Читать книгу Ветер в кронах - Елена Лабрус - Страница 8

Всего три шага до двери.

Катя точно знала, что если Глеб сейчас уйдёт, то уже никогда не вернётся. Вот только не знала, хочет ли она, чтобы он остался. И у неё так мало времени оставалось на размышления!

Дверь скрипнула, впуская шум дождя, и сырой холодный воздух.

– Глеб! – Катя встала. Противно заскрипел ножками по полу отодвигаемый стул. Парень замер. – Не уходи.

Он закрыл дверь. Вздохнул, а потом только повернулся. Спокойно, испытующе посмотрел на девушку. И в этом его взгляде она прочитала то, что и сама хотела предложить: перевернуть эту страницу, не выяснять отношения, которых, по сути, у них и не было. Не нужны были эти обиды им обоим.

– Дашь мне полотенце?

– Зелёное пойдёт? – улыбнулась Катя, покосившись на спящего на зелёной тряпке щенка.

– Любое, – снова снял свой дорогой деловой пиджак мэр Острогорска. – Я невыносимо устал и хочу есть.

Пока Глеб плескался в душе, Катя варила магазинные пельмени, делала салат и пыталась накормить остатками варёной колбасы щенка одновременно. Нарезанный маленькими кубиками «деликатес» Гастон пожамкал, но остался явно не в восторге.

Глеб, в полотенце на бёдрах и с брюками в руках, от запахов, стоящих в комнате, тоже сморщился.

– Так, – угрожающе покачала Катя шумовкой. – Не привередничай. А то отдам тебе то, что не доел пёс.

– Что-то я уже ревную к этому парню, – подозрительно прищурился Глеб на Гастона, который внимательно рассматривал его с пола.

Почуяв неладное, щенок тут же сделал лужу. Катя бросила шумовку, когда он посеменил к дивану, и, всплеснув руками, снова пошла за тряпкой.

А когда вернулась, Глеб уже вытащил из кастрюли пельмень и пытался укусить и не обжечься.

– Горячо сыро не бывает? – укоризненно покачала головой девушка.

– Думаю, эта соя уже сварилась, – ответил он и стал жевать дальше, с открытым ртом, остужая пельмень.

– Как скажешь, – отключила она плиту.

В довершение к накрытому столу Катя достала бутылку вина, что купила на всякий случай.

– Открыть, открою, – улыбнулся Глеб и встал, запахивая поплотнее полотенце, норовившее соскользнуть. – Но я не пью от слова «совсем».

– В нём же всего девять градусов, – удивилась Катя.

– Я даже пиво не пью, – Глеб снял со штопора пробку и, капнув в бокал рубиновую жидкость, понюхал. – Пахнет неплохо. Нет, я не болею, – улыбнулся он на разглядывающую его с беспокойством Катю. – Это – принципиальная позиция. Не принимаю алкоголь ни в каком виде.

– А если вдруг корвалол или настойка валерьянки потребуется?

– Перебьюсь, – дополнил он её бокал на треть.

– Тогда водички?

– Да, можно, – протянул он свой бокал. – И это касается только меня. Против того, сколько, когда и как пьют другие, я ничего не имею против.

– И я против того, что другие не пьют, не возражаю, – подняла свой бокал Катя. – За встречу?

– За… – он прищурился. – Да, пожалуй, за новую встречу!

А пельмени на вкус были не так плохи, как пахли. Даже Гастон вилял острым хвостиком, выпрашивая добавки.

«Бедненький, – качнула Катя головой, глядя с какой скоростью исчезают с тарелки Глеба пельмени. – Я тоже хороша, нет бы накормить человека с дороги, полезла с какими-то упрёками, претензиями».

И про незаданные вопросы Глеб тоже оказался прав. Была в Катином характере неприятная черта – не спрашивать. Вот вроде и знает, что спросить, и вертится на языке, а скорее промолчит, чем уточнит «почему?» или «что не так?». Потому и с клиентами разговаривать не любила. Потому и уволилась, что весь день приходилось совершать «холодные звонки», а она по причине своей мнимой социофобии бороться с возражениями, как учили на тренингах, не умела. Знала, что ответить, но редко, когда отвечала. И старалась побыстрее закончить разговор. Даже с подругами – и то ограничивалась двумя словами, в основном, слушала.

