Читать книгу Камень власти - Елена Серебрякова - Страница 8

На Руси давно укоренилась житейская мудрость – сын во многом повторяет отца своего. Может быть не всякий раз, но применительно к Матвею таковое случилось.

Тайный лазутчик Степана Владимировича вернулся из польских земель, где пребывал в качестве учителя английского языка долгих четыре года. Он добыл сведения о подготовке поляками наследника царского престола под личиной спасшегося царевича Дмитрия. Лазутчик приложил невероятные усилия и узнал, что в личину рядится беглец русич из Костромского края. Узнал, что мать его полька, а отец, непонятных кровей, сгинул еще до рождения сына. Степан Владимирович сразу уловил два признака: выходец из Костромского края и мать полька. Все сошлось на Александре, который убежал в Польшу искать своих родственников-дворян.

Подобные сведения стоили лазутчику укрепившегося положения в обществе, его заподозрили в повышенном интересе к тайнам, и он был вынужден бежать домой.

Окончательно опознать претендента на царский трон мог только один человек – Матвей, знавший Александра, сына Барбары и Яруло с самого детства.

Степан Владимирович принял сведения и отложил докладную в ящик.

Дарья родила 28 декабря мальчика. Роды прошли без осложнений. Вес, рост малыша, состояние матери порадовали близких. Матвей в день получения известий сбегал к столяру, заказал детскую кроватку, накупил мягкой материи, добыл через знакомого купца два маленьких одеяла, шерстяное и пуховое. Но пока дела в Приказе не отпускали его мчаться в Чернопенье.

Степан Владимирович прекрасно понимал настрой зятя, он и сам готов был все бросить и рвануть туда, где находятся его жена, дочь и внук. За текущими делами прошла зима и уже в окно стучалось весеннее тепло. Неожиданно для Матвея появилась оказия. Зять смирно сидел в палате дьяка и внимал новое задание.

– К 1580 году Иоанн Васильевич понял, что войну с Польшей и Швецией проиграл. Война на две стороны изнурила Московию, утомила народ. Царь принял решение заключить мирный договор с Польшей. Предложение о мире Стефан Баторий не заметил. Царь обратился к Папе Римскому. В Москву прибыл легат Папы Антоний Поссевин, ловкий и умный переговорщик. На первом же приеме стал говорить о делах веры. Государь обозначил свою позицию так: сначала заключение мира, а там и о вере будем говорить. При участии Папской стороны в январе 1588 года мирный договор с Польшей заключили на десять лет. Через год такой же договор заключили со Швецией на три года.

– В чем суть вопроса, Степан Владимирович? – нетерпеливо спросил Матвей.

– Антоний после заключения договоров опять явился в Москву. Он уже настаивал, да так настаивал, что терпение Иоанна Васильевича кончилось. Вспылил царь, и Антоний от его гневных слов аж в три погибели согнулся. Потом все-таки извинился, но веру православную сохранил.

– Уже не в первый раз переманивают нас под крыло Рима.

– Днями пришла депеша, что в Костроме в Ипатьевском монастыре объявился монах. Начал проповеди читать на манер католиков. Там сперва уши развесили, потом хватились и курьера на Москву заслали.

Степан Владимирович в разговоре сделал упор на слово «в Костроме». Вопросительно посмотрел на Матвея и тот кивнул, дескать все понял.

– Про таких доброхотов с проповедями уже донесли из Пскова, Новгорода, Смоленска. Похоже опять лезут со своим уставом.

– Когда ехать?

– Завтра и езжай. Только без гриденей, – Степан Владимирович снова посмотрел в глаза зятя, – не спеши, разберись во всем, сам не лезь, дела тут церковные, надобно аккуратно. Коли все подтвердится, доложи воеводе. Он сам знает через кого того монаха можно приструнить. Сам не теряйся. Как только сей доброхот выйдет из лона церкви, ты прижми его так, чтобы он все выложил аки на духу.

Дьяк взял лист бумаги и стал писать. Матвей через голову увидел его обращение к жене. Писал недолго, потом сложил бумагу в пенал и отдал Матвею.

– Вручишь по назначению.

Матвей не стал искать попутный купеческий обоз. Он решил ехать к Фоме. Во-первых, давно не виделись, потом хотелось поделиться радостью и в последнюю очередь найти охранников для сопровождения в Кострому.

