Читать книгу Всё начинается со лжи - Елена Лабрус - Страница 13

Она позвонила. Сама! Чёрт побери, она позвонила! Пусть по делу. Пусть как обычно была строга и профессиональна. Но она – позвонила.

Я и не пытался скрыть улыбку, убирая в карман телефон.

– Хорошие новости? – взяла меня под руку моя глубоко беременная сестра.

– Ещё не знаю. Когда назначают личную встречу такого плана, трудно сказать чем она закончится, – сжал я её тёплую сухую ладошку.

– Как всегда темнишь? А по твоему лицу и не скажешь, что ты сомневаешься.

– А что скажешь по моему лицу?

– Что это женщина. И далеко не безразличная тебе, – она понимающе толкнула меня плечом и не стала мучить расспросами. Знала: бесполезно. Хотя иногда мне казалось, что она моя старшая сестра, а не младшая, столько мудрости бывало в её словах.

– Спасибо тебе, Паш, за работу.

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она медленно шла рядом.

Центральный парк Нью-Йорка. Кареты с лошадьми. Велосипедисты. Бегуны. Сегодня здесь было особенно людно и шумно. Какой-то апрельский марафон.

Распускающиеся цветы. Воздух, пропитанный весной. А на катке Уолмана ещё лежит лёд. Машина, что его чистит, заглушила последние слова сестры, но я услышал.

– Тань, это только твоя заслуга, что именно твой логотип выбрали для ребрендинга. Ты над ним работала, не я.

Она посмотрела на меня осуждающе и покачала головой.

– А мне кажется твоя. Я же помню наш прошлый разговор, полгода назад. Когда я была в панике, что опять беременна. Нам пришлось перебраться в квартирку подешевле.

– Вам пришлось перебраться в квартиру с пандусом, чтобы заезжала инвалидная коляска. А что подешевле, ты же знаешь, ни я, ни отец не оставим вас с Марком и Митькой на улице. Не бросим, не стесним в средствах. Никогда. И дело не в аварии и увечье. И не в твоей беременности. Это аксиома. Обычная рутинная обязанность семьи – помогать своим. И всё. Прими это как должное.

Она улыбнулась. Стиснутое её тёплой рукой плечо приятно заныло.

– Вот умеешь ты. Убеждать. Да я и принимаю. Если бы не проклятая гордость, – вздохнула она.

– Понимаю, – похлопал я её по руке.

Очень хорошо понимаю. Да, смену дизайна компании я только из-за неё и задумал. Чтобы она чувствовала себя независимой, успешной. Я устроил ребрендинг, и у Татьяны теперь есть хорошо оплачиваемый перспективный проект. Но, конечно, я никогда в этом не сознаюсь.

– А у Марка как дела?

Задрав голову, я время от времени следил за его инвалидной коляской, что катила перед собой Юлька. А Митька, шестилетний сорванец, носился от матери к отцу. Его яркая куртка то и дело мелькала между скелетов деревьев, ещё не покрывшихся листвой.

– Не очень, – вздохнула Татьяна. – Знаешь, как бывает. Ты здоров, молод, талантлив, полон надежд и планов. Твои картины покупают. Ты востребован, популярен. И вдруг – раз и никому не нужен. И даже не потому, что вдруг лишился ног. Марк словно выгорел, когда его вдруг перестали покупать. Стали поносить даже те, кто раньше восхищались. Нашли себе других, молодых, борзых, смелых героев. А он словно разучился писать или стал невидимкой. И хуже всего, перестал верить в себя. Начнёт что-то и бросает. Закончит и рвёт. Всё ему кажется не то, не так.

– А что говорит психолог?

– Посттравматический синдром. И он за всю жизнь может не пройти.

– Я не знаю, как лечится этот синдром. Но я знаю, как создаётся популярность. Любая. Как легко покупаются все эти критики. Искусственно создаётся шумиха. Всё это и близко не стоит к таланту, дару, гениальности. Технологии, Тань. Реклама, продвижение, соцсети, хайп. Любая бездарная мазня дорастает до уровня пусть не высокого, но массово востребованного искусства с должной поддержкой и вложениями. Именно этим обычно и занимаются знающие люди – делают бабки на смазливых личиках моделек, звонких голосках певичек, или из куска холста и пары тюбиков с краской. И это суровая правда любого бизнеса. Я мог бы взяться, но не без его ведома.

– Не надо, Паш, – покачала она головой. – Если я попрошу тебя, он этого мне никогда не простит.

Я согласился.

– Уверен, Марк найдёт в себе силы смириться или собраться. Это очень тяжело после успеха. И, наверно, почти невозможно, став калекой. Но не зря же говорят, что талантливый человек талантлив во всём. И он ещё найдёт себя, вот увидишь. Так что не унывай. Тебе сейчас ни к чему. Но, поверь, рано или поздно всё наладится.

– Да я не унываю. В принципе, у нас всё неплохо. Просто ты спросил, и я что-то разнылась. Ох! – она остановилась, положив руки на живот. – Давай присядем?

Нагретая солнцем лавочка приятно упёрлась в спину.

– Ты то как? Как у вас с Юлькой?

– Боюсь, всё идёт к логичному финалу.

– Это к какому? – прищурилась сестра. Я так любил, когда в её глазах сверкали эти хитринки, как у мамы. – К свадьбе, наконец? Или всё же к расставанию?

– А тебе какой больше нравится? – я прикрыл глаза ладонью, сложенной козырьком.

– Тот, где ты счастлив, конечно, – улыбнулась она.

– Хитрюга. А я думал, дашь мне совет.

– Сомневаюсь, что он тебе нужен.

