Читать книгу Камень власти - Елена Серебрякова - Страница 3

Между Москвой и Переславлем в семи верстах от Сергиева Посада раскинулось село Сухоруково. Своим рождением и названием оно обязано Корнею Сухоруку, переселенцу из Ростовского княжества во времена Ивана Калиты. Нужда заставила Корнея искать счастье в неведомых землях. Московские кнети разорили его хозяйство, забрали все ценное, вплоть до серебряной пуговицы. Невмоготу расставаться с добром, нажитым потом и кровью. Как ни убеждали московские разбойники, что добро пойдет в Орду в обмен на спокойствие, на выкуп русичей из полона жуткого, на оплату ярлыков правления, Корней был уверен, что словами детей не накормишь и зимой ими печь не истопишь.

Взамен князь давал любые бесплатные земли вокруг Москвы и строительный лес на обустройство.

– Родивый сообразит, – любил повторять Иван Данилович и создал-таки удаленные от столицы посады для защиты города.

Корней ухватил себе поляну с плодородной землей, кусок леса и берег реки Вори, небольшой, но полноводной. Корней возвел жилище и вторым по важности поставил православный храм. Сходил в Лавру и позвал священника на освящение и регистрацию. То ли храм, созданный от души притягивал к себе своей силой, то ли место оказалось удачным, но народ потянулся в село Сухоруково. Ближние соседи скорее из-за зависти дали Корнею прозвище Ухват. Потом прозвище перешло в казенные бумаги и превратилось в фамилию для последующих поколений.

Очередным наследником Корнеева начинания стал неизвестно какой по счету в смене поколений правнук Фома. Очередной владелец Сухоруково добросовестно делал то, чем занимались его предшественники: сеял рожь и ячмень, выращивал домашних животных, ловил рыбу, ходил на охоту. И семье пропитание, и навар от торговли. Одна шкатулка с золотом, другая с серебром. Но не ради богатства жил Фома, его заносило то в одну, то в другую сторону То плуг закажет у кузнеца по собственным чертежам, соху прилюдно подвергнет сжиганию; то дикими семенами засеет часть пашни, а на другой год соберет невиданный урожай; то снасть придумает для ловли рыбы, раньше невиданную. Много планов роилось в голове Фомы, в том числе дорогу надобно проложить до тракта на Москву. Его пашни на возвышенности, а съедешь с них, и вода хлюпает. Уже несметное количество камней заложили в дорожные провалы, но на другой год твердость уходит как в бездонную пропасть. Прицепился к зимней одежде. Больно тяжелыми для него стали тулупы. Овечьих шкур полно, а выделывать их и делать легкими никто в окрест не умеет.

Однажды прослышал Фома про скорняка из Переславля. Попалась в руки шкура, выделанная этим мастером. И загорелся Ухват познакомиться с ним, выудить хитрости выделки шкур или просто секрет купить. Выбрал время в межсезонье и поехал в Переславль, нашел мастера, познакомился с ним. Архип особо не секретничал. Шкуры он сперва вымачивал в растворе соли, потом мездрил, снимал острым ножичком слой жира со шкуры. Показал сколь надобно, чтобы достичь желаемого.

– Важно не переборщить, иначе будут дырки от времени. Недоделать тоже плохо, – учил мастер.

Перед следующей операцией он ходил на барскую конюшню и собирал лошадиную мочу, в нем шкуры держал целых пять дней. Сразу предупредил, что на вонищу обращать внимание не надобно. Главное оказалось впереди. После сушки шкуры надобно мять. У Архипа стоял деревянный станок для этих целей. Три валика и две ручки для вращения.

Мастерская стояла на берегу реки Трубеж. Пока Архип рассказывал, внимание Фомы привлек мужик, который сплавлял на плоту груз на четыре-пять телег. Плыл легко, лишь шестом регулировал направление движения. В конце разговора Фома спросил про реку. Архип объяснил, что впадает она в Плещеево озеро, и из него сплавщики идут в разные стороны, ибо посадов и дорог по берегу сколь угодно.

На возврате домой Фома бубнил одни и те же слова «поехал за одним, возвращаюсь с другим». Три дня ушло на строительство плота, еще половину дня загружали мешки с зерном. До вечера дошли до пересечения Вори с трактом на Москву. Проблема перевозки грузов от Сухоруково до большой дороги была решена просто и дешево. Осталось лишь поставить амбар на берегу и тогда будет полное довольство.

