Читать книгу Заметки млекопитающего - Эрик Сати - Страница 20

Исполнив на одном из своих выступлений красивую симфонию Альбера Русселя, оркестр «Консер Паделу» свершил благородное дело, но помутил музыкальные воды, ибо погрузил в них тень звуковой анархии – более известную под именем Какофонии. Какой ужас!

Да. «Консер Паделу» сделал это. Причем хладнокровно. Что некрасиво, добавлю и повторю я.

Среди нареканий, адресованных Альберу Русселю, остановлюсь на одном (поскольку оно было высказано лауреатом Римской премии): его упрекнули в том, что он – любитель. Вот так.

Возникает вопрос: как распознают любителя? Очень просто: по тому, что он не лауреат Римской премии – Большой Римской премии, разумеется (малых премий того же города просто не существует, что – между нами говоря – вполне естественно).

Вне всякого сомнения – увы – у меня нет ни вкуса, ни таланта… Мне это уже не раз говорили… Поэтому, если позволите, я хотел бы обсудить факт, в котором нет ничего личного, отчего он не становится менее интересным.

Итак, позвольте мне – как можно вежливее – задать себе следующий вопрос: кто такой лауреат вышеуказанной Неповторимской Премии? – Это существо высшее, особенное, исключительное, изрядное, редчайшее и отсутствующее в природе.

Альбер Руссель, надо полагать, ни высший, ни особенный, ни исключительный, ни изрядный, ни редчайший, ни отсутствующий в природе.

Мне за него обидно, но он все равно мне нравится – и, надеюсь, знает об этом.

Чтобы получить эту самую Итало-Академическую Премию, следует иметь внутри себя нравственный устой, настой, некую – позволю себе выразиться – «закваску».

Эта «награда» присуждается по конкурсу. Ее дают раз в год – летом – и обязательно самому заслуженному. Ее дают только тем кандидатам, которые «кажутся такими, что кажутся такими, что кажутся»… совсем неказистыми.

Быть лауреатом Римской премии означает много. Это безупречное определение. Оказавшись перед таким лауреатом, вы уже предупреждены и знаете, чем рискуете. Ибо Римская премия – «тверда», ее ценность не имеет себе равных. И вам, «одураченному», сказать тут нечего.

Как подумаю, что даже Дебюсси называл этих людей «дорогими товарищами»!

Он часто вспоминал о «Фобур-Пуассоньер» (не могу не отметить, что эти воспоминания были навязаны его памяти исключительно неискоренимым оболваниванием).

Так, он не нашел в себе сил отказаться от участия в Высшем Совете Консерватории. Он очень рано стал жертвой консерваторского обучения, хотя впоследствии и пытался как можно энергичнее исправлять его изъяны.

Весьма лестно и курьезно то, что Римская премия все еще пользуется некоторым престижем. Многие почитают лауреата выше его «мелких приятелей», принадлежащих к какому-то другому виду.

Нет же! – говорю я вам. Он такой же. Ни хуже, ни лучше; он в точности подобен остальным… М-да.

Не думаю, что ошибусь, если из списка лауреатов Римской премии выберу самых замечательных композиторов последнего века: Берлиоза, Гуно, Бизе, Массне и Дебюсси.

Франк, д’Энди, Лало, Шабрие и Шоссон не были лауреатами Академии: они – любители.

Художники – благодаря Мане, Сезану, Пикассо, Дерену, Браку и прочим – освободились от гнета привычной косности. На свой страх и риск они спасли Живопись – как и художественную мысль – от извечного и всеобщего тотального отупения.

И чем только мы им не обязаны!

У славных литераторов нет Римской премии; они пользуются этой привилегией и вызывают зависть: они самые счастливые на свете – на этом свете вообще и в высшем свете, в частности. Хотя и тот и другой – очень светские.

Мы знаем, что университетские степени никак не влияют на формирование литератора. И если бы оказалось, что литератор не умеет читать, то никто бы, наверное, даже не упрекнул его в этом.

Это был бы неграмотный литератор, только и всего.

У музыкантов все иначе.

Как часто нас удивляет странность их точки зрения – их слабого зрения.

Их так и тянет ко всему, что нелепо. Пример: в своей книге «Музыка и Музыканты» (на стр. 556) Лавиньяк пишет, что «французская школа может по праву гордиться тем, что насчитывает в своих рядах таких мэтров, как Гастинэль, Коломер, Каноби, графиня де Грандваль, Фалкенберг, мадмуазель Августа Ольмес, Лепо-Делаэ, де Буадфэр, Вильям Шомэ, и т. д.» (похоже на розыгрыш, не правда ли?)…

Разумеется, эти Мэтры проявили и зарекомендовали себя. Весь Мир почитает их как особ коронованных – короной Венеры наверняка…

Заметьте, что, к счастью, ни Шабрие, ни Дебюсси, ни Дюка не фигурируют среди этих мэтров, которыми «французская школа может по праву гордиться».

…И после этого говорят, что Лавиньяк добрейший человек! Следует добавить, что его книга очень востребована и задает «тон» в педагогических кругах… Каково?

Вот чему учат наших бедных детишек! К счастью, у меня их нет – ни одного.

XIX век дал нам трех выдающихся Вторых лауреатов Римской премии: Камиля Сен-Санса, Поля Дюка и Мориса Равеля.

Дух «академического соискательства» заметен у Сен-Санса и Равеля, но незаметен у Поля Дюка. Этот музыкант – единственный ученик Консерватории, чье творческое сознание не было изначально искорежено обучением; автор «Пери» – один из тех вдумчивых и техничных авторов, которые заслуживают наибольшего уважения.

В Поле Дюка нет ничего от «ментора».

Все обычно убеждены, что лишь Официальное Заведение на Мадридской улице может вбивать музыкальные знания.

Я не возражаю, но вопрошаю – молитвенно сложив ладони – почему мы, музыканты, обязаны получить государственное образование, тогда как художники и литераторы пользуются свободой образовываться где и как им угодно.

Я всегда говорил, что в Искусстве нет Истины – я имею в виду, Истины единственной. Истина, которую мне навязывают Министры, Сенат, Палата и Академия, меня коробит и возмущает – хотя в глубине души я к этому безразличен.

В один голос (с самим собой) я восклицаю: да здравствуют Любители!