Читать книгу Камень власти - Елена Серебрякова - Страница 4

Пробуждение природы после долгой зимней спячки особенно будоражит молодые сердца и души. Хотя люди всех возрастов радуются наступлению теплых дней, но молодые более других восприимчивы к признакам весны. Матвей после трудового дня сидел на крыльце и с удовольствием вдыхал запахи дыма от сожжения жухлой травы. Заботливые хозяева приводили в порядок свои земли, озадачивались удобствами для новой поросли цветов и других полезных растений. С реки Москвы доносились команды речников и всплески воды. В планы дня у ярыжки Посольского приказа входило вечернее чаепитие с булками от приходящей кухарки, чтение книги персидского путешественника и глубокий сон.

Калитка отворилась и на пороге появился Румянцев Степан Владимирович.

– Здоровкаться не будем, за целый день друг на дружку нагляделись.

Матвей понял, что появление у него дьяка произошло не просто так, дескать шел мимо и заглянул. Похоже, у Румянцева важное дело. Дьяк поднялся на крыльцо и присел на скамейку. Поглядел на Матвея, как бы еще разок сверяя, не ошибся ли он в выборе.

– Будешь сопровождать ученого немца, нанятого самим государем для поиска залежей серы. Сера, ежели не знаешь, нужна любому государству. Без нее порох не сделаешь. По мнению людей осведомленных, такие залежи могут быть в устьях малых рек, впадающих в Волгу. Карту тебе передам завтра, там указаны те места, кои надобно исследовать.

– Как зовут немца?

– Генрих Циммерман. На Московию приехал впервые и по-нашему ни пень, ни болван. Будешь при нем и защитой, и организатором работ, и толмачом.

– Волга проходит через всю Русь до самого Хаванского моря. Что же мне с этим немцем полжизни проводить?

– Отработаешь по карте от Твери до Ярославля. Там передашь немца другому служке. Как узнать друг друга, тоже скажу завтра. Еще с тобой пойдут трое рабочих, кои на подхвате у немца, и трое гриденей. После передачи немца в Ярославле гридени вернутся с тобой обратно по сухом пути, рабочие поедут с немцем до самого конца.

– Все просто и понятно. Зачем нужно было тревожиться, идти на другой конец ко мне на разговор? Завтра в Приказе обо всем бы и договорились.

– Обо всем в Приказе не поговоришь. Главное тебе скажу здесь и теперь: наши люди в чужих землях, кои слышали про этого немца, предупреждают, что Циммермана могут интересовать не только залежи серы. Но эту слабость на твоих глазах он спрятать не сумеет. Еще важнее, что серные места он сыщет, но не укажет их и не нанесет на карту. Но где-нибудь в своих записях обязательно отметит. Такое в голове не удержишь. Вот и будет твоей главной задачей, сначала выведать, куда он записывает свои наблюдения, где их хранит и заглянуть в них. Надобно запомнить, а лучше всего переписать.

Глаза Матвея засияли. Он почувствовал доверие к себе, важность порученного дела и ответственность за исполнение.

– Помимо того, что я перечислил, надобно чтобы немец даже краем глаза этого не увидел, чтобы даже комар носа не подточил. Провалишься, немец поднимет вой и все дойти до самого государя. А вокруг него доброхотов много. Раздуют огонь в таком достатке, что нас с тобой днем с огнем не сыщут. Оставить немца без присмотра тоже не могу, они ведь при первом удобном случае всю Русь по камушку разберут. Ты должен об том всегда помнить.

