Читать книгу Жизнь и подвиги Роланда Отважного - Эпосы легенды и сказания - Страница 6

Воистину великолепен был дворец императора в Ахене. И там по случаю праздника Пятидесятницы Карл Великий собрал всех своих придворных. Много славных рыцарей прибыло во дворец. Среди них знатные вассалы Карла король Дидье и король Бруно, короли Салемон и Гейфер, короли Друн и Гарнье. Были также и служители церкви: сам папа римский Милон, знаменитый архиепископ Турпин и аббат Фромер.

Карл сидел на высоком резном троне. По правую руку от императора стоял его верный советник герцог Нэм. Не было во всем мире человека мудрее герцога. Он никогда не использовал свое знание во зло, не пытался навредить честному делу, не стремился очернить имя хорошего человека при дворе, наоборот, когда разговаривал с Карлом, хвалил достойных людей, и тот приближал их к себе. Никто не посмел бы сказать, что можно подкупить герцога. Непримиримый к врагам престола, он, словно ястреб, налетал на них. Да, это был великий человек того золотого времени, когда Франция управлялась по закону.

– Мой господин, – сказал Нэм, – пусть возрадуется ваше сердце! Всем известно ваше могущество, и тот, кто поднимет руку на вашу империю, тут же падет к вашим ногам. Ваши богатства несметны. Но стоит ли гордиться всем этим, когда вокруг вас много преданных, но бедных людей. Не отталкивайте их, не скупитесь, одарите их золотом, дайте им хороших коней, красивую одежду, крепкие доспехи, и они будут верны вам до смерти. Пусть со всех семи земель рыцари приходят к вам за поддержкой. Путь их жены возрадуются от ваших благодеяний. И если эти рыцари увидят, что вы собираетесь воевать, они не задумываясь последуют за вами.

Император, услышав эту речь, ответил:

– Славный герцог Нэм, да благословит тебя Бог. Сколько раз твой совет помогал мне в битвах, где удары наносятся острой сталью, но и в мирной жизни твои слова бесценны. Без сомнения, я прислушаюсь к тебе.

Герцог Нэм обрадовался так, что его сердце забилось вдвое быстрее.

– Послушайте, – воскликнул он, обращаясь к рыцарям, – я говорю вам, что никто из вас не уйдет из дворца обиженным. Милость императора безгранична, и при его дворе даже сыновья самых бедных вассалов могут стать герцогами или графами.

Следующим заговорил архиепископ Турпин. Он был удивительным человеком – не только служителем Бога, но и неустрашимым воином. Ни один герцог во Франции, как бы он ни старался, не смог бы привести ко двору императора столь великое войско в случае беды. Архиепископа уважали и любили как бедные, так и богатые рыцари. Турпин обратился не к Карлу, а к папе римскому Милону:

– Отче, наш долг – поддерживать всех храбрых рыцарей, ибо когда мы, священники, садимся вечером за трапезу или в неистовом служении Богу на рассвете поем заутреню, они сражаются за наши земли ценой своей жизни. Нас здесь трое: вы, аббат Фромер и я. Так давайте поделимся нашими богатствами с воинами.

Как было с ним не согласиться!

Еще до начала пира император стал раздавать подданным тонкие шелковые ткани из Александрии, белые меха, стальные прочные доспехи, золотые кубки, изящные украшения, золотые и серебряные монеты. Молодые рыцари получили в дар перепелятников в клетках, а опытные воины и люди знатного сословия – горных соколов. Триста боевых коней было в тот день подарено рыцарям. И ответ подданных последовал незамедлительно: семь тысяч воинов поклялись верой и правдой служить императору Карлу.

– Услышьте меня, милорды, – сказал Нэм. – Корона императора крепко держится на голове великого Карла. Он первый после Бога властвует над всеми людьми. Тот, кто бросает вызов нашему императору, бросает вызов сразу всем христианам: лангобардам и германцам, французам и бретонцам, всей Аквитании и Апулии, всему Римскому государству. Ни один человек, каким бы смелым он ни был, не стал бы искушать судьбу таким образом.

После этих слов два знатных рыцаря подошли к императору и преклонили колени в покорности.

– Великий император, все воины, что сейчас отдыхают на ваших шелковых подушках, говорят, что нет такой земли под небом, которую, если бы вы этого пожелали, они не могли бы подчинить вашей воле. Однако в соседней Италии сарацины разбили свой лагерь и угрожают бедой всему христианскому миру.

– Я думаю, – ответил Карл, – что это мы скоро исправим. Мы поможем им стать христианами и подданными нашей империи. Давайте же пировать, а все дела будем решать после праздника.

Столы в зале для пиршеств уже были застелены скатертями, принесены ножи, солонки и блюда, описанием которых я вас, друзья, утомлять не стану, ибо оно может вызвать чувство голода, и нам снова придется садиться за стол, а переедание, как вы знаете, не очень полезно для здоровья. Несколько сотен человек в шубах и горностаевых плащах заполнили огромный зал.

Не успели гости приняться за трапезу, как во двор въехал незнакомый рыцарь и спешился с большого рыжего коня, поразившего всех своей красотой. Рыцарь выглядел худым и измученным от усталости, словно он проделал путь с другого конца света. У него были светлые волосы, заплетенные в тонкую косу, и нежная, как у девушки, кожа. Правда, ветер и солнце оставили на его лице свои следы. Крепкое телосложение, благородная выправка – все говорило о том, что этот незнакомец знатного происхождения, а одежда – шелковая мантия золотого цвета – и форма доспехов выдавала в нем язычника.

Он вошел в зал, приблизился к императору и громким голосом, чтобы все могли слышать, объявил:

– Да пребудут со мной Магомет, Тервагант и Аполлон. Пусть они даруют силу нашему владыке эмиру Аголанту и его сыну, непобедимому Омону, пусть они даруют силу королю Горхану Радостному и благородному королю Триамоду. А также всем нашим воинам! И пусть они посрамят тебя, король Карл Высокомерный! Слишком долго ты мешался у нас под ногами, и теперь мой господин Аголант обратил на тебя свой гнев. За твою великую гордость, Карл, сын Пипина, ты будешь изгнан с этих земель!

Карл в ответ улыбнулся.

– Брат мой, – сказал император, – умерь свой пыл.

– О тот, кто мнит себя императором, слушай же внимательно! – продолжил посланник. – На земле есть три империи, позволь мне их назвать. Это Азия, Европа и Африка! Африкой, лучшей из них, управляет мой господин, а недавно наши мудрецы узнали из книги судеб, что остальные два царства должны также служить ему. Если ты сам добровольно не придешь на поклон к эмиру, горе тебе. Скоро его армия доберется и сюда. Я не скрою от тебя своего имени, меня зовут Балан, я служу великому Аголанту и выполняю его указы. И мне не пристало терять время на праздные разговоры. Если понадобится, я докажу это в поединке с любым из твоих рыцарей. Твой ответ, каков бы он ни был, я доставлю своему господину. Но лучше ему не возражать, ибо твоя судьба предрешена. У тебя нет людей, способных победить наше войско. И куда бы ты ни спрятался, мы найдем тебя. Тебе не укрыться ни на земле, ни на море. Ты не способен вырастить крылья, чтобы улететь от нас! Возьми же это письмо и прочти его. Если мой пересказ был неверен, можешь наказать меня столь же сурово и ужасно, как вора, пойманного на месте преступления!

Балан протянул письмо, и Карл передел его аббату Фромеру, чтобы тот зачитал его. Фромер пробежал глазами строки, но не успел произнести даже слова, как слезы начали душить аббата. Лишь тяжелые вздохи вырывались из его груди. Руки Фромера обмякли, и он чуть не уронил послание. Турпин подхватил свиток, встал так, чтобы его видели все рыцари и громким голосом изрек:

– Король Аголант говорит, что из трех частей земли он управляет самой крупной. Он прибыл из Африки в Калабрию, дабы присоединить к своим владениям Европу. И всякий, кто вздумает сопротивляться, найдет свою смерть. Не будет пощады никому: ни женщинам, ни детям.

