Читать книгу Сильнодействующее средство - Эрик Сигал - Страница 7

После возвращения в Вашингтон Адаму не давал покоя вопрос, стоит ли рассказать Максу о своем последнем разговоре с Хартнеллом. Его наставник и без того уже был огорчен тем обстоятельством, что пациент, которого он принимал за президента Соединенных Штатов и ради которого поступился принципами, на поверку оказался совсем другим человеком. А если Макс узнает, что Босс, пользуясь своим влиянием, собрался помочь ему получить Нобелевскую премию, то, учитывая его щепетильность, это может навсегда дискредитировать в его глазах самую высокую научную награду.

Как бы то ни было, стоило завести разговор о Нобелевской и высказать мнение, что Макс уже давно ее заслужил, – реакция была неизменной: профессор лишь небрежно отмахивался:

– Если мне и суждено ее получить, то лучше уж, чтобы это произошло позднее. Томас Элиот был прав, когда говорил: «Нобелевская – это приглашение на ваши собственные похороны. Ни один нобелевский лауреат не сделал ничего знаменательного после ее получения».

– В таком случае скажи, как мне поступить, если завтра тебе позвонят из Стокгольма, – подыграла ему Лиз. – Звать тебя к телефону или нет?

– А тебе известно, – как обычно, ушел от разговора профессор, – о существовании шведского стола, где одной селедки больше двадцати видов? О стейке из копченой оленины я уж и не говорю.

– Тогда надо соглашаться, – высказался Адам. – Хотя бы из гастрономических соображений.

Вопрос был закрыт на этот раз. После непродолжительного молчания Макс, вновь став серьезным, вдруг заявил:

– Да и вообще, меня никогда не выберут – я же на конференции не езжу. Я в эти игры не играю.

Лиз улыбнулась. Она знала, что в таких случаях мужу требовалась ее поддержка.

– Дорогой, поскольку ты не политик, я думаю, Нобелевскому комитету иногда не грех удовольствоваться таким скромным мотивом, как гениальность.

Они продолжали непринужденно беседовать – хотя в доме Рудольфов любой разговор неизменно вертелся вокруг самых серьезных тем. После оживленного обсуждения художественных достоинств возрожденного Сарой Колдуэлл «Орфея» Монтеверди Лиз принесла еще чаю и небрежно спросила:

– Теперь, когда вы излечили своего загадочного больного, что титаны мысли готовятся исполнить на бис?

– Лиз, – принялся объяснять Макс, – эта лимфосаркома была не совсем в русле наших исследований. У нас просто позаимствовали мышек, чтобы испробовать на них чужие теории. Не забывай, наша лаборатория называется иммунологической, а аутоиммунных заболеваний не счесть, их можно изучать до бесконечности. И конечно, никто не отнимал у нас темы по злокачественной анемии.

– Это я понимаю, – возразила жена. – Ваша лаборатория похожа на цирк, а вы двое всегда оказываетесь в центре арены.

– Не переживай, – с деланным неудовольствием произнес Макс. – Когда мы примем какое-то решение, ты узнаешь о нем первая.

– Мне нужно обсудить с тобой один серьезный проект, – как-то объявил Макс.

– Что-нибудь новенькое? И давно скрываешь?

– Лет десять, наверное. – По каким-то ноткам в голосе учителя Адам догадался, что тот если и преувеличивает, то совсем немного.

Они заперлись в кабинете Макса, отделенном от внешнего мира стеклянными перегородками.

– Для меня это очень трудный разговор, – смущенно начал старик. – Скажи честно, до тебя не доходили слухи о том, почему у нас с Лиз нет детей?

– Меня это совершенно не касается.

– Порядочность отдельных людей не способна остановить распространение сплетен, мой мальчик. Ты хочешь сказать, что никогда не слышал в коридоре шепотка о том, что я отказался от детей, чтобы не отвлекаться от научной работы?

Адам посмотрел наставнику прямо в глаза и убежденно произнес:

– Во-первых, я этого ни разу не слышал. А во-вторых, я в это не верю.

– Что ж, спасибо, – ответил Макс. – На самом деле мы оба очень хотели ребенка. И Лиз беременела не меньше четырнадцати раз.

– Четырнадцати раз?