Утром в хоромы дьяка Румянцева собрались все участники экспедиции, кроме немца. Его в Тверь повезут в мягкой карете и с ним же пару сундуков со склянками, реактивами, инструментами и приборами. В Твери готово речное судно, которое довезет всех участников экспедиции до Ярославля. Познакомились друг с дружкой. Как стартовали от Кремля, так и ехали почти без остановок. К вечеру дорога основательно вымотала всех и, подвернувшийся постоялый двор, вызвал ощущение счастья. Путников приняли приветливо, лошадей развели по стойлам, сундуки внесли в избу. На стол выставили горячую куриную уху в мисках, пироги с капустой, пшенную кашу в едином чугунке и хлебный квас. Хозяин что-то пролепетал про медовуху, но, глянув на Матвея, умолк. Пока гости наслаждались едой, хозяин нарезал круги вокруг сундуков. Матвей под предлогом сохранности содержимого, и с разрешения немца открыл сундуки. Немец впялился своими глазищами и начал трогать пузырьки руками. Потом сказал «гут» и сел за стол продолжать вкушать еду. Хозяин как-то сгас в своем гостеприимстве и вроде даже поменил в росте. Матвей вряд ли ошибся в своих предположениях. Улыбчивый хряк наверняка поддерживает связь с придорожной ватагой. После отъезда очередных гостей верст через десять-пятнадцать происходит налет, и воры отбирают все ценное. Хозяин тут не при чем, все шито крыто, и он в это время скорее всего принимает очередных гостей.

Ход Матвея избавил путников от проблем и, уже к полудню следующего дня показался город Тверь. Претензии на исключительность и самостоятельность Тверского княжества остались далеко в прошлом. В настоящее время город находился под полной подотчетностью Москве.

Представитель воеводы ждал гостей у пограничного столба. Опознались без лишних приготовлений, просто других встречающих в этом месте не было. Служка предложил отдых в избе, построенной специально для подобных торжественных случаев. Матвей слово в слово перевел немцу приглашение воеводы. Тот замахал руками и потребовал скорее приступить к работе. Понятно, что мнение ученого главнее всех других и путники сразу поехали к вымолу.

Команда состояла из двух речников, которые сразу заявили, что при движении рассчитывают на помощь пассажиров. Матвей предложил рабочих и лодка отчалила от берега. Была установлена полублена, своего рода навес с легкими стенами. Нутро помещения продувалось насквозь, но от дождя прикрывало надежно. В остатке первого дня отработали устье двух рек. Назывались они Созь и Хотч. В указанных немцем местах собрали образцы почвы и камушки. Образцы ученый надежно упаковал и сделал записи в своей маленькой книжечке. Потом взял карту и каждую речку обозначил цифрами 1 и 2.

К ночи стали выискивать место для отдыха. Знали, что на Волге балуют ушкуйники. Речники выбрали густой кустарник, выходящий прямо к воде. Лодку спрятали, вышли на берег, но огня не зажигали.

С утра прошли немало верст пока добрались до следующей малой реки, впадающей в Волгу. Сверились с картой и уточнили у местных жителей. Те подтвердили, что их речку, действительно, называют Жабня. Название режет слух, и более подходит кличка из старославянских времен. На реке провозились весь день. Когда закончили, следовать далее не имело никакого смысла, наступил вечер и ночь была уже не за горами. Пока возились с костром и ладили котелок над костровищем, рабочие растянули бредешок, взятый у речников, и немного прошлись им возле берега. Рыбы наловили целую корзину. Лишнюю выпустили в реку. Окунь, судак, язь, стерлядь, нельмушка. В варево добавили несколько горстей ячменя, посолили, и когда все приготовилось, бросили на развар ржаных сухарей. Поели быстро. Воздержание от горячей пищи насчитывало целых два дня. Даже немец со своей индивидуальной миской подходил к котлу дважды. Дежурные отправились к реке мыть посуду. Но вернулись быстро, взбудоражились так, будто за ними гонится целая ватага ушкуйников. Один из рабочих держал в руке необычный предмет из воска, похожий на брусок с острыми гранями из воска. Ребята сначала увидели на мелководье камень правильной формы, а, вытащив на берег, поняли, что это обычная шкатулка. Открыли крышку и нашли эту загадку. Ничего другого в ней не лежало.

Матвей осмотрел брусок и увидел на торце кусок бумаги или материи. Он попросил принести из костра уголек, надел рукавицу и стал водить угольком сверху вниз. Воск плавился и оголял пергамент. Когда свиток развернули, увидели текст. Матвей сразу узнал шведский язык, а немец похоже им не владел. Первым потянулся и впялил свои глаза в написанное, потом махнул рукой и отошел в сторону. Матвей тоже пожал плечами, и всем стало понятно, что и ему писанина не по зубам. Он положил пергамент в свой карман и попросил принести шкатулку. Ее быстро очистили от песка и налета, но ожидания не подтвердились. Она была сделана из дерева дуба или осины.