– Слава Магому, Терваганту и Аполлону! – воскликнул Балан. – Я прекрасно знаю, чем более всего недоволен эмир. Вашей верой в Бога и в Иисуса, Его Сына. Если ты, Карл, не подчинишься и не признаешь нашу веру, твоя жизнь не будет стоить и медной монеты. Твои дни прошли.

– Балан, конечно, умеет биться словами, но это ему даром не сойдет! – сказал кто-то из придворных, а остальные одобрительно зашумели.

– Далее, – продолжил Турпин, – король Аголант говорит, что если понадобится, легко убьет вас своими собственными руками. Что он покорит весь христианский мир и коронует своего сына Омона в Риме! С ним вместе шестьсот тысяч крепких и смелых воинов. Что же касается вас, бывшего повелителя этих людей, ваша шея будет лежать под острым клинком эмира. Если же он решит помиловать вашу жизнь, то позаботится о том, чтобы ваши боевые дни остались в прошлом: вы будете прислуживать за столом великого Аголанта. На этом письмо заканчивается.

– Так что мне сказать эмиру? – спросил Балан. – Учти, день, когда ты сможешь биться с ним, никогда не наступит. Разве может дикая утка надеяться сразиться с ястребом? Сто тысяч человек составляют наши передовые ряды. И я буду в самом первом из них.

Император вскипел от ярости, услышав такую речь. Он замахнулся, чтобы ударить Балана, но мудрый Нэм остановил его:

– Мой господин, клянусь Богом, сотворившим нас, не делайте этого. Ударить посланника грех, сколько бы ненависти ни несли его слова. Это большая ошибка.

– Но злодей лжет! – возразил император.

Однако ему удалось смирить свой гнев, и он обратился к Балану:

– Скажи своему господину, что пока Бог защищает мои силы и направляет мои мысли, я не поклонюсь ни одному земному правителю.

Карл закончил прием и пошел умываться. День выдался теплым и ясным, и Балан ждал, чтобы император отпустил его в обратный путь, однако первым к посланнику подошел герцог Нэм.

– Балан, не спеши. Никто из тех, кто приходит к Карлу, не уезжает в тот же день. Это крайне нелюбезно. И я прошу тебя остаться и присоединиться к нашему пиру. А я пока прикажу вывести триста наших коней, ты выберешь двух лучших, и они станут твоими.

Балан пристально посмотрел на Нэма.

– Я не верю тебе, христианин. Напрасно ты придумываешь всякие уловки, чтобы задержать меня. Я приехал сюда не для того, чтобы покупать или получать дары. Я принес письмо Карлу, чтобы он его прочитал и передал ответ эмиру.

– Дорогой посланник, – ответил Нэм, – не каждое желание достигается быстро. А пока позволь пригласить тебя на обед.

По его указу Балану принесли горностаевую мантию и шелковую рубаху с восточным орнаментом. Нэм усадил гостя рядом с императором, чтобы тот мог задавать ему вопросы во время еды. Наконец, праздник начался. Сами короли прислуживали Карлу: венгерский король Бруно с удовольствием подавал вино, тарелки подносил отважный Друн Пуатвин, а чашу с водой для омывания пальцев – король Салемон.

Балан сидел опустив взгляд, но при этом внимательно следил за тем, что происходит вокруг. Множество рыцарей в горностаевых мантиях, шелковых туниках, в золотых и пурпурных куртках находились за столами. Он увидел в руках собравшихся кубки из серебра и золота, что достались Карлу от императора Константина, царство которого великий сын Пипина некогда покорил. Блеск кинжалов, драгоценных камней, золота и серебра ослеплял гостя, так что теперь Балан был готов поклясться своими богами, что все остальные короли по сравнению с Карлом нищие. «Как же так? – подумал он. – Мы посылали к Карлу лазутчика Сорбина, и тот ничего не сказал о его богатстве и могуществе. Может, зря Сорбин подстрекал Аголанта к захвату этих земель? Если бы у Карла не было никого, кроме этих воинов, он и то дал бы серьезный отпор любому врагу. И он крепок в своей вере, что преумножает его силу».

Император спросил Балана:

– Посланник, брат мой, скажи, насколько обоснованы твои злые слова? Действительно ли Аголант стремится уничтожить весь святой христианский мир?

– Да, господин, ненависть к Христу переполняет его! Летом он планирует захватить Апулию и Сицилию. А зимой он будет в Риме.

– Хорошо, скажи тогда своему повелителю, что он слишком торопится со своими победами. Еще в Апулии он встретит то, что ему совсем не понравится!

– Господин, послушайте меня, – на этот раз в голосе Балана не было ненависти, – наш эмир прибыл со всеми своими войсками. Император Александр в свое время завоевал весь мир, и Аголант, являясь его потомком, считает, что все земли принадлежат ему по праву.

– Мне хотелось бы знать твое личное мнение, – продолжил Карл. – Благороден ли Аголант? Честен ли он? Жесток он или добр?

– Я не буду скрывать правду. Его густая борода побелела с годами, но я не знаю более благородного правителя. Он радуется жизни и никого не ненавидит, кроме вас! И все это из-за вашей веры. Хотите, мы сделаем так? Я завтра куплю оружие и сражусь с лучшим вашим воином. Пусть это будет пешее сражение, чтобы исход поединка не зависел от того, какие у нас кони. Если я выиграю, то вы отправитесь со мной в Калабрию, где присягнете на верность Аголанту и нашим богам. Уверен, что если вы станете вассалом, он оставит вам эти земли. Я смогу убедить его.

– Нет, друг мой, – ответил Карл, – мы сделаем по-другому. Ты вернешься к Аголанту и передашь ему, чтобы он никогда не рассчитывал на мое подчинение.

Ночь Балан провел в комнате Нэма, и оба рыцаря до утра не сомкнули глаз, беседуя о религии.

– Каким простаком надо быть, – говорил Балан, – чтобы любить Бога столь слабого, что его казнили на кресте. Как можно верить в первочеловека Адама, жившего так давно, что вся его жизнь может быть простой выдумкой.

Нэм пытался переубедить его, рассказывал об Адаме и Еве, о Ное, об Иоанне Крестителе и царе Ироде, о Христе и о чуде Воскресения. Гость слушал не только ушами, но и сердцем.

Когда же наступил рассвет, Балан отправился в обратный путь. На выезде из города он оглянулся и тяжело вздохнул: ему понравился и Нэм, и учтивые французские рыцари, он чувствовал правоту герцога, но вернуться и принять веру врага не мог. Он не мог предать Аголанта ради новой веры, он должен был с честью выполнить то, что ему поручено.

Балан торопился. Миновав Апулию и наконец оказавшись в Калабрии, он сразу же отправился к эмиру. Аголант сидел в окружении подданных под величественной сосной. Балан простерся перед ним.

– Ты говорил с Карлом? – спросил Аголант.

– Да, мой господин, клянусь Магометом, Тервагантом и Аполлоном! Я говорил и видел многое. Я был в Ахене на его празднике. Двор Карла великолепен, а сам король храбр и силен. Корона крепко держится на его голове. Да и французские рыцари лучше других: они словно золото и серебро по сравнению с медью. Карл и его бароны через меня передают вам, что через четыре месяца он будет здесь, чтобы сразиться. И судя по тому, что я видел, битва будет непростой.

На это король Триамод ответил с гневом:

– Проклятие посланнику, который не имеет иных известий, кроме дурных! Если Карл, да проклянет Магом его высокомерие, дал тебе золото и серебро, постарайся не хвалить врага столь открыто! Говори дальше.