– В большинстве случаев беременность прерывалась так скоро, что только врач мог бы сказать, что она вообще имела место. И ни один человек в нашем блистательном гинекологическом отделении, похоже, не в состоянии объяснить, в чем тут дело. Поэтому я занялся этим вопросом сам. И вскоре обнаружил, что достаточно большое количество женщин проходят через это мучение по многу раз, прежде чем окончательно капитулируют. Это беда, безмерно омрачающая им жизнь. И одновременно загадка, которую наука еще не разгадала.

Он поднял глаза, лицо его раскраснелось от нахлынувших чувств.

– Макс, вспомни, сколько ночей мы с тобой провели в лаборатории, поверяя друг другу самое сокровенное. Как получилось, что ты ни словом не обмолвился об этих своих переживаниях?

– Просто не хотел грузить тебя проблемой, с которой ни ты, ни я не можем ничего поделать. Но я уже лет десять собираю информацию.

– За моей спиной?

Макс кивнул.

– Я подрабатывал в гинекологической клинике города Марблхед, которая специализируется на привычных выкидышах. – Он похлопал рукой по компьютеру и сказал: – У меня все здесь. Не хватает только твоих мозгов.

– Ладно, шеф. Но что-то мне подсказывает, что раз Бэтман кличет Робина, значит, решение у него уже почти созрело.

– Между прочим, ты угадал, вундеркинд ты эдакий. Я, конечно, дам тебе распечатки, но думаю, ты согласишься с моей базовой гипотезой: эти выкидыши могут быть следствием отторжения женским организмом плода как чужеродного тела – подобно реакции, наблюдавшейся у первых больных с пересаженным сердцем и почками. Мои опыты на мышах показали, что организм некоторых женщин вырабатывает антитела, токсичные для плода. – Он нагнул голову и пробурчал: – Подозреваю, что моя маленькая Лиз принадлежит к такой породе «мышек».

– Представляю, как вы настрадались, – сочувственно прошептал Адам.

– Не совсем так. Лиз, конечно, мучилась, я же только ждал. – Профессор решительно перешел на деловой тон и объявил: – Ну так что, займемся делом? Твой компьютер уже подключен к моей базе данных, для входа тебе нужен только пароль.

– И какой же он?

– Для этого не надо быть Шерлоком Холмсом. А ну угадай!

– «Блинчик»?

– У тебя потрясающее научное чутье.

– Благодарю.

– Не благодари, мальчик мой. Я только что взвалил на твои плечи задачу неимоверной тяжести.

– Знаю, – кивнул Адам. – Но согласись, есть разница – ставить абстрактный эксперимент или видеть, как твои изыскания помогают конкретному человеку. – И тихо добавил: – Даже если для Лиз будет уже поздно.

* * *

Имея в своем распоряжении базу данных, лаборантов и подопытных мышей, Адам относительно легко перенес свои исследования из «головы» Макса в кабинеты иммунологической лаборатории № 808. Кроме того, уже собранная информация давала ему и его сотрудникам ключ к тому, с чего, собственно, следует начать.

От Макса он знал, что некоторый прогресс в смежных областях медицинской науки уже достигнут.

– Мне доподлинно известно, что в Сандосе близка к завершению разработка иммунодепрессанта, благодаря которому пересадка органов станет самым обыденным делом.

– Отлично, – обрадовался Адам. – Нам остается только найти его аналог, который позволит подавить реакцию отторжения при беременности.

– Точно, – улыбнулся Макс. – А потом сразу пойдем обедать.

* * *

Адам трудился не покладая рук. Каждую минуту, свободную от приема больных и родовспоможения, он проводил в лаборатории.

Как-то вечером в лаборатории зазвонил телефон, резко прервав тишину, в которой рождались научные открытия.

– Адам, тебя, – сказала микробиолог Синди По. – Женский голос. И очень сексуальный притом.

Адам, с головой погруженный в размышления, не сразу отреагировал на сообщение о том, что ему звонит «сексуальный женский голос», да еще так поздно вечером. С отсутствующим видом он взял телефонную трубку:

– Доктор Куперсмит слушает.

– Привет, доктор, – сказал веселый голос.

– Тони! – обрадовался он. – Рад тебя слышать. Ты почему звонишь так поздно? Что-то случилось?