Любопытство распирало Матвея. Еле-еле дождался утра. И когда пошел по естественной надобности, развернул пергамент и прочитал письмо. «Многоуважаемый господин Краузер! Ко всему даю полную расшифровку, упомянутой в отчете «Манушкиной Избушки». Даю русскую транскрипцию, дабы не возникли разночтения. Третьего дня назад от даты написания один старик на берегу близ города Калязина распутывал свои сети. Мы угостили его вином. Что он поведал? Надобно идти сто шагов от маленькой церкви Святого Николая. Найти камень с половину человеческого роста, наверху которого вдавлен отпечаток куриной лапы громадного размера. Тогда, встав спиной к среднему когтю на лапе, иди куда указывает коготь до глубокого оврага. Продолжи путь по оврагу, он упрется в бурную реку. Поверни в сторону и иди по берегу пока не увидишь болото. Перейдешь через болото и начнется твердая земля – большой остров. В любую сторону он имеет в длину один человеческий переход. Потом мы многих спрашивали про это место, находили подтверждение, но нанять кого-либо в проводники не смогли. Главное, что все сходятся на одном – на этом острове полно золота или золотых самородков. Дабы не поднимать лишнего интереса к этому месту, в открытом отчете проходит лишь упоминание. Амадей Лунгрен. 7 июля 1583 года».

Рабочий день в команде начался как обычно. По карте добрались до речушки Домковка, взяли образцы грунта, насобирали камушков и пошли дальше. Отработали Вырезку и Грехов ручей.

Немец делал одно и то же. Сперва упаковывал образцы, потом отмечал на карте номерами те места, которые посетили. Для записей доставал книжицу и что-то в нее вписывал. И так он делал каждый раз.

Вид города Углича со стороны реки поразил своей красотой. На закатном солнце играли разными оттенками купола тысячи церквей. От расходящихся бликов посчитать количество храмов было невозможно. Неслыханными доселе звуками переговаривались колокола и колокольца. Небесной крепостью возвышался Кремль – обитель первого царя Московии, а теперь место проживания прямого наследника престола царевича Димитрия. Возле крепостной стены суетились люди в одиночку и группами, пешие и на лошадях, точь-в-точь как в Москве. Видать, не зря Углич называют второй столицей.

После поворота реки вдоль берега пошли вымолы. У каждого стояли лодки, кебаты, струги, насады. Крайняя в этом ряду пристань оказалась не занятой. Дерево совсем новое. Двое мастеровых что-то пилили на сколоченных наспех козлах. Подошли ближе, Матвей поприветствовал людей и попросил разрешения пристать к их вымолу. Один из пильщиков побежал за амбар. Гадать пришлось недолго, с посыльным возвращался человек по одежде и манерам явно начальный над всем этим строительством. Приблизившись к путешественникам на какое-то расстояние, он махнул рукой, дескать давай причаливай. Первым на берег сошел Матвей и поприветствовал хозяина.

– Фома, можно просто по имени. Так привычней.

Матвей сообщил о сути их путешествия и предъявил документы. Фома внимательно их прочитал, особо разглядывал печати. Похоже, все сомнения отпали. Перед ним стоял государев служка со своей командой. Выделялся иноземец, в его позе читалось величие, безразличие к происходящему и уверенность в своей незаменимости. Сошлись в цене, и Матвей продолжил:

– Кому нужно представиться, чтобы не вызвать подозрений? Дело в том, что на нашей карте для обследования указаны устье Каменного ручья и устье Шелковки. Речушки с двух сторон обрамляют Кремль, а в нем живет царевич.

– Существует специальный Приказ при княжеском дворе и называется он «Углицкий дворец». Приказ ведает вотчиной, а я знаком с дьяком, Семеном Кудимовичем. Сегодня поди он уже дома, чай пьет. Схожу завтра поведаю все, что ты мне сказывал. Ежели мало, понесу бумаги. Дашь мне их?

– Чего же не дать ради такого дела!

– Если и этого не достанет, то извиняй, пойдем в гости, естественно с подарками.

– Хорошо бы он дал человека, коего знают в Кремле и слово коего силу имеет. Ты сам-то местный?