– Проклятие тому, кто остановит меня, – ответил Балан. – Карл обладает воистину железной выдержкой. Все злые и язвительные насмешки, которые я бросал ему в лицо, не смогли его разгневать или смутить. Он велел мне выбрать лучшего из всех его жеребцов, а их больше сотни, и самый медленный быстрее всех, что я видел когда-либо. Врать не в моей привычке, я восхищен им. Но я вернулся для того, чтобы мое знание могло помочь нам в нашем противостоянии. Нам предстоит биться с очень сильным противником, и я всегда наношу первый удар, ведь это родовое право моей семьи. Я никогда не бросал своих воинов.

Король Мойсант, владелец Олифанта, рога, который потом достанется Роланду, вскочил с места и закричал:

– Скажи нам правду – всю правду, ничего кроме нее! Ведь король Карл сообщил о своем желании сразиться, дабы мы поверили ему и отступили. А когда дойдет до дела, он повернет вспять и сбежит.

Балан рассмеялся.

– Нет сомнений, что он придет. Думаю, он уже собирает войско и рассылает по своим землям гонцов. У него немного людей, но каждый из них – храбрец. И если он встретит тебя, он сразится с тобой. И тебе не поздоровится, если это случится. Мой господин, – обратился Балан к Аголанту, – я так спешил, что три дня ничего не ел, позвольте мне хотя бы ненадолго удалиться, чтобы привести себя в порядок и перекусить.

Когда Балан ушел, все окружение Аголанта – короли Мойсант и Данеб, король Гектор, седовласый старый король Ланпал и король Триамод – принялось говорить в один голос: «Очевидно, французы заплатили Балану, чтобы он бросил нас. За это его следует утопить или повесить».

Тем временем Балан вернулся в свой лагерь, где его с радостью встретили товарищи. Балан быстро пообедал и облачился в одежду, подобающую его рангу: облегающие штаны, шелковую тунику, шитую золотой нитью, и шелковую мантию с отделкой из горностая. Затем снова отправился туда, где сидел Аголант.

Король Аголант встретил его такими словами:

– Балан, я заботился о тебе и учил тебя с детства. Я сделал тебя рыцарем, и от меня за свою доблесть в боях ты получил корону. А теперь ты, неблагодарный, увидевшись с Карлом, который силой удерживает то, что принадлежит мне по рождению, говорил с ним как с другом! Мои подданные осуждают тебя и считают, что ты должен умереть!

Балан, услышав такие слова, воскликнул:

– О мой господин, как они могут обвинять меня, того, кто всегда служил вам верой и правдой?! Недавно я вернулся с Востока, где провел для вас четыре поединка и каждый из них выиграл. Кто здесь приговаривает меня к смерти? Я готов сразиться с каждым из них. Я не взял от Карла ничего из того, что он предлагал, даже медной монеты!

Но короли продолжили осуждать его. Король Салатиэль обвинил Балана в том, что он сеет страх, превознося силу и могущество Карла. А король Триада заявил, что если Аголант предоставит ему свои войска, то он легко завоюет и Калабрию, и Апулию, и Ломбардию, и даже далекую Францию.

– Я привезу вам голову Карла, – под конец свой пламенной речи сказал Триамод, – а в Риме мы воздвигнем статуи богов нашей собственной веры! Балан же должен получить по заслугам!

Тогда Балан сказал Аголанту:

– Я говорю правду и только правду! Я видел французских рыцарей, и если они не такие, как я сказал, предайте меня казни. Но не доверяйте Триамоду, он первым в страхе отвернется от вас. Я прекрасно знаю, почему он ненавидит меня: ведь однажды я бросил его перед вами в цепях. Он никогда не изменится – как говорят люди, «леопард не меняет своих пятен».

Тут вмешался сын Аголанта Омон.

– Триамод, клянусь Магометом, то ли я слышу? Ты желаешь корону Франции, которую отец пообещал мне? Я буду ее королем, кто бы что ни сказал. И еще ты говоришь, что Балан должен умереть. Я не знаю рыцаря, более храброго и добродетельного. И я не буду стоять в стороне, если вы решите казнить Балана!

Они еще долго говорили речи в осуждение и оправдание Балана, но не стану вас ими утомлять, а перенесу повествование снова во дворец Карла.

Как только Балан покинул двор великого Карла, тот объявил об окончании праздника.

– Время поединков и шуток прошло, – сказал он. – Отправляйтесь в свои земли и готовьте армии к войне.

Папа Милон благословил всех собравшихся.

– Храбрые христианские рыцари, – сказал он, – вам несказанно повезло в том, что еще при жизни вы сможете защитить нашу веру. Ваши грехи, коих вы накопили немало, будут отпущены, а ваши души благословлены. Бог придаст вам сил и спасет вас.

Карл написал письма всем королям империи и отправил гонцов. Через несколько дней он получил ответы.

Кахоэр, король Англии, которому Карл помог справиться с датчанами, с радостью предложил свою помощь. Десять тысяч рыцарей он собрал в своем королевстве. Они были готовы сесть на корабли в Дувре и прибыть в Париж, откуда направиться на битву с неверными.

Затем пришли ответы от остальных королей. И Гондельбюф из Фризии, и мадьярский король Бруно, и добрый Давид из Корнуолла, и король Ансеис из Кельна, и король Друн собрали по десять тысяч лучших воинов. Все они прибудут в Париж, чтобы присоединиться к армии императора.

Карл также написал письмо королю Дидье в Павию, через земли которого должна пройти армия, и тот ответил императору, что будет кормить всю армию Карла – рыцари не заплатят ни за одно яблоко, ни за одни кусок хлеба.

Однако в империи Карла был один человек, способный предоставить не десять тысяч воинов, а гораздо больше. Никто не мог сравниться по богатству и могуществу с Жираром д’Эфратом, владыкой Бургундского государства, Оверни, Гаскони, Косенса и Жеводана. Он слыл высокомерным и злым человеком. Кроме того, не желал признавать власть императора. Карл обратился к архиепископу Турпину.

– Святой отец, – сказал он, – все готовы помочь мне в битве с язычниками. Как я и предполагал, наша армия увеличивается с каждым днем. Но есть тот, кто никогда не платил мне феодальной ренты. Это Жирар д’Эфрат, его помощь нам сейчас очень бы пригодилась. Я не буду ничего от него требовать и наказывать его за наглость, если он поможет в битве с сарацинскими разбойниками. Друг мой Турпин, отправься к нему с моим посланием.

– Я с радостью выполню твое поручение, – ответил Турпин, – тем более что он мой родственник. Но я знаю его дикость и своенравие. Он может ответить мне ударом ножа, а не словами. В его жилах течет кровь двух императоров, при этом коварства ему не занимать. И я знаю, что твое письмо его не обрадует.

– Дорогой мой архиепископ, – продолжил Карл, – помимо этого есть еще одно дело. В битве многих из нас ждет смерть. Но я не хочу, чтобы мой дорогой племянник Роланд и его столь же юные друзья шли с нами в поход. Они, все четверо, Роланд, Отон, Эстольд из Лангра и Гильом дороги мне как сыновья. Я не хочу брать птенцов для забавы, пусть они выживут и в будущем станут горными соколами.

– Благослови тебя Бог, – ответил архиепископ. – Я их поселю в замке Лан и прослежу, чтобы их строго охраняли. Они останутся там, пока я буду у Жирара.

Архиепископ Турпин оставил мальчиков в Лане вместе с теми, кто занимался хозяйством под руководством сенешаля. Оставил также достаточно продуктов и напитков. И потребовал от стражника клятвы, чтобы тот не выпускал их из замка ни под каким предлогом. Сам же отправился в город Вьенн, где находился замок Жирара.

Турпин остановился перед поднятым мостом и потребовал у привратника впустить его. Но тот ответил:

– Господин обедает, я не смею никого впускать. Завтра он пойдет в церковь, тогда и приходи.

