Читать книгу Корзинка старой нянюшки (сборник) - Элинор Фарджон - Страница 3

Сперва я нянчила Бертиного отца, потом он вырос, женился, а я так и осталась в замке до самого рождения Берты-златоножки. И принялась тогда её нянчить. Отец Берты был бароном. Замок стоял на берегу Рейна, вернее, на горе, что высилась над берегом. У подножия, у самой кромки воды, лепилась деревушка. Тамошний люд платил барону дань и жил вполне счастливо под острыми черепичными крышами. На склонах горы они разводили виноград. Барон не очень-то притеснял своих подданных – большая по тем временам редкость среди немецких баронов. Оно и понятно: я ж только одного успела вынянчить и воспитать!

Обыкновенно раз в году – даже в неурожайные годы – деревенские приносили барону по золотой монете. От этой подати он их освободить не мог, поскольку и сам обязан был платить дань королю. Не заплатишь – король, рассердившись, заберёт и замок, и богатства, всё до последней нитки. Деревенские знали, что другого такого барона им не сыскать, и очень поэтому боялись разгневать короля. Король в те края никогда не заглядывал, но молва говорила, что любит он лишь деньги да танцы. Не заплатишь ему дань – так разбушуется, только держись. Совсем как некоторые знакомые мальчики… – Тут Нянюшка бросила хитрый взгляд на Рони и Роли. – На Бертины крестины съехалась вся округа и, разумеется, все главные феи. Барон с женой разослали множество приглашений, а то позабудешь какую-нибудь фею – и с ребёнком стрясётся беда. Позвали даже Лорелею, прекрасную русалку, что сидит на утёсе среди рейнских вод и завлекает людей своим пением на верную смерть. Многие бароновы друзья погибли возле утёса Лорелеи, но барон всё же не отважился её обидеть, не обошёл вниманием в такой торжественный день. Однако появилась русалка уже после пиршества, когда гости, щедро одарив новорождённую, разъехались по домам. Лишь барон, баронесса да я оставались около колыбели. Внезапно двери зала распахнулись – и вплыла Лорелея в волнах золотых волос, точно в рейнских водах. Она и вправду была мокрая, только из реки – с золотых одежд, с белых рук падали капли. Русалка приблизилась к колыбели и, нагнувшись, тронула мокрым пальцем правую ножку младенца.

– Дитя, – сказала она, – люди прозовут тебя Бертой-златоножкой. Ты получишь от Лорелеи золотую правую ножку, едва научишься ходить.

И она выплыла из зала, оставив на полу мокрый след. Никто из нас не понял, что это за подарок такой. Судили мы, рядили – вдруг слышим мерзкий смешок, и через порог прыгает Чулочный бесёнок. Всем известно, что это за злобное и противное создание. Среди колдовского племени он птица невеликая, вот барон и забыл пригласить его на крестины. Бесёнок, конечно, мог обидеться, но сильно навредить ребёнку – не в его власти. Всё же мы испуганно замерли, когда он подскочил к колыбели и ткнул пальцем в Бертину левую ножку.

– Детка, – проквакал он, – у тебя на левом чулке всегда будет ды-ы-ырка!!! Мой пода-а-арочек!

Проквакал и исчез, мы даже глазом моргнуть не успели.

– Неприятный подарок, но бывают куда хуже, – сказал барон.

А я, понятное дело, загоревала – от таких мелочей, как дырка в чулке, иной раз плакать хочется. Баронесса вздохнула:

– Мне кажется, что дар Лорелеи намного, намного хуже! Если у девочки золотая нога, как её замуж выдавать? Кто возьмет в жёны девушку с таким… подарком?

– А мы её ножку никому не покажем, – утешил жену барон. – Никто и не догадается. Нянюшка, позаботьтесь, пожалуйста, чтоб эти ножки всегда были в чулках. К счастью, гости уже разошлись, и мы сохраним подарок Лорелеи в секрете. До самой Бертиной свадьбы!

