Читать книгу Компромисс - Елена Каштанова - Страница 3

Что я здесь делаю? Задаю себе этот вопрос, гоняясь по буеракам за этой сукой Вольхой. И это не метафора, сука она в самом прямом смысле – собака женского пола. Хотя, впрочем, это и метафора тоже, та еще сука, я ее с поводка спустил, чтобы порадовать девочку, что она все на привязи да на привязи, вот теперь второй час уже пытаюсь обратно все вернуть.

А виноват в этом, конечно же, сука, Олдбой. Он теперь во всем виноват в моей жизни. План мой заключался в том, чтобы, изображая из себя собачника, как бы случайно встретиться с ним в том самом парке с деревом-драконом… ну и познакомиться, конечно. Для начала я решил допустить, что часть его биографии про собаку – правда, ведь что-то же он делал в парке после грозы, почему бы не гулял с собакой. В рамках реализации этого плана я позаимствовал у соседки собаку. С этой тварью (с собакой, а не с соседкой) вообще-то мы хорошо знакомы, когда Татьяна Павловна уезжает в отпуск или к родственникам, я всегда остаюсь кормильцем и гуляльцем. А она (соседка, не собака) мне пирожки печет и всякие ягоды из сада привозит. Но обычно мы не заходим дальше нашего двора, сделала свои дела и домой. А сейчас поперлись в парк. Искать мое диссоциативное расстройство. Вообще я не очень хороший водитель собак, как-то они меня плохо слушаются, да что там говорить, мной даже собственный кот командует. Но это меня почему-то не остановило. Чувствую себя блондинкой на слете автомобилистов среди всех из себя таких уверенных собаководов. Я даже не знаю, что ответить, если спросят о породе. Лабрадор? Гибралтар? Русская волосатая? Собаководов, к счастью, не так уж много, и, к еще большему счастью, никто из них ни о чем не спрашивает. Телефон оглашает окрестности Ундервудом, и я внимательно разглядываю каждого, слежу за реакцией, примеряю образ Олдбоя. Вон той старушке с болонкой очень идет, например. Я, конечно, не ждал, что мне с первого раза повезет, и я его встречу. Но надо же с чего-то начинать.

Пока я разглядывал коллег-собачников, цивильная часть парка как-то плавно кончилась, дорожки стали уже, а кусты, наоборот, гуще. Исчезли мамочки с колясками и детьми, перестали попадаться велосипедисты. Вот тут-то я и совершил роковую ошибку, пожалев бедную собачку, свободу которой ограничивают всякие узурпаторы. Бедная собачка ломанулась от меня так, как будто за ней гонится стадо бизонов. А на самом деле это всего лишь я! Да, может, грацией на бизона и похож немного, все же я не мастер спорта по оврагам и кустам, но всего лишь на одного, уж никак не на стадо! Я вот не понимаю – чего ей по дорожкам не бегается? Зачем обязательно в заросли и обязательно в те, которые под откосом? А потом, наоборот, в те, которые на самой высокой горке? Я продираюсь сквозь траву и ветки и вдруг на меня нападает ржач – ради чего я тут страдаю, скажите, пожалуйста? Чтобы посмотреть на автора каких-то там волшебных букв? Ну увижу я его, и что? Скажу "давай дружить" или сразу предложу руку и сердце? Да я даже заговорить с ним не смогу, я уверен! Потому что не представляю, как начать разговор. Особенно смешно будет, если Олдбой окажется той толстой теткой в лосинах с двумя таксами. Она там на шпильках рассекала по этим дорожкам, ее бы сейчас с теми шпильками да в эти кусты.

На самом деле, я почти уверен, что он парень. У него в одном оридже мелькнула надпись на стене подъезда "Не могу смотреть без смеха на придурков из физтеха", такая же в точности глубокая мысль была увековечена на парте на военной кафедре. А девочек туда не берут, как известно. Возможно, это совпадение. Возможно, известная фраза. Возможно, даже какой-нибудь интернет-мем. Но мне нравится думать, что мы ходили на одну и ту же военную кафедру и сидели за одним и тем же столом.

Нет, все-таки пора завязывать с этим сумасшествием, чего я так завелся-то, как будто от этого моя жизнь зависит? Даже Ире почему-то ничего не рассказал. На самом деле, по двум причинам. Во-первых, я совершенно не уверен в своих выводах относительно ее Олдбоя. Все же она два года вокруг него вертится, а я – всего пару месяцев, с чего я решил, что понял что-то особенное, чего не заметили другие? А во-вторых… Это меня немного беспокоит. Мы не разговариваем. Давно уже. Инициатор диалогов всегда я. Но если я не начну, Ира будет молчать и читать телефон весь вечер. И ее, похоже, это устраивает. И еще больше устраивает, если я ухожу куда-то надолго. Это же ненормально, да? Но об этом потом, сейчас надо эту дорвавшуюся до свободы Анджелу Дэвис поймать, я же не могу домой без нее явиться.

