Читать книгу Завтра нас похоронят (авторская редакция) - Эл Ригби - Страница 11

До Рождества

– Обещаешь? Приедешь? – Голосок Аннет, казалось, не звенел в трубке, а заполнял комнату.

– Хорошо, вороненок. Я постараюсь.

– Мы с мамой ждем.

– Не думаю, что мама ждет, – мягко возразил Рихард.

Аннет вздохнула и заговорила так, будто объясняла что-то очень глупому человеку:

– Ну ладно… я жду. Я соскучилась, я тебя вижу раз в год.

– Я попробую. – Вместо тепла, которое прежде накатывало от таких слов, Ланн вдруг почувствовал лишь усталость. – Если доберусь до вас через такой снег и если не придется задержаться. Знаешь же, в Рождество всем хочется домой, а полиция должна всех охранять.

– А тебе не хочется домой?

– Хочется, милая.

На этот раз Рихард не соврал, домой хотелось. Вот только старый семейный дом он давно не считал своим. И ничего удивительного, что в ту ночь он так и не приехал, понимая: осуждающих взглядов Виктории он не выдержит, сорвется, напугает дочь – единственное существо, которое хотя бы пыталось его любить и которое он пытался любить в ответ.

Ланна доконал всплеск преступности: страну, готовившуюся выбирать президента, лихорадило. Он ног под собой не чуял и не желал видеть никого, тем более обиженную бывшую супругу. Лучше было немного расстроить Аннет, чем совсем испортить ей Рождество. Мама-то найдет, как его скрасить.

– Вороненок, не сердись. – Он постарался смягчиться. – Завтра найдешь под елкой подарок.

Книги, много-много книг из лучшего магазина – весь длинный список, который Аннет составила за год. Она обожала книги и, прежде чем читать, нюхала их страницы, становясь похожей на маленького зверька. Родное зрелище, но в этом году даже при мысли о нем тошнило. Чертовы подарки были просто откупом.

Конечно, Аннет простила, она всегда прощала. Рихард прямиком отправился домой, Рождество он провел в обществе бутылки виски, отключился, выпив лишь половину. А под утро был тот звонок. Ланн с трудом нашарил трубку и все никак не мог понять, что случилось.

– Она убивает меня…

– Кто?..

– Девчонка… помоги…

Жена. Хрипела, кашляла, и он почти видел: трубка ходит в руках ходуном.

– Виктория, что за… ты пьяна?

– Помоги! – Голос прыгал, точно воздух то попадал в легкие, то не находил туда дороги. – Я чувствую. Я…

Тишина. Напрасно Ланн звал жену. А потом…

– Папа…

– Аннет? Что у вас случилось?

Молчание.

– Аннет, что с мамой?

– Прощай.

Гудки. На секунду Рихарду показалось, сердце сейчас остановится. Ждать, случится это или нет, он не стал, набрал сначала «скорую», потом вызвал пару своих ребят. Мельком глянул на часы: 5:27 утра.

Больше он никогда не видел свою дочь.

* * *

Рихард вздрогнул и потер лоб. Столько прошло, а он каждый раз просыпался в поту. Конечно, это из-за забытых вопросов. Ненайденных ответов. И угрызений совести, куда же без них? Приехал бы – ничего бы не случилось. Или его девочка убила бы и его тоже? Нет. Он сколько угодно может ловить «крысят», но не будет так думать про Аннет, а значит, не будет думать вообще. У него огромный чулан со скелетами воспоминаний, пусть это останется там же.

С некоторым усилием Рихард встал с дивана и уже собирался поставить чайник, когда позвонили в дверь. Ланн, мысленно проклиная весь свет, вышел в коридор и, как обычно не заглядывая в глазок, отодвинул засов. Кто бы ни пришел, Ланн его в случае чего заломает. Всякое бывало.

– Привет, Ричи.

Ее заламывать не было необходимости. Госпожа Президент. В руке она держала сумку, из которой торчала палка колбасы. Да, определенно, пришла с миром. Рихард усмехнулся:

– Здравствуй, Труда. Ты по-прежнему уверена, что я голодаю?