– Хочешь правду? Я тут вся истомилась. Все жду, когда ты объявишься. Потом чувствую, не дождаться мне этого, и стала звонить тебе домой. Никто не подошел, вот я и решила выяснить, где ты пропадаешь – то ли на свидании, то ли за своими пробирками. Девушку себе еще не завел?

– Ну вот, теперь ты знаешь, где я провожу субботние вечера, так что можешь считать, что у меня роман сразу с несколькими пушистыми и хвостатыми существами. А вот у тебя действительно кто-то есть, да?

– Вообще-то именно это я и хотела с тобой обсудить. Может, приедешь в Вашингтон в следующие выходные?

Он сделал встречное предложение:

– А если наоборот – ты приедешь в Бостон?

– Отлично. Спасибо за приглашение.

Адам положил трубку и широко, радостно улыбнулся.

– Так-так, – заметила Синди. Она была совсем рядом и, несомненно, слышала разговор от первого до последнего слова. – Кажется, лед тронулся.

– То есть?

– Я имею в виду твое подозрительное безразличие к женщинам – по крайней мере к тем, кто работает в этой лаборатории.

– Синди, – добродушно укорил ее Адам, – моя личная жизнь никого не касается.

– Напротив, профессор, это неиссякаемый источник наших сплетен. Мы из года в год выбираем тебя самым симпатичным доктором.

– Синди, прекрати. Возвращайся лучше к своим аминокислотам.

– Слушаюсь, сэр, – по-военному ответила девушка, изобразив нарочитое безразличие. Но не удержалась от последнего замечания: – Мы еще посмотрим, достойна ли она тебя.

* * *

Макс Рудольф жил по своим правилам. В числе которых были незапланированные визиты в лабораторию.

На следующий день он зашел туда вечером и застал своего ученика за работой. Неодобрительно оглядев Адама, он спросил:

– Сколько часов ты сегодня спал?

– Несколько.

– Это не ответ для ученого, – с упреком сказал профессор. – А в кино ходил, как обещал?

– Я так увлекся, что пропустил последний сеанс. Профессор нахмурился.

– Мне не нравится, когда подчиненные меня не слушаются. Даже такой великий ум, как твой, нуждается в подзарядке. Так что давай-ка заканчивай, что ты там делаешь, и поедем съедим что-нибудь достойное в «Ньютоне».

Когда они выехали в стареньком «жуке» Макса на улицу, начали сгущаться сумерки.

После того как старик второй раз подряд не остановился на красный свет, Адам проворчал:

– Будь внимательнее. Ты витаешь где-то далеко отсюда. Лучше бы тебе вообще не садиться за руль.

– Ну, я-то по крайней мере сегодня спал, – ответил Макс с притворным возмущением. – А ты не ворчи, а откинься на спинку кресла и послушай музыку.

Он прибавил звук и принялся подпевать.

Адам действительно несколько расслабился и смягчился. Он на мгновение отвлекся от дороги. Потом он всю жизнь будет жалеть об этом. Они перевалили через вершину холма Хартбрейк и начали спуск, как вдруг прямо перед машиной на дорогу выскочили двое мальчишек на велосипедах.

Макс резко повернул руль, стараясь избежать столкновения. Правое колесо попало на обледенелую обочину, машину занесло, она потеряла управление и на полной скорости врезалась в дерево.

Скрежет сминаемого металла, удар и… мертвая тишина.

Мгновение Адам сидел неподвижно, в глубоком шоке. Затем вдруг осознал, что не слышит дыхания Макса. Он попытался нащупать пульс, в ужасе понимая, что это уже бесполезно, что случилось непоправимое.

«Он умер. Мой друг и учитель – мой отец – умер. И все из-за меня».

Адам издал крик, похожий на вой раненого зверя.

* * *

Когда подъехали патрульные машины, Адам все еще бился в рыданиях.

Мальчишки, хоть и потрясенные случившимся, сумели объяснить, как все произошло.

Старший из полицейского наряда торопился покончить с писаниной.

– Вы не знаете его ближайших родственников? – спросил он.

– У него есть жена. Лиз. Они живут в нескольких кварталах отсюда. Я могу дойти пешком.

– Может, вас подвезти?

– Нет, сержант, спасибо. Мне надо собраться с мыслями.

* * *

Лиз мужественно встретила трагическое известие. Сказала лишь, что не должна была разрешать мужу садиться за руль.

