Читать книгу Корзинка старой нянюшки (сборник) - Элинор Фарджон - Страница 4

Рони набедокурил. Он прекрасно знал, что наказан не зря, и лёг в постель зарёванный, а его братья-сёстры этого особо и не заметили – пили молоко и жевали печенье как ни в чём не бывало. А может, они просто виду не показали? Ведь им тоже случалось шкодить, их тоже наказывали, и они знали по опыту: надо дать человеку время позлиться, погрустить да и успокоиться. Нянюшка сидела у камина и молча, без всякой сказки, штопала очередную дырку, но к Рониным рыданиям прислушивалась. Сперва мальчик плакал сердито, на весь свет гневался, и Нянюшка пробормотала себе под нос:

– Не те это слёзы, ничего они не смоют.

Затем сердитые всхлипы превратились в виноватые, и Нянюшка обрадовалась:

– Теперь уж вся дурь уйдёт, дочиста.

Чуть позже всхлипы стали понемногу стихать, а потом Нянюшка услышала, как Рони босиком шлёпает к кровати Роли. Ага, одумался, поняла Нянюшка. Ведь чем Рони провинился? Своего брата-близнеца обидел. А теперь, видно, извиняться пошёл.

Тут Нянюшка оглянулась и сказала:

– Вот и славно! Ну что, не тесно вам будет? Молоко не прольёте? Чур, локтями не пихаться, ногами не лягаться и крошек в кровати не оставлять.

Она перенесла Ронино молоко и печенье с его тумбочки. Близнецы устроились поудобнее и принялись за ужин, а Нянюшка бережно протёрла заплаканное лицо Рони влажной губкой.

– Да-а-а, – приговаривала она. – Столько слёз со щёчек я стирала только у индийского принца возле пруда с лотосами.

– Когда это было, Нянюшка? – поинтересовался Роли, а Рони оживился и спросил:

– У него было слёз как у меня или больше?

– Больше, мой мальчик, намного больше. Слёзы – они всем полезны, но тебе и немного слёз хватит, а принцу они были ох как надобны. Так, погодите, когда же я его нянчила? Дайте подумать! Точно до того, как я отправилась в Анды нянчить будущего правителя инков… И точно после того, как нянчила египетского Сфинкса. Или наоборот? Господи, да кто же их всех упомнит? Короче, было это давным-давно…

Капризнее ребёнка, чем этот самый индийский принц, я сроду не нянчила. Он плакал по любому поводу и вовсе без повода, а иногда у него бывали настоящие припадки: орал, ногами сучил, кулаками стучал. Ужас! Даже его мама, прекрасная королева Рани, ничего не могла с ним поделать. А ведь она в нём души не чаяла, да и он её любил и огорчать не хотел. Между припадками-то он был неплохой мальчик, даже, можно сказать, хороший. И вот однажды, в тихую минуту, он спросил у матери:

– Почему я всё время плачу?

– Не знаю, – ответила она. – Может, твоё сердце не выдерживает и начинает слезами обливаться от твоего гневливого норова?

– Сердце? – воскликнул принц. – Тогда пусть у меня вовсе не будет сердца!

– Вот ещё выдумал! – ужаснулась королева. – Как же без сердца? Пусть у тебя лучше норова не будет, чем сердца!

– Я лучше знаю! – заносчиво сказал принц. – Мне мой норов нравится, а сердце – нет!

Он тут же призвал в покои чародея и велел, чтобы тот вынул у него из груди сердце. Его мать, бедная Рани, сказала чародею:

– Не смей этого делать, я запрещаю!

У принца тут же начался припадок гнева, и он велел чародею:

– Раз так, преврати мою мать в белую слониху!

Принц в тех краях был главнее королевы, и чародей не посмел ослушаться. Он превратил Рани в белую слониху и тут же вынул у принца сердце, так что тот даже не успел раскаяться в том, что отдал такие страшные приказы. Печальная белая слониха покинула дворец и направилась в джунгли, и принц равнодушно позволил ей уйти. Его сердце не дрогнуло, потому что сердца в его груди уже не было.

А потом принц сказал чародею:

– Ты должен беречь моё сердце. Если с ним что-то случится, я тут же умру. Поэтому храни его в каком-нибудь надёжном месте, куда ни мне, ни кому другому не добраться.

Трижды поклонившись принцу, чародей унёс его сердце прочь, к пруду в чаще джунглей, и положил сердце в цветок лотоса. Этот голубой цветок рос на самой середине пруда. Затем он наложил заклятие на воду этого пруда: отныне любой, кто дотронется хоть до капли здешней воды, обречён на смерть. Сердце индийского принца было тут в полной безопасности. Единственным существом, которое знало о заклятии Лотосового пруда, оказалась белая слониха. Она нарочно пошла вслед за чародеем, чтобы выяснить, что он сделает с сердцем её сына. С тех пор каждое утро и каждый вечер приходила она к пруду с лесным цветком, до краёв полным росы, и, осторожно вытянув хобот над водой, выливала росу на сердце сына, чтобы оно не засохло и не очерствело вконец.

Так прошёл год. Норов у принца стал намного хуже и гневливей. Да и немудрено: сердца-то у него не было и плакать он вовсе перестал. Только кричал и топал ногами, ежели что-то было ему не по нраву или он не мог получить что требовал. В итоге он, конечно, получал всё и тут же начинал требовать большего.

Как-то раз он объявил, что отправляется в джунгли – охотиться на тигров. Составилась большая кавалькада: принц ехал на одном слоне, я – на другом, а остальная свита – кто верхом на лошадях, а кто и пешком. Только в тот день все тигры в джунглях куда-то подевались. Мы двигались вперёд и вперёд и к вечеру добрались до Лотосового пруда. Принц тут раньше никогда не бывал. Увидев посреди пруда огромный голубой лотос на длинном стебле, он позабыл про тигров и воскликнул:

– Какой чудный лотос! Я хочу его сорвать!

Он спрыгнул со своего слона и бросился к воде.

Как раз в этот миг к пруду подходила белая слониха с полным росы цветком. Она одна знала, что вода в пруду отравлена и что её сын умрёт, если дотронется до этой воды. Слониха отбросила цветок с росой, простёрла над водой хобот, сорвала голубой лотос и положила его к ногам принца, не замочив лепестки даже каплей отравленной воды. Увы! Лотос-то она не замочила, а кончик её хобота, срывая лотос, до страшной воды всё-таки дотронулся. Слониха упала и умерла, едва успев отдать сыну лотос.

Принц поднял лотос и увидел в нём своё сердце – живое, нежное, точно у младенца. Он перевёл взгляд на белую слониху. И вспомнил, что это его мать. И принц заплакал – впервые за долгий год, что прожил без сердца. Он плакал, плакал и плакал, и слёз его было не сосчитать. Они катились по его щекам и капали на бездыханное тело матери. Внезапно грубая, в трещинах, слоновья кожа начала скукоживаться, словно сухие осенние листья от капель дождя. Принц плакал целый час, и на исходе этого часа никакой слонихи уже не осталось, а Рани, наша прекрасная королева, вернулась к жизни – целая и невредимая. И весь следующий час они с принцем обнимались и целовались.

Потом принц призвал своего чародея и приказал:

– Вставь моё сердце обратно, а норов забери и спрячь куда подальше.

Чародей вернул ему сердце, а дурной гневливый норов бросил в пруд, на самое дно, так чтобы никому не достать.

А уж после этого я слезла со своего слона и стёрла у принца со щёк все следы от пролитых слёз. Долго тёрла – не меньше, чем рассказывала вам эту сказку.