Читать книгу Ветер в кронах - Елена Лабрус - Страница 3

Новую хозяйку встретил тяжёлый спёртый запах чужого жилья.

Одна большая комната. Эдакий деревенский лофт. Небольшой. Неуютный.

– Ясно, – Глеб щёлкнул туда-сюда выключателем. – Света нет.

Он поставил чемодан и ушёл в коридор между кухонным гарнитуром и стеной. Катя осталась осматриваться.

И первое, что резануло глаза – здесь ничего не осталось от отца. Первое и главное, ради чего Катя ехала, – прикоснуться к его вещам, услышать дыхание его жизни, погрузиться в его мир, сложный, непонятый, противоречивый и, возможно, почувствовать душевное родство – всё это было безвозвратно утеряно.

После грубо наведённого здесь кем-то порядка, этот дом был похож на номер дешёвого отеля. Безлик, плохо убран и пропах табаком.

И всё же взгляд упрямо искал хоть какие-то зацепки.

По центру – большой диван буквой «Г». Катя погладила потёртую спинку. Место, где отец сидел перед плоским телевизором, продавлено сильнее. На бежевом рубчатом вельвете – грязные следы. Журнальный столик с круглыми отпечатками от мокрых стаканов.

У окна – большой письменный стол. Сейчас пустой, но с царапинами на столешнице, словно что-то всё время двигали вперёд-назад. Пишущую машинку?

На старой фотографии, что сохранилась у Кати, отец сидит за таким раритетом с круглыми клавишами и с трубкой в зубах, как Хемингуэй. И стол завален бумагами и разными безделушками.

Сейчас о дорогих отцу предметах на столе напоминали только пятна, более тёмные на фоне остальной выцветшей древесины.

Диван дважды делил комнату на зоны. За короткой спинкой – спальня; большая двуспальная кровать, накрытая китайским пледом из флиса, ещё с этикеткой; слева от неё шкаф, справа – пусто, а потом только окно и письменный стол.

За длинной – кухня. Обеденный стол со стульями как в дешёвых забегаловках, тоже безликий и новый. За ним китайской стеной вытянулся весь стандартный кухонный набор: плита, мойка, духовка, микроволновая печь на столешнице под навесными ящиками. Всё старое, но с посудой. Пожелтевший от времени пластик холодильника.

Катя заглянула туда без особой нужды. В нос резануло затхлым запахом, и она поспешила закрыть дверь агрегата.

– А здесь очень даже неплохо, – не разделил её разочарование Глеб.

– А со светом что делать? – пошла Катя в коридорчик, из которого её новый знакомый только что вернулся. Там оказалось несколько дверей, за одной из них – ванная комната.

– Сейчас порешаем, – ответил Глеб, и она услышала, как он набирает чей-то номер. – Здравствуйте! Адамов.

Душевая кабина, унитаз, раковина. Чувствуя себя ведущей шоу «Ревизорро», Кате прямо захотелось надеть белые перчатки и проверить блестящий в полумраке кафель на чистоту. Застоявшийся запах сырости не давал надежду на высокие показатели. Зато шумно отплёвываясь, из крана потекла вода.

Удобства не во дворе, значит, жизнь у отца была здесь неплохо налажена. Ещё здесь можно остановиться, а, значит, не придётся снимать гостиницу и можно жить в двух шагах от моря. Ведь море было второй причиной, почему Катя приехала.

– Здесь что, центральное водоснабжение? – крикнула она, но Глеб не услышал.

Обследовав хозяйственное помещение с бойлером и стиральной машиной, Катя обнаружила ещё одну маленькую комнатку, заваленную коробками. И, открыв плотный картон, увидела заросшие жиром и пылью банки со специями, подставку под горячее из склеенных и обгоревших спилов можжевельника, выщербленный нож с костяной ручкой. Хлам, которому ни один нормальный человек бы не обрадовался. Ну, кроме дочери умершего писателя, конечно, увидевшей вещи отца.

Воодушевлённая находкой и количеством составленных одна на одну коробок, она подёргала заднюю железную дверь, отгороженную рамой с москитной сеткой. Заперто.

Когда Катя вернулась за ключами, Глеб развалился на диване, всё ещё прижимая к уху телефон. Он выглядел так естественно в антураже чужого жилья, похожего на съёмное бунгало, что у Кати язык чесался сказать ему: «Ты бы хоть обувь снял!» и кинуть пляжным полотенцем, когда он однозначно пошлёт её куда подальше.

Девушка так явно это представила, как он согнёт ногу, защищаясь, и поймает полотенце, что даже улыбнулась.

– Не знаю, чему ты улыбаешься, – посмотрел Глеб на неё с интересом, – Но здесь ещё и отопление центральное.