Водное царство захватило Фому с такой силой, что впору жить прямо у самой реки. В его голове роились идеи нового вымола, быстроходного плота, возвращение судов вверх по течению с помощью лошадей по берегам. Некоторые идеи он фиксировал на чертежах, потом аккуратно складывал в отдельный ларец с замочком на крышке.

Однажды по глубокой осени Фома увидел вереницу людей, человек пять – шесть. Присмотрелся, а это слепцы с мальчиком поводырем. Отроку лет одиннадцать, не более. Поводырь подвел своих подопечных к Фоме и попросил разрешения передохнуть под навесом у ворот. Под крышей стояли скамьи и длинный стол. Как только слепцы расселись, слуга по команде Фомы принес хлеб, кувшин молока, варенные яйца и соленые огурцы. Перед Фомой сидели люди разных возрастов и различимы по грамотности. У двоих сразу почувствовалась правильная словесность. У остальных с манерой говорить было не все приемлемо. В лицах проглядывалось особое единение – их общая беда, нарушившая основную связь с внешним миром и называлась эта беда – слепота.

– Давно идете? Откуда? – спросил хозяин не из любопытства, просто выказать человеческое сочувствие.

– Весной вышли из Казани. На одном месте нельзя задерживаться надолго, – сказал самый старый из всех и пояснил, – привыкают и перестают подавать.

– Еще ходим по монастырям и храмам в надежде получить исцеление. Молимся и водицу святую пользуем, – вступил в разговор еще один слепец.

– Помнишь, как митрополит Алексий исцелил Туйдулу, мать хана Золотой орды? Он без боязни пошел к татарам по их приглашению, с собой принес святую воду и молитву.

– Кто же подсказывает вам где храм, а где монастырь? Землица наша для пешего бывает порой пустынна.

– Идем себе вдоль Волги и удивляемся, сколько святых мест по берегам. Видно так Господь распорядился.

– И что длинная река Волга? Много о ней слышал.

В разговор вступил отрок. То ли пользовался чужим сказом, то ли сам уже побродил по свету.

– Волга, она через всю Русь проходит. Далеко за Тверью ручейком начинается, а заканчивается в необъятном Хаванском море.

– И что, ты видел это море?

– Кто до Астрахани доберется, тот море обязательно увидит.

– Большое оно? – Фома представил Плещеево озеро, когда с одного берега другого не видно, – поди как от Переславля до Москвы?

– Как от Переславля до Архангелогородской окраины. Слыхал про такое? – отрок победно глянул на Фому.

Фоме действительно стало стыдно, любопытство его распирало и взяло верх.

– Скажите, от Переславля где ближе всего Волга протекает? В какую сторону идти надобно?

Один слепец назвал Тверь, другой выдавил из себя малоразличимое название, отрок твердо сказал: «Углич».

– Гляди, боярин, от Переславля дойдешь до Ростова. По пути можешь заглянуть в Годеново, крюк не длинный, но там Христос каменный в полный рост, свалившийся с неба стоит. Упал прямо в болото, аккурат в тот день, когда Византия пала. А болото за ночь превратилось в возвышенность и теперь там стоит храм и открылся монастырь.

– А Христос где? – начал расспрашивать Фома, будто отрок ему врал. Но вступились слепцы и подтвердили такое явление.

– Христос прямо в храме установлен и к нему можно приложиться. А в Углич от Ростова пойдешь влево. Там дорога одна, заодно зайдешь к источнику преподобного Ириарха. Попъешь водички и иди по единственной дороге через Юхотские земли и выйдешь к Угличу. Красивый город, залюбуешься. Вторая столица.

– Почему?

– Ведь там живет наследник престола царевич Дмитрий. Как Иоанн Васильевич отдал Богу душу, его туда и отправили, – ответил на вопрос первый слепец и добавил, – видать в Угличе спокойнее.

– Я слышал, что наследник совсем мал, – не унимался Фома.

– Семь годков. Так с ним мать, Мария Нагая, ее братья и слуг человек триста. Но они городу не помеха, – закончил свой сказ слепец.

Гостей проводили, дали на дорогу еды. Они надеялись прожить в Сергиево-Троицкой лавре до весны. Потом двинуться дальше и ходить так всю оставшуюся жизнь. Отроку похоже сие занятие по душе. Все лучше, чем сиротствовать в хозяйском доме или пристать к душегубской ватаге.

Слепцы ушли, а Фома потерял покой. Ему очень захотелось увидеть Волгу. Только на дворе межсезонье и по слякоти далеко не уедешь.