– Спрашивай! – подлил ей вина Глеб, словно прочитал её мысли. Слишком уж напряжённо она, наверное, на него смотрела, борясь с собой.

– За что ты хотел выпить?

– За тебя, – качнул он водой в бокале задумчиво. – За твою искренность. Обиделась – дала понять, но простила и тут же забыла. Очень это ценю.

– Тогда можно я тебе искренне признаюсь, что не умею спрашивать. Может, ты сам о себе расскажешь? – с робкой надеждой спросила она. – Что сочтёшь нужным.

– Легко, – засмеялся он, сделав глоток своей воды. – Все твои вопросы на лбу у тебя написаны. Даже знаю, с чего начать.

– Я вся внимание, – Катя сделала большой глоток вина и не надеясь на такую удачу.

– Три жены. Детей нет, – посмотрел Глеб на неё с лёгким вызовом. – Я угадал?

Она лишь пожала в ответ плечом неопределённо: может, и угадал.

– Теперь почему нет детей. У первой были с этим серьёзные проблемы. Мы пытались, но так ничего и не вышло. Второй было не до детей, это осознанный выбор. А последняя. Уже бывшая. Сделала на днях аборт.

– Как, уже бывшая?

– Я предупреждал, сделает аборт – разведусь, – равнодушно махнул Глеб рукой. – Она сделала. Я развёлся. Это недолго.

– Но зачем? Аборт?

Он вздохнул, прежде чем ответить.

– Потому, что молодая. Потому, что дура. И потому, что это был не мой ребёнок. И она это прекрасно знала. Проще было избавиться от него, чем потом растить одной.

– А его настоящий отец?

– А вот это меня уже не касается, – Глеб отставил пустую тарелку, откинулся на спинку стула и снова вздохнул. В этот раз сыто и довольно.

– Это она тебя поцарапала? – показала Катя на щёку, хотя следов уже и не осталось.

– Она, вообще, истеричка, – махнул он рукой. – До сих пор не понимаю, как я повёлся на неё. Сказать бы по пьяни, так нет же.

– Иногда в этом трезвом образе жизни никаких преимуществ, – допила Катя остатки вина, и Глеб, недолго думая, подлил ей снова.

– Это точно, – он встал, чтобы взять свою кружку с давно остывшим кофе.

Полотенце упало на пол. И пока Глеб доливал в кружку кипяток, щенок схватил тяжёлую тряпку и поволок по полу.

– Красава!

Парень следил за его усилиями – на полу оставался широкий мокрый след.

– Если что, я не приверженец нудизма, – повернулся он, ничуть не смутившись, и показал на щенка. – Я не виноват.

– Забей! – махнула рукой Катя, рассматривая его с интересом. Вино позволяло забыть о ложной скромности, да и вообще смотреть на такое тело – сплошное удовольствие. – Мне кажется, или для человека с твоими возможностями ты не сильно избалован? Кофе – растворимый, за водой сбегал, продуктовую корзину, помнится, как по списку, закупил.

– Так я не из богатой семьи, – занял он снова свой стул. – К роскоши не приучен. Всё привык делать сам. И добиваться всего сам. Не вижу смысла меняться. И пока у власти, тоже стараюсь не жиреть. Твёрдая уверенность в том, что это временно, и не даёт расслабиться.

– Очень дальновидно.

– Скорее реально, – он снова встал, и, подтверждая свою хозяйственность, поставил тарелку в мойку. Даже воду включил.

– Оставь, я сама уберу, – обернулась Катя.

– Хорошо, – закрутил он кран и показал на кровать. – Тогда, если ты не возражаешь…

– Не возражаю, – встала Катя и оказалась прямо у него на пути.

Вино, не вино, а мимо Глеба равнодушно пройти Катя не смогла. Судорожно вздохнула, натолкнувшись на его грудь. И он замер. Замер и тоже задержал дыхание.

Снова перед глазами ямочка между выпирающих ключиц, и пульсирующая вена на шее. Это было выше её сил – не прижаться к ней губами, не почувствовать её вкус.

– Ну, и что ты делаешь? – отклонил Глеб голову, мучительно выдыхая.

– Догадайся, – оставляя влажную дорожку, двигалась Катя губами от одной его ключицы к другой.