– Но ведь он такой упрямый! Ты же знаешь!

Она взяла Адама за руку и горячо сжала ее.

– Приходится привыкать к тому, что такое иногда случается.

«Да, – отрешенно подумал Адам. – Но почему именно с Максом? С этим святым человеком? Это несправедливо!»

Лиз позвонила своей ближайшей подруге, и та с готовностью вызвалась побыть с ней, пока Адам займется организацией похорон. Поскольку речь шла о дорожной аварии, то сначала надо было дождаться результатов вскрытия.

В шесть часов позвонил Эли Касс из пресс-службы университета и спросил о некоторых деталях, необходимых ему для того, чтобы отправить сообщения в «Бостон глоб» и некоторые информационные агентства. Эли был рад, что есть человек, который мог уточнить список ученых наград Макса Рудольфа.

– Декан Холмс говорит, что Нобелевская для него была лишь вопросом времени, – заметил он.

– Да, – машинально ответил Адам. – Его можно назвать ведущим иммунологом мира.

В гостиной сидели Лиз и семейный адвокат Морис Отс.

– Я бы не стал так скоро говорить о завещании Макса, – словно извиняясь, сказал тот, – но дело в том, что он категорически не хотел, чтобы на похоронах звучали какие-нибудь речи. По сути дела, он вообще не хотел никакой панихиды. Во всем остальном завещание очень простое. – Он помолчал, потом, глядя на стоящего в углу высокого доктора с бледным лицом, добавил: – Вам он оставил свои золотые часы на цепочке.

– Сейчас принесу, – предложила Лиз.

– Нет-нет, – остановил Адам, – еще успеется.

– Ну пожалуйста, – попросила Лиз. – Что ж ты, придешь домой с пустыми руками? Не взяв ничего на память о Максе?

И забыв о посторонних, она вдруг упала Адаму на грудь и разрыдалась. Он тоже не смог сдержать слез. Так они и оплакивали вместе свою страшную утрату. Утрату человека, благороднее и чище которого они не знали.

* * *

Адам ушел около полуночи, оставив Лиз на попечение подруг и соседей. Дом еще хранил множество следов присутствия Макса: его книги, одежду. Очки, аккуратно лежащие на рабочем столе.

У Адама же был единственный памятный предмет – золотые часы. Тем более трогательный подарок, что в свое время они были подарены Максу его отцом по случаю получения докторской степени по медицине. Теперь они превратились в символическую эстафетную палочку. Адам прижал холодный металлический корпус к щеке.

Зазвонил телефон. Это была Тони.

– Передали в одиннадцатичасовых новостях, – сказала она. – С тобой все в порядке?

– Не совсем, – с горечью ответил Адам. – За рулем должен был быть я.

На том конце трубки замолчали. Тони не знала, что сказать. Наконец она спросила:

– Когда похороны?

– Во вторник утром. Никакой панихиды не будет. Он так хотел.

– Мне кажется, что это неправильно, – возразила Тони. – Какие-то слова должны быть сказаны – хотя бы слова любви. Лиз просто не понимает, но это нужно и ей самой. Нельзя уйти, не сказав ни слова в память о Максе. Можно, я приеду?

– Да ведь ты с ним и знакома-то не была!

– Похороны устраивают для живых, не для мертвых.

– Это я понимаю. Но мне надо будет позаботиться о Лиз.

– Знаю, – мягко ответила она. – Только о тебе тоже кто-то должен позаботиться.

Возникла короткая пауза.

– Спасибо, Тони, – тихо сказал Адам. – Буду тебе очень благодарен, если придешь.

* * *

Вокруг свежевырытой могилы собрались человек двадцать. Декан, коллеги с женами, сотрудники лаборатории, студенты. И среди них чуть в стороне стояла только что прилетевшая из Вашингтона Антония Нильсон.

Работники похоронного бюро, привычные к любым, в том числе и к самым необычным проводам умерших, приготовили для участников церемонии цветы, чтобы положить в гроб как последний знак уважения.

Когда у могилы остались только Адам и Лиз, сами собой сорвались с его губ строчки из «Гамлета». Почему-то именно они показались ему сейчас как никогда уместными:

«Он человек был, вот что несомненно. Уж мне такого больше не видать!»[3]

Адам медленно опустил цветы на гроб.