Не выдержала неугомонная натура. После первых морозов двинул по означенному маршруту. С ним поскакали двое ражих мужиков, помощников по хозяйству. На третий день взору открылся город Углич. Встретил путников перезвонов церквей, коих в округе находилось видимо невидимо. Действительно, вторая столица Руси. На линии вымолов жизнь замерла. Волга покрылась льдом и речные суда стояли у самого берега или лежали у кромки льда на берегу. На реке по любому угадывалась длинная широкая лента, по которой смелые ямщики уже гоняли вовсю. Оглядевшись, Фома пошел к Кремлевским воротам. Именно там он надеялся свести знакомство с местным служкой. Деловых можно определить сразу. Они передвигаются, будто в надетом на все тело стеклянный пенал. Внешний мир их не интересует, у них своя удивительная жизнь и всякий народишко только мешается под ногами. Опыта у Фомы в таких делах не было. Он неоднократно слышал, что официальный путь усыпан подношениями. Можно разориться или дождаться второго пришествия, но вопрос не решить.

Мужика без стеклянного колпака он приметил сразу. Тот сперва скрылся за воротами, потом вышел из них с пеналом, в коих носят важные бумаги. Фома двинулся за ним и тот привел его в городскую тюрьму. В первый момент Фому сильно смутило, но спохватившись, он понял, что парень вхож в круги охранителей. Порфирий оказался курьером при воеводе. На потребность Фомы отозвался с искренним удовольствием и стал делиться всем, что знал про речные передвижения по Волге. Одобрил идею поставить новый вымол и перевозить грузы. Вызвался свести с нужным человеком. Посоветовал именно зимой решить этот вопрос, а то летом сбегаются купцы, хитрые людишки и цены уходят к облакам. Порфирий, как и обещал, переговорил с ярыжкой из Земельного приказа. Но тот даже знакомиться с Фомой не захотел. Назвал сумму и велел курьеру указать отведенное место. Все нужные документы принес Порфирий. В бумагах значилось, что Фома Сухоруков, сын Иванов, получает в распоряжение землю и обязуется построить вымол и амбар, купить речное судно, перевозить на нем грузы и людей до города Ярославля и назад. Фома спросил про ограничения. Порфирий дал грамотный ответ, типа первое время работу новичка будут контролировать и года два он должен находиться на виду.

– А то ведь как бывает, уйдет хозяин в поход до Астрахани. А ты жди его до осени. Пока не уразумят, что ты за человек, то доверять не станут.

С первой оттепелью оставил Фома на хозяйстве в Сухоруково своего среднего брата. Сам уехал в Углич. Почти задарма купил строительный лес. Нанял толковых, мастеровых ребят и работа закипела. Однажды вышла незадача. Со стропил строящегося амбара упал верховой рабочий. И как на грех напоролся на сук, пробил мякоть верхней части ноги. Конечно, рану обработали, ногу завязали, но рана начала гноиться. Мужик оказался неспособным к дальнейшей работе. Фома вспомнил советы целительницы из Сухоруково и спросил у местных ягоды оранжевой королевы. Те недоуменно пожали плечами. Фома взял с собой одного из помощников, и они пошли в лес. Долго ли, коротко ходили, но в конце концов отыскали кусты в желтеющими ягодами. Стали собирать в лукошко. Вдруг оба встали будто вкопанные. За кустом малины стоял волк. Он не скалился, не показывал клыки, не рычал, он будто о чем-то просил.

– Слышь, Фома, – прошептал помощник, – слыхал я, что волки иногда у людей помощь просят.

Фома кивнул и сделал два шага навстречу волку. Тот медленно развернулся к нему задом, потом повернул голову и посмотрел прямо в глаза. Фома пошел за ним, а тот все ускорялся и ускорялся. Пришлось даже догонять. Волк, а точнее волчица, привела их к охотничьей яме. На дне обреченно сложив лапки, лежал волчонок. Кричать уже не было сил. Он только чуть-чуть разевал свою крошечную пасть. При падении волчонку повезло. Он не задел тельцем острые колья. Но испуг от безысходности и потери сил овладели им сполна. Мать-волчица отбежала немного и легла, положила свою морду на передние лапы. Достали веревку и привязали ее к дереву. По ней Фома спустился вниз, надел рукавицы и взял волчонка в руки, примерился и бросил его наверх. Помощник умело поймал щенка. Когда собрались уходить, увидели, что волчица облизывает своего детеныша и воспроизводит звуки, похожие на довольное урчание.

