Читать книгу Другой Холмс. Часть вторая. Норвудское дело - Евгений Бочковский - Страница 5
Глава 3. Счастливый поворот
ОглавлениеИз дневника доктора Уотсона
Мы прибыли в Пондишери-Лодж уже совсем поздно. Дом окружала высокая стена. Как объяснил нам Тадеуш, еще со времен отца усадьба очень тщательно охранялась. После его смерти Бартоломью только ужесточил меры безопасности, ни на минуту не забывая об угрозе со стороны загадочного калеки. Мы подошли к запертой калитке, и Тадеуш позвонил. Через минуту из тьмы выступил какой-то угрюмый тип, по всей видимости, привратник и поинтересовался, что нам всем нужно в столь поздний час. Тадеуш объяснил, что у него вчера был разговорс братом, и они договорились о сегодняшнем визите гостей. Но угрюмый тип уперся и ответил, что может пропустить лишь его, а вот остальных – никак нет. Тадеуш занервничал. Он стал увещевать этого Мак-Мурдо, уговаривая не позорить его перед друзьями. Мы с Холмсом переглянулись, подумав, конечно же, об одном и том же. Это был шанс. Мы, правда, еще не встретились с хозяином и не увидели, где он держит клад, но ведь позже такой возможности все отменить может и не представиться. Вдруг Бартоломью поддастся уговорам брата или же проникнется расположением к мисс Морстен и с удовольствием вручит ей ее кучу денег? Чтобы не доводить до неприятной ситуации, когда придется отговаривать его при всех от столь разумного поступка, необходимо было зацепиться за подвернувшийся случай. Холмс выступил вперед.
– Как ни обидно получить отворот поворот посреди ночи, но вынужден признать, что вы, мистер Мак-Мурдо, совершенно правы, что не впускаете нас. Уважаю слуг, которые ответственно относятся к своим обязанностям.
– Поверьте, сэр, я бы с великим удовольствием…, – суровый бас за решеткой заметно смягчился.
– У вас нет такого права, – торопливо перебил его Холмс, почуяв опасность обратного эффекта. – Слишком рисковано доверять незнакомым людям, напрашивающимся в гости в столь поздний час. В конце концов, до завтра ваш хозяин, мистер Шолто, никуда от нас не сбежит.
– Может, я погорячился, – засомневался Мак-Мурдо. – Тем более, что ваш голос мне почему-то знаком. В конце концов, если мистер Бартоломью действительно ждет вас, я могу…
– Ни в коем случае. Большое вам спасибо, мистер Мак-Мурдо, за то, что так любезно поговорили с нами.
Под любезностью Мак-Мурдо Холмс, видимо, подразумевал то, что этот грубиян, разговаривающий с бедным мистером Тадеушем откровенно пренебрежительно, не стал спускать на нас собаку, как обещал в случае нашей настойчивости, а ограничился угрюмым заявлением, что ничего знать не желает о каких-то гостях, похожих по его мнению больше на жуликов чем на порядочных людей.
До этого момента я и не думал, что на свете существует что-то, неподвластное тьме. Однако лица Мисс Морстен и Тадеуша после слов Холмса засияли таким изумлением, что их свечение не сумел поглотить даже кромешный мрак. Но тут Мак-Мурдо неожиданно воскликнул:
– Вспомнил! Это ж бедолага Холмс, которого я нокаутировал в первом раунде три года назад! Я слышал, вы тогда долго лечились.
– Так все-таки в первом раунде или три года назад? – с досадой отозвался Холмс, понимая, что теперь вернуть ситуацию в нужное русло будет крайне непросто. – Вы уж определитесь.
– Да нет же! – смутился сторож. – Я совсем другое хотел сказать. Как ваше здоровье? Я ведь говорил вам, что бокс не для вас, помните? Вы слишком высоко держите подбородок, от того так запросто в него и получаете. Я вовсе не хотел вас обидеть и сейчас же впущу вместе с вашими друзьями. Если б не темнота, я бы наверняка узнал вашу выбитую челюсть. Пожалуйста, проходите!
С этими словами он открыл калитку. Затея Холмса отменить визит, почти уже сработавшая, провалилась. Шансов изменить ход дела в нашу сторону не осталось. Придется пересечь сад, войти в дом и подняться в кабинет Бартоломью. И все это лишь для того, чтобы тут же покончить с нашими надеждами. Что такого могло еще произойти на этом коротком отрезке пути, чтобы вмешаться в столь предсказуемый расклад? Возглавляемые Тадеушем мы направились через сад к дому, но Шолто вдруг насторожился, почуяв неладное.