– Я посланник императора, и у меня срочные новости, – сказал Турпин.

– Будь ты самим императором, пустить не могу. Я выполняю волю своего господина!

Лишь после того как Турпин предложил привратнику четыре золотых безанта, мост опустился. Золото открыло ворота лучше, чем слова.

Когда архиепископ вошел в покои Жирара, тот действительно обедал. Четыре рыцаря, племянники и сыновья Жирара, прислуживали ему за столом, их звали Бевон, Кларон, Эрно и Ренье.

– Пусть Господь наш, – сказал Турпин, – ведающий морями и землями, по чьей милости ты здесь правишь, пусть Его Сын, что умер, а затем воскрес и вознесся, благословит весь твой род. Я прибыл с вестью от императора Карла. На наших христианских землях, в Италии, хозяйничает войско язычника Аголанта. Они убивают всех без разбору: и женщин, и детей. Наше войско намного меньше, чем войско неверных. Поэтому Карл призывает тебя собрать армию и поддержать его. Не сделать этого – значит потерять свою честь…

При этих словах архиепископа лицо Жирара покраснело от гнева.

– Хватит! Ты сказал достаточно! Ты мой родственник и должен любить меня, а не Карла, сына карлика Пипина. Я хорошо его помню – смех и грех! Он был такой круглый и пухлый, что мог бы не ходить, а кататься по земле! Впору было играть им в мяч. Если Карл так хочет воевать, зачем ему идти в Италию, пусть приходит сюда и получит свое. Как получишь сейчас ты!

Жирар схватился за нож и замахнулся.

– Грехи помутили твой разум, Жирар! – воскликнул архиепископ. – Твоя душа попала в лапы дьявола. Тебе следует убивать язычников, а не меня. За такой проступок ты получишь большую награду: папа отлучит от церкви всю Бургундию, и твоя земля будет обречена.

На это Жирар ответил:

– Молчи! Есть три святых престола, где правит Церковь: Константинополь, Рим и Тулуза, которая является моей крепостью. У меня свои священники для крещений и прочей христианской нужды. Мне не нужен ваш папа, захочу – я сам назначу папу. Все здесь мое, и я ничего не отдам, даже яичной скорлупы. Так что пусть твой Карл явится сюда и преклонит передо мной колени!

Как Турпин ни пытался убедить Жирара, тот лишь распалялся все больше и больше. В конце концов архиепископ понял, что ничего не добьется, и покинул двор непокорного правителя.

Тем временем войска императора разбили свой лагерь возле города Лана, где в замке архиепископ оставил Роланда с четырьмя друзьями: Отоном, Эстольдом из Лангра, Гильомом и Беранже.

Они слышали звуки боевых рожков, что эхом разносились по долине, слышали крики ручных ястребов и ржание лошадей. Стоя на башне, они видели армию, собиравшуюся в поход, и сердца их пылали от нетерпения.

Решив, что ничего нет действеннее грубой лести, юноши подошли к привратнику.

– Доброго здоровья вам, господин, – заговорили они в пять голосов. – Достойнейший из достойных, не спуститесь ли вы вместе с нами в долину – нам так хочется посмотреть, как рыцари обращаются со своим оружием! Ведь вскоре нам самим предстоит стать рыцарями. Там, среди рыцарей, Карл Великий! Мы ответим вам благодарностью: когда встретимся с императором – добьемся вашего посвящения в рыцари.

– Не пытайтесь мне льстить, молодые люди, – ответил стражник, – вам это не поможет. Да и зачем мне становиться рыцарем? Чтобы участвовать в состязаниях, где тебя могут ранить? Или в боях, где могут убить? Мне больше нравится сидеть в тиши и охранять вас. Турпин платит мне за это, и я честно выполняю свою работу. Так что не беспокойте меня понапрасну. Идите в сад, поиграйте там во что-нибудь. А войну с неверными предоставьте императору, вы еще малы для этого.

Юные друзья ушли, преисполненные гнева.

На рассвете следующего дня армия начала собираться в поход. Рыцари седлали лошадей, прислуга грузила скарб в обозы. Дети смотрели на сборы из окна башни, и слезы текли из их глаз, а сердца переполняла ярость.

– Карл уходит, а мы сидим и только наблюдаем, – сказал Роланд. – Разве мы пленники, чтобы терпеть такое? Разве мы воры и убийцы, осужденные на повешение? Какое право имел архиепископ заточить нас здесь? Давайте, друзья, еще раз поговорим с нашим несговорчивым стражем. Дополним его драгоценное жалование нашими мантиями. Может, это его убедит. Но прежде сделаем себе из яблоневых веток дубинки и, если лесть не поможет, призовем в помощники их.

Сделав из веток яблони крепкие палки, друзья спрятали их под мантиями и подошли к дремавшему у ворот стражнику.

– Добрый стражник, храни вас Бог! Скоро император покинет это место. Пока не поздно, пойдемте к нему, и мы бесконечно будем вам признательны! Ведь никто не знает, встретимся ли мы когда-нибудь с ним снова. А попрощавшись, мы вернемся обратно.

– Нет, – ответил стражник, – вы останетесь здесь, пока Карл не вернется. Так сказал архиепископ, и я поклялся ему исполнить приказ. Вы напрасно теряете время.

– Ты лжешь, – вспылил Роланд – и сейчас за это ответишь! Давайте проучим его, друзья!

Они выхватили палки и принялись избивать стражника, и били его до тех пор, пока несчастный не упал на землю с переломанными костями. После этого бегом юные друзья отправились вслед за войсками.

Вскоре они увидели пятерых бретонцев. Это были подданные доброго короля Салемона, гордо восседавшие на своих прекрасных боевых конях из Арагона, подаренных им Карлом.

Роланд сказал друзьям:

– Разве мы конюхи, чтобы бежать вслед за лошадьми? Давайте возьмем этих добрых коней и обойдемся без разрешения всадников.

– С благословением божьим! – ответили друзья.

Роланд подскочил к одному из рыцарей и бросил в него палку, отчего тот слетел на землю, раскинув руки и ноги.

– Я возьму твоего коня, – сказал мальчик и ловко запрыгнул в седло.

Подстегнув коня, Роланд настиг второго всадника и ударил его рукой по шее. Тот вылетел из седла и упал на колени. Потерявший седока конь достался Отону. Остальные бретонцы спешились и убежали, бросив все, что у них было. Когда войско встало на очередной привал, бретонцы догнали остальных и пожаловались своему королю Салемону:

– Шайка негодяев украла наших коней, подаренных императором! Они были столь неистовы, что мы не смогли защитить себя. Похоже, это люди знатного рода. Шелковые туники и отороченные мехом мантии говорят об их благородном происхождении! К тому же они в отменно владели оружием: избили нас палками как неповоротливых ослов.

– Что ж, посмотрим, что это за наглецы! – ответил король, после чего поднял тысячу воинов и отправился в ту сторону, где мальчики отобрали у бретонцев коней.

А юные друзья и не думали скрываться. Увидев на склоне потерявшегося ручного сокола, они поймали его. Когда воины Салемона окружили их, король увидел, что это Отон, Роланд, Эстольд, Гильом и Беранже.

– Какие же у нас благородные воры! – рассмеявшись, воскликнул Салемон. – Сам Роланд и его друзья!

Он спешился, подбежал к мальчику, обнял его и поцеловал. Роланд рассказал ему, как удалось им сбежать из своего заключения.

– Больше вас в замке не запрут, – пообещал Салемон, но попросил своих слуг присматривать за юными смельчаками.

Двигаясь стремительно, вскоре армия Карла вошла в Италию и достигла Рима, достойнейшего из городов, который не видел такого числа благородных рыцарей со дня основания империи.