– Нет. Приехал из Сухоруково, что недалеко от Троицкого монастыря. Там у меня большое хозяйство: жито, скотина, кожа. Работаем в основном на Москву, но чувствую тесновато становится. Судьба вывела меня на Волгу. Для начала займусь перевозками, а потом и свой товар возить начну.

– В Сухоруково кого на хозяйстве оставил?

– Среднего брата, а там и младший на подхвате и целый двор помощников.

– А тут местные чем знамениты?

– Кузнецы известны за пределами округи, особенно замочники. Таких надежных замков нигде не делают. Расходятся как горячие пирожки и еще их косы и топоры. Еще обушники знамениты, такие сапоги тачают – сноса нет, легкие, удобные.

– Скажи, где можно найти приют? Имеются постоялые дворы?

– Зачем тебе постоялый двор? У меня в амбаре есть помещение с теплыми деревянными полами. Дам длинные мешки, набьете сеном, вот и постель. Тебе и немцу выдам по мягкому войлоку для тепла и для дополнительного удобства.

Пока Матвей знакомился и сговаривался с Фомой, рабочие и гридени сообразили костер, приготовили уху и раздобыли во временное пользование самовар. За ужином Матвей сообщил о месте их приюта на время нахождения в Угличе. Немец потребовал отдельное помещение для отдыха и обработки полученных образцов. Матвей заявил, что из-за соображений безопасности он должен быть у него на виду.

– Утром уберем матрасы, сложим их в один угол, принесем стол и табурет. Сиди, гер Циммерман, работай и никто тебе не помешает.

– Но я хотел бы сперва доделать устье Каменного ручья и Шелковки.

– Эти две речки обозначают границы дворца королевича, – Матвей использовал слова, которые были бы более понятны иноземцу, – тут нужен специальный документ – разрешение. Завтра начну хлопотать.

С утра дружно сбегали на реку, искупались в еще не остывшей от вчерашнего солнца в воде и поели. Немец поднялся позже остальных, брезгливо пожевал мякиш ржаного хлеба и выпил чеклажку молока. Матвей сбегал к плотникам Фомы, выпросил стол и табурет. Немец разложил свои склянки, коробочки, щипцы и щипчики, развернул карту и начал проверять образцы. Матвей с двумя гриденями, одного оставили у амбара на всякий случай, прошлись по городу, постояли на службе в церкви. Потом заглянули на рынок, купили две потрошенных курицы, каравай хлеба и четыре клубня пареной репы. У вымола разожгли костер, сварили похлебку. Каждый имел свою посудину и ложку. Матвей черпаком распределял варево. Немец пришел к самому концу, но даже, если бы он совсем не пришел, то его часть все одно, никто бы не тронул. Разварную курицу положили на большую тарель. Но многие уже насытились. Ежели немец станет кому-то на что-то жаловаться, то только не на еду. Разве мог он себе позволить на родине сожрать половину курицы в обычный день?

Ближе к вечеру подошел Фома и велел Матвею собираться на прием к Семену Кудимовичу. Увидев обескураженный вид москвича, рассмеялся.

– Не надо никаких подарков, не велел ничего приносить.

– Как же так-то? Эдак он и разрешение не даст!

– Уважает Москву, а может боится. А может и то, и другое. Вдруг слух пойдет, что углицкий начальник за мзду услуги оказывает?

– Редкий случай!

– Скажи лучше, как там твой немец? Удивляется нам, али замечать не хочет? У них в чужих землях поди все по-другому?

– Не бывал, не знаю! Могу сказать одно – они просвещённые нас. Грамоте обучены еще до прихода Христа.

– А мы что же?

– Нам в наследство никто ничего не оставил. После подробно расскажу и про Римскую империю, и про Византию. Надобно иметь в виду, что когда в Царьграде работали университет и библиотека, давали публичные представления, у нас даже скоморохов не было и букварь отсутствовал. Наши предки ходили войной на Византию и побеждали, и мирные договора заключали. Только рамеи, так они себя называли, напишут договор, подписи поставят, да еще печать приложат, а мы на словах своим оружием поклянемся, и договор достигнут.