До Сухоруково Матвей доскакал быстро, по светлому времени, даже с большим остатком. Село ему напомнило детство. Он любил играть в разноцветные деревянные домики, сделанные дедом Брюхановым. В Сухоруково тоже царила красота, чистота и порядок. Даже дым, который струился из труб, казался узорчатым и необыкновенного цвета. Терем хозяина угадывался по частоколу из толстых бревен и ровному во всех отношениях. Сам частокол и все, что за ним находилось дышало достатком, чувствовалась крепкая хозяйская рука.

Одинокий всадник сразу привлек внимание сельчан. Два здоровенных лба преградили путь к воротам. Вежливо поинтересовались, кто таков и зачем пожаловал. Матвей спрыгнул с лошади и уже хотел было объясниться, но увидел выходящего на улицу Фому.

– Ко мне дорогой гость пожаловал! Здрав будь, Матвей! Глазам своим не верю!

Друзья обнялись и пошли в дом. Там уже бегали слуги, накрывали на стол, ставили на улице самовар. Первым делом Матвей поделился своей радостью, но тут же получил ответку. У Фомы в конце декабря тоже родился сын.

– Ты своего уже назвал? – спросил хозяин, – моего окрестили Тихоном.

– А я вот еду на смотрины и крестить будем, имя выберем все вместе.

– Назови Семеном, я хотел своего так назвать, но Лукерья не дала. Остров наш вспоминаешь?

– Почитай каждый день, память покоя не дает. Раза два снился. Правда, без всяких действий, просто лес, болото, терем, воевода.

– Я тоже вспоминаю. Может летом наведаемся? Повешу тряпицу на шест и дождемся оказии. Гостинцев принесем, ну там топоры, пилы.

– Можно и пищали купить, порох, дробь в придачу для охоты.

– Тоже не лишнее.

Потом Матвей без утайки сообщил о сути задания по Костроме, о том, что само задание как бы оправдание его отлучки на службе.

– Так тебе охрана требуется до Чернопенья, да и в Кострому тоже сопроводить надобно.

– Хорошо бы сопроводить до Чернопенья, а там батюшка поможет.

– Неизвестно какие у него люди, а у меня проверенные, надежные и не дураки. Я бы сам с тобой рванул, да Лукерья завоет, еще молоко пропадет.

Друзья долго сидели за столом, строили планы на лето, мечтали какими вырастут дети. Фома делился своими идеями по строительству речных судов.

Парней, которых определил Фома, звали Петр и Лука. Одинаковые по возрасту, но в остальном являлись противоположностями. Один вертлявый, беспокойный, будто по нему муха ползает; другой тихий и не прошибаемый, таких людей удивить невозможно, у них на любое чудо ответ один «занятно». В седлах оба сидели уверенно, было заметно, что верховая езда знакома им еще с детства. Оба неприхотливые, когда скажет Матвей, тогда и передохнут и потрапезничают. А так ни словом, ни намеком не беспокоят.

Ближние Матвея, похоже, ждать его устали. Горячее желание свидеться переродилось в тупое забвение, тем более любви и заботы вокруг было в достатке. Оторопь в начале встречи прошла быстро, победила реальность-общение с живым человеком. Главным действующим лицом для всех присутствующих конечно являлся новорожденный.

– Уже и не знали, когда тебя ждать, и окрестили сыночка. Дали ему имя Семен. Твой батюшка был тоже не против.

После этих слов Матвей поверил в существующую между ним и Фомой невидимую связь. Матвей знал, что такое бывает, но до конца в это не верил.

Еремей поседел, прибавилось морщин, но присутствие духа ему не изменило. Вел себя бодро, живо интересовался новостями, еще конкретными государственными личностями. Матвей не удивился, когда пошли вопросы батюшки про Годунова. Слух о претенденте на царский трон дошел до Чернопенья.

– В Костроме уже нашлись земляки Борис Федоровича, – начал Еремей, – сказывают, что прародители будущего царя – выходцы из костромских помещиков. Еще судачат, что в нем татарская кровь. При Иване Калите на Руси осел Чет Мурза – прапрадед Годунова.

– Зато дома у него, сказывают, любовь и забота друг о друге. Дети славные, дочь Ксения и сын Федор, образованные и воспитанные. Жену зовут Мария и она дочь Малюты Скуратова.

– Мои молодцы, царствие им небесное, служили в опричном войске. Вспоминали дочерей Малюты Скуратова и говорили о них только хорошее. Знатные девки по красоте, духу и воспитанию. Искал Малюта среди своих подопечных надежных людей для женитьбы на дочерях. Выбор свой остановил на Василие Шуйском и Борисе Годунове. За первого выдал старшую дочь, младшую за второго.