Бегаю по кустам и ору "Вольха! Вольха!" Эта дура изображает слабослышащую и сильнобегающую одновременно. Хорошо, что тут нет никого, кто мог бы поржать над нами обоими. Хотя насчет никого я, пожалуй, погорячился. На полянке, которая открывается за очередными кустами, на траве лежит парень. Он удивленно приподнимается на локтях, когда стадо бизонов в лице меня и Вольхи вламывается в его тихое уединение. У него загорелое лицо и шея, хотя сейчас только начало июня. Темные волосы закручены в стильный хан на макушке. На тонком изящном запястье часы, какой анахронизм в эпоху мобильных телефонов! Другое перевито кожаным браслетом-змеей. Футболка-поло сверкает такой белизной, как будто все еще ждет своего героя на вешалке в магазине, не оскверненная рукой ни единого покупателя. Спортивные штаны не висят мешком, а практически облегают стройные ноги. Высокотехнологичные кроссовки выдают в нем любителя бега по пересеченной местности, да и каким другим способом он мог бы здесь оказаться? Локтями упирается в траву, одна нога согнута в колене, вся поза такая аристократичная, если бы еще не пялился на меня, как на второе пришествие, то хоть сейчас на обложку журнала. Пялимся мы, кстати, обоюдно.

– Э-э-э… здравствуйте, – наконец вспоминаю я о вежливости.

– Воф! – предупреждающе отвечает мне большой черный пес, который, оказывается, сидит возле своего хозяина, и как я его раньше не заметил?

Назидательно показываю на него глазами своей собаке, учись, мол, как надо возле хозяина смирно сидеть. Она изображает слабовидящую и скрывается в кустах на другой стороне полянки.

– Вы мне не поможете поймать собаку? – жалобно спрашиваю я. – Я уже за… долбался бегать за ней.

– Нет, – чуть виновато отвечает он. – Извините, но я, кажется, сломал ногу. А собака сама прибежит, когда устанет, вы не беспокойтесь, собаки никогда…

– Что?! – перебиваю я его, тут же забыв о собаке. – Сломал ногу и так спокойно об этом говоришь?!

– А как полагается об этом говорить? – насмешливо интересуется он. – Я просто раньше никогда ничего не ломал, не знаю, как принято об этом сообщать.

– Ты хоть в скорую позвонил?

– Видишь ли… Я такой неудачник, что умудрился разбить телефон, когда падал.

Он показывает на лежащий рядом в траве бесполезный девайс. Я вытаскиваю свой телефон и пытаюсь сообразить, как с мобильников звонят в скорую.

– Подожди, – останавливает меня он. – Скорая сюда не проедет, это раз. И ты не сможешь им объяснить, где находится это "сюда", это два.

– И что в таком случае делать? – растерянно спрашиваю я, понимая, что он прав.

– Я как раз размышлял об этом, когда ты тут материализовался.

– И до чего доразмышлялся?

– Те выводы уже неактуальны. Я внес поправки с учетом новой переменной.

– Ну и?

– Ты мне поможешь, что тут непонятного?

– Непонятно, как я это сделаю. Вынесу на руках? В гору? – Я оценивающе его оглядел. Не бизон, конечно, но килограммов 70 будет.

– Позвать некого?

– Близко у меня только женщины, остальных ждать часа два придется, пока они сюда доползут. Да и вообще – пятница, вечер, все бухают или разъехались… А у тебя?

– У меня разбит мобильник, – напомнил он.

– Да, жопа, – подытожил я.

Некоторое время молчим. Я обдумываю варианты и отметаю их один за другим. Картина складывается неутешительная – либо ждать весь вечер, либо тащить его на себе из оврага.

– Слушай, а разве тебе не больно? – вдруг запоздало удивляюсь я. – Ты так спокойно тут лежишь, как будто просто отдыхаешь.

– Больно, но, если не двигаться, то терпимо. Вот если пытаюсь встать, то аж в глазах темнеет.

– Надо бы шину какую-нибудь соорудить, что ли. Чтобы не усугублять.

– Ммм… – Он оглядывается вокруг. – Вряд ли тут есть что-нибудь подходящее.

Я вынужден с ним согласиться. Как-то все непродуманно в природе, почему в кустах не растут шины?

– Давай для начала ты поможешь мне встать, может быть, я смогу прыгать на одной ноге? Только сделай это резко, иначе боль не позволит.

Я захватываю его предплечья, он – мои. Черный пес угрожающе рычит.

– Не сердись, Орешек. – Хозяин успокаивающе протягивает ему руку. – Так надо. Все будет хорошо.

И объясняет мне:

– Не любит, когда до меня чужие дотрагиваются.

– Полезная фича. Готов?

Кивок, рывок, и вот он уже висит в моих руках, тяжело дыша и уткнувшись мне в плечо. Собака беспокойно пританцовывает, даже поскуливает, но вроде не собирается откусить мне голову. Капли пота текут по его виску, шее, но этот Муций Сцевола ни звука не издал. Правда, у того правой руки не было, а не ноги. Я вдруг замечаю, что успокаивающе глажу его по спине, стряхивая прицепившиеся травинки, останавливаю себя немедленно, мало ли, что он подумает.