Семен Кудимович изо всех сил старался показаться всесторонне грамотным человеком таким, кто радеет за единение Московского царства, демонстрировал готовность отдать все свои силы на благо Отечества. Подобное в Посольском приказе приняли бы за тупое самолюбование, за желание показать остальным какие они равнодушные. Но положение Матвея требовало принять за чистую монету то, что изображал из себя дьяк. После трогательной речи Семен Кудимович объявил о своем положительном решении. Матвей, задыхаясь от восторга, пообещал рассказать в Москве о патриотизме и честности дьяка Семена Кудимовича.

Работы на Каменном ручье и Шелковки начались после появления человека по имени Андогар. Не важно каким именем назвали этого мужика, главное, что с ним все здоровались первыми и не задавали никаких вопросов.

Генрих Циммерман исписал почти целую книжицу. На карте тоже продолжал делать пометки. Однажды позвал Матвея к своему рабочему столу и показал испещренную символами карту. Дал разъяснения: пометка буквой «А» означает внимание, т. е. в этом месте следует провести доразведку и выявить объемы залежей. Латинская буковка «W» обозначает место, где залежи возможны, т. е. половина на половину. Туда, где поставлена латинская буква «N», ходить бесполезно, серы там и в помине нет. Немец объяснил, что на всякий случай условные обозначения расшифрованы на оборотной стороне карты.

– Скажите, гер Циммерман, а из книжицы вы что-то будете переносить на карту, – как бы между прочим спросил Матвей.

– В тех записях ничего интересного по нашему делу нет. Записи нужны мне только для памяти.

– Но впереди еще много работы, а книжица уже исписана.

– О, мой друг, это не проблема. Я просто достану еще одну книжицу и буду вести в ней запись.

Матвей попрощался с Генрихом и пошел к команде. В кругу гриденей и рабочих он объявил, что немец обработал все полученные образцы и намерен двигаться дальше.

Матвей догадался, что в сундуках немца имеется тайник. Именно туда Генрих спрячет исписанную, а достанет чистую книжицу. Досматривать его сундуки в поисках тайника, значит провалить все задание. Он пошел к Фоме и посвятил его в суть основной задачи. Матвей надеялся, что тот со своей крестьянской хваткой и хитростью что-нибудь подскажет.

Фома долго слушал предисловие, потом не выдержал.

– Ты, Матвей, вола не крути. Если веришь, говори, что надобно, а нет на него и суда нет!

– Немец записывает в своей книжке какие-то сведения. Книжку никому не показывает. Может какую напраслину гонит? А может камни и песок говорят не только о наличии серы, а о чем-то еще.

– Дело важное! Как же тебе помочь? Дай время подумать.

Посмотрели друг на друга, развернулись в разные стороны и замолчали. Первым заговорил Фома:

– Он на Московии первый раз?

– Сказывает, что впервые.

– Нужна баня, настоящая баня с парилкой.

– Не могу вразуметь!

– На берегу реки Корожечна, что слева по течению, находится баня моего хорошего знакомого. Я в ней уже парился. За входом сразу раздевалка. Из нее другая дверь в помывочную, а из помывочной в парилку. Коли он книжицу всегда с собой носит, стало быть оставит ее в одежде.

– И поведу его в баню я один. Войдем и сразу закроем входную дверь на щеколду. Есть там щеколда? Все время буду у него на виду. Пусть расслабится.

Фома утвердительно кивнул головой и стал уточнять свой дальнейший план.

– В чуланчик, где раздевалка, посажу своего человека. Он специалист по узорам на наличниках. С одного взгляда запоминает рисунок и может воспроизвести его хоть через седмицу. Он и будет основным исполнителем. Тебе придется держать немца как можно дольше в парилке и помывочной. Думаю, мой мастер может не успеть переписать все, что имеется в книжице.

– А ты бы поставил в помывочной жбан с пивом, а в пивко добавил бы вина хлебного. Только смотри не переборщи. Нельзя допустить, чтобы немец уснул. Потом будет мучиться в догадках, а я окажусь крайним. А уж коль до Москвы дойдет, то повезут меня в края дальние и холодные.

– Не боись! Сделаем все, как надобно. Сейчас поплыву на другой берег к знакомому на Корожечне, а ты иди к немцу. Баню надобно начать днем, а то там на окнах слюдяные заслонки, они плохо пропускают свет. При масляном светильнике не видно записей.

