Читать книгу Ветер в кронах - Елена Лабрус - Страница 4

Спросонья Кате показалось, что Глеб ей снится.

Она закрыла глаза, потом открыла снова. Он лежал навзничь, в одних трусах, поверх одеяла. Согнутая в локте рука закрывала глаза. И от идеального пресса с восьмью кубиками было невозможно отвести взгляд.

Жёлтый ключ на длинной цепи. Безупречная грудь с веснушками в тёмных волосах. Татуировка с внутренней стороны плеча. Небритые подмышки.

Почему ей нравятся небритые мужские подмышки? Катя приподнялась на локте.

На спинке дивана – его вещи. На столе – пакет.

«Он что, вот так просто пришёл, разделся и лёг рядом?» – Катя осмотрелась. Распахнутое окно, закрытое москитной сеткой. Отодвинутый стул. – Нет, он сел, подумал, посмотрел на меня, а потом… разделся и лёг рядом». И, судя по его ровному дыханию, действительно спал. И вид его красивого тела вызывал у Кати совершенно определённые чувства.

Дорожка тёмных волос от пупка вниз. Взгляд упёрся в широкую резинку трусов, а потом начал угадывать очертания того, что находилось ниже, того, что натянуло ткань. И пульс тут же разогнался и забился, словно сердце испуганного кролика. Но взгляд скользнул ещё ниже, по длинным волосатым ногам, к ступням, слегка свесившимся с коротковатой для этого богатыря кровати.

Вторые пальцы на ногах длиннее больших. Ещё один доминантный признак. Катя улыбнулась.

«Интересно, какого же цвета у него глаза?» – подумала она и встретила его спокойный взгляд из-под приподнятого локтя.

– Ты бы хоть двери закрывала, когда спать ложишься, – он развернулся к ней всем корпусом. – У нас тут, конечно, тихо-мирно, но всё же.

Глеб убрал её волосы, упавшие на шею, провёл большим пальцем по скуле к подбородку. Катя замерла, боясь даже шелохнуться.

Что она могла ему ответить, когда он смотрел так, словно завалит её прямо сейчас? Завалит одним слабым выдохом, как карточный домик. Именно таким шатким и ненадёжным стало бы её сопротивление.

– Не бойся, – улыбнулся он. – Не сейчас.

И встал с кровати.

И, чёрт побери, но Катя расстроилась. Облизнула губы, не дождавшиеся поцелуя, и уткнулась лицом в подушку. «А когда? А почему не сейчас?» – протестовала она мысленно.

– Я тебе тут еду принёс, – когда Катя повернулась, Глеб уже натянул джинсы. – И, если ты будешь не против, я к тебе присоединюсь.

Он шуршал пакетом с логотипом какого-то супермаркета, выкладывая коробочки с полуфабрикатами, пока Катя стягивала спутанные волосы резинкой.

– Вот это лучше разогреть, – сортировал он продукты. – Это в холодильник. Это съедим так.

– Я нашла вилки, – громыхнула она столовой нержавейкой, выдвинув залипший ящик и посмотрела на видавший виды чайник. – А воду из-под крана здесь можно пить?

– Чёрт! Воду, – обернулся он. – Воду я забыл. Но сейчас сбегаю, тут недалеко есть магазинчик.

К тому времени, как Глеб вернулся, Катя перемыла посуду для двоих и даже слегка украсила стол, достав припасённые в дорогу бумажные салфетки.

– Так, вода, – поставил Глеб пластиковую баклажку на стол и полез в карман за трезвонившим телефоном. – Адамов. И тебе не хворать!

Катя краем глаза следила, как он бродит по комнате, запустив ладонь в густые тёмные волосы, выражая своё отношение к собеседнику короткими вопросами: «И что? А она меня спросила? Уверен? И что с того, что она моя жена?», и не менее однозначными пожеланиями: «Так сам и порешай! Она твоя сестра! Съезди и забери её сам! Я занят. И не твоё дело – чем».

«Жена, – хмыкнула Катя и даже нисколько не удивилась. – Как ожидаемо. Кобелинус вульгарис. Что значит: кобель обыкновенный».

Глеб отключил телефон, бросил его на стол. Задумался, барабаня пальцами по столу. Мрачная глубокая складка пролегла между его тёмных бровей. И было в нём что-то голливудское, эффектное, драматическое.

– Как они меня все достали, – наконец ответил он Кате, молча следившей за ним. – Жёны, их родственники, свои родственники.

И, словно вторя его словам, телефон завибрировал на столе. Фотография молоденькой смазливой блондинки улыбнулась с засветившегося экрана, но имя прочитать Катя не успела.

Глеб подобрал дорогой аппарат, отключил и засунул в карман.

– Часто женишься? – повернулась Катя к закипевшему чайнику.