– Думаю, батюшка, бояре не пустят его к трону. Они безродных не любят. А уж коли допустят, то потом станут изводить.

Поговорили о сроках возвращения в Москву тещи, жены Матвея и маленького Семена. Ранние сроки Еремею были не по душе. Он считал, нужно дождаться летнего тепла, а то весенние ветры могут простудить младенца.

Вспомнили Фотия. Должность управляющего перешла к старшему сыну, сам Фотий менее года назад помер. В Михальцево поменяли старосту, прежний стал немощным, со своим-то хозяйством еле управляется. Новый хваткий, все пожелания ловит налету.

Поинтересовался Еремей сопровождающими. Матвей поведал, что ребята из ближнего круга верного друга, который живет недалеко от Москвы. Зовут его Фома и еще у него земли в Угличе, пытается заняться перевозкой грузов на речных судах. Матвей подробно рассказал, как они с Фомой парили немца в бане. Еремей сначала высказал восхищение смекалкой, а потом от души долго смеялся.

Пять дней в Чернопенье пролетели незаметно. Казалось, все проблемы остались где-то там далеко. Так не хотелось покидать родные места и семью. Семен всегда, когда видел Матвея, улыбался беззубым ртом. От этого у отца внутри все клокотало от счастья.

Сначала Матвею показалось, что Семен по лицу вылитый дед Брюханов. Потом, когда пригляделся, понял, что сын похож на самого Румянцева. Когда разрешили подержать мальчика, Матвей уже не сомневался, Семен уродился в Прасковью Филипповну.

Как водится, в путь отправились с самого утра. Матвей ехал первым, Петр и Лука за ним. Перевоз на другой берег Волги пришлось ждать, поскольку речники еще не пробудились с открытием ранней навигации. Монастырь расположился на стыке Волги и реки Костромы. Первым на подходе к обители встретили монаха. Начали знакомиться и беседовать. Монах назвался Сергием и поведал многое из прошлого обители.

– В 1330 году из Орды на Москву ехал мурза Чет. По дороге сильно заболел и нашел в этом месте исцеление. В первую ночь приснился ему святой мученик Ипатий Гангерский. Мурза добрался до Москвы и принял православие.

– Не он ли основал род Годунова? – спросил Матвей.

– Истинно так, боярин. Так ведь и вся земля костромская принадлежит Годуновым.

– Кажут среди вашей братии остановился новый монах? Проповедует необычные истины?

– Сдается, он не знаком со священно писанием. Нашел дураков, теперь его ничем не выпрешь. Некоторые люди за него горой стоят.

– Зовут его как?

– Имя у него необычное – Ка́лина.

– Он сам себя так назвал?

– Откуда мне знать. А вам чего от него нужно?

– Хотим послушать его проповеди.

– И вы туда же? Чудной наш народ. Сказывают, из-за Урала приходят его послушать.

– Чем же он народ привлек?

– Для начала разрешил проповеди слушать сидя. Может кто чурбачок пользовать, а может прямо на полу. Ну ладно, идите своей дорогой Калину слушать.

До Матвея сразу дошло, что самозванец никакой не Калина, а самый настоящий Калин с ударением на первом слоге, скорее всего литовец.

От монастыря поехали к воеводе. Самого не застали, говорили с его приближенным по имени Нил Афанасьевич.

– Ой, братцы, – сокрушался боярин управы на того Калину нет. Одни жалуются, другие защищают. Попробовали урезонить, так с ним целая толпа пришла в Приказную избу.

– Ежели так дальше пойдет, монастырь могут закрыть. Вы этого ждете?

– Приедет воевода, посоветуемся.

– Помогите нам найти ночлег.

– Такое решается у нас в один миг.

На пороге появился служка, сопроводил гостей в отдельный дом, потом привез два узла с едой и кувшин с питием. Петр заместо еды предложил вечернюю службу отстоять в храме монастыря. Матвей его поддержал. Молящихся в церковь набилось много. Служба шла по чину, и священник, убеленный сединой красивый дядька, вел службу так, что Матвей и его спутники забыли о своих мирских делах. Когда пел хор мужских голосов, по телу бегали мурашки. Служба завершилась, и большая часть прихожан заторопилась на выход. Малая часть осталась и чего-то ждала. В боковую дверь вошел монах. «Калина, Калина» – пронеслось в толпе. Матвей попытался рассмотреть самозванца. Сразу в глаза бросилась безбородость и маленькие глазки, опущенные вниз уголки рта, губы тонкие будто кто-то на лице сделал прорезь.