– Ничего не понимаю. Вот то окно наверху, видите? Это его кабинет. Там должен гореть свет, но, кажется…
Мы зашли в дом и натолкнулись на экономку. Пожилая женщина пребывала в сильной тревоге. Она сообщила, что с тех пор, как вчерашним вечером Тадеуш покинул брата, весь следующий день Бартоломью не показывался на глаза, запершись у себя в кабинете. Наконец, она решилась заглянуть в замочную скважину. Хоть в замке и находился ключ, кое-что ей все же удалось разглядеть. И это «кое-что» не прибавило ей оптимизма. Миссис Берстон была откровенно напугана, и, когда мы по очереди заглянули в кабинет Шолто ее способом, то тоже испытали ощущения, весьма далекие от приятных. Из темноты неосвещенной комнаты как белая луна на нас смотрело лицо покойника, застывшее в какой-то жуткой непередаваемой эмоции. Оно и видимо-то было, благодаря падавшему на него через окно лунному свету.
Ничего не оставалось кроме как взломать дверь. Посреди комнаты в кресле сидела абсолютная копия Тадеуша, безучастная не только к шуму, с которым мы ворвались в комнату, но и вообще ко всему, что принадлежало этому миру. Бартоломью Шолто уже успел окоченеть. Почти над головой его чуть сзади в потолке зияла внушительная дыра – та самая, проделав которую, он обнаружил чердак, в чьем небольшом пространстве и дожидался своих хозяев ларец с сокровищами. Тадеуша колотила дрожь, и он боялся подойти к брату. Мы с Холмсом приблизились и поверхностно оглядели тело. На нем не было никаких ран. Отчего же он умер? Мысль о том, что этот несчастный скупец не выдержал огорчения от предстоящего раздела имущества, вызвала во мне угрызения совести. Неужели мы явились невольными убийцами? Без нас Тадеуш не принудил бы брата к такому самоубийственному в его представлении выбору. Или это и в самом деле самоубийство?
Пересиливший свой страх Тадеуш, наконец, тоже подошел, и мы услышали его голос:
– Посмотрите, мистер Холмс! За ухом. Что это?
Действительно, за правым ухом мертвеца из виска торчал тонкий длиной с иголку предмет. Я бы и принял его за иголку, но, осветив и рассмотрев предмет под лупой, Холмс заключил:
– Это, мистер Тадеуш, какая-то щепка или шип растения вроде кактуса. Странно. Вчера вечером, когда вы виделись с ним, у него ее не было?
– Я не приглядывался к его ушам, но думаю, нет. Бартоломью не таков, – прошептал Тадеуш. – Может, это и есть причина смерти? Вдруг оно ядовитое?
– Вы полагаете? – откликнулся Холмс уже другим тоном. Тем самым, который свидетельствовал о возникновении в его голове очередной проницательной догадки. – Любопытно. А знаете, ваше случайное замечание натолкнуло меня на оригинальную мысль. Мой дедуктивный метод исключает возможность случайной смерти при отсутствии орудия убийства, это однозначно. Если бы ваш брат ненароком наткнулся на эту колючку в пределах комнаты, то мы бы обнаружили здесь и горшок с тем самым кактусом…
Слова Холмса прервал дикий крик Тадеуша. Оказывается, ларец с сокровищами, который они с братом спустили с чердака и установили на столе, теперь исчез.
– Ну вот, – заключил Холмс. – Кактус отменяется однозначно. Убить он еще мог, но ему не под силу без посторонней помощи вынести тяжелый ларец.
– Верно, – согласился я. – Как минимум, у него должны были быть сообщники, которые забрали его с собой.
– Кого? – ошеломленно переспросил Тадеуш и тут же запричитал, заламывая руки. – Послушайте, во всем же обвинят меня! Я был последним, кто видел его живым!
– Но ведь он заперся изнутри и оставил ключ в замке. Как бы вы смогли проделать такое, мистер Шолто, будь вы убийца? И вообще, хотел бы я знать, каким образом злоумышленник сюда проник, если и дверь, и окна надежно заперты. Вы кого-нибудь подозреваете?
– Думаю, это тот одноногий, которого боялся мой отец. Джонатан Смолл. Бартоломью говорил мне как-то, что тот не оставил своих попыток, и слуги пару раз видели его. Он все-таки добрался до моего брата!
– Джонатан Смолл! – присвистнул Холмс. – Так он и есть калека, напугавший майора до смерти? Кто бы мог подумать!
– Вы его знаете? – удивился Тадеуш.
– Не далее как сегодня мисс Морстен познакомила нас. По счастью, он еще об этом не знает.
– Мисс Морстен? – пролепетал Тадеуш, окончательно сбитый с толку. – Вы шутите?!
