридже, насколько я помню, пансион.

Анри кивнул.

– Но вы должны беречь себя. Вы оба.

Виктор взял с тумбочки стакан воды и сделал хороший глоток.

– Конечно, Анри. К слову, придется начать завоевание королевского театра в Лондоне. Как только, так сразу, я пришлю вам билеты на новый балет. – Он усмехнулся. – Это даже воодушевляет.

Жозефина слегка улыбнулась.

– А сейчас вам нужно отдохнуть. Врач прописал вам полный покой.

– Мне всегда врачи прописывали покой. – Люмьер благодарно и нежно улыбнулся женщине. – Но я их никогда не слушался. – Виктор обратил свой взор на Анри. – Могу я спросить?

Герцог кивнул.

– Скажите, Анри, – улыбка все еще не сходила с лица Виктора, – я смог развеять ваши предубеждения про артиста оперного театра?

На секунду на лице герцога замерло недоуменное выражение, а затем он рассмеялся.

– Я очень ошибался в вас в те времена.

– Но, согласитесь, на маскараде я с вами танцевал хорошо.

Анри улыбнулся ему, но ничего не ответил.

– Я спущусь к ужину, поиграю на рояле, если вы не будете против.

Венсан с тревогой взглянул на него.

– Ты уверен?

– Да. И меня волнует непреодолимое желание отправиться в Опера. Сегодня финальная репетиция моего балета. Два года назад мы ездили в Санкт-Петербург смотреть «Щелкунчика», и я так вдохновился музыкой Чайковского и хореографией, что не преминул возможностью почерпнуть формы и решения, и написал свой балет на сказку датского писателя Андерсена про стойкого оловянного солдатика. История о балерине, солдатике и демоне, и большой любви.

– Виктор, – умоляюще прошептал Венсан. – Мне придется привязать тебя к стулу, если ты даже подумаешь об этом.

– Тогда просто разреши мне поиграть на рояле.

– Думаю, это можно будет устроить. – Венсан улыбнулся, гладя его по волосам.

Виктор кивнул. Анри и Жозефина откланялись, а Виктор лег обратно, сетуя на то, что ему совершенно не нравится такое положение дел, что он терпеть не может бесполезное времяпровождение. Венсан лег рядом с ним, ласково гладя его по щеке.

– Я хочу тебя нарисовать, – после долгого молчания произнес он. – Только лежи смирно.

И, не дожидаясь ответа, он взял с тумбочки блокнот и карандаш и принялся быстрыми штрихами зарисовывать все, что видел. Он работал быстро и умело, сосредоточенно сдвинув брови.

– Как же ты красив, – прошептал Венсан, когда работа была сделана.

– В лежачем состоянии и в мои-то годы? – Лицо Виктора взрезала ухмылка.

Венсан нежно поцеловал его и улыбнулся.

– Ты также прекрасен, как и в тот день, когда я впервые тебя встретил.

– Я был на двадцать лет моложе. – Люмьер взял лицо Венсана в ладони.

– И я. Но разве это имеет значение?

Виктор одной рукой расстегнул несколько пуговиц своей рубашки, а второй взял за ладонь Венсана и опустил ее себе на грудь, а потом притянул его к себе для глубокого поцелуя. Оставалось надеяться, что благоразумия хватит, чтобы лишний раз не перенапрягаться. Венсан целовал его осторожно, вкладывая в каждый поцелуй все тепло, которое жило в его душе. Он не переходил границ дозволенного и даже не позволял Виктору сесть, но делал это с такой мягкостью, что ему было просто невозможно сопротивляться. Виктор все равно расстегнул рубашку Венсана, чтобы иметь возможность гладить его тело ладонями, прикасаться к нему пальцами и прижимать к себе ближе. Несмотря на нежность и неторопливость поцелуев, плоть Люмьера стала тверже, и он попросил, оторвавшись от губ де ла Круа:

– Прикоснись ко мне.

– Виктор, тебе нельзя волноваться, – с неожиданной серьезностью проговорил Венсан.

Прозрачные глаза смотрели с неким ожиданием и интересом.

– Что, даже не прикоснешься?

– Если пообещаешь мне не перенапрягаться, – сказал Венсан чуть менее строго.

– Я лежу под тобой. Можешь все контролировать.

Его ладонь скользнула под рубашку и дотронулась до разгоряченной плоти. Его прикосновения были почти невесомыми, но все же Виктор издал слабый стон. Вдруг Венсана захлестнул страх. Он отстранился и попятился назад, чуть не упав с кровати. Люмьер тихо засмеялся и даже схватил де ла Круа, чтобы тот не свалился.

– Венс!

Венсан перевел на него испуганный взгляд.

– Я причинил тебе вред, – прошептал он, чувствуя, что готов расплакаться в любую минуту.

– Ровно до того момента, пока ты не отпрянул, мне было очень даже приятно.

Венсан вновь лег рядом с ним и прислонился к его груди. Слезы все же выступили на глазах, но он старался сдерживаться из-за всех сил. Виктор вздохнул и погладил Венсана по волосам.

– Давай лежать. Так будет лучше.

И в постели они провели по меньшей мере четыре часа, прежде чем пришло время ужина.