Снадобье раненому мужику помогло и на пятый день он уже сидел на верхотуре. Строители приносили с собой узелки с едой. Кто-то уходил утолить голод домой. Иногда еду приносили близкие люди из семьи: дочери, малолетние сыновья, сами жены. К этому привыкли и уже никто не обращал внимания. Фома и его помощники столовались у старушки из дома на соседней улице. Ходили два раза в день – утром и ближе к вечеру. Особых изысков не требовали, платили справно и не жадничали.

Среди строительной артели особо выделялся Домиан, мужик из Рогозового посада близ Углича. Ему еду приносил сынишка и чувствовалось, что это поручение он выполняет с удовольствием и без принуждения. В один из дней обед ему принесла дочь. Домиан сразу спросил про подмену. Та сообщила, что мать разрешила Сашке пойти с соседскими ребятишками на Волгу ловить рыбу.

– Сашок и так безотказный в домашних делах, а тут вроде у всех ребят единое желание проявилось, – оправдывалась дочь.

– Ты, Лушка, парня мне не порть. А то, ишь, с матушкой сговорились и пожалели мальца.

Фома посмотрел на дочь Домиана и увидел не Лушку, а вполне сформировавшуюся молодую девицу, очень приятной наружности. Называть ее Лушкой язык не поворачивался. Лукерья – дело другое. Казалось, имя придумано специально для этой девушки, а не наоборот.

После трапезничества Фома подошел к Домиану и высказал восхищение красотой его дочери.

– Толку что? – возмутился древодел, – в голове никакого ума, дура дурой.

– Я не заметил, – удивился Фома.

Домиан пояснил:

– Придумали с матерью, то бишь с моей женой, песню про счастье. Недавно парень сватался к Лушке. Видный, работящий и не пьющий. Они с моей женой отказали ему и его сватам. Стыдоба на весь посад пошла. А эти долдонят одно: «хотим счастья».

– Спорить не буду, но несчастных женщин видел. Сказывают, нет большего наказания, чем делить постель с нелюбимым мужиком.

– А ты где на всех любимых наберешься? Стерпится, слюбится!

– Бывает, что не слюбляется. А ты, говорят, известный во всей округе мастер наличников. У тебя каждый узор не только красив, но и содержателен.

– Эх, Фома, ушли, те времена, когда на это обращали внимание. Но через те самые наличники намедни вызывали меня к царевичу, точнее к его матери, Марии Нагой.

– Так у них вроде терем каменный. Неужели тоже наличники нужны?

– Не наличники она заказала.

Домиан перешел на шепот, взял Фому за рукав и повел в сторону.

– Царский трон она заказала для своего сына.

Фома опешил.

– Так вроде Феодор Иоаннович, дай Бог ему здоровье, царствует и уходить никуда не собирается.

– Ты ведь знаешь, как у нас уходят, – Домиан начал говорить совсем неслышно, – вроде утром бегал, а в полдень кувырк и нету.

Фома со всей крестьянской хваткой гнул свою линию и не упустил подвернувшийся случай.

– Домиан, можно глянуть на будущий трон? Ей Богу, никому не скажу, словом не намекну.

– Так я же его только начал.

– Все одно глянуть охота. Когда еще царский трон увидишь?

– Ладно приходи. Только когда?

– Давай послезавтра. Престольный праздник, я работы отменю, и мужики отдохнут, и мы с тобой отметим. Утром схожу в церковь и сразу к тебе. Сказывай, где живешь?

В праздник Святой Троицы Фома отстоял службу в Спаса-Преображенском храме. Причастился, поставил свечи за здравие и за упокой. У кремлевских ворот ждали своего часа три коляски, все, которые тогда лётали по городу. Фоме понравился ражий мужик с аккуратной бородой и в разноцветном кафтане. Сговорились, но сперва заехали на рынок. Купленные гостинцы удивляли многих встречных: пряники мятные в коробе; связка баранок, густо осыпанных маком; мешочек с орехами и туесок меда. Создавалось впечатление, что мужику деньги девать некуда, или собрался кого-то подкупить.

Дом древодела выделялся из общего ряда изразцами и яркими красками. На каждой воротине висели по звезде неправильной формы, но они нисколько не портили восприятие, наоборот, неправильные формы притягивали внимание. Возница развернул коляску в сторону города и повторил договоренности заехать за Фомой, как только колокольный звон позовет всех на вечернюю службу. Видать в семье Домиана ждали гостя и за улицей наблюдали из окон. Не успел Фома приблизиться к воротам, как калитка отворилась, показался хозяин в нарядной рубахе с убранными под ленточный пояс волосами и лучезарной улыбкой.