Но еще раз вернемся к непокорному Жирару. Разговор с архиепископом никак не шел у него из головы, и он созвал на совет в замок родню: свою жену, прекрасную и мудрую Эмелину, а также своих сыновей Эрно и Ренье и любимых племянников Кларона и Бевона.

– Дети мои, – сказал он, – я удивлен тем, что Карл осмелился обратиться ко мне за помощью. Если бы он не шел на священную войну, я бы встал на его пути и сразился с ним. Я уже стар, смерть моя не за горами, и я хочу, чтобы вы пообещали мне, что, когда я отойду в мир иной, вы не будете иметь с Карлом никаких дел! Его отец был злым угрюмым коротышкой. Карл недостоин нас, ведь наш род куда благороднее его.

Тут вмешалась Эмелина:

– Мой господин, зачем ты так говоришь! Не лги себе! Император властвует над всеми – такова воля божья. И я не понимаю, почему ты до сих пор медлишь! Разве ты не слышал, что Аголант и Омон уже пролили немало доброй христианской крови? И продолжают ее проливать, направляясь вглубь империи. Иди к Карлу и покайся своим мечом! Призови людей со всех своих вотчин. Помоги христианскому миру в великий час нужды. Иди и сражайся вместе с Карлом против язычников!

– Трудно противиться напору твоей горячей речи, моя госпожа, – ответил Жирар, – но я все же повторю: Карл – недостойный король. Я бы не поставил свой флаг рядом с его флагом на поле битвы! Пусть сам сражается со своим врагом!

– Побойся Бога, Жирар! Он проклянет тебя за твое злое упрямство! – воскликнула Эмелина. – Ты жил во зле и умрешь во зле! Скольких людей ты обидел?! Разве не по твоему слову был казнен герцог Алон?! И не ты ли сделал блудницами двух его дочерей?! Ты не ведал радости, если не убивал людей или не причинял им вреда. И никогда не знал раскаянья! Странно, что Бог все еще позволяет тебе дышать, хотя ты нарушаешь все его заповеди. Но в борьбе с язычниками ты можешь наконец обрести спасение! Так помоги же Карлу!

Услышав столь суровый упрек, Жирар ответил:

– Дорогая жена, я бы созвал своих людей и с радостью поехал биться с язычниками в Италию, но эта победа принесет славу лишь сыну Пипина.

– Не следует думать о том, кому победа принесет славу, – сказала Эмелина, – просто поспеши на помощь Карлу. Но сначала посети в Риме собор Святого Петра и покайся во всех грехах, что ты совершил. Ты уже стар, и твоя жизнь подходит к концу. Как ты предстанешь перед Богом?!

Сердце Жирара затрепетало. Внезапно он осознал, сколько боли и обид некогда нанес он людям.

– Милая моя госпожа, ты, как всегда, права, – сказал Жирар. – Пришло время мне примириться с Богом и покаяться.

И он сразу же приступил к делу: отправил письма подданным во все концы своих владений, после чего посвятил в рыцари своих любимых племянников и сыновей и раздал им свое богатство. Вскоре Жирар собрал армию из шестидесяти тысяч храбрейших воинов, снабдив их продовольствием на целый год, и сам возглавил войско.

Когда он прощался с Эмелиной, слезы потекли из его глаз. Нежно прижав ее к себе, Жирар сказал:

– Я ухожу на святую битву, и неизвестно, вернусь или нет. Если я когда-либо каким-то образом разозлил или обидел тебя, прости меня сейчас, моя добрая госпожа.

Затем он оседлал коня и тронулся в путь, поклявшись своей длинной седой бородой следовать за Карлом так быстро, как позволят шпоры.

Тем временем армия Карла, во главе которой стояли семь королей, пятнадцать герцогов и тридцать графов, встала лагерем у неприступной горной гряды, носящей имя Аспремонт. Бедные христианские беженцы, которых они встретили на пути, рассказали, что в долине за этой грядой и расположилось огромное войско Аголанта и Омона.

Наутро Карл собрал всех своих рыцарей.

– Вот хребет, который предстоит нам преодолеть, – сказал он. – Мы остановимся здесь на четыре дня, но кто-то из вас должен прямо сейчас отправиться в путь, чтобы разведать пути в горах, определить мощь вражеского войска и, рискуя жизнью, передать язычникам мое послание.

Наступила тишина. Первым нарушил ее датчанин Ожье. Он встал перед Карлом на колени и произнес:

– Мой благородный господин! Во всем вашем дворе нет рыцаря, который лучше справится с этой задачей, чем я.

– Ожье, замолчи, – сказал Карл, – и не говори, пока я сам не попрошу тебя об этом.

После Ожье свои услуги начали предлагать и другие знатные рыцари. Среди них были герцог Туренский и двоюродный брат Карла Великого Фагон, Жоффруа Парижский, герцог Обуэн и герцог Бове. Но Карл отказал всем.

– Милорды, – сказал он, – пожалуйста, не обижайтесь. Я не хочу посылать к врагам дворянина, управляющего землями, где живут его подданные. Нам нужен бедный и смелый рыцарь. Тот, кто сможет защитить себя, кто сможет достойно себя вести во враждебном окружении и передать наше послание гордому и самонадеянному Аголанту!

Как только Карл закончил свою речь, Рише, двоюродный брат короля Павии Дидье, вскочил с места, подошел к Карлу и смиренно встал перед ним на колени.

– Мой господин, – сказал он, – этот рыцарь перед вами! У меня нет ни земель, ни богатства, ни жены, ни сына. Я готов с радостью выполнить ваше повеление.

– Друг мой, – ответил Карл, – ты тот, кто мне нужен. Если ты вернешься живым, я щедро награжу тебя. Пусть Бог пребудет с тобой.

При этих словах сердце герцога Нэма тревожно забилось: Рише был его любимым учеником и воспитанником. Но как ни был красноречив герцог, ему не удалось убедить императора, чтобы тот послал вместо Рише кого-нибудь другого.

Рише облачился в доспехи, надел кольчугу и круглый шлем, повесил на пояс меч, взял щит с изображением льва, оседлал коня и тронулся в путь. Он быстро устремился к горной гряде: проехал рощу, миновал луга и вскоре оказался на усыпанном камнями склоне. Ничто не предвещало беды, как вдруг Рише услышал свит, словно рядом пролетело множество стрел. Он не успел ни прикрыться щитом, ни достать меч. Злобное крылатое существо – грифон, – напав сверху, сбросило его на землю. Чудовище интересовал не сам рыцарь, а его конь – прекрасный обед для трех детенышей, спрятавшихся в гнезде среди скал. Пока рыцарь поднимался, грифон успел растерзать коня когтями, вырвать его легкие и печень и с этой добычей отлететь в сторону. Рише выхватил меч, но было уже поздно.

– Господи, – простонал он, – как теперь, после того как я потерял своего арагонского скакуна, мне искать путь для войска и перебираться через хребет?

Он взобрался на скалу и увидел под собой непреодолимый порожистый поток, несущийся в долину, где расположился лагерь Карла. «Мне остается одно – вернуться с позором, – подумал рыцарь. – Что скажет мой учитель герцог Нэм?» Он нырнул в водоворот, и река понесла его вниз. Он мог бы погибнуть, но каждый раз Бог спасал его, подставляя то ветку, за которую хватался рыцарь, то камень, препятствующий его падению. Наконец Рише выбрался на сушу и бегом помчался в лагерь, где рассказал Нэму о своих бедах.

Губы герцога задрожали от гнева.

– Я думал, что ты мужественный человек! – закричал он в сердцах. – Жалкого труса вскормил я себе на горе! Ты не посмел даже приблизиться к вершине горы! Ты даже не попробовал, негодяй!

