Читать книгу Ветер в кронах - Елена Лабрус - Страница 9

Наверное, так и надо заканчивать мимолётные отношения – на самой высокой ноте. Рвать струну. Захлопывать крышку рояля. Гасить свечи. Занавес!

Потому, что лучше не будет.

"Потому, что лучше некуда", – так думала Катя, впуская с улицы щенка. И, махнув рукой на его грязные лапы, легла досыпать в пустой кровати. И ни тоски, ни сожаления, ни отчаяния. Ничего, о чём стоило бы печалиться.

Бабушка, женщина строгая и мудрая, с детства звала Катю легкомысленной. "Легко мыслящей", беззаботной и ветреной. И считала неоспоримым Катиным достоинством умение ко всему относиться легко – к невзгодам, к трудностям, к неприятностям, в равной степени, как и к успеху, удачам и счастливым случайностям. Легко принимать и легко отпускать. Легко завязывать отношения и легко расставаться.

Может, просто не было в Катиной жизни чувств столь глубоких, что ей стало бы по-настоящему тяжело разорвать отношения. Катя не задумывалась об этом. И сегодня был не тот день, чтобы изменять своим привычкам.

Она заснула с лёгким сердцем. И проснулась от тишины.

Тишина была основополагающей. На неё, как на чистый холст, мазками ложились звуки по мере того, как девушка просыпалась. Хриплый сочный рык мотора от проехавшей мимо машины. Глухое выпуклое "бум-бум-бум" музыки, звучавшей из кабины, усиленное сабвуфером. Визгливый вдохновенный лай собаки, но не соседской, а какой-то чужой – слишком уж далеко от дома он звучал. И ровное густое сопение чьего-то носа совсем рядом.

Катя повернулась с сомнением. А щенок ли там сзади неё на подушке? Для своего размера Гастон на удивление легко забрался на высокую кровать и на редкость громко похрапывал. И грязные лапки, беззащитно протянутые к Кате, и зажмуренные глазки, и это детское беззаботное сопение чёрного блестящего носа никак не способствовали желанию поругать его или согнать.

Аккуратно откинуто одеяло, чтобы не потревожить крепкий сон щенка. Найдя всего один тапок, Катя балансировала на одной ноге, пока выудила из-под кровати второй. Халат запахнут уже на ходу. А вот старенький чайник загудел, как трактор, и всё же разбудил Гастона. Тот зевнул, потянулся. Спрыгнул. Поцокали по полу маленькие лапки. И добродушная мордочка ткнулась в остатки недоеденной колбасы.

– Знаю, знаю, – ответила Катя на укоризненный взгляд щенка. – Сейчас схожу, что-нибудь куплю.

Щенок же, не сильно расстроенный отсутствием завтрака, радостно завилял хвостом, который лишь мелькнул в проёме, когда Катя приоткрыла путь к уличной свободе.

Исписанная мужским неровным почерком салфетка всё же заставила Катю вздохнуть, когда она вернулась к столу. «Не хотел тебя будить. Позвони».

– Я точно буду по тебе скучать, – прошептала девушка нацарапанным на мягкой бумаге буквам. – Но недолго.

А мэр Острогорска Глеб Адамов однозначно заслуживал того, чтобы тосковать по нему отчаянно и одиноко. Только, как луч яркой, но далёкой звезды, он лишь скользнул по поверхности, но не проник в тёмную толщу воды, под которой покоилось Катино сердце.

«Как бы хорош ты ни был, ты – свет, а не тепло. Манишь, но не греешь. Неверный отблеск. Обманчивый блик. Зыбкий мираж», – уговаривала себя девушка. И, кажется, у неё даже получалось.

С этими мыслями, достойными сеанса хорошей психотерапии, но не до конца правдивыми, Катя первый раз отправилась в местный магазинчик. И потребности растущего собачьего организма лицом к лицу столкнули её с продавщицей, которой «наследница» не понравилась с первого взгляда.

– А есть корм для щенков? – озабоченно уставилась Катя на витрину.

Пирамиды консервов, штабеля полиэтиленовых пакетов с расфасованными крупами, упаковки одноразовой посуды, коробки сока, бутылки с напитками, китайские тазики жизнерадостных расцветок. Собачьего корма не наблюдалось.

– Всё на витрине, – ткнула одутловатая и неопрятная женщина в сторону противоположную той, куда смотрела девушка.

– Дайте что-нибудь, – сдалась Катя практически без боя.

Женщина бросила на прилавок пакет ядовито-жёлтого цвета.