Пока Берта была мала, я всякий день, улучив минуту, вязала ей чулки: хотела заготовить впрок. Ведь, едва Бертушка научится ходить, у неё появится золотая ножка! И как только девочка сделала первые, робкие шажки, протопала от меня к своей матушке, я тут же натянула ей чулки, чтоб закрыть и ступню, и лодыжки. Заметь кто из прислуги золотую ножку, слух вмиг разнесётся по стране! Ей, бедняжке, и носков больше не надевали – носки ведь частенько сползают, это даже Мери-Матильда знает.

Бертушке и спать приходилось в чулках. Переодевала я их ночью, в темноте, так что даже мне не доводилось видеть её правую ножку. Зато левую видели все – верней, не целиком, а только пятку. Едва я натягивала девчушке чулок, на пятке тут же, как по волшебству, появлялась дырка. Без толку было ругать Берту, ведь дырка появлялась сразу, без всякой на то причины. Глядь, а она уж тут как тут. Сперва я пыталась сменить рваный чулок, но эдак ведь не напасёшься!

Промаялись мы год, и наконец я заявила барону и его жене:

– Дорогие мои, пустые это хлопоты. Всех дырок бесовских не залатаешь, так что придётся нашей Бертушке носить закрытые башмаки.

Так она, горемычная, и делала. Тяжко с утра до вечера ходить в башмаках, да что поделаешь? Берта носила башмаки вплоть до восемнадцати лет. Выросла она пригожей, как и положено дочерям рейнских баронов. И все её очень любили: и родители, и босоногий мальчишка-лодочник, с которым она частенько играла в детстве. Стали и женихи наезжать. Только ни один не пришёлся Берте по сердцу.

Тот год выдался неурожайный: виноградные лозы увядали, гроздья гнили. Деревенские жители обнищали, точно церковные мыши. Оставшись без урожая, они со слезами пришли к воротам замка и попросили барона их выслушать.

– Господин, – произнёс главный виноградарь, – сердца наши разбиты, карманы пусты. В этом году мы не сможем уплатить тебе подать.

– Тогда погибнут все – и я и вы. Неурожай ударил и по моему карману. Если я не выплачу дань королю, гнев его будет страшен.

– Господин! – воскликнули крестьяне. – Дети плачут от голода, в домишках хоть шаром покати. Мы заплатили бы с радостью, да нечем и взять неоткуда.

Барон очень рассердился. Надо сказать, что был он добр, но не горазд слушать разумные доводы. И хотел уже наказать крестьян, позабыв о своей доброте, как вдруг Берта, сидевшая у его ног, подняла глаза и промолвила:

– Батюшка, они же ни в чём не виноваты. Давайте надеяться на лучшее: вдруг небеса смягчат сердце короля или ниспошлют нам денег, чтобы выплатить дань.

Берта улыбалась светло и нежно, и барон, одумавшись, сказал просителям:

– Что ж… Не знаю, какие нам уготованы беды, но мы встретим их вместе.

И крестьяне возвратились в деревню, благословляя милую баронову дочку.

Но небеса не смягчили сердце короля. Во главе целого войска, чёрный от гнева, налетел он на замок требовать дань. Барон показал ему порченые лозы:

– Взгляните, ваше величество. Перед вами моё былое богатство. Теперь я разорён. Лишь золотые гроздья позволяли мне отсылать вам золото.

– И слушать ничего не желаю! – закричал король. – Мне нужны деньги! Не заплатишь – отберу замок, деревню, всё до последней нитки!

И тут в зал вошла Берта. Мы с матерью нарядили её в белое шёлковое платье, а золотые косы уложили короной. Очень мы надеялись, что Бертина красота покорит сердце короля и отведёт от дома напасти. Король и вправду оторопел. Потрясённый, он спросил у барона:

– Кто эта девушка?

– Моя дочь, ваше величество.

– В таком случае, барон, я беру её в жёны, ты даёшь за ней приданое, а я прощаю долг.

Барон с баронессой обрадовались несказанно. А бедняжка Берта побледнела как полотно и опустила глаза: не выдержала взгляда короля, который восхищённо оглядывал её всю, с головы до ног. Вот взгляд его и в самом деле скользнул к ногам, и король нахмурился:

– Почему на ней башмаки?