Всю прошлую ночь Аньель не мог сомкнуть глаз. Его мучили угрызения совести. Шум в голове усилился и к утру достиг такой громкости, что он не слышал даже собственного голоса. Поднявшись с кровати, он наскоро оделся и вышел из комнаты.

– Куда ты направляешься? – грозно спросил у него Анри, возникнув словно ниоткуда.

Юноша с трудом различил слова.

– Я хотел извиниться перед Виктором, – тихо проговорил он.

– Не сегодня. Ему необходим отдых, – отрезал герцог.

На лице Аньеля появилась несчастная гримаса.

– Я совсем не хотел говорить то, что сказал, – юный граф понуро опустил голову. – Мне очень жаль.

– Тебе стоило хорошо не раз подумать, прежде чем сказать ему такие слова, – в голосе Анри слышалось осуждение.

– Я знаю, что очень виноват. Самое малое, что я могу сделать – это извиниться.

– Самое малое, что ты можешь сделать сейчас – это не трогать его, – отрезал Анри. Он был зол, очень зол на внука.

Аньель развернулся и бросился в свою комнату, еле сдерживая слезы. Анри покачал головой и тяжело вздохнул. Все понимали, что это – не характер, но и мириться с такими проявлениями болезни было тяжело, к тому же Аньель мог своим поведением по-настоящему кому-нибудь навредить. Анри беспокоился о нем равноценно, как когда-то беспокоился о Венсане, но теперь понимал все происходившее даже лучше, чем двадцать лет назад.

Все собрались за ужином в шесть часов, и Виктор сперва есть отказался, решив, что тяжелое горячее блюдо для него не лучшая идея, и он подождет чего-то более легкого и с удовольствием выпьет разбавленный чай. Он сел за рояль в гостиной и ужин не по обыкновению подали туда, а не в столовую.

Люмьер все еще выглядел бледно, но не так уж и плохо, по сравнению с предыдущим вечером. Он наигрывал свой собственный балет, о котором говорил чете де ла Круа и Венсану утром, и не смотрел на тех, кто собрался в гостиной. Он сидел с закрытыми глазами, а его руки порхали над клавиатурой. Аньель сидел в углу и виновато изучал собственные руки.

Когда Виктор стал играть что-то менее эмоциональное и более неспешное, Анри заговорил.

– Мы приняли решение на твой счет. Поезжай в Кембридж.

Люмьер даже не слушал разговор. Он уже все решил. Он слушал только свою же музыку, напрочь отдалившись от всего, что происходило в гостиной. Аньель поднял голову и посмотрел на дедушку.

– Я должен извиниться перед вами всеми за свое вчерашнее поведение. Я не имел никакого права повышать голос. Мне так жаль, что это произошло.

– Надеюсь, ты сделал выводы из сложившейся ситуации, – кивнул Анри. – Это недопустимо.

– Да, – он посмотрел ему прямо в глаза. – Это больше не повторится, клянусь вам.

Герцог кивнул. Жозефина вздохнула и покачала головой.

– Посмотрим, Аньель, – вставила она.

– Вы правда не против того, чтобы я учился в Англии? – нерешительно спросил он.

– У нас есть сомнения на этот счет и немалые, но мы приняли твой выбор, – ответил герцог.

– Спасибо, – ответил тот, а затем встал и подошел к Венсану.

– Я должен извиниться и перед тобой, отец. Я наговорил множество ужасных вещей и, знаю, мне нет прощения. Но я люблю тебя и это правда.

Венсан нервно улыбнулся. Ему было очень жаль мальчика, и он чувствовал свою вину за то, что тот унаследовал от него ужасный недуг. Он кивнул в сторону Виктора и произнес:

– Не передо мной ты должен извиняться.

Виктор же перешел на Шопена со своих произведений. Так было как-то спокойнее. Он прекрасно слышал все то, о чем говорили, да и, что лукавить, слушал, но старался быть спокойным. Безусловно, это его волновало.

Аньель кивнул и неуверенно подошел к роялю.

– Виктор, – начал он отчего-то охрипшим голосом, – я так виноват перед тобой. Все эти годы ты был мне лучшим другом и наставником, а вот чем я тебе отплатил. Я не

имел никакого права говорить такие вещи. Я знаю, что твоей вины нет в том, что произошло с моими родителями. Ты – самый близкий мне человек, и я совсем не хотел говорить ничего из того, что сказал. Я так не думаю. Ты сможешь меня когда-нибудь простить?

Виктор перестал играть и посмотрел на Аньеля. Он смотрел на него долго и очень внимательно, а потом кивнул на банкетку рядом с собой. Юноша сел рядом, непонимающе смотря на Виктора. Люмьер начал играть произведение для четырех рук, приглашая Аньеля в фортепианный дуэт. Юный де ла Круа присоединился к нему не сразу. Он не понимал, значит ли это прощение, но как только его пальцы коснулись клавиш, он тут же забыл о всех тревогах. Они играли около семи минут, пока не прозвучала последняя нота. И только потом Виктор сказал:

– Я принимаю твои извинения и прощаю тебя. Но только в этот раз.