– Заметь, не я это начал, – остановил он девушку и приподнял её голову за подбородок. – Но ты же понимаешь, что…

– Хватит болтать, господин мэр, – перебила его Катя и потянулась к его губам.

Боже, как же он хорошо целовался! Но как же сейчас ей этого было мало. Голова кружилась, одежда мешала. Она отступала к кровати, скидывая вещи на ходу.

Катя ненавидела эту кровать, скрипящую и постанывающую громче неё. Кровать отвечала ей взаимностью, впиваясь пружинами в лопатки, но не сдавалась. Кровать мужественно выдержала первый заход, а во второй прогибалась под спиной Глеба. И Глеб не давал расслабиться им обеим. Их стоны становились двухголосыми и ритмичными, а он останавливался и, меняя позу, добавлял что-нибудь ещё: нежные поглаживания, влажные прикосновения, томительное бездействие.

И Катя задыхалась от желания "ещё ". Ещё сильнее, ещё глубже, ещё раз.

И в этом трепетном предвкушении Глеб не давал ей возможности ни думать, ни сомневаться, ни чувствовать что-то ещё, кроме своего тела, пока Катю не накрыло, словно морской волной. Словно она тонула, но в этом плавном оглушающем погружении была бесконечно счастлива и только одно чувство пробилось к ней сквозь толщу беспамятства – желание принадлежать только ему, тому, кто утопил её сейчас в этой бездонной глубине. Навсегда. Без остатка.

Катя почти не помнила, что было после. После было так неторопливо и неважно. Его плечо, надёжное, приручившее. Завоевавшие её губы. И тяжёлая рука, спокойная, уверенно взявшая её в плен. Каждая клеточка Катиного тела теперь стала его территорией. Каждый вздох – его укрощённой стихией. Глеб не сломил, он убедил её покориться. Не подчинил, а выпустил на волю, и этим добился полной и окончательной победы.

Катерина проснулась, когда томное солнце уже вставало над сонным миром.

Глеба не было. На столе лежала нацарапанная на салфетке записка: «Не хотел тебя будить. Позвони».

Безумие этой ночи ещё будоражило кровь, и она тут же набрала номер Глеба.

– Да, – ответил он настороженно.

– Я не знаю, помните ли вы. Это Катя. У нас вчера был неплохой секс.

– Катя?! – деланно удивился он. – Вчера? Не так давно, надеюсь что-нибудь всплывёт в памяти. Помню пьяную девушку. Сырые пельмени. Пересоленный салат, – он тяжело выдыхал, словно делал какую-то тяжёлую работу. – А вот неплохой секс… хм… помню отличный, сумасшедший, необузданный. Неплохого… нет, определённо не помню.

– Пока я не протрезвела, я хочу тебе сказать. Глеб… ты – лучший, – улыбнулась Катя. Она упала на кровать с телефоном в руках и вдыхала запах, оставшийся после него на простынях.

– Ты тоже была ничего, – улыбнулся он в ответ. – Но имей в виду, что это ничего не значит.

– Нет, нет, больше никаких претензий, – поднялась она выше на подушку. – Спасибо!

Она слышала, как ритмично Глеб выдыхает.

– Ты там пресс что ли качаешь?

– Ничто не может сорвать мою утреннюю тренировку, – тяжело дыша, ответил он.

– Ты определённо маньяк.

– Я знаю. Звони, если что.

– Хорошо, – кивнула она телефону. – Ты тоже.

– Не люблю звонить. Целую тебя.

– И я тебя, – Катя вспомнила его бесподобные губы. И так хотелось сказать что-нибудь ещё, проникновенное, простое, вечное. Пусть, даже соврать. И Глеб тоже молчал, но не отключался, словно думал о том же самом. – Я больна тобой теперь. Неизлечимо. Смертельно.

– А я от тебя зависим. Клинически. Пожизненно.

– Значит, нам обоим осталось недолго, – улыбнулась Катя.

– Вместе – нет, но врозь – впереди у нас вечность, – улыбнулся он в ответ.

– А как хотелось бы наоборот.

– Не жди меня. И не скучай. Запомни только то, что тебе будет приятно вспоминать. Всё остальное – неважно. За всё остальное – прости.

Последние слова он сказал шёпотом, совсем тихо. Но Катя услышала – он прощался.