– Здравы будем, Фома Иванович!

– Чего меня по-боярски кличешь? И тебе здравие, Домиан.

– Проходь в дом, самовар только закипел. Жена чайку заварит с душицей.

– Вот к столу, гостинцами побалуемся.

– Тю, да тут цельная ярмарка получается!

Поначалу за столом оказалось трое: двое мужиков и жена древодела. В доме стояла полная тишина будто никого более нет.

– А где же детки ваши? Пусть вместе с нами порадуются Троице.

– Лушка у себя, а малец усвистал с друзьями на Волгу.

– Так зовите дочь. Такая красавица только глаз радует.

Лукерью позвали, но вышла она не сразу. То ли стеснялась, то ли прихорашивалась.

– Здравия всем! С праздником Святой Троицы, Господи, благослови!

– И вам того же, Лукерья Домиановна. Вот напросился к батюшке вашему в гости.

– Мы гостей любим.

Долго пили чай в прикуску со сладостями. Говорить особо было не о чем. Чувствовалось, что в этом доме пустая болтовня не приветствуется. Фома выбрал самую душещипательную тему.

– А что, Лукерья Домиановна, ваш батюшка сказывал, что вы весьма разборчивы в женихах?

Домиан и его жена онемели. Хозяйка строго глянула на своего мужа и прищурила глаза. Казалось еще немного и с губ сорвутся обвинения мужа во всех тяжких грехах. Но неожиданно прорезался голос Лукерьи. С каждым словом она говорила все увереннее и четче. А потом будто сечку рубила.

– Я за муж не хочу вовсе. Зачем? Нищету разводить? В нашем посаде через дом еле концы с концами сводят. До посевной доживают с трудом, потом с нетерпением и слезами ждут новые взятки с пашни. За деньги таки вообще не говори, носят то, что делают сами.

– Как же вы, ваша семья живет в достатке?

– Батюшке низкий поклон! Он делает то, что другие не умеют. Их таких древоделей, как он, человек пять на всю обозримую округу.

– Матушка с батюшкой два века не проживут. Хорошо коли помрут сразу, спаси Господи! А коли состарятся и превратятся в немощных? Кто их поить да кормить станет?

Похоже мысли Лукерьи зашли в тупик. Но она за словами не привыкла в карман залезать:

– А я пока молодая в монастырь уйду, – потом подумала и произнесла, – что же мне теперь за первого встречного за муж идти. Ведь таких как батюшка днем с огнем не сыщешь!

– Праздник нынче, ребятушки, – вступился Домиан, – может сей словесный поток оставим на другой день?

Лукерья казалась права. Такого батюшку – умного, рукастого, защитника своих детей точно не сыщешь.

В мастерской Домиана готовых изделий не наблюдалось. Все больше недоделок, да каких-то фрагментов. Он подвел гостя к обработанной доске.

– Вот спинка трона. Подголовник в виде солнца с лучами. Один луч уходит вниз и пойдет до самого сиденья. Четыре прорези по две слева и справа для проветривания спины. Успел обработать только одну прорезь.

– Вижу вокруг нее вьется какая-то ветка с листьями и похоже висят плоды.

– Виноград. Он так растет, но ветки у него колкие и на них не возляжешь. Понятно, какой смысл я заложил в этом?

Домиан дотянулся рукой до брусочка и перевернул его вверх.

– Подлокотник.

– Змея что ли вырезал?

– Требование заказчицы. Под обеими руками приказала змей соорудить. Дескать, вот оно какое окружение царя Дмитрия.

Домиан отвел Фому в другой угол и показал вырезанную фигурку медведя в стоячем положении и задранными вверх передними лапами.

– Догадался? – глаза древодела горели огнем, – таких медведей будет четыре – ножки под каждым углом трона. Имею в виду наш народ.

Прощались, когда коляска, согласно договоренности, уже стояла у ворот. Фома поблагодарил Домиана за гостеприимство и глядя прямо в глаза сказал:

– О чем я подумал, пусть твой сынишка пока хорошая погода отдохнет. Может, обеды тебе станет носить Лукерья? Спор мы с ней не закончили.

Домиан будто опешил, а потом хрипло и медленно произнес:

– До-го-во-ри-лись!