– Я больше не дам тебе повода усомниться во мне, – горячо произнес Аньель.

Люмьер кивнул. На этом разговор был исчерпан. Все приступили к ужину, и только Виктор продолжил играть.

В ту ночь Аньель вновь лежал без сна. Шум в голове стих только поздним вечером и сейчас было на удивление тихо. Повернувшись на бок и подложив руки под голову, он все думал о том, почему так поступил, но не находил ответов. Перед внутренним взором вновь и вновь всплывали фрагменты из сцены ссоры. Виктор с напряженным и суровым лицом, Венсан, который весь сжался в кресле и прикрывал уши руками. Бабушка и дедушка сидели чуть в стороне и их лица выражали негодование. На секунду Аньель задумался. Что-то в том моменте привлекло его внимание, но тогда он не был в состоянии понять, что именно. Неожиданно он вспомнил взгляд отца и почувствовал, как все внутри него холодеет. В том взгляде чувствовалась боль, и эта боль была такой сильной, что Аньель практически ощутил ее физически. Но также в нем было и понимание. Неожиданно пришло осознание. Юноша понял, что отец в точности знал, что он чувствовал в тот момент. Это смутило его и взволновало до глубины души. Он помнил разговор с Виктором в раннем детстве, когда тот пообещал, что он не унаследует судьбу отца. Мог ли Люмьер ошибаться? Нет, конечно, нет. Эта идея была абсурдной и нелепой, но все же он почувствовал, как его забил озноб, а легким, казалось, не хватает воздуха. Постепенно паника прошла и, сделав глубокий вдох, Аньель повернулся на спину. Решение пришло незамедлительно. Он должен забыть это как страшный сон. Он не станет об этом вспоминать и обсуждать с кем-либо. С ним все в абсолютном порядке. В конце концов, рассудил Аньель, если его отец сумасшедший, это не делает его таким.

Последующие месяцы пролетели очень быстро. В середине лета Аньель прибыл в Англию для прохождения вступительного испытания. Если в тот момент, когда он прощался с семьей, его еще терзали смутные сомнения, то к концу путешествия они полностью прошли. С первого взгляда новая страна очаровала его, и идея поступления казалась ему все более и более правильной. Свобода опьяняла его, и впервые за долгое время он чувствовал себя на своем месте. Его английский был безупречен, и он был более чем уверен в собственных знаниях. Правда в день экзамена Аньель все же начал немного волноваться, но, оказавшись в просторном классе, полностью заполненном такими же молодыми людьми, как и он сам, он смог позволить себе чуть расслабиться. Получив экзаменационные билеты, он удивился тому, насколько просты были вопросы. Вступительное испытание Аньель прошел с блеском одним из лучших среди поступающих, и в начале августа вернулся с этой новостью в Париж, чтобы сделать все нужные приготовления учебного года.

Виктор же, когда Аньель сообщил о своем поступлении, уже выбрал особняк, который планировал выехать и осмотреть в ближайшую неделю. Покупать его было необходимо как можно скорее. Он находился в одном из предместьев Лондона и был полностью устроен в непривычном готическом стиле. Конечно, пришлось бы выложить немалую сумму, но Люмьер располагал такими средствами, а жить хотелось в собственном доме, а не снимать поместье. Он пересмотрел так много гравюр, что у него кругом шла голова, а потому в один вечер со всей кипой бумаг Люмьер постучался в кабинет Анри, чтобы посоветоваться со старшим де ла Круа.

– Войдите, – Анри поднял взгляд от книги, которую читал.

– Простите, что отвлекаю вас, но мне нужен ваш совет. Я выбрал четыре дома, но не знаю, какой стоило бы приобрести, чтобы вложить деньги с умом. Я никогда не занимался недвижимостью.

Анри предложил ему сесть и протянул руку.

– Покажите мне бумаги.

Виктор присел и отдал Анри несколько папок. Герцог некоторое время изучал их содержимое, а затем произнес:

– Не берите первый. Вы заплатите в два раза больше из-за налогов. Ко второму прилагается огромная территория, но едва ли вы захотите заниматься рентой. Третий вариант выглядит вполне убедительным. Я бы еще раз тщательно изучил все документы. А четвертый никуда не годится. Даже не думайте о нем.

– Что в третьем доме наиболее убедительно? Странно, что он отдается по оптимальной цене несмотря на то, что раньше он принадлежал очень богатой семье и хранит в себе немало ценностей. По крайней мере, как понял я.

– Я слышал, что у одного из членов этой семьи громадные карточные долги. Думаю, продажа поместья вынужденная мера.

– Хорошо. Тогда я поеду смотреть третий дом. Я уже придумал, что сказать Аньелю, если у него возникнет вопрос, где я.

– И что же вы скажете? – спросил Анри, возвращая Виктору папки.

– Что мне нужно съездить к матери. Это как раз займет три дня. Я доберусь ночным поездом до севера и пересяду на корабль до Дувра, а там недалеко до Лондона. И так же вернусь.

– Хорошо. Мой сын поедет с вами?

В последние месяцы Венсана вновь начали мучить голоса и, хотя он отчаянно старался делать вид, что все в порядке, все члены семьи видели, как тяжело ему приходилось.