– Чаще, чем хотелось бы. Вот сейчас последний раз разведусь и всё, завяжу с этим, – улыбнулся он, когда она повернулась с двумя кружками кипятка.

– Тебе чай, кофе? – Катя посмотрела на принесённые им упаковки.

– Мне ложку, и я сам.

Он отмерил из банки три полных чайных ложки растворимого кофе. В кружке воронкой закружилась жидкость цвета горького шоколада. У Катерины аж скулы свело, когда Глеб сделал глоток.

– Тяжёлая ночь? – утонул в её кружке пакетик с чаем.

– Всё пытаюсь поспать, – усмехнулся он.

– А я тебе никак не даю, – понимающе кивнула Катя.

– Отмечали день рождения товарища в казино, – сделал он ещё глоток.

– У вас есть казино? – вытаращила она глаза от удивления.

– Смешная ты, – хмыкнул Глеб. – Вроде столичная барышня, а простых вещей не знаешь. Для казино выделены специальные игорные зоны. Вот ближайшая к нам в трёхстах километрах. Оттуда и возвращался. А тут ты со своим чемоданом.

– Выиграл?

– Проигрался в пух и прах, – улыбнулся он счастливо и поставил недопитую кружку на стол. – Не везёт мне в карты, повезёт в любви.

Он похлопал себя по карманам и увидел ключи от машины на письменном столе, но не пошёл за ними.

– Ладно, спасибо за кофе. Поеду я, – Глеб достал из кармана телефон. – Номер мне свой скажи.

– Чёрт! – опомнилась Катя и стукнула себя по лбу. – Я забыла телефон поставить на зарядку.

– А номер что, наизусть не помнишь?

– Да, помню, помню, – метнулась она к сумке. – Там мама, наверно, с ума сходит.

– Номер говори, – покачал Глеб головой на её суету.

Катерина продиктовала цифры, выуживая из сумки зарядное устройство. Присела, так как розетка находилась под столом и, разворачиваясь, упёрлась в его рваные джинсы.

Глеб смотрел на девушку сверху. Но даже когда она встала, всё равно так и остался стоять, наклонив голову – Катя едва дотягивалась до его плеча.

– Мне надо ехать, но, – он обнял её за талию, скользнув рукой под пижаму.

– Но ты вернёшься, – подсказала ему Катя, когда он так и не договорил, шумно выдохнул, закрыл глаза.

– Боюсь, я уже сейчас никуда не уеду, – она почувствовала, как он содрогнулся, втягивая носом её запах. – Я прямо дурею от того, как ты пахнешь.

И его лапища стиснула её грудь под тонкой тканью трикотажа. И Катя тоже задохнулась, но совсем не от возмущения. От невозможности сопротивляться его напору, его желанию, его упирающейся в живот ширинке.

– Чёрт! – резко поднял Глеб руки, словно его заставили, словно приставили к лопаткам заряженный пистолет. – Откуда ты только свалилась на мою голову?

А перед глазами соблазнительная ямочка между его ключицами. И длинная шея с пульсирующей веной и выпирающим кадыком. Жёлтая цепь уходит вниз под футболку. Если бы Катя ещё знала, что ему ответить.

– У меня вообще-то парень есть, – соврала она.

– Пф-ф-ф! – взял он со стола ключи от машины. – Да, прекрати ты. Нет у тебя никакого парня. Я девушку занятую от свободной отличаю с первого взгляда. Со спины.

Глеб хмыкнул, качнул головой и уже возле двери обернулся.

– А если бы он и был, мне вообще по барабану.

И вышел. И повернулся с кирпичной дорожки к ней, так и стоявшей у окна за письменным столом. Просто посмотрел и так больше ничего и не сказал. Запрыгнул в свою машину.

Мягко заурчал двигатель. Машина резко сорвалась с места. И облако пыли ещё долго оседало на дороге, напоминая о том, что он был.

– Всё, мне трындец, – пожаловалась Катя салату из тонко нарезанной капустной соломки, тыкая в него вилкой. – Мне просто охренеть, какой трындец.

Катя подпёрла лоб рукой. И покачала головой, сама не веря в то, как вляпалась. По уши, по самую макушку. Да, что там! С головой увязла в его харизме.

И начисто забыла с ним про свои дела. Даже не спросила ни куда ей обращаться с вопросами оформления дома, ни есть ли в городе риэлтерская контора. Как доехать до Острогорска – и то не узнала.

«Мэр, – хмыкнула она, набирая мамин номер. – Вот скажи, что в шесть утра на дороге меня подобрал мэр города, ведь и не поверит никто. Ещё какой мэр!»

– Алло! Ма-а-ам! Прости, если разбудила, – Катя только сейчас догадалась посмотреть на часы. – Да, семь часов разницы. Значит, у вас восемь утра. Тогда, конечно, не спишь…

Разговор с мамой как-то вернул вывихнутые этим неотразимым сердцеедом мозги на место. Катя переоделась и пошла к соседке.