Матвей застал Генриха за опытами с камушком. Он капал на поверхность жидкость, а потом разглядывал каплю через увеличительное стекло. При этом смешно морщил кожу на переносице. Матвей сел на груду матрасов и грустным голосом сообщил, что в городе замечено распространение вшей. Он не знал, как по-немецки звучит сие насекомое и обозначил его по-русски. Немец повернулся к Матвею лицом и сделал вид, что не понимает. Ничего другого не оставалось, как взять на столе грифель и нарисовать на стене ужасного насекомого. При всех стараниях насекомое превратилось в животное из древних времен, коего встретишь где-нибудь и побежишь без оглядки. Матвей указал на рисунок, потом отмерил большим пальцем на указательном еле видимое расстояние и положил руку на свою голову. Немец понял, изменился в лице и спросил одно:

– Что же теперь делать? Как у вас избавляются от пришествия этих насекомых?

– Варианта два, – Матвей начал входить в образ и говорил все более выразительно, – надобно состричь волосы на голове, убрать бороду и усы. Имеется еще один вариант – попариться в бане.

Слово «баня» он произнес по-русски, но похоже немец понял его.

– Банья, банья, я много слышал об этом у себя дома. Очень хорошо, когда мы идем в банью?

– Думаю, договорюсь с Фомой. Он располагает нужными связями.

Когда Матвей уходил из избы, то увидел, как Циммерман судорожно чешет в своей голове.

Фома сдержал слово и утром подтвердил готовность. Ближе к полудню предложил переправиться на другой берег и определиться на помывку. К бане вела протоптанная дорожка, дымком и знакомым запахом потянуло при приближении к бревенчатом дому. Матвей дернул входную дверь, впустил немца и демонстративно задвинул засов. Для убедительности подергал за дверь. Когда начали раздеваться, немец вынул из кармана своего кафтана завернутый в тряпицу предмет непонятной формы. По-русски пояснил «мыло», потом изобразил потирание рук и сделал ими круг, дескать будет пена.

– Думаешь, Генрих, я мыло не видывал. Вон оно на подоконнике. Для меня еще полынь запарили. От всяких насекомых помогает.

Немец на поясе обмотал полотенце, он притащил его с собой. Проследовал за Матвеем в помывочную. Когда тот открыл дверь в парную, немец пригнулся, произнес: «О, майн гот!».

– Это не «гот», а «гут». Давай, проходи, – Матвей втащил немца за руку и усадил на полог.

Скоро страх у иноземца прошел и он, похоже, начал получать удовольствие. Но у Матвея не забалуешь. Взял тут же стоявший ковшик, зачерпнул в кадке воды и вылил ее на камни. Немец снова рванул на выход, пришлось держать его за руку. Когда немец обмяк, наш повалил его на спину и достал запаренный веник. Главное – не испугать немца. Но тот после первых замахов, стал вскрикивать и стонать, подставляя под веник и руки и ноги. Когда вышли в помывочную, немец обессиленно сел на скамейку, а Матвей налил в кадку воду и облил сидящего немца. Тот зашелся в дыхании, потом прошипел: «Гут». Наступило время добавить влаги вовнутрь. В уголке стоял жбан и две чеклажки. Матвей наполнил их и одну протянул немцу. Тот жадно присосался и вернул чеклажку, когда она была опустошена до дна.

Заход в парилку сделали еще два раза, потом терли мочалкой друг другу спины, пили пиво и, ополоснувшись прохладной водицей, обтерли насухо тела. Запоры в раздевальне были на месте. Генрих похлопал по карманам своего кафтана и убедился, что ничего не пропало. Выйдя на улицу, Матвей столкнулся взглядом с Фомой и тот утвердительно прикрыл глаза, дескать все в порядке.

Отъезд из Углича наметили на следующее утро, вечером Матвей пошел к Фоме. Тот передал исписанные листы. Конечно формулы и цифры должны прочитать специалисты. Но Матвей увидел немецкие слова: золото, серебро. Пришлось копию оставить у Фомы на хранении, Матвей обещал забрать на обратном пути. Переписчику передал мешочек с монетами, как оплату за труды.

– Думаю, не обидится, – сказал Матвей.

Фома заглянул во внутрь и произнес:

– Думаю, нет!