Она окинула его взглядом: от голого торса – по дому он всегда ходил только в старых джинсах – до пальцев босых ног.

– Судя по тому, что ты по-прежнему не разжирел, я не далека от истины. Пустишь?

– А родина? – хмыкнул он, в свою очередь оглядывая дорогой костюм и безукоризненную прическу, никак не желавшие сочетаться с дешевой продуктовой сумкой.

Гертруда Шенн сделала шаг, оттеснила его бедром и вскинула брови.

– Родина подождет. Президент устал.

И это она говорила всегда, когда никто не слышал и когда следовать за ней не могла даже охрана.

Карл знал Гертруду Шенн почти сорок лет – с младшей школы. Она была его лучшим другом – в классе, в университете, в полиции. Потом был недолгий период абсолютного счастья: они одновременно влюбились, завели детей, стали дружить семьями. Все должно было так и остаться, но пошло под откос. Об этом Ланн вспоминать тоже не любил.

Потом Труда ушла в политику. Рихард толком не знал, какими дорогами она поднялась так быстро, но догадывался, с чего начинала: она всегда была красивой. И дьявольски умной, поэтому Ланн уважал ее – не так легко ведь проделать путь от домохозяйки до президента. А она проделала, хоть и осталась в итоге на руинах. Впрочем, на руинах они теперь были вместе. Трое из четверых.

И с давних времен Рихард с Трудой, встречаясь, пили пиво и ели бутерброды или еще что-то столь же дешевое. Менялось время, менялись любовники Труды, прибавлялось седины у Рихарда… но это оставалось. Вот и сейчас он сидел за столом, наблюдая за ножом в ее руках. И думал о том, что он единственный в стране, кому Госпожа Президент специально нарезает колбасу такими толстыми ломтями.

– Как работа? – Она улыбнулась.

– Ничего. – Он начал открывать бутылки пива. – Бывало хуже. А… твоя?

– Сам видишь. – Звучало безнадежно. – Я на ней сдохну.

Она разложила горку бутербродов прямо на широкой деревянной доске и села напротив Рихарда. Он протянул руку и накрыл ее запястье своим.

– Нет, старушка. Не допущу.

Она рассмеялась и отпила пива, со вздохом заглянула в горлышко бутылки, точно ожидая увидеть там решение своих и общегосударственных проблем, а затем медленно начала, подаваясь вперед:

– Рихард, есть новость. Служба разведки мне кое-что сообщила…

– У тебя все еще есть служба разведки? Не все скопытились?

Она откусила сразу полбутерброда, некоторое время жевала, осуждающе глядя в упор, и наконец гордо произнесла:

– У каждого президента есть служба разведки. Так вот. Наши западные друзья засылают шпиона. Точнее, собираются. В ближайшее время. Позывной – Красная Гроза. Я примерно знаю и суть его плана, но план… откровенно смешон, так что гадаю, не дезинформация ли.

– Красная, говоришь? – Заинтересованный Рихард отставил бутылку. – В таком случае ты уверена, что друзья западные?

– Более чем. Но ты верно угадал, поговаривают, был у него период работы на самые разные режимы. Но сейчас – одни звезды и полоски.

Гертруда говорила без тревоги. Впрочем, она и не одного шпиона повидала. От страны отвернулся мир, но миру по-прежнему было иногда любопытно сунуть нос в чужие дела и, возможно, что-то с этих дел поиметь, тем более, когда президент – женщина. Слабая женщина, ха.

– И ты желаешь, чтобы я отследил его появление и застрелил раньше, чем он что-то разнюхает? – уточнил Ланн. – Для этого у тебя есть служба разведки.

– Нет, Рихард. – Она усмехнулась. – Я хочу, чтобы этот человек попробовал сделать именно то, для чего его и отправляют. Попался мне. Он должен приручить меня. А я хочу приручить его.

– Дальновидно. – Рихард, немного успокоившись, одобрительно улыбнулся. – Свой чужой шпион никогда не помешает. Когда ожидается гость?