"Для щенков крупных пород. С курицей. Восемьсот граммов", – прочитала девушка. Купюра, до того крепко зажатая в кулаке, легла на поцарапанный пластик тарелки для денег. Катя же принялась дальше читать состав и рекомендации по кормлению, в уме прикидывая, относятся ли лабрадоры к крупным породам и на сколько должно хватить Гастону такого мизерного количества. На женщину Катя подняла глаза, когда поняла, что мятая пятитысячная бумажка так и лежит невостребованная.

– Сдачи нет, – пояснила своё полное равнодушие к Катиным кровным эта неревностная служительница культа Гермеса. Если только Катя не напутала имя бога торговли.

– А если я два возьму?

– Последний.

– А если я ещё что-нибудь куплю?

– Нет у меня с утра в кассе таких денег, – вздохнула женщина осуждающе.

– Ну, возьмите тогда так. Я потом за сдачей зайду, – слегка растерялась Катя, уже откровенно сомневаясь, не зря ли она сюда зашла. Неделю ей удавалось избегать эти "Подсолнухи". И она всерьёз задумалась, а не рвануть ли ей в Острогорск в полюбившийся супермаркет.

– Не положено. Буду я за вашими деньгами ещё следить, – и рука этой бабищи за прилавком потянулась к пакету. А перед глазами у Кати стояли грустные бусинки голодных глаз щенка, потому она тоже вцепилась в упаковку, не желая с ней расставаться.

– А сколько он стоит?

Катя, сражаясь за мешок, одновременно пыталась сообразить, наскребёт ли она дома нужную сумму без сдачи, и вспомнить расписание автобусов, если всё же проиграет в этой неравной борьбе.

– Давайте я оплачу, – неожиданно прозвучал мужской голос у неё за спиной.

И то, как просветлело опухшее лицо продавщицы, растворило Катины сомнения, как солнце утренний туман. Это был ОН, тот, имя которого девушка не знала.

– Привет, – улыбнулся парень Кате и этой тётке, с щербиной от семечек между передних зубов, улыбнулся тоже. – Людмила, здравствуйте! Мне пакет молока, две "Майских" булочки, этот корм и бутылку воды.

Его мускулистое плечо находилось так близко – Катя боролась с искушением прислониться к нему щекой, делая вид, что увлечена составом отвоёванного корма.

– Андрей, молоко вчерашнее, – прокричала ему от полки с хлебом продавщица. И парень кивнул на её вопросительный взгляд.

Желание Кати прикоснуться к его загорелой гладкой коже губами стало просто патологическим. "Андрей", – прикрыла она глаза и вздохнула.

– Держи! – протянул ей парень так и лежащую одиноко купюру.

– Спасибо большое! Я верну, – больше всего это было похоже на блеяние. Особенно «йаааа» прозвучало высоко и фальшиво.

– А я не знал, какой бы повод придумать, чтобы зайти, – ответил Андрей, забирая сдачу. И Катя спиной почувствовала презрительный взгляд продавщицы.

– Ещё один ходок, – хмыкнула она там себе под нос. Катя обернулась, но названная Людмилой уже пошла в направлении подсобки.

Трудно сказать, расслышал ли парень её слова, и о чём подумал – когда они вышли на улицу, вид у него был совершенно безмятежный.

– Можно было зайти и без повода, – великодушно разрешила Катя.

– Стеф просилась поиграть с щенком, – он перехватил за уголок потеющий пакет молока. – Если мы часов в семь забежим ненадолго, будет удобно?

– Да, конечно, – обрадовалась Катя. – Я ужин приготовлю.

– Ужин? Даже не знаю, что и сказать, – развёл Андрей руками, в которых держал продукты. – Здорово! Тогда до вечера?

– До вечера, – не в силах отвести от него взгляд, кивнула Катя.

И когда он уже развернулся, чтобы уйти, вспомнила, что у неё есть насущный вопрос, с которым не хотелось снова идти к соседке.

– Андрей!

Он затормозил и развернулся.

– Скажи, ты случайно не знаешь, как доехать до кладбища?

– У-у-у-у, – он нахмурился. – С этим сложно. Ну, то есть не так, чтобы очень, – оценил он её удручённый вид. – Но от автобусной остановки идти далеко. По такой жаре тяжело. Лучше взять такси.

– Так, значит, такси здесь есть? – слегка возмутилась девушка.

– Конечно, – кивнул он. – Прости, так и не знаю, как тебя зовут.

– Катя. Мне просто сказали, что здесь такси нет. Только частники.