– Слишком утомительно и тревожно для него менять обстановку так скоро и зазря. Когда я устрою дом, когда наберу прислугу и сделаю его пригодным для жизни, тогда мы поедем вместе.

Анри кивнул, соглашаясь с решением Виктора.

– Спасибо за помощь, Ваша Светлость, – кивнул Виктор и покинул кабинет, думая о том, сколько вопросов приходится решать только из-за прихоти мальчика, но это было необходимостью.

Весь конец лета Аньель провел в радостном предвкушении. Еще за неделю до отъезда он собрал все необходимые вещи, а его лицо освещала довольная улыбка. Он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Шум уже давно не беспокоил его и постепенно он забыл о том страхе, который испытал весной.

Перед отъездом он много времени проводил с Венсаном. Когда тот чувствовал себя хорошо, они выходили на прогулку. Несмотря на то, что шум улицы пугал старшего де ла Круа, однажды они даже смогли дойти до Монмартра, где Венсан показал сыну студию, где когда-то жил и творил. В дни же, когда голоса брали верх, Аньель просто сидел подле Венсана и внимательно следил за тем, как меняется его состояние и делал краткие пометки в записной книжке. Он надеялся, что в будущем сможет провести полноценное исследование и открыть способ лечения этой загадочной болезни. Когда же он удовлетворял свой научный интерес, то часто читал отцу вслух. Это действовало на того успокаивающе.

В свой последний день после обеда Аньель подошел к Виктору с серьезным выражением лица. Люмьер в это время стоял у окна в гостиной и смотрел на улицу, на льющий над Парижем дождь. Он заливал мостовые и гнал прохожих по домам. Виктор больше никогда не курил и даже не пил кофе, только чай несколько раз в неделю. Он дышал у окна и думал. Когда Аньель подошел к нему, Люмьер обернулся и встретил его взгляд.

– Я не помешаю? – спросил тот.

– Нет, не помешаешь.

– Я понял, что так и не извинился перед тобой за тот случай несколько лет назад, – Аньель немного помялся. – Когда я признался тебе в любви. Кажется, это расстроило тебя тогда.

Виктор удивился, в самом деле удивился.

– О, о каких давних вещах ты вспомнил.

– Это было так глупо с моей стороны, – со смущенной улыбкой произнес он.

– Влюбляться в меня? – Виктор также ответил ему улыбкой.

– Я знаю, что ты любишь отца. Он заслуживает этого. И я очень рад, что ты есть у него. Я хотел сказать тебе это, пока я здесь.

– А что до тебя? – Виктор внимательно посмотрел в его глаза.

– Я думаю, что нашел свою любовь, – улыбнулся юноша.

Люмьер понимающе кивнул и привлек к себе Аньеля, чтобы обнять.

– Пусть твой путь, который ты себе избрал, будет для тебя дорогой в то будущее, которого ты хочешь. Я буду столько, сколько смогу, и сколько мне отведено, чтобы защищать тебя и любить.

– Как думаешь, у меня получится стать достойным своей профессии? – спросил Аньель после недолгой паузы.

– Получится. – Люмьер кивнул, взял его лицо в свои ладони и поцеловал в лоб. – Иди своей дорогой, не оглядывайся, – он понизил голос, – и тогда ты достигнешь совершенства. – Аньель улыбнулся ему в ответ. Теперь он был точно уверен, что сделал правильный выбор. – Найди ответ, который ищешь, даже если все будут говорить, что это невозможно. Никогда не слушай никого, кто будет считать, что ты неправ. Никогда не отступай.

– Я должен признаться, – он смущенно посмотрел на Виктора. – В детстве я тайком пробирался в твой кабинет и читал твои дневники про болезнь отца. Это настолько заворожило меня, что я решил связать свою жизнь с психиатрией.

– О, – выдохнул Виктор. – Я знаю. – Люмьер потянулся и шепнул ему коротко: – Ты складывал книги по годам на корешках, а я по римским цифрам на форзацах.

Конец дня пролетел незаметно. Прежде чем заснуть, Аньель долгое время размышлял о том, как изменится его жизнь уже завтра.

К переезду в Англию готовились тайно и скрупулезно. Когда все бумаги были подписаны, когда Виктор уже вернулся из Лондона, он занялся упаковыванием вещей. Его личные вещи в основном хранились на Сен-Оноре – он не занимал ни шкафа в особняке де ла Круа. Вещи Венсана, коих было не мало, но и не много, отправлялись так же в особняк. Заказав рояль и перестройку одного из помещений дома под танцевальный класс, Виктор купил билеты ровно на ночь того же дня, когда уезжал Аньель.

Здоровье Люмьера поправилось и чувствовал он себя намного лучше. Виктор забрал с собой прислугу из особняка, чтобы не набирать новых людей, соблазнив своих людей тем, что будет платить им больше и что слишком долго они находиться в Англии не будут.

Люмьер собирал все документы, которые могли ему понадобиться, все незаконченные партитуры, которые вскоре могли превратиться в достойные балеты, которые можно было бы поставить на театральной сцене в Лондоне. К тому же, если он доберется до оперы и балета в Великобритании, то сможет в какой-то момент объяснить Аньелю свое присутствие, если это будет необходимо.