И узнала то, что ей требовалось. И что не требовалось – тоже. Например, что раньше почтальонка разносила пенсию по домам, а «как Эдуард Леонидович помер, так перестала». И что «Галя с магазина» частенько к нему заглядывала, особенно по вечерам, после смены. А утром прямо от него и бежала открывать магазин.

Зачем Кате эта информация? Отцу исполнилось, на минуточку, семьдесят пять лет, когда он умер. Мама стала его пятой женой. А третьей его женой была шестнадцатилетняя школьница. И они прожили вместе пять лет. Вот в то время, в его «за сорок», его можно было осуждать. Но сейчас?

Катя оглянулась на дом, но разглядела за деревьями только белое пятно стены. Они разговаривали во дворе у соседки под непрекращающийся лай рвущегося с цепи кобеля.

– Скажите, Лидия Ивановна, – прервала Катя поток нелицеприятных высказываний о Галине. – А бумаги отца, вещи?

– А эти, писульки-то его? – поправила женщина платок. Цыкнула на пса, но, как и раньше, без какого-либо толку. – Так там они, в дому, в кладовке.

И прощаясь с многословной соседкой, Катя услышала даже то, что женщина не сказала: «Да, кому они, прости господи, нужны, его писульки!»

В магазин с красноречивой вывеской «Подсолнух» и рекламой семечек, растянутой на крашеной в ядовитый синий цвет стене, Катя не пошла. Ей хватило любопытных взглядов двух женщин «50+», одна из которых, в фирменном капроновом фартуке, курила, и, увидев Катю, что-то сказала подруге, на что вторая незамедлительно повернулась и уставилась на девушку с нескрываемым интересом.

Катя сделала вид, что не заметила, как они перешёптываются. И поза подбоченившейся продавщицы, и то, как презрительно та сплюнула и потушила бычок, – всё говорило о том, что дочери писателя Полонского здесь не рады. Катя лишь тяжело вздохнула и, решив не обращать внимания, пошла к морю.

К морю, которое после личных вещей отца, стояло для неё на втором месте по значимости в этой сумасшедшей поездке.

Море. Бесконечная яркая синь, что сливалась у горизонта с белёсым на его фоне небом.

За этот шуршащий по камням прибой, что встретил её за деревянным забором, за уходящий круто вниз каменистый берег, за солёный ветер, что ударил в лицо, за запах, щекотавший в носу чем-то явно лечебным – йодом, озоном, знакомым с детства кабинетом физиотерапии – Катя простила ему всё.

Всё! Неудобное кресло в самолёте и храпящего соседа, стойкий запах перегара в автобусе и шумных «золотарей», возвращающихся с приисков, и синяки на ногах от чемодана, и две бессонных ночи, и местных сплетниц.

Всё! Катя закрыла глаза, подставив лицо холодному ветру.

Море шумело. Море баюкало. Оно вселяло в девушку веру в будущее. Давало надежду примириться с прошлым. И мужество – принять настоящее. Принять таким, как оно есть. Махнуть на всё рукой и сказать: «Да, будь, что будет!»

Проникшись этим «чувством моря», буквально пронявшим её до костей, Катя растёрла покрывшиеся мурашками руки и побрела по камням к воде.

Ледяная вода, обжёгшая пальцы, ненавязчиво намекала, что два купальника Катя привезла зря. И вообще как-то не жарко. Хотя солнце светило, но как-то тускло, словно не могло пробиться сквозь зыбкое холодное марево небосвода.

«Зря я не надела курточку», – Катя обняла себя руками, чтобы немного согреться и оглянулась по сторонам. Сейчас, переведя дыхание, она видела, что место здесь не самое красивое.

Берег грязный и неопрятный. Битое бутылочное стекло, бытовой мусор, мотки каких-то бурых водорослей, издающие тошнотворный запах. Ржавые лодки, перевёрнутые кверху днищем, словно выброшенные на берег киты. Покосившаяся деревянная будка. Шаткое строение так накренилось в сторону выбеленной солёным воздухом деревянной лестницы, что стояло, как хромой на костылях. Казалось, домик и держится у забора, только опираясь на эту лестницу.

Катя дошла до большого камня у воды и села на гальку, спиной прижавшись к нагретому солнцем округлому боку валуна. Подумать. Подышать.

Уходили далеко в море останки старой пристани. Давно сгнившие доски пирса торчали позвонками скелета огромного динозавра. И Кате представилось, как это доисторическое животное легло здесь, уткнувшись мордой в море и щелкая хвостом по каменистому берегу. Да так и сдохло. От тоски и одиночества.

Отец. Море. Но была и третья причина, по которой девушка отправилась куда подальше от столицы. И звали её Димка.

Дмитрий Уваров, лучший Катин друг.