– Ты как? – Слишком интимным вопрос получился.

Ответить он не успевает, потому что какой-то танк вдруг толкает меня под коленки, и я с трудом удерживаюсь на ногах, это был бы пиздец, если бы я упал вместе с травмированным парнем, а точнее, прямо на него. Танком, конечно же, оказывается бестолковая набегавшаяся собака. Как примерная девочка, она усаживается у моих ног, высунув язык и с надеждой глядя на меня, мол, хорош тут развлекаться, когда домой пойдем, жрать охота. Мне хочется ржать и материться одновременно.

– Твоя собака хотела сломать мне вторую ногу! – предъявляет мне претензию этот шутник.

– Она не моя, – открещиваюсь я, но радуюсь, что он находит в себе силы острить.

Дальше какое-то время уходит на то, чтобы прицепить на поводки обеих собак. Это не такая простая задача, когда одновременно нужно удерживать на одной ноге приклеившуюся ко мне тушку, но в конце концов мы справляемся. Я не знаю, как мы преодолеем этот заросший кустами склон, но решительно начинаю наш путь.

– Ты куда? – вдруг останавливает меня мой попутчик. – А, я понял. Тут вообще-то лестница есть. Штурмовать гору совсем необязательно. Ты тут в первый раз, что ли?

Ну как бы да. И надеюсь, что в последний. Даже Олдбой меня не заманит сюда еще раз. Послушно поворачиваю по направлению к лестнице. Как мы к ней шли – отдельная песня. Сначала он прыгал на одной ноге, но я, видя, как ему больно, сдался быстрее, чем он, ибо сердце кровью обливалось. Потом я попытался усадить его к себе на спину, но он так зашипел, когда я взялся за больную ногу, что я тут же оставил эту затею. Потом я тащил его под мышкой, но рука быстро устала, а сменить ее было невозможно из-за сломанной правой ноги. С грехом пополам мы доковыляли до лестницы, и тут я понял, что нам ее не преодолеть, если мы продолжим играть в благородство. Запрыгивать на раздолбанные ступеньки он просто не сможет, даже с моей помощью. Мы стояли у подножия этой Голгофы и пыхтели как марафонцы. Парень был такой бледный, что я всерьез опасался обморока. Собаки рядом лениво обнюхивались. Я отдышался и принял решение.

– Держи, – я отдал парню оба поводка.

Ничего не подозревая, он взял их, и взвыл от боли, не ожидая от меня такой подставы. Я закинул его себе на плечо и почти бегом ринулся вверх по лестнице. Сначала он шипел, подвывал и бессильно колотил кулаками мне по спине, но я на каком-то адреналине преодолел почти половину склона, и тут одновременно кончились силы у нас обоих. Я поплелся как беременная черепаха, а он перестал дергаться и начал успокаивать собак, которые никак не могли приноровиться к моим неравномерным передвижениям. Думал, сдохну. Нет, выжил. Когда мы добрались до конца лестницы, опустил его на землю на одну ногу, едва не уронив, и так мы стояли обнявшись, наверное, целую вечность. Не только он бы упал без меня, но и я без него тоже. Он очнулся первым.

– Теперь можешь звонить в скорую, – подсказал он. – Вызывай их к детской площадке, тут недалеко.

Я в каком-то тумане сделал все, что он сказал, и вдруг меня запоздало накрыл ужас от собственной авантюры. Навернуться с той лестницы – нефиг делать, собака дернула бы поводок, и я бы потерял равновесие мгновенно. И валялись бы мы сейчас в том овраге оба, хорошо, если живые. Надо было все же вызвонить кого-нибудь из парней на помощь, подождали бы, не переломились. Я стараюсь не показать своей паники, меня почти физически трясет, но ему это точно сейчас лишнее. Провожаю его у машины скорой помощи и пытаюсь улыбаться сквозь зубы. Он ослепляет меня в ответ совершенно белозубой улыбкой и спрашивает:

– Тебя как зовут-то, спаситель?

– О, не стоит так уж меня боготворить, – у меня еще и шутить получается. – Илья.

– Ну как же, крест на Голгофу затащил, значит самый настоящий Спаситель и есть. Я Кристиан, между прочим.

Ржу. В детском саду мы в таких случаях говорили "у дураков мысли сходятся". Правда, когда я про Голгофу думал, еще не знал, что он Кристиан. Бывают же имена у людей.

– А фамилия? – Ох, хорошо, что догадался спросить, как бы я его искал потом?

– Козлов. – Теперь ржет он, увидев, как вытянулось мое лицо. – Шучу. Леман я. Он подает мне руку. – Спасибо тебе, Илья. Ты очень вовремя появился. Если бы не ты… Вот так живешь-живешь, а потом какой-нибудь шит хэппенс. Вся жизнь на ногах, и вдруг – бах! – и ампутация.

Я оторопело смотрел вслед уехавшей машине. Данунах! Быть не может! Мне не послышалось? Что ли, я его нашел? Или все же совпадение?