Выезд был назначен на полночь. Их ждал поезд до города Кале.

Первые две недели пролетели незаметно. На этот раз Англия встретила Аньеля сильным дождем, который не прекращался в течение нескольких дней. Он смутно помнил, как добрался до Кембриджа, как проходила церемония посвящения в студенты и как он размещался в университетском общежитии. В тот год приняли множество новых студентов, а поэтому комнат на всех не хватало. Аньель был вынужден делить свое новое место обитания с соседом по имени Чарльз Лейтон Гэлбрейт, который должен был изучать английскую литературу. Молодые люди сразу же нашли общий язык и подружились, а поэтому Аньель был даже рад сложившемуся положению вещей.

Когда начались занятия и студентам выдали расписание, Аньель с разочарованием отметил, что в нем нет ни слова о психиатрии. После лекции по анатомии он даже подошел к профессору с вопросом на эту тему, но получил в ответ лишь резкое замечание, что в столь престижном заведении никто не занимается подобной ерундой. Это сильно разочаровало юношу, но вечером того же дня он решил, что найдет способ изучать психиатрию самостоятельно. Он слышал о нескольких лондонских врачах, которые занимались исследованиями в этой области и дал себе обещание, что непременно попробует с ними связаться.

Виктор же приехал в Лондон в третий раз в жизни. В общем-то все его путешествия ограничивались Италией и Францией, поскольку его дела практически всегда предполагали личное участие, будь то продажа земляного или железнодорожного участка – Люмьер предпочитал все контролировать. Он должен был всегда знать, где, когда и кому в руки попадают документы и ставится подпись. За все эти годы он не раз ловил себя на мысли, насколько же Себастьяну нелегко работалось, но при этом он всегда сохранял видимую простоту, даже будучи занятым с самого утра до вечера, умел находить время на него самого и даже не отказывал во многих капризах и даже шалостях, таких как уехать на несколько дней из города. То ли он сам так идеально планировал его расписание, то ли помощь Виктора располагала.

Поместье, которое Люмьер купил, было роскошным. Оно походило скорее на замок. Вокруг него располагался парк на несколько гектаров. Дом был, очевидно, перестроен в начале века в стиле Викторианского Возрождения – его отличали характерные элементы. Архитектура, сочетающая в себе итальянский Ренессанс и черты эпохи Тюдоров, представляла собой привлекательное зрелище. Вокруг не росли цветы, а только многолетние деревья, которые представляли собой регулярные аллеи, и это несколько удручало Люмьера. Ему нравилось жить в Пиенце с ее мягким климатом и разбитым вокруг виллы садом, по которому можно было долго и с большим удовольствием гулять.

Они приехали рано утром, а потому в поместье сразу же закипела жизнь. У них с Венсаном ушло не меньше трех часов, прежде чем они осмотрели комнаты и залы, выбрав себе так называемую «хозяйскую» спальню.

Погода в Лондоне и его предместьях была хуже, нежели в Париже. Стоит сказать, что намного холоднее, а потому им уже пришлось переодеваться в теплые вещи и топить все комнаты, в которых они планировали быть. Если с утра еще светило солнце, то к обеду все небо заволокло тучами и над поместьем наступила хмарь. Оно располагалось в шестидесяти милях от Лондона, что, впрочем, было не так уж и далеко, но Люмьер покупал дом не с оглядкой на расстояние до столицы, а до Кембриджа, до которого было намного ближе – всего-то двадцать.

Венсана переезд, казалось, обрадовал, хотя за время путешествия от едва ли обмолвился с Виктором несколькими предложениями. Как и каждый год с наступлением осени он впадал в состояние глубокой задумчивости.

– Мне нравится это место, – произнес он, когда они с Люмьером остались наедине.

Однажды тихим днем Виктор и Венсан отправились на прогулку в Ричмонд-парк, чтобы посмотреть на отдыхающих оленей, провести время вдвоем среди осенних пылающих деревьев и выпить по бокалу горячего вина со специями. В этот раз можно – Люмьер так решил. Виктор решил не давать Венсану возможности вновь углубиться в свои мысли. К тому же они только получили новые строгие, но красивые пальто, и свое Люмьер хотел уже надеть. Съев на обед ванильный пудинг, он распорядился об экипаже до города. Погода стояла солнечная и приятная, не было ни намека на дождь, а потому это было отличное время для неспешного времяпрепровождения на так называемой природе.

Пока они добрались до города и до самого парка, уже начало вечереть, но своего решения они не отменили. Виктору хотелось гулять и хотелось увидеть оленей. Венсан же, впрочем, не особенно возражал.