Он показал на батареи, когда закончил говорить. Под каждым из трёх окон и правда торчало по плоской металлической бандуре.

– Электрики сейчас приедут. Свет отключили за неуплату. Но я договорился, они подключат. Потом сама разберёшься с долгами.

Катя кивнула.

Поковырявшись с замком, она распахнула настежь двери чёрного хода, за ними увидела захламлённый двор, сарай и заросший бурьяном огород. Парадную дверь тоже открыла, чтобы проветрить это затхлое помещение, отгороженное от непрошеных насекомых москитными сетками. Плохо помытый холодильник она тоже открыла настежь, искоса поглядывая на Глеба, который, уткнувшись в телефон, похоже забыл и про неё, и про то, где вообще находится.

Он явно был из тех, кто везде чувствует себя как дома. А Катя, как настоящая женщина, ринулась наводить уют.

Чужое постельное бельё, без сомнений, просилось в стирку. И она уже сняла его, когда в косяк входной двери постучали.

– Здравствуйте! – не дождавшись приглашения, вошла женщина в цветастом халате и косынке, но на застывшую с подушкой в руках Катю глянула лишь мельком, обратившись сразу к Глебу. – Глеб Александрович, простите, что беспокою, но раз уж заехали, просьба у нас к вам.

Глаза от телефона Глеб поднял, но с дивана так и не встал, ожидая, что же скажет неожиданная гостья.

– Распорядитесь вы снести этот забор, – красноречиво показала она себе за спину. – Сколько уже можно через дыры лазить?

– Не могу, – Глеб всё же встал, убирая телефон в карман, видимо, понимая, что двумя словами не отделаешься. – Не моя территория. Краевая. И пирс принадлежит ей и маяк.

– Ну, разве ж нельзя с ними как-нибудь договориться? – не сдавалась женщина. – Вы же мэр, как-никак. А мы тут столько лет мучаемся.

«Мэр?!» – Катя так и застыла, сжимая в руках отсыревшую подушку. Лицо Глеба стало серьёзным: хмурая морщинка между бровей, взгляд исподлобья.

– Можно, – столешница слегка прогнулась под тяжестью, когда он присел на стол, сложив руки на груди в замок. – Но вы бы написали прошение, собрали подписи, принесли в мэрию, а там, глядишь, я и дал бы этой бумаге ход. А чтобы вот так, волевым решением – не могу, – развёл он руками. – Я всего лишь мэр Острогорска. Только на территории города могу распоряжения отдавать.

– Как плохо-то, – сокрушённо покачала головой женщина, явно разочарованная ограниченной властью мэра, а, может, тем, что придётся самим делать лишние телодвижения, и выглянула из-за широкой спины Глеба на Катю. – А ты, милая, располагайся. Что надо, не стесняйся, приходи. Меня Лидия Ивановна зовут. Соседка я ваша.

– Спасибо. Я – Катя.

– Вот не думала, что у Эдуарда Леонидыча такая молоденькая дочь. Он и не говорил-то про вас никогда, – поджала она губы. – Но я тут как смогла прибрала, дом держала в порядке. Не обессудьте, если что.

Женщина откланялась и вышла, Катя ей даже «Спасибо!» крикнуть не успела. Да и хорошо, что не успела.

– Как же, убралась она, – хмыкнул новоявленный мэр. Он повернулся к Кате, но сам больше посматривал в окно. – Она ж сдавать его собралась на лето. Говорят, и постояльцев уже нашла. И деньги немалые запросила. Оставалось только электричество включить. А ей отказали.

– Она разве не знала, что на дом завещание есть?

– Вот ты у неё и спроси, знала она или нет, – опёрся Глеб на стол. – Даже если и знала, то никак не ожидала, что родственнички объявятся. Им потому забор этот покоя не даёт, что без него они бы свои курятники отдыхающим стали посуточно сдавать. А так вроде и море в двух шагах, а вид не тот, и обходить преграду приходится.

Катя подошла и тоже выглянула в окно. Через двор открылся вид на рыжую скалу, пластинчатую и осыпающуюся. Правее, между скалой и повернувшим вниз к морю высоченным забором, за джипом, виднелась синяя полоска бесконечной воды.

И словно вместе с увиденной картинкой включилось обоняние – Катя почувствовала, как в открытую дверь пахнуло йодом и чем-то ещё, морским, но не особо приятным.

Она сморщила нос.

– Поживёшь здесь подольше – привыкнешь, – сзади обняли её за плечи руки Глеба. Стиснули железной хваткой. Он шаркнул по её щеке жёсткой щетиной, когда выглянул в окно, заставив невольно отстраниться.