Нэм схватил письмо императора и стал быстро собираться в путь. Он надел кольчугу, завязал шнурки на шлеме, натянул дорогие стеганые штаны и повесил на пояс меч, рукоять которого блестела золотом. Тем временем слуги герцога облачили Мореля, его верного коня, в доспехи, способные защитить скакуна от стрел и дротиков врага. Попрощавшись с подданными и подхватив копье, Нэм немедленно отправился в путь.

Он поднимался все выше и выше. Воздух с каждым часом становился холоднее, землю покрывал падавший с небес снег. Озноб пробирался под кольчугу Нэма и сковывал тело. Вскоре герцог подъехал к несущему льдины потоку, ширина которого была равна полету стрелы. Он обследовал его вверх и вниз по течению, но не нашел ни моста, ни брода. Тогда Нэм выбрал наиболее удобное место для переправы и направил туда Мореля. Ледяные воды объяли их и понесли – Нэму оставалось только уповать на вышнюю волю. «Пресвятая Мария, – молил он, – Царица Небесная, защити моего коня и меня!» И его слова были услышаны: за скалой, где поток был не столь стремительным, Морель встал копытами на твердое дно, и они смогли выбраться на противоположный берег.

Нэм спешился. Его конь трясся от холода и боли – его шкуру сильно потрепали камни и льдины.

– Морель, верный друг, ты спас мне жизнь, – с нежностью в голосе произнес герцог. – Ни у одного животного нет ни твоего мужества, ни твоей храбрости. Без тебя мне не обойтись, я никогда и никому тебя не продам и не отдам!

Они снова продолжили путь по крутому склону Аспремонта. Повсюду их окружали обрывы и неприступные нагромождения камней. «Здесь нашей армии не пройти», – понял герцог и направил коня к вершине гряды. Над ним кружило множество птиц – луни и ястребы, кречеты и стервятники, орлы с огромными клювами, совы и злобные горные канюки, – а внизу, под обрывом, среди камней ползали ядовитые змеи, гигантские скорпионы и множество других неизвестных и опасных тварей. Нэм был еще далек от вершины, когда на него, словно порыв ветра, налетел грифон, тот самый, что оставил Рише без коня. Грифон вцепился в Мореля – Нэм поставил скакуна на дыбы, затем резко опустил его, однако чудовище не ослабило хватку. Зато сам герцог вылетел из седла. Грифон поднял коня на высоту человека, но не удержал в лапах, и Морель, как и Нэм, оказался на земле.

Герцог быстро вскочил на ноги и, когда чудовище снова ринулось вниз, чтобы схватить коня, отсек грифону лапы. Чудовище с диким воем рухнуло в пропасть, а его лапы, вцепившиеся в гриву и доспехи Мореля, повисли по обе стороны скакуна, словно гигантские стремена. Как трофей Нэм взял себе лишь коготь чудовища, который был столь велик, что в него поместилось бы содержимое меха с вином. Говорят, этот коготь и по сию пору хранится в замке Компьень.

«Зря я обвинял славного Рише в трусости, – стал укорять себя Нэм, продолжив подъем по крутому склону. – Ведь я сам лишь чудом победил этого зверя». Вскоре перед всадником открылся перевал. Нэм спешился под деревом. Ветер усилился, на смену снегу пришел град, от которого не спасала даже густая древесная крона. Однако Нэм настолько устал, что смог лишь спрятать Мореля от ветра и секущего града в расщелине скалы, а сам лег на землю и, прикрывшись щитом, попытался заснуть. «Боже, – взмолился Нэм, чувствуя, как смертельный холод пронизывает его насквозь, – ты, спасший раба твоего Даниила от льва, спасший Иону во чреве кита, раздвинувший воды моря перед евреями, пославший на землю архангела Гавриила с благой вестью, услышь мою молитву, взгляни на своего верного слугу и помоги ему преодолеть это испытание». Молился он молча, ни одно слов не могло вылететь из уст герцога – его зубы стучали как молотки.

На этом, однако, беды Нэма не закончились. В глубине расщелины, где стоял Морель, спал медвежонок, а на рассвете вернулась и медведица. Если бы Нэм заснул, то мог и не проснуться – медведица бы задрала его, а следом и Мореля. Но герцог издали заметил огромного грозного зверя, вскочил и поднял меч. Медведица бесстрашно бросилась на рыцаря, пытаясь передними лапами разодрать его кольчугу. Однако Нэм встретил зверя столь точным ударом меча, что рассек ему и лоб, и лапы. Умирая, медведица дико взревела. На ее рев примчался могучий медведь, а с ним и леопард. Вдвоем они налетели на герцога, но тот одним ударом отсек леопарду голову. Медведь же в страхе умчался прочь.

От этой схватки кровь в жилах рыцаря разогрелась, и он перестал ощущать холод. Оседлав отдохнувшего Мореля, Нэм отправился дальше, в поисках пути через хребет Аспремонта. Наконец за перевалом, далеко внизу показались воды Мессинского пролива. Весь берег был усеян вражескими кораблями и галерами, а на суше до горизонта простирался военный лагерь Аголанта.

В то время как Нэм пересекал горный хребет и бился с чудовищами, в город Реджо, что на берегу Мессинского пролива – а именно возле этого города Аголант разбил свой лагерь – вернулся язычник, посланный следить за Карлом и его рыцарями. Аголант тут же принял его и стал расспрашивать про армию Карла.

– В первых рядах рыцарей, – сказал лазутчик, – двенадцать герцогов и два короля, они возглавляют сорок тысяч воинов. Я нигде не видел такого оружия и доспехов. Кольчуги у всех рыцарей двойного плетения. И нет ни одного шлема без золотых вставок. Когда они возносят копья к небу, это похоже на густой непроходимый лес. Таков их авангард. Следующая армия Карла – сто тысяч воинов.

Омон посмотрел на говорившего с подозрением:

– Молчи. Слишком много слов! Мне кажется, ты обезумел от страха. Даже если бы французы были сделаны из чистой стали, мы все равно выйдем победителями!

Тогда король Салатиэль преклонил колени перед эмиром.

– Мой господин, я готов пойти через Аспремонт, и проверить его слова. А если я встречу Карла, то уверяю тебя, он от меня не уйдет.

Тут вмешался Горхан, сын Балана:

– Салатиэль, это не дело короля. Кто поведет в бой твоих воинов, если ты не вернешься?

Следом заговорил король Бефани:

– Запасы еды заканчиваются, мой господин. Не только воины, но и наши кони голодают и становятся все слабее. Мы дошли до того, что уже режем на мясо больных лошадей и мулов. Пока наша армия не умерла от голода, надо выдвигаться в бой. Пусть по всей Франции уважают наш закон. И пусть Магому поклоняются в Сен-Дени!

Балан, услышав это, сказал:

– Речи этого храброго короля слишком самонадеянны. Он не знает ни Карла, ни силы его империи. Поступая необдуманно, он может потерять всю свою армию.

– Отец, не говори так, – прервал его Горхан, после чего обратился к Аголанту: – Мой господин, я готов немедленно отправиться за Аспремонт, чтобы оценить, насколько сильна армия французов. Однако позвольте мне взять вашего белого коня, которого две ночи назад привезли сюда из Мессины. На нем я быстрее доберусь до Карла, и в последний раз спрошу его, готов ли он отказаться от своего королевства и принять нашу веру.

Аголант согласился на просьбу Горхана и кивнул своим оруженосцам. Те тотчас привели великолепного коня, накрытого богатой шелковой тканью. Оруженосцы надели на коня седло с золотыми луками. Горхан облачился в кольчугу, зашнуровал свой сияющий шлем и поправил меч с золотой рукоятью. Затем ему подали тяжелый щит с изображением трех леопардов и копье с флагом, закрепленным тремя золотыми гвоздями.

Однако перед тем как отправиться за Аспремонт, Горхан заглянул к королеве, жене Аголанта, которая была ему небезразлична.