Барон поспешно, но с запинкой ответил:

– Она гуляла… сейчас только с прогулки.

– Надень туфельки, – обратился король к Берте. – Хочу посмотреть, как танцует моя невеста.

– Ваше величество, у меня нет туфель, – вымолвила Берта.

А у неё и впрямь их никогда не было, с самого раннего детства.

– Тогда танцуй в чулках, – велел король.

Спорить с королями бесполезно. Пришлось Берте разуться и – о ужас! – на левой пятке красовалась огромная дырища! Король очень удивился и потребовал, чтобы Берта переодела чулок. Да что толку? Вернулась она с дырой ничуть не меньше первой. И в третий раз попытала счастья, да только розовая пятка сверкала по-прежнему. Берта опустила голову низко-низко и стыдливо зарделась.

Восхищение короля улетучилось. Он презрительно сказал барону:

– Дочь твоя, может, и хороша, да только неряха. Неряхе королевой не быть. Прощай и помни: не выплатишь дань до завтра – выгоню из замка прочь!

И ускакал.

Весь свой гнев барон обрушил на Берту:

– Это ты разорила меня, ты – со своим треклятым даром!!! Ты мне больше не дочь! Неряха мне не дочь! Убирайся из замка вон! Навеки! Убирайся босая, пускай лучше увидят твою золотую ногу, чем дырки на чулках!

Он сам стянул с неё чулки, и – вы не поверите! – правая нога оказалась такой же белой, как и левая. Представляете, как мы удивились! Что же тогда подарила Берте Лорелея? Нога-то не золотая! Но барону было не до ноги. Задыхаясь от гнева, он схватил дочь на руки и потащил её в деревню с криком:

– Эй, народ! Полюбуйтесь! Из-за неё, из-за моей дочери, я стал нищим, беднее вас. Кто возьмет в жёны дочку нищего? Кому дочку нищего?

Потрясённые люди обступили их, и тут босоногий лодочник, товарищ Бертиных детских забав, шагнул вперёд и робко произнёс:

– Я возьму Берту в жёны, ваша светлость, если она не против.

Девушка согласно кивнула златокудрой головкой. Барон, хрипло рассмеявшись, передал её юноше с рук на руки и ушёл. Кликнули священника, зазвонили свадебные колокола. Жених поставил невесту на землю – впервые в жизни её голая ножка коснулась земли, – и они пошли венчаться. Но удивительное дело! Куда бы ни ступала Берта правой ногой, на земле оставалась блестящая золотая монета. Весь путь в церковь и обратно оказался устлан золотом. Люди шли следом и кричали:

– Смотрите! Глядите! У Берты золотая ножка! Берта-златоножка!

Деревня веселилась целый день, скрипач и дудочник играли свадебные песни, народ танцевал, а в самой гуще толпы отплясывали босоногие жених и невеста. Под ногами Берты тут же вырастали золотые горки. К полуночи золота стало так много, что крестьяне принялись сметать его вениками и метлами. А наутро отнесли мешок с золотом барону:

– Возьмите подать, ваша светлость. Деревня спасена.

Барон обрадовался, точно ребёнок. Спешно отправил посыльных с золотом к королю, а потом спросил у крестьян, как же удалось им достать столько денег. Узнав, что спас их волшебный дар его дочери, барон бросился в деревню и простил Берту.

– Пойдём, дорогая, обратно в замок, – позвал он.

Но Берта, засмеявшись, помотала головой:

– Не могу, батюшка. Ведь я теперь замужем и должна жить с мужем. А чулок я никогда носить не буду: ведь только босая нога оставляет золотые монеты. Зато ни тебе, ни крестьянам не грозит теперь нищета.

Отец обнял её на прощание и ушёл домой.

– До конца дней своих Берта, а с нею и муж, и дети ходили только босиком. Так что штопать чулки ей не довелось, – с завистливым вздохом прибавила Нянюшка.