«Если он думает, что я теперь его вечная должница, – Катя откинулась на крепкое плечо, сопротивляясь тяжести его тела, – то сильно ошибается. Я его ни о чём не просила».

А о чём подумал Глеб, она так и не узнала, потому что он просто повернул Катю к себе и ни о чём не спрашивая, впился поцелуем в насмешливо поджатые губы. Она и пикнуть не успела. Да и сопротивляться пыталась недолго. Дёрнулась вяленько, словно получив укол парализующего вещества, и затихла.

Щетина кололась. Дыхание частило. Язык волновал. Целовался Глеб хорошо.

Катя закрыла глаза, и даже ответила, немного паникуя. И удивилась, что не услышала, когда подъехала машина, пока Глеб вдруг не остановился.

– А вот и электросети, – глянул он в окно, как ни в чём не бывало. Словно вообще тут рядом стоял. – Быстро. Могут, когда хотят. Сейчас будет тебе свет.

Он уже дёрнулся уйти, но развернулся и, резко откинув её голову ещё раз поцеловал, придерживая за шею.

– Контрольный, – хитро улыбнулся он, заглядывая девушке в глаза. И тут же выскочил за дверь.

– Глеб Саныч, – поздоровался с ним пожилой мужчина, худой высокий и с такой обширной кучерявой шевелюрой на голове, что походил на исхудавшего льва.

Катя не слышала, как обратился к нему мэр. Она так и стояла с открытым ртом, пока они здоровались. И прикрывала пальцами горящие губы, пока машина поднимала к проводам рабочего в грязной спецовке. В железной корзине выдвижной телескопической вышки мужик щелкал семечки, медленно двигаясь к верху столба. Когда корзина дёрнулась, останавливаясь, Катя оглянулась на расправленную кровать.

Бережно упакованный дома чемодан щёлкнул замками и распахнул богатые запасами внутренности. Если бы Катя знала, что в этом доме будет всё более-менее прилично, то ни за что не потащила бы с собой такую тяжесть – собственный комплект постельного белья. Хотя нет, кого она обманывала – всё равно бы потащила.

«Хорошо, что догадалась взять двуспальное», – запасливая лягушка-путешественница, как назвала её мама, с удовольствием вдохнула полной грудью запах родного дома, ещё сохранившийся в складках ткани.

К тому времени, как кровать засияла чистотой и белизной в мелкий цветочек, над диваном зажглась трёхрожковая древняя люстра.

– Да будет свет! – вернулся довольный Глеб. – Вот теперь можно включать бойлер, холодильник. Что тут есть ещё? Телевизор.

Он махнул рукой в сторону плазмы и ушёл в подсобку щёлкать кнопками.

– Даже не знаю, как тебя и благодарить, – как-то необдуманно вырвалось у Кати, на радостях от появившегося в доме электричества.

– Знаешь, – усмехнулся Глеб. – Прекрасно знаешь. Но это потом. У меня сегодня ещё есть дела. Но я вернусь. Не скучай!

Сетчатая дверь за ним захлопнулась. Мягко пружиня, Глеб спустился с крыльца. Трудно было не залюбоваться, как шёл к машине этот нахал, подкидывая в руке ключи.

Катя ни секунды не сомневалась, что своё обещание он выполнит.

«Вот знала же, что добром это не кончится, – ворчала она, подбирая сброшенное с кровати бельё. – Что не надо садиться к нему в машину. Дождалась бы автобуса, не умерла. А теперь…»

Она даже рукой сокрушённо махнула, пока шла к стиральной машине.

Но переживала вовсе не о том, что долг платежом красен. Взрослая, свободная, не ханжа, чего уж строить из себя недотрогу. Стало страшно, что затянет Глеб её глубже, чем в свою постель. Чересчур уж громко ёкнуло сердечко от его поцелуя. Слишком уж сильно хотелось его снова увидеть.

«Ох, пропадёшь ты, Катя! – вздыхала она, моя полы. – Ведь бросит. Сто процентов бросит. И сердце разобьёт к чертям».

Бойлер нагревался медленно. И пока Катя тёрла с хлоркой все доступные горизонтальные поверхности, пока мыла холодильник, пока разбирала вещи, всё притрагивалась языком к губам, хранившим вкус поцелуя, и запоздало обкусывала их, обветренные в дороге.

Усталость, усугублённая семичасовой разницей во времени, навалилась неподъёмной тяжестью, когда Катерина вышла из душа.

Кое-как досушив длинные волосы, она отложила все вопросы, в том числе и связанные с едой, на то время, когда она хоть немного поспит. Уткнувшись носом в подушку, она забылась похожим на беспамятство, глубоким сном.

А когда проснулась, обнаружила в кровати Глеба.