– Я ухожу, моя королева, да хранит тебя Магом! Я отправляюсь в лагерь Карла. Мне предстоит оценить силу врага и попытаться убедить Карла сдаться и принять нашу веру.

– Тогда не мешкай, – ответила королева, – и пусть великий Тервагант защитит тебя. Мир считает нашу любовь греховной. Но ты знаешь, мой верный друг, к чему она нас обязывает. Если ты любишь меня, докажи это своим подвигом.

С радостным сердцем Горхан отправился в путь.

Я не могу ничего плохого сказать о сыне Балана. Он был человеком, наделенным богатством и властью, и доблестным рыцарем, обладающим умом и изысканными манерами. В шахматы и шашки Горхан выигрывал схватку за схваткой, он знал морское дело и мог управлять кораблями, умел охотиться с ястребами и гончими и больше самих лесничих знал о лесных угодьях. Он был суров к сильным и гордым, но снисходителен к слабым и бедным. Его богатство служило не для того, чтобы копить золото и вести ему счет, а для того, чтобы помочь другу в час нужды. К тому же он был красив и лицо его осеняла любовь.

На лугу по пути к перевалу Горхан встретил герцога Нэма, который ехал ему навстречу. Герцог заговорил первым.

– Доблестный рыцарь, пожалейте своего красивого коня. Если вы пойдете дальше вверх этим путем, то вряд ли сохраните его.

– Кто вы, господин, что даете мне такие советы? – спросил Горхан. – Похоже, вы христианин, во имя одного бога крещенный?

– Воистину так, – ответил Нэм.

– Да, вижу, вы смелы, что не отрекаетесь при встрече со мной от своей веры. Вы из Франции, этой достойнейшей и прекрасной страны?

– Из дворца Карла, – с гордостью ответил Нэм. – Он послал меня спросить эмира Аголанта, почему тот встал лагерем в его империи, убивает людей и сжигает земли, принадлежащие императору.

– Ваша посланничество – пустая трата времени! – сказал Горхан. – Клянусь Магометом, дальнейшее путешествие вам не понравится. Видите ли, ваш конь очень хорош. Так что дальше вам придется идти пешком.

– Доблестный рыцарь, – возразил Нэм, – сражаться сейчас было бы неразумно. Давайте отложим поединок до тех пор, пока я не поговорю с вашим господином от имени моего. И тогда я отвечу на вашу дерзость.

– Господин рыцарь, готовьтесь. Сталь моего меча заключит более выгодную сделку. Если я вас одолею, то заберу коня.

– Я не стану торговаться.

– Вам же хуже, – мрачно заключил Горхан, пришпорил коня и, направив вперед копье, ринулся на Нэма.

Но герцог не сплоховал: он быстро поднял свое копье, отклонился от удара Горхана и нанес ответный удар. Его копье пробило не только верхний угол щита, но и двойную кольчугу Горхана. Дыра в щите была столь велика, что в нее можно было просунуть руку. Оставалось лишь довершить дело. Поняв это, Горхан нанес ответный удар по щиту герцога, окаймленному позолотой. Его копье пробило щит Нэма, но сломалось, уткнувшись в кольчугу.

Тогда рыцари обнажили мечи и, разогнав лошадей, снова сошлись. Если бы вы видели этот бой! Щиты крошились, со шлемов осыпались драгоценные камни и золотые вставки, но пока ни тот ни другой рыцарь не получили серьезных ран. Наконец, Нэм ударил по шлему Горхана с такой силой, что у того закружилась голова. Он едва удержался в седле, но его конь, почувствовав, что всадник отпустил поводья, поскакал за холм.

Нэм рассмеялся и крикнул вслед:

– Куда ты собрался, неверный?! Ты должен признать поражение!

Герцог Нэм понимал, что если он убьет Горхана в этом поединке, язычники не отпустят его живым. Горхан тем временем пришел в себя, вспомнил свою возлюбленную королеву и снова ринулся в бой. Нэм выждал, пока тот подскачет ближе, и нанес второй ошеломительный удар. Оглушенный Горхан замер, силясь прийти в себя. Нэм же не стал обращать в свою пользу минуту его слабости. Наконец, Горхан заговорил:

– Рыцарь, скажите мне правду: все ли христиане сражаются столь же хорошо, как вы?

– Я не проверял – ответил Нэм, – но уверен, что многие меня даже превосходят. И все же давайте закончим поединок – я еще должен побеседовал с эмиром. Если потом вы захотите его продолжить, то я не откажусь.

– По правде говоря, – ответил Горхан, – я бы согласился на ваше предложение, но мои боги…

– О богах спора еще не было – только о конях, – возразил Нэм. – Наш поединок – это только наше дело.

Они говорили еще долго, и в итоге доводы герцога взяли верх. Мало того, Горхан вызвался проводить герцога к Аголанту, дабы в лагере его не убила стража.

Язычники, увидев Горхана и Нэма, закричали:

– Господин наш Аголант, истинный властитель великого жезла, воздайте хвалу, эмир, вашему сенешалю! Он уже вернулся! Вместе с французским рыцарем на черном коне!

Горхан и Нэм спешились и подошли к эмиру. Тот спросил:

– Говори, Горхан! Не заставляй меня гадать! Этот рыцарь из французов?

– Это так, мой господин, – ответил Горхан, – он рыцарь Карла.

– Ты его пленил?

– Нет, он сам ехал к тебе. Наши пути пересеклись. Мы сразились, но мне не удалось его победить.

Язычники тем временем рассматривали потрепанные в бою доспехи Горхана: его щит, где в верхнем углу зияла дыра, через которую мог бы пролететь ястреб, изрубленный шлем и порванную кольчугу.

– Если остальные французы сражаются подобно этому, то, пожалуй, напрасно мы пришли в эти земли, – прошептал кто-то.

– Говори, презренный, – обратился Аголант к Нэму, – всю правду, какова она есть. Ты богат? У тебя есть земли и люди, которыми ты управляешь?

Герцог Нэм, правитель Баварии, ответил так:

– Я слуга Карла, нашего истинного повелителя, был его любимым оруженосцем. Он сделал меня рыцарем. Недавно он пожаловал мне небольшой участок земли. А до этого у меня не было и медной монеты. Карл сказал, что если я справлюсь с его заданием, то он найдет мне добрую жену.

Оскорбленный столь низким посольством Аголант вскричал:

– Эй, славяне и сарацины! Уведите этого посланника и стерегите его! Завтра утром снова доставьте его в мой шатер. Мы разрежем его на куски и пошлем Карлу, чтобы показать ему наше презрение!

– Не стоит торопиться, – сказал на это Нэм. – Не пристало храброму и благородному королю причинять вред посыльному. Позвольте мне хотя бы завершить наш разговор. Император, пославший меня, повелел спросить, какая злая сила заставляет вас опустошать эту землю и убивать невинных людей. Вы хотите отнять у Карла его первородство и царство?

– Я здесь именно для этого! – ответил эмир. – Приди он ко мне прежде, еще до своего крещения, и покайся, я бы простил его и был бы ему другом. Но теперь, хотя он и в расцвете сил, его ждет скорый конец.

В это время к шатру Аголанта подошел Балан. Он сразу узнал герцога. Приблизившись к посланнику, он прошептал:

– Я помню ту честь, что ты мне оказал во Франции, и отплачу тем же.

Пока герцог стоял перед эмиром, Балан снял с его головы исцарапанный остроконечный шлем, затем приказал слугам принести шелковую мантию с золотой оторочкой и накинуть на Нэма.

– Эта земля наша до самых Геркулесовых столпов, – продолжил Нэм, – и вы хотите, чтобы Карл пришел к вам на поклон с раскаянием? Вы жаждете Франции, но часто тот, кто жаждет всего, в итоге теряет то, что у него уже есть. Вы представляете, сколь велико наше государство? Трех месяцев не хватит, чтобы пересечь нашу империю. Даже если вы ее завоюете, то не сможете удержать. Император Карл предлагает сразиться здесь. Выберите день, и если Карл не появится, Франция будет вашей. Вот моя перчатка, скрепляющая договор!