Но на самом деле, она его дала. Когда, накормив своими фирменными макаронами с сыром, вечером провожала у двери.

– Только не тяни с этим, что бы ты там себе ни надумал. Жизнь так коротка и непредсказуема, я теперь это точно знаю, – поцеловала она меня в щёку.

А я и не собирался тянуть.

Злющая и всем недовольная Юлька решила идти пешком – до гостиницы было недалеко, пару километров, через мост. И она упрямо вышагивала впереди меня в своих белых кроссовках в одиночестве.

Я догнал её где-то как раз на середине моста.

Ветер свистел в ушах. Вода внизу мерно поблёскивала ртутью и жёлтыми глазами фонарей. На сверкающий огнями город опускались облачные густо-сиреневые сумерки.

– Ничего не хочешь мне рассказать?

– О чём? – хмыкнула Юлька.

– Ну, например, о разговоре с отцом. Ты же явно прилетела о чём-то с ним поговорить. И судя по тому, как весь день бесишься и ночевать собралась у меня, что-то пошло не так.

– Я бешусь, потому что мне пришлось весь день провести с этой безмозглой клушей, её нудным мужем и их вертлявым сопляком. И отец тут совсем ни при чём.

– Ты не забыла? Эта безмозглая клуша – моя сестра, – заставил я её остановиться. – Сопляк – племянник. И кучка дебилов, о которых ты всегда высказываешься столь резко – моя семья. Но, в принципе, раз они тебе столь неприятны, я с радостью избавлю тебя от их общества. Навсегда.

– В каком смысле? – вздёрнула она подбородок.

– В самом прямом. Мы расстаёмся, Юль. И в этот раз уже наверняка.

– Что?! – её лицо исказила безобразная гримаса, где и недоумение, и непонимание, и возмущение сошлись воедино. – Аллё, стоять! Я вообще-то беременна.

– А я вообще-то стою, – засунул я руки в карманы, небрежно откинув полы пальто, и опёрся на холодное ограждение.

Молниеносно сообразив, что выбрала неправильный тон, она тут же перестроилась. А, может, до неё дошёл смысл моих слов, но она вдруг переполошилась.

– Нет, нет, нет, коть. Нет, ты не можешь. Мы же… Ты же…

– Собирались пожениться? Обещал твоему отцу? – заканчивал я за неё оборванные на полуслове фразы. – Я передумал. У тебя стало от меня слишком много секретов, – усмехнулся я.

– Коть! Нет! Нет, нет, нет, – вцепилась она в рукав пальто, преданно заглядывая в глаза. – Ну, хочешь я тебе всё-всё-всё расскажу. Что ты хочешь знать?

– Уже ничего, – покачал я головой, видя в её глазах то, чего ну никак не ожидал увидеть. Страх. Растерянность. Испуг. Неподдельный. Нешуточный. Неприкрытый.

– А ребёнок? Как же ребёнок? – цеплялась она за свою беременность как за соломинку.

– Ничто не помешает мне быть его отцом. Но я не буду твоим мужем.

– Но почему? – словно уговаривала она меня передумать. – Что я такого сделала? И дело, конечно, не в моих секретах, я и раньше рассказывала тебе не всё. Тогда в чём?

– Юль, – обнял я её. – Ты сама знаешь.

– Нет, – всхлипнула она. Прижалась ко мне и расплакалась. Отчаянно, по-детски, навзрыд. – Нет, не знаю.

Я сглотнул комок, подступивший к горлу.

– Ты не моя. И я давно не твой. Мы как две разные птицы, что живут в одной клетке. Мы рядом, но мы не вместе. Давно уже не вместе.

Шесть лет. Шесть долгих и таких коротких лет мы были рядом. Ссорились и мирились. Ладили и ругались. Обижались и прощали друг друга. Сходились и расставались. Любили и ненавидели.

Шесть лет строили наши отношения и рушили. Возводили снова, находили в душе прощение, в сердце – теплоту. Но эта любовь в состоянии Пизанской башни, и жизнь как на вулкане – всё же не моё. Не моя.

– Прости! – поцеловал я её в макушку, когда она перестала рыдать.

Поднял руку, останавливая такси.

Водитель повторил названный адрес, взял купюру.

– Так будет лучше, – усадил я на заднее сиденье Юльку, послушную как тряпичная кукла.

– Для кого? – всхлипнула она, вытирая нос.

– Для всех. Для тебя. Для меня. Для ре…

Она закрыла мне рот рукой на полуслове.

– Отец тебя не простит.

– Я знаю, – вытер я тушь, что грязной слезой текла по её щеке.

– Он разозлится. Он… ты даже не представляешь, что будет, когда он узнает.

– Я справлюсь. Ты, главное, береги себя, хорошо?

Она кивнула. Я захлопнул дверь.

Такси бодро отъехало и вдруг остановилось.

– Паш! – она выскочила, оставив открытой дверь. Подбежала. Сняла кольцо, протянула мне.

Но я не взял.

– Ты знаешь, что с ним делать.

Однажды она сказала: «Если я умру раньше тебя, развей мой пепел над какой-нибудь рекой. Всё равно над какой. Только воде, вечно куда-то стремящейся, но словно стоячей, то тихой, то бурлящей; то животворящей, то разрушающей; то шумящей, то поющей, такой разной и так похожей на меня, я бы доверила свою душу».

Она кивнула. Размахнулась. И бросила кольцо в сиреневую бездну весенней ночи.

Пусть тёмные воды этой реки навсегда сохранят наши тайны.

Пусть это не любовь, но она была прекрасна.

Прости меня, Так-и-не-ставшая-моей! Прости и прощай!