– Скоро. Но пока забудь о нем. Это тебе так, информация на опережение.

Она отодвинула доску и, положив руки на стол, устроила на них подбородок. Взгляд светлых глаз быстро обежал тесную кухню.

– У тебя одиноко, Рихард. Как ты тут живешь? Заведи себе кого-нибудь. Девушку, – на лице появилась хитрая улыбка, – или хоть собаку.

– Не надо, – отрубил Ланн.

Изящные брови приподнялись, потом Труда снова улыбнулась.

– А ты не меняешься. Мой большой злой волк. – Она встала, отошла к окну и, обернувшись через плечо, спросила: – Как там Карл? Привык к нему? А он к тебе? Не обижаешь?

Рихард потянулся за сигаретами. Ответить было нечего, кроме «Нормально». За ним по-прежнему наблюдали, и он неохотно добавил:

– Он сильнее, чем я думал.

– Что ты имеешь в виду?..

Рихард усмехнулся. Слова подразумевали слишком многое. Слова – как и принятие их смысла – дробились в десятках осколков. Некоторые были предельно простыми.

Осколок первый

– И как ты ухитряешься…

Десятка. Несколько подряд. Не было таких мишеней – неважно, подвижных или нет, – чтобы Ларкрайт промазал. И даже руки не дрожали.

– Я же говорил. В нашей части была отличная подготовка.

Не признаваться же, что он думал, будто Карл отсиделся в штабе с бумажками, что лицо у него как у богатого сынка, что его ветром сдувает, какие там нормативы? Оставалось промолчать и закурить.

– Ну и к чему же вас так готовили?

Снова острый блеск глаз. Короткое движение – очки исчезли в кармане.

– К войне, герр Ланн.

Что ж. Попал, куда надо. Посмотрим, сколько выдержишь.

* * *

Гертруда вернулась к столу. Что-то насторожило ее и, в общем-то, не зря. Остановившись, она наклонилась к лицу Рихарда и вкрадчиво прошептала:

– Я люблю тебя. Но если я узнаю, что…

– О чем ты? – ровно перебил он.

Она выпрямилась.

– Людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. Чтобы устраивать им всякие испытания. Чтобы ломать их. А я знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к нему у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец.

Рихард помнил: правозащитник, всегда кого-то спасал. У Йозефа Ларкрайта на старых снимках тоже было тонкое интеллигентное лицо, узкие плечи, очки. Он не размахивал кулаками, но почему-то в какой-то момент люди, меняющие власть, сочли его столь опасным, что убили – без суда, скандал на всю Европу. И эта история чуть не повторилась с сыном. С сыном, которого Рихард теперь пытался опекать.

Он не сомневался: мальчишка будет таскать бумаги. Да что он сможет? Журналисты из братии недобитых гуманистов – чахлые изнеженные твари, которые слабо представляют, с какой стороны пистолет стреляет. На кой черт такой человек в Надзорном управлении? Чтобы завтра же зарыть?

Но ведь взял. Заставило странное чувство, не дружеское, не отеческое, скорее… как к дворняге. Карл и этот город не поладили, а у Рихарда была привычка – брать кого-то под крыло. Не особенно привязываться, зачастую вообще не привязываться, но брать. И пусть крыло побито и слабо может от чего-то укрыть.

– Так вот, – напирала Гертруда, видимо, встревоженная его мрачностью, – если с ним что-то случится по твоей вине или по чьей-либо еще, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все нарушения устава, которые ты допускал, накопится на расстрел. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет все равно.

Звучало устрашающе, имело почву. Но все-таки это говорила она. Его старушка. Нет, его девочка. Его злая-злая девочка. И все это он слышал уже неоднократно.

Осколок второй

– Ты придираешься к нему, даже не по работе. Это неправильно, он ангел.

Ей сразу понравился Карл. Не то «понравился», после которого она могла потащить его в постель, но и материнским чувством не назовешь. Труда наблюдала, возможно, сама прослушивала телефон инспектора, а у нее это был знак высшей заботы.