Выслушав герцога, король Аголант позвал лазутчика Сорбина.

– Ты ведь долго был во Франции, добрый слуга. Все ли герцоги верны Карлу? И знаешь ли ты этого человека?

– Клянусь Аполлоном, – ответил Сорбин, – я знаю всех людей Карла, и они верны ему. Но у императора есть сосед, влиятельный герцог Жирар д’Эфрат, он богат и золотом, и землями. Больше тридцати городов платят ему дань. Если бы Жирар был вместе с Карлом, тогда они, возможно, и смогли бы разрушить ваши планы. Но старый Жирар ненавидит Карла и не станет помогать ему. А этот посланник, что упрекает вас и насмехается над вами, изображая бедняка, герцог Нэм, властелин всей Баварии! Нет на свете человека, кто был бы ближе к Карлу. Если вы хотите его ранить до самых глубин души, убейте посланника и отправьте Карлу его расчлененный труп. Для французов это было бы чувствительным ударом.

Балан, услышав слова Сорбина, разозлился не на шутку. Подойдя к лазутчику, он прошипел:

– Клянусь Магометом, ты сын собаки! Я сдеру с тебя кожу, чтобы ты никогда больше не смел угрожать жизни хорошего человека!

Затем Балан обратился к эмиру:

– Мой господин, я удивлен, что вы доверяете двуличным злодеям и их советам. Он лжет, чтобы получить награду. Я знаю Нэма, герцога Баварии. Он не более похож на этого человека, чем сыр на мел. Стал бы Карл, несмотря на все свое упрямство, человек неглупый, посылать к вам своего главного советника? Стал бы использовать герцога или принца в качестве посланника? Этот парень просто слуга…

Аголант задумался над его словами.

– Мой господин, послушайте меня! – продолжил Балан. – Не верьте словам льстецов. И пусть ваши действия всегда будут достойны вашего высочайшего положения. Когда послы приходят к вам, мой господин, и бросают в лицо оскорбления, не отвечайте опрометчиво, не показывайте свой гнев. Просто посмейтесь над ними, как Карл смеялся надо мной. Ваша благородная учтивость – это ваша сила.

– Пусть будет так, как ты говоришь, Балан, – ответил Аголант. – Я поручаю тебе позаботиться об этом человеке. Если он вдруг захочет шитое золотом сукно или тафту, мула или верховую лошадь, предоставь их ему. Как и Карл, я буду щедр к посланникам.

– Хорошо, мой господин! – ответил Балан и вместе с герцогом направился прочь из шатра.

– Посланник, я не забыл про вызов, брошенный мне Карлом! – крикнул вдогонку Аголант. – Когда вернешься к нему, передай, что мы встретимся на лугу на склоне Аспремонта. Чем раньше это случится, тем лучше. Моя армия собрана, и я готов к бою. Но если он отречется от своей гибельной христианской веры, то я проявлю снисхождение.

– Я в точности передаем все, что вы сказали, великий эмир, – ответил Нэм. – Но я уверен, что Карл предпочтет умереть, нежели поклониться чужим богам!

Приведя Нэма в свой шатер, Балан выдал герцогу одежду из чистого шелка с тонким золотым шитьем и велел подать изысканные блюда и лучшее вино. За золотыми чашами с вином они долго беседовали как старые друзья, а под конец застолья Балан сказал:

– Дорогой друг, если я останусь жив в предстоящей битве и победа окажется за вами, то я с радостью крестился бы в присутствии твоего императора.

Герцог Нэм едва успел поблагодарить Балана, как в шатер вошла одна из прислужниц королевы и сообщила, что та очень хотела бы видеть смелого французского посланника.

– Дорогой Нэм, – сказал Балан, – королева хочет познакомиться с тобой и ждет тебя в своем шатре. Мы пойдем туда вместе, как друзья.

Нэм охотно согласился.

Когда они вошли в шатер королевы, та встала, приветствуя рыцарей, после чего усадила Нэма рядом с собой. Королева была восхищена внешностью гостя: правильные черты, высокий лоб и ясный взгляд, приятный цвет лица. Даже ссадины и шрамы на лице и руках герцога ей нравились.

Сердце королевы внезапно воспылало, и неистовая страсть охватила ее. Едва сдерживая дрожь, она неслышно взмолилась: «Магом, бог мой, сделай его и меня ближе друг к другу. Сделай так, чтобы мы оказались во взаимных объятьях, в одной постели. За это не жаль отдать целой империи! Тело моего господина Аголанта похоже на высохшие мощи, а тело этого рыцаря достигло пика совершенства».

Затем она с нежностью обратилась к герцогу:

– Прекрасный иноземец, скажи мне честно, как перед своим богом, есть ли у тебя дома, в империи Карла, жена? Красивее тебя я не видела еще никого. Все ли христиане таковы?

– Насколько я красив, сказать не могу, – ответил Нэм. – Что же касается жены, скажу тебе, моя госпожа, что пока у меня не было намерения жениться. Ибо я посвятил свою жизнь благополучию императора.

Услышав это, королева обрадовалась. Незаметно для окружающих она протянула свою руку к руке герцога и вручила ему кольцо.

– Я хотела бы, о прекрасный рыцарь, – сказала она, – в знак любви подарить тебе это кольцо. Оно обладает волшебной силой и может защитить тебя в бою, предупредить о заговоре или предательстве и спасти от яда. Наша встреча навсегда останется в моем сердце, и пусть мое кольцо напоминает тебе обо мне.

– Моя госпожа, – сказал Нэм, – у меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность.

Королева долго не отпускала герцога и, когда пришла пора, с глубокой печалью проводила его.

В свою очередь и Балан на прощание хотел одарить Нэма. Он приказал принести золотые кубки, дорогие шелка и полотна, деньги и драгоценности. Но Нэм отказался от всего, сказав так:

– Благодарю тебя, мой друг, но пусть твое остается твоим. Я не ищу здесь богатства.

Когда Балан увидел, что герцог непреклонен, он попросил вывести из своей конюшни лучшего жеребца. Стать его была совершенна, шкура чиста и бела как снег, а грива ниспадала хрустальными нитями.

– Ни один конь не может сравниться с этим красавцем в беге, выносливости и уме, – сказал Балан. – Ни один смертный, если только он не обладает высшей доблестью, не должен садиться на него. Пусть он станет подарком не тебе, а императору Карлу как знак моего уважения. Но помни, что я верен своему эмиру и буду защищать его своим мечом.

Возвращался Нэм не тем же тяжелым путем, которым пришел в лагерь эмира, а по проходу через отроги Аспремонта, мимо сторожевой башни, где стояли дозором воины Омона. Этот проход выводил прямо в долину, к лагерю Карла.

– Дорогой брат, – сказал на прощание Нэм, – сам Бог велит нам поддерживать дружбу. Приходи к нам, как только захочешь, и сам папа совершит над тобой обряд крещения.

– Я бы сейчас пошел с тобой, – ответил Балан, – но Аголант воспитал меня с младенчества, сделал меня рыцарем, дал мне королевскую корону, и подвести его я не имею права. Я знаю, что он проиграет, но буду защищать его из последних сил.

На прощание Нэм подарил Балану серебряный крест, сказав, что он спасет рыцаря от смерти, затем поклонился и поспешил в обратный путь.

* * *

Тем временем спустились сумерки, и Грендор прервал песню. Последняя нота виелы растворилась в пении цикад.

– Пойдемте в дом, пока совсем не стемнело, – предложил Бертран. – Думаю, первый день нашего скромного симпозия, как сказали бы греки, принес немало добрых плодов для размышления. А эту жесту можно допеть и завтра.