В Ричмонд-парке они гуляли по дорожкам среди разномастных деревьев и кустарников. Шелестела листва, уже вовсю окрасившаяся в осень. Они переходили крошечные деревянные мостики, останавливались над водной гладью и дышали свежим воздухом в центре индустриального Лондона. На голову то и дело сыпалась листва. Стоило только свернуть дальше и пойти навстречу тихой и безлюдной глубине парка, Виктор остановился под сенью красных кленов и желтых дубов, ореховых деревьев и каштанов. Люмьер улыбнулся и притянул к себе Венсана. Он снял перчатки и убрал листья, запутавшиеся в его медных кудрях. Некоторое время он смотрел ему в глаза, а потом поцеловал, запутываясь в его кудрях уже своими пальцами. Целоваться под деревьями, с которых опадали золотистые и багряные листья было изумительно, пока под ногами шелестел густой кленовый ковер. Спустя мгновение Виктор прервал поцелуй, прижался лбом ко лбу Венсана, не убирая рук, все еще перебирая его волосы, второй ладонью касаясь щеки, и тихо сказал:

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – ответил де ла Круа, и неожиданно слезы покатились по его щекам.

В этот момент он на мгновение почувствовал себя снова тем художником, который жил на Монмартре и в чьем кармане не нашлось бы и десяти франков. Он ласково провел ребром ладони по щеке Виктора. Венсан совсем не ожидал услышать этих слов от Люмьера. Его давно терзали страхи, что он лишь мучает Виктора и тот заботится о нем по стечению обстоятельств, но он всегда боялся спросить так ли это на самом деле.

– Ты знаешь, я влюбился в тебя с первого взгляда, когда увидел, как ты танцуешь мазурку, – тот улыбнулся через слезы.

– Я знаю. Я помню, – произнёс Люмьер. – Почти двадцать лет назад. За это время так все переменилось.

Виктор взял платок и вытер слезы Венсана, а потом взял его под руку и повёл дальше по тропинке между высоких вековых деревьев.

– Мы вернёмся домой, выпьем горячего вина, приготовим пирог, а потом будем долго целоваться.

Венсан кивнул и отвел взгляд. Некоторое время он молча смотрел на опавшую золотую листву под ногами, а затем тихо произнес:

– Когда ты бываешь в отъезде, я часто вижу тебя. Точнее то, каким ты был той весной, когда я рисовал твой портрет.

Виктор ненароком прикоснулся к своему лицу и вздохнул.

– Являюсь тебе, значит. И давно я существую в твоём сознании? – Люмьер обнял Венсана за талию.

– Кажется, ты был всегда, – неуверенно ответил Венсан, коротко посмотрев на Виктора. – Ты всегда приходишь в самые тяжелые минуты и освещаешь все вокруг своим светом.

– Ты говоришь так, словно я ангел. – Он чуть улыбнулся.

– Так и есть. Для меня ты действительно ангел… – Де ла Круа улыбнулся в ответ.

– Я чувствую, что не смогу ему помочь, если что-то пойдёт не так. – Виктор заприметил скамейку и присел.

– Я молюсь каждый вечер, чтобы с ним все было хорошо, – произнес Венсан, садясь подле него. Его взгляд стал серьезным и печальным. – Мы не сможем его убедить в том, что он болен. Он не будет никого слушать, и мы вряд ли сможем сделать хоть что-то.

– И от меня он уже отказался. – Виктор прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

– А я для него скорее интересный экземпляр для исследований, – подытожил Венсан, беря его руку в свою.

– Я видел, как он тебя расспрашивал и ходил за тобой по пятам. – Люмьер прижался к Венсану, устраивая подбородок у него на плече. – То, что сказано в гневе, является правдой. Он винит меня в том, что у него не было нормальной семьи, и он действительно захотел от нас сбежать. Еще два года назад хотел, – вдруг добавил Люмьер.

Венсан вскинул брови.

– Ты мне не говорил об этом.

– Он хотел уехать из-за меня. – Виктор покачал головой.

Де ла Круа вопросительно посмотрел на него.

– Но ведь в этом нет никакого смысла. Он так любил тебя.

– В этом и дело, Венс, – он виновато посмотрел на де ла Круа, – он любил меня.

На мгновение обида отразилась на лице Венсана. Он почувствовал, как сердце яростно забилось в груди. Возникшее чувство было настолько ярким и обжигающим, что ему захотелось кричать, однако вместо этого он лишь пробормотал:

– Вот оно как.

– Выспрашивать меня он начал еще в тринадцать лет, а через два года признался. Я с ним серьезно поговорил, и на этом, казалось бы, все закончилось. Но ровно перед отъездом я сам спросил его снова. И он ответил, что уже нашел свою любовь в медицине. – Виктор погладил Венсана по спине. – Могу предположить, что он сам себя обманул в чувствах ко мне.

– Я был ужасным отцом, – произнес Венсан с неожиданным напором. – Если бы я лучше старался, ничего бы из этого не произошло.

– Сложно судить, Венс, очень сложно. Ему нужна была твоя любовь. Потом ему стало легче винить меня, что ничего не вышло у тебя и твоей жены. Как надежду во мне нашли твои родители, так виновника всех бед захотел найти Аньель. Так проще.

– Это неправильно, – упрямо ответил Венсан. В его взгляде промелькнул страх. – Я один виноват во всем.