– Есть, Катя, есть, – снова перехватил Андрей свой пакет холодного молока, с которого капал конденсат, и произнёс её имя так, и смотрел на неё так, что Катя сомлела.

"Интересно, а взгляд можно назвать мягким?" – думала она, пока парень что-то объяснял про объявления на столбах, диспетчеров и частников, потому что, по её мнению, у него был исключительно бархатный, мягкий, как натуральная замша, взгляд тёплого "рыжего" оттенка. Парень слегка щурился – Катя стояла спиной к солнцу. И она видела эти золотые искорки в глубине тёмного шоколада его глаз. Видела, чувствовала, электризовалась.

– А тебе важно поехать именно сегодня? Какая-нибудь дата? – пробился его голос в её сознание. У него и голос был мягкий, велюровый, ласкающий.

– Нет, просто хотела навестить могилу отца, – потрясла Катя головой, отгоняя это наваждение.

– Тогда я могу помочь. Отвезу тебя. Только завтра. Сегодня, к сожалению, работы многовато. А завтра день обещает быть посвободнее, смогу вырваться.

– Нет, нет, если это чревато для тебя неприятностями, – вопреки своему желанию хлопать в ладоши и прыгать от радости, отказалась Катя.

– Если бы не мог, я бы не предложил, – прервал он её пламенную речь и оглянулся, словно его ждали.

И Катя не стала оспаривать его железобетонную мужскую логику. Она уже и так его задержала. Ей и самой было некогда – столько всего нужно успеть сделать до его прихода. А времени… времени до ужина определённо осталось в обрез.

– Тогда до вечера? – спросила она.

– Мы будем, – кивнул Андрей, развернулся и пошёл.

Катя, как заворожённая, смотрела ему вслед, впитывая взглядом незаметные детали.

Это как подсматривать в замочную скважину. Что-то глубоко личное, даже интимное. Что-то исключительное, что теперь знает о нём только она. Ведь сам он не видел себя со спины.

Длинная шея с окантовкой подстриженных тёмно-русых волос – упрямым хохолком они росли в одну сторону. Худые лопатки, торчащие под белой майкой обрезанными крыльями. А предательски загнутый уголок одного из карманов, заставил Катю даже улыбнуться. Стройные загорелые икры, покрытые пушком волос. Сланцы, шлёпающие по голым белым пяткам.

Весь в целом парень смотрелся тонким и даже изящным. Точёный рельеф выступающих мышц. Напряжённые плечи, образующие с узкими бёдрами совершенный треугольник. И его пресс, похожий на плитку шоколада, вид которого услужливо подкинула Катина память. По индексу Адониса пропорции его тела девушка назвала бы эталонными. А по своим ощущениям – завораживающими.

«Что же я стою-то!» – опомнилась Катя, закрывая рот, когда боковая дверь магазинчика хлопнула и «милейшая» продавщица вышла покурить.

– Слава богу, хоть это не Галина, – ворча себе под нос, припустила девушка в сторону дома. Она не смогла бы понять, что за общие интересы могли быть у её отца и этой, прости господи, женщины. Катя-то думала, её обсуждали из-за отца, а оказалось, что из-за мэра.

И трудно сказать, стало ей от этого тяжелее или легче. В одном только она была уверена – теперь к ней прилепится ещё одно прозвище, которым обычно называют девушек с ограниченной социальной ответственностью. И скорее всего, с приставкой «столичная».

Сухой корм Гастон погрыз с большим удовольствием, чем колбасу. И Катя, долго сомневаясь, как лучше поступить – оставить щенка в доме или выпустить на улицу – всё же отправила его на свободный выпас, выставив на крыльцо корм и воду.

Там же, на крыльце – в теньке под креслом – она и нашла щенка, когда вернулась из Острогорска. Навьюченная, как лошадь и такая же мокрая, она еле дотащила до дома два огромных пакета с припасами, половина которых предназначалась как раз Гастону.

Сегодня было не до моря, хотя стояла такая жара, что и в ледяную воду было бы не грех нырнуть, чтобы освежиться. Но Катя убиралась, готовила и приводила в божеский вид крыльцо, которое после всех её усилий всё же стало похоже на уютную веранду.

Два кресла, столик, маленький диванчик – Катя всё отмыла, поминутно вытирая пот. Выстиранные накидки, найденные в кладовке, к вечеру высохли и заняли свои места на продавленном поролоне. Некрашеные доски крыльца посветлели, отдраенные с песочком, как когда-то научила Катю бабушка. Осталось принять душ, вернуть облупившимся ногтям приличный вид и поставить мясо в духовку – результатами своего труда девушка осталась довольна.