– Нисколько. У нее сохранился документ, похожий на тот, что вы нашли в кабинете после смерти отца.
– «Знак Четырех»?
– Именно. Там присутствовало это имя.
– Господи! Я уж было подумал…, – Тадеуш оперся руками о стол и свесил голову. Казалось, его покинули последние силы. Он обмяк, спина его сотрясалась то ли от ужаса, то ли от того, что ноги готовы были подкоситься и отказывались поддерживать тело.
– Что нам известна его наружность? – докончил за него Холмс. – Это было бы слишком щедрым подарком с учетом того, что следствие еще толком не началось. К сожалению, так не бывает. Хотя наличие протеза оставляет кое-какие шансы…
– Что ж теперь, переловить всех одноногих?! – истерично взвился Тадеуш. – Я вам скажу, как бывает. В первую очередь, полиция берется за родственников. Вам это и без меня известно. Я наследую имение, это вполне достаточный повод отправить меня на виселицу.
– Собственно, мы еще не убедились, что тут побывал именно он, – расставшись с надеждой ободрить Шолто, рассуждал уже больше с собою Холмс. – Кто бы объяснил мне, каким образом калека проделал то, что здоровому не по зубам!
Я посмотрел на Холмса, и мне стало неловко. Пока несчастный мистер Тадеуш хныкал и вздыхал, утирая слезы, Холмс, стоя в неподобающей атмосфере смерти позе возле покойника и чуть ли не облокотившись на него, светился от счастья. И если бы даже я не понял, что к чему, Холмс вырывающимися из него восклицаниями разъяснил бы мне секрет такого приподнятого духа. То и дело до меня доносилось (слава Богу, приглушенное):
– Нет, ну кто бы мог подумать! Когда мы уже думали, что все… тут такое! Вот это да!
И действительно. В самый последний момент, когда уже не оставалось никаких надежд, мы получили, наконец, то, о чем могли только мечтать. Загадка, приз за раскрытие которой – ларец с драгоценностями и сердце богатой невесты. Дело оставалось за малым. Раскрыть преступление, поймать преступника и найти сокровища.
Мы зажгли несколько свечей и расставили их так, чтобы осветить всю комнату. И сразу же нам стали попадаться всевозможные улики, доказывающие, что к версии о самоубийстве или несчастном случае следует относиться весьма скептически. Очень быстро было обнаружено слуховое окно, ведущее с чердака на крышу, и таким образом определен способ, которым убийца проник в дом. Бартоломью располагался в кресле спиной к дыре в потолке, и если кто-то, как рассуждал я, подкрался сзади с горшком в руках и прислонил ядовитый кактус к затылку несчастного, а то и вовсе заехал что есть мочи ему по темени тяжеленным горшком… Холмс раскритиковал мою версию, по его мнению, жертва была поражена с дистанции бесшумным выстрелом.
– Можно подумать, в школе вы никогда не плевались горошинами через трубочку, Ватсон.
– У нас не было такого предмета.
– Значит, вы получили воспитание в женском пансионе, – улыбнувшись Холмс взял со стола небольшой сплетенный из соломки мешочек, полный таких же шипов. – Ага! А вот и наши стрелы. Не удивлюсь, если они пропитаны… бисульфатом бария, например.
Там же на столе лежал клочок бумаги, в котором каракулями была выведена уже знакомая нам надпись – «Знак четырех». Следующее вещественное доказательство высмотрел Тадеуш Шолто.
– Глядите! – вскрикнул он, указывая трясущимся пальцем себе под ноги. – Я же говорил вам!
Весь пол был усеян круглыми размером с крупную монету отпечатками.
– Протез, – коротко заключил Холмс. – Значит, это действительно Смолл. Но как он со своей деревяшкой сумел залезть по стене? У него должен был быть сообщник, надо искать еще следы. Ой! Смотрите-ка, Ватсон!
Он остановился в том месте, где было пролита какая-то вонючая жидкость. На краю этой густой лужи отпечатался след очень маленькой ноги. Пальцы ее были странным образом оттопырены.
– Вот те раз! Неужели ребенок?
Втроем мы недоуменно поглядели друг на друга.
– Вот что я вам скажу, – нашелся первым Холмс. – Не будем прикидываться шокированными святошами и изображать уверенность в том, что на всем свете не найти детишек, которые согласятся принять участие в преступлении. На всем остальном свете, может, и не найти, зато в Лондоне их предостаточно.
– В краже или хулиганстве – да, но в убийстве?! – воскликнул я недоверчиво.
– Ваше недоумение, Ватсон, объясняется тем, что вы слишком поверхностно осведомлены о том, что творится в районах вроде Спиталфилдз, а об