– Ангел… по-твоему, нам нужны ангелы?

Холодный, пахнущий каким-то кремом палец коснулся губ Рихарда.

– Перестань. Вы же сработались. Я тебя знаю, у тебя никто не задерживался. Он ни разу не дал тебе в челюсть, Ричи!

– Он в меру упрям и у него есть мозги.

Мотор машины уже негромко урчал. Гертруда посмотрела поверх стекла.

– А ты – не в меру. Будь помягче. Подумай, что, если будет нужно, он умрет, прикрывая тебя. Много у вас таких?

Рихард ощутил колючий озноб и поднял воротник.

– Да брось. Я сам раньше откину копыта. С прикрытой спиной или без.

Гертруда негромко рассмеялась и, приподнявшись, дернула его к себе. Поцеловала в губы, удержала, отпустила, заботливым движением застегнув верхнюю пуговицу форменного плаща.

– Пожалуйста, живите оба. Кто-то же должен стоять на страже.

И машина уехала. Рихард обернулся. Карл стоял в десятке шагов, у стены, и ждал, пока разговор закончится. В волосах белел крупный неприветливый снег.

– Она красивая…

Он произнес это с таким детским восхищением, что Рихард напомнил:

– Не твоего поля.

Карл передернул плечами и спрятал руки в рукава.

– Я не в этом плане, комиссар. Мне просто казалось, такие живут где-то в…

– Сказках? – с неожиданным для него самого пониманием мягко закончил Рихард.

– Да. Помните, например, «Снежную королеву»?

Ланн хмыкнул, подумывая, не закурить ли, но поленился вынимать руки из карманов и, поглядев на инспектора искоса, сообщил:

– Она, между прочим, любимая у Труды. Хотя, по-моему, сказки – чушь.

Невольно он вспомнил, что из всех идиотских историй больше всего любила Аннет. Повесть Отфрида Пройслера о Маленькой Колдунье. Книжку Аннет так часто подсовывала Рихарду вечером, что он даже запомнил автора. А ей нравился прокуренный голос, читающий об очень плохой… или очень хорошей ведьме и умном вороне.

– Сказки учат хотя бы тому, что некоторые истории заканчиваются хорошо.

– Не наша – это точно.

Вряд ли существует что-то хуже сказки, к которой невозможно придумать хороший конец. Аннет наверняка считала именно так. Как и большинство детей, да и взрослых.

– Вы же еще не знаете ее конца.

Как там сказала Труда? Быть помягче? С такими-то рассуждениями? Снег усилился, ветер задул резче. Наблюдая, как Карл ловит размотавшийся шарф, Рихард пренебрежительно фыркнул.

– Я его чую.

– Вы невозможны.

Он все же вынул из кармана руку и вовремя схватил инспектора за плечо, не давая растянуться на льду.

– Вне всякого сомнения. И мне невозможно хочется выпить чего-то горячего. Идем.

Инспектор улыбнулся. Дальше они шли плечом к плечу.

* * *

Рихард опять вздохнул.

– Не горячись. Я стараюсь. Просто с ним… тяжело.

Тяжело. Потому что Труда, черт возьми, не зря помнит его отца. Потому что с Карлом то же: снаружи – деловитая серьезность, что-то доброе и мирное. Ровный голос, хорошие манеры – ей-богу, как у навороченного человекоробота, в лучших традициях фантастики. Внутри – сталь. Чистая сталь, рядом с которой Рихард иногда чувствовал себя безнадежно ржавым. Да. У Карла это наследственное. Почти династия недобитых рыцарей. Или ангелов. Или… как там говорят… андроидов?

Гертруда долго смотрела сверху вниз, потом опустила голову.

– Какой ты все-таки дурак.

– Может быть. Но за это не расстреливают.

Труда кивнула. Они заговорили по новой о Красной Грозе, о «крысятах», о чем угодно. Рихард мысленно проклинал старую подругу: опять парой фраз загнала в пропасть. И она, вся погруженная в свои президентские дела, не догадывалась: стоит захлопнуться двери, как воспоминания окончательно его придавят.