Его проповедь напоминала бред, в котором смешались церковные ценности и все земные радости. Вошли два монаха и хотели вытащить Калину наружу, но толпа загудела. Блюстители порядка ушли. Матвей кивнул своим спутникам, и они тоже вышли из храма наружу. Подошли к монахам, которые только что хотели выдворить самозванца из храма, и спросили:

– Неужели у настоятеля управы на этого болтуна не достанет?

– Проморгали. Пока чухались, он уже паствой оброс. Теперь монастырский устав не позволяет гнать его.

Вернулись в отведенную для постоя избу, сели трапезничать. Говорить на тему монаха смысла никакого не было. В своем бессилье расписались духовные и мирские власти.

– Сходим завтра на совет к воеводе и поглядим.

На совете у воеводы просидели до полудня. Собрали приказных из Разбойного, Поместного, Пушкарного приказов, был игумен монастыря, бояре. Говорили, спорили, но так ничего не решили. Лука потом подметил, что растерянности среди присутствующих не обнаружилось, царило нежелание что-либо предпринимать. Петр согласился с ним и назвал увиденное – хронической ленью. В конце совета решили собраться еще раз на следующий день.

Матвей велел своим помощникам к вечеру подогнать к берегу у монастыря весельную лодку без гребца, приготовить вервию и большой мешок.

– Попробуем своими силами избавить Кострому от нечисти, – поделился Матвей целью всех приготовлений, – после проповеди подойду к Калине и приглашу его на беседу за воротами монастыря. Коли выйдет, отведу подальше и подам сигнал. Тогда вяжите его и в лодку. На другом берегу учиним ему допрос.

– Коли не поведется на твои уговоры и никуда не пойдет?

– Тогда полезем в келью, спеленаем его и вынесем.

– Шум поднимется, – с один голос сказали Петр и Лука.

– Про келью я конечно пошутил, но коли не получится будем думать по-другому. Пока имеется хитрая придумка.

После проповеди Калину окружила толпа. Так вместе с ней он и вышел наружу. Матвей улучил момент, подошел поближе и наклонил голову за благословением. Когда Калина вложил свою руку в сложенные ладони Матвея, тот по-польски прошептал:

– Калин, жду тебя за воротами у реки.

На удивление монах наклонился и шепотом сказал по-польски:

– Где вас носило? Обещали к празднику, а сейчас и срок весь вышел.

За ворота монастыря монах вышел уже затемно. Матвей выскочил из-за кустов и хотел предложить монаху пойти к воде. Тот уставил свои мелкие глазки и запросил сказать обусловленные слова для опознания друг друга. Матвей таращился на него, не знал, что ответить. Тот продолжал по-польски:

– Ты должен задать мне вопрос, я должен тебе ответить. Спрашивай, чего молчишь?

Вдруг монах развернулся и стал звать на помощь. Петр моментально лишил его сознания ударом кулака по голове. Лука начал вязать монаху руки, ноги, в рот засунули кляп, не сговариваясь, понесли его в лодку.

Отчалили от берега и Матвей побрызгал на монаха водой. Тот пришел в себя и замычал, пытаясь выплюнуть кляп. Лука вынул тряпицу изо рта, но держал ее наготове.

– Ты кто таков и откуда пришел? – спросил Матвей.

– Тебе лучше не знать. Кто хотел узнать, тот уже не живой.

В разговор вмешался Петр:

– Посередине Волги, ох, какая глубина. Привяжем якорь от лодки к ногам и пойдешь рыб кормить. Говори, о чем спрашивают!

Калина молчал, уставил глаза в небо, на его скулах играли желваки.

– Ну, коли так, прощевай, – сказал Петр и привязал мешок с песком, который у лодки служит якорем, к ногам пленника.

Неожиданно для всех монах перегнулся через борт и скрылся под водой. Петр прыгнул за ним, но не достал. Груз быстро потащил того ко дну. Все оторопели. Первым в себя пришел Матвей:

– Конечно не здорово, но мы избавили Кострому от нечисти. Похоже он ждал подельника, но теперь уже не узнаем ничего. Лодку верните к причалу, идем в избу на отдых, а утром двигаем на совещание к воеводе.

Утром в Приказной избе все началось по второму разу. Когда свою гневную речь произносил один из бояр, в избу ворвался служка и с порога закричал:

– Калина исчез!

– Как это исчез? – прозвучали вопросы со всех сторон.

– Утром на службу не вышел, в трапезной не появился, вскрыли келью, а она пустая, все вокруг монастыря осмотрели.