Не нравилась Кате только одиноко висящая голая лампочка, что была просто ввёрнута в патрон и просила уютного абажура. Но лепить что-то из подручных материалов не хотелось. К тому же, Катерина купила свечи. И ещё, наверное, не мешало бы скосить траву на заросшем бурьяном дворе. Но газонокосилки в сарае не нашлось, и Катя решила пока смириться. Это было не сложно – Катя так устала за день, словно отстояла смену в плавильном цеху.

Наступающий вечер пока не принёс долгожданной прохлады. С половины седьмого Катя сидела на крыльце, нервно поглядывая из-за книжки на дорогу, а из-за спинки кресла – на работающую духовку. Так и крутилась то туда, то сюда. Несчастная «Море-океан» Алессандро Барикко снова не была открыта. Имя автора – единственное, что Катя прочитала.

Её слегка потрясывало от волнения. И, честно говоря, такое с ней происходило не часто. Даже великолепный Глеб – мэр, спортсмен и просто красавец – так не волновал её, как этот парень. Хотя «этот парень» тоже впечатлял. Высок, строен, подтянут, симпатичен. А то, что прост и обычный работяга, так и Катя звёзд с неба не хватала. Тоже обычная, небогатая, неуспешная. Именно это располагало Катю к нему больше всего. Ну, куда ей до Глеба, бледной, смертной. А вот Андрей…

Почему-то вспомнился Димка. Катя посмотрела на цифры часов на телефоне, а потом открыла список абонентов. Так подмывало позвонить! Услышать Димкин голос. Раньше, до их последней ссоры, он бы обязательно пошутил над её «проблемами», посоветовал расслабиться и перестать нервничать на пустом месте. Но Катя знала, что сделает своим звонком только хуже. Он должен сам разобраться, отойти, откиснуть. И он сам позвонит, когда будет готов.

Честно говоря, такая бесхитростная жизнь без спешки, без планов, без изматывающей пустой суеты, где в основном унылая работа с требовательным начальством и опротивевшими коллегами, и чуть-чуть дом с перерывами на сон, очень нравилась Кате. Она чувствовала себя свободной, необременённой заботами, тревогами и обязанностями. Просто юной девушкой, которая готовится к свиданию, волнуется и не знает, что ждёт её дальше. Ничего не планирует, ни к чему не стремиться. Принимает жизнь такой, какая она есть. Со всей полнотой ощущений настоящего.

Пять минут до назначенного времени. А она уже отключила духовку и снова переживала, теперь о том, что мясо по-французски пересохнет. И, заправляя салат майонезом, вдруг поймала себя на том, что ждёт чёрный джип.

«Удалить, чтобы не было соблазна?» – посмотрела Катерина на телефон. И сама же посмеялась над своим «коварством» – она так часто на него смотрела, что запомнила номер Глеба наизусть.

И запомнить его «красивый» номер не представляло трудностей. И с самим Глебом Кате было на редкость легко. Но это – исключительно его заслуга. С Адамовым было просто, потому что он решал, он вёл, он брал на себя ответственность. Кате оставалось только следовать за ним, а быть ведомой – это она умела.

Калитка стукнула так неожиданно, что девушка вздрогнула.

Вопли Стефании, увидевшей Гастона, уже огласили округу, когда Катя вышла навстречу Андрею.

– Привет! – он принёс бутылку вина и пакет сока. Волосы у него не просохли, словно он недавно из моря или из душа. И футболка тоже была мокрой и прилипла к груди.

– Вы голодные? – засуетилась Катя, больше всего боясь услышать в ответ «нет».

– Стеф! – крикнул он сестре. – Ты ничего не забыла?

– Здравствуйте! – ответила девочка, тиская отчаянно вырывающегося щенка.

– Ты есть будешь? – голос брата звучал заботливо.

– Нет, – не удостоила Андрея даже взглядом Стефания.

– А ты? – с надеждой спросила Катя.

– А я буду, – склонил Андрей голову, словно его это смущало.

– Какое счастье! – всплеснула девушка руками. – А то даже и не знаю, для кого я это всё наготовила.

И, как мышь в нору, Катя стала таскать на стол еду.

Андрей пытался ей помогать. Но, ежесекундно натыкаясь на него, касаясь его рук, чувствуя его тепло, и запах его кожи с ароматом мыла, который от жары и влажности ещё усиливался, Катя так нервничала, что заставила его сесть в кресло на веранде и наслаждаться заботой.

И он наслаждался. И, в отличие от Кати, был спокоен, расслаблен и безмятежен.