– Как ты уже заметил, для него – ты интересный экземпляр. А я тот, кого любит его отец, который никогда не любил его мать. – Виктор потянулся и поднял кленовый красный лист. Он завертел его между пальцев. – Это обидно знать. Я учил его всему, что знал сам. Был с ним с утра до ночи с самого детства. И теперь на самом деле я ему не нужен. – Люмьер поджал губы, но потом выдохнул, опустив плечи, и добавил: – Пусть для него ты лучше будешь сожалением, а не виновником всех бед. Поверь, иметь живого отца, который от тебя отказался и испортил тебе все детство намного хуже, чем понимать, что твой отец просто болен и мог не справиться с такой ответственностью.

Венсан запустил пальцы в волосы. Его вновь глаза заблестели, а губы искривила горькая усмешка. Он посмотрел на Виктора, но не смог вымолвить ни слова.

– Уже ничего не изменишь. Он вырос. – Виктор встал и подал руку Венсану. – Пойдем.

– Остается только верить в то, что он не потеряет себя во тьме, ведь он уже отказался от света, – вымолвил тот, принимая руку Люмьера.

Люмьер невесело усмехнулся. Вечерело, в парке появилась легкая дымка, похожая на туман. Люмьер взял Венсана под руку и медленно повел на выход, где их ожидал личный экипаж. Стоило отправиться в ресторан и обратно в поместье, где их ждал целый урожай оранжевых тыкв, красных яблок и уже заготовленное служанкой тесто для пирога. Было что-то особенное в том, чтобы тихо сидеть вдвоем и готовить десерт.

– Жаль, что мы не можем иметь собственных детей.

– Разве Аньель не доказательство того, что мне нельзя иметь детей? – поинтересовался Венсан.

– Процентная вероятность того, что у ребенка будет то же самое, что и у тебя – не равна сотне. Не во всех случаях у ребенка обязательно будет расстройство, как у одного из родителей.

Венсан вздохнул и опустил глаза. Он хотел было что-то ответить, но мысли начали путаться, а в голове поднимался так хорошо знакомый гул голосов.

– Я устал, – пожаловался он.

– Извини. – Виктор внимательно на него посмотрел. – Отправимся домой?

Де ла Круа кивнул и мягко коснулся губами щеки Виктора. Виктор подумал, что ужинать в ресторане не очень-то и хотелось. Спустя десять минут они сели в экипаж на выходе из Ричмонд-парка и отправились в обратный путь. Стоило им забраться в повозку, как начался дождь. Он разошелся за пару минут до сильнейшего ливня и к выезду из Лондона перестал.

К концу третьей недели Аньель совсем освоился. Учеба оказалась тяжелее, чем он предполагал. Занятия начинались рано утром и заканчивались поздно вечером. Ночи он проводил, склонившись над книгами, а перерывы между лекциями и семинарами, де ла Круа проводил в библиотеке, стараясь отыскать труды по интересующим его темам. Времени катастрофически не хватало, но он не смел жаловаться.

При более близком знакомстве Чарльз оказался очень приятным молодым человеком. Казалось, у него на все в жизни находилась остроумное замечание или шутка. Он мечтал состояться как писатель, а поэтому не расставался с толстой тетрадью, куда постоянно записывал разные мысли. Дружба, завязавшаяся еще в первый день, согревала душу Аньеля. Посвящая всю свою жизнь учебе и различным искусствам, к своим годам он мог сказать, что у него никогда не было близких друзей помимо Виктора. И несмотря на то, что он всегда считал, что общества Люмьера ему вполне достаточно, только оказавшись в Кембридже, Аньель ощутил, как много он упустил.

После одного из учебных дней Чарльз предложил Аньелю прогуляться до ближайшего паба и выпить по пинте эля. Великобритания, славившаяся своими пабами, располагала ими во всех городах почти на каждой улице, и не провести один вечер в компании кружки пива было бы кощунством. Они сели за столом, заказав по пинте и несколько разных закусок, и Чарльз спросил:

– Мы с тобой живем в одной комнате и периодически сталкиваемся тут и там, но так толком особо не познакомились. Расскажи, что умеешь, чем занимаешься? Помимо того, что очень хочешь учить психиатрию. – Чарльз поправил очки, но потом вовсе их снял, сложив и оставив на столешнице. У него были, как оказалось, зеленые глаза.

Аньель ненадолго задумался, а потом произнес:

– Я играю на скрипке и иногда сам пишу музыку. Хотя последние недели были настолько насыщенными, что я почти забыл об этом.

Он неловко улыбнулся своему собеседнику и сделал небольшой глоток.

– А чем увлекаешься ты помимо того, что хочешь писать романы?

– Мне нравится изучать языки и древние легенды. Не так давно я сам освоил древнеисландский язык. Правда, найти материалы было непросто, но мой дядя ученый, и смог достать учебник. – Чарльз смущённо улыбнулся. – А твоя музыка… И много ты написал?

– Звучит сложно и увлекательно. Мне нравится, – воодушевленно ответил де ла Круа. – Какие языки ты еще знаешь? А моя музыка… есть несколько хороших вещей. Обычно музыка сама находит меня, а я лишь ее записываю и придаю необходимую форму.

– Как интересно! – Чарльз широко улыбнулся и отпил эль из бокала. – Я знаю французский, немного говорю на немецком и стараюсь выучить чешский. Как-то так получилось, что пока я не освоил много языков, но я стараюсь. – Он немного покраснел, рассказывая о себе. – А кто твои родители? Ты ведь француз.

– Это выглядит очень многообещающе! Мои родители? Я воспитывался бабушкой и дедушкой. Моя мать умерла при моем рождении, а отец… он… – Аньель замялся, размышляя над тем можно ли доверить соседу свою тайну. Отчего-то он чувствовал стыд. – Он болен. Именно поэтому я и хочу изучать психиатрию.

– О. – Гэлбрейт понимающе кивнул. – Я воспитывался только матерью. Мой отец бросил нас ради новой жены и нового сына. – Тот пожал плечами. – Не все люди без недостатков.

Аньель понимающе улыбнулся.

– Признаюсь, иногда я бы хотел, чтобы мой отец просто ушел из семьи. Хотя я бы хотел найти способ помочь ему. Мы никогда толком не общались. Видишь ли, он меня боится.

– Да? – Чарльз удивился. – Почему?

– Не знаю. Эта идея была у него всегда. – Де ла Круа пожал плечами и сделал большой глоток из своего бокала. – На самом деле он ни с кем особенно не общается, кроме одного человека.

– А почему? – Чарльз понимал, что звучал, как сломанный инструмент, но ему и в самом деле было интересно.

– Он слышит злые голоса, которые настраивают его против всего мира. Иногда этот гул не стихает неделями, – Аньель говорил осторожно, тщательно подбирая слова. – Мой дядя считает, что причина в неправильной работе головного мозга. Я бы хотел это доказать.

– Если только эти профессоры захотят тебя слушать. Как я знаю, такой дисциплины в университете нет. Только какие-то факультативы, и то спорные. – Гэлбрейт достал папиросы с американским табаком и предложил Аньелю. – Чем ты ещё увлекаешься кроме музыки?

– Я заставлю их меня услышать, вот увидишь, – решительно ответил Аньель, принимая папиросу. – Мне нравится балет. Я сам танцевал все детство. А что насчет тебя?

– Балет? Он у вас так популярен? На мой взгляд, балет во Франции лучше, чем в Англии. – Тот прикурил и задумался, а потом ответил. – Люблю изучать архитектуру. Ради этого часто выезжал из страны. Спасибо матери, она меня отпускала и первое время помогала деньгами. Сейчас я работаю сам.

– Работаешь? – вырвалось у Аньеля. Мысль, что его ровесник мог иметь профессию вызывала у него смешанные чувства. Как урожденный аристократ он редко задумывался о том, как живут люди, принадлежащие к другим классам. – Мой дядя когда-то танцевал на главных парижских сценах. Он научил меня всему.

– Я не подметаю улицы и не раздаю газеты, если ты подумал. Я лакей в клубе, подношу напитки, закуски и иногда развлекаю дам беседами. – Чарльз курил и смотрел на Аньеля с интересом. – Твой дядя – танцор? Танцор и аристократ? Либо это немыслимо, либо я что-то путаю.

Де ла Круа смутился и чуть покраснел.

– Я зову его так, хотя между нами и нет кровного родства. Он – друг моего отца. Живет вместе с ним в Италии.

– Это все равно здорово, что у тебя есть такой близкий человек. – Тот улыбнулся. – Могу я спросить его имя? Если это не великая тайна.

– Виктор Люмьер, – произнес Аньель с легкой улыбкой. – В детстве я хотел, чтобы он был моим настоящим отцом. Он замечательный человек.

– Я слышал о нем. Точнее, был на его «Красавице и Чудовище».

– Да… – Де ла Круа вздохнул – У него множество различных талантов.

– Думаю, у тебя их не меньше, – вдруг произнёс Чарльз. – Ты не хотел бы составить мне компанию и сходить в театр Ковент-Гардена на следующей неделе? Я буду рад, если ты согласишься.

– С удовольствием, – с готовностью ответил Аньель. – Кстати, откуда ты родом?

– Я из Уэльса, из Кардиффа. Это небольшой город в Северной Ирландии. – Гэлбрейт затушил остатки папиросы.

– Готов поспорить, ты прекрасно знаешь Лондон.

– Хочешь в этом убедиться?

Аньель загадочно улыбнулся и кивнул. Впервые за долгое время он чувствовал себя очень легко.

– Тогда, если хочешь, мы могли бы завтра, все-таки суббота, отправиться на прогулку по городу. Я покажу тебе Лондон.

– Буду ждать с нетерпением, – юный граф убрал медную прядь со лба. – Я рад, что нас поселили вместе.

– Я тоже, Аньель. – Он улыбнулся и поднялся, чтобы отойти к стойке и оплатить их напитки и закуски, а потом вернулся и закурил ещё одну папиросу.

Они беседовали еще с несколько десятков минут, а потом уже стоило вернуться в общежития. Жить вдвоем было приятно. Некоторые жили аж вчетвером. В этот вечер Чарльз рассказывал Аньелю легенды далеких северных народов, а де ла Круа делился своими увлечениями. У Гэлбрейта промелькнула мысль, что он очень хотел бы познакомиться с Виктором Люмьером, чье имя не раз звучало в тот вечер. Только вот он не знал, что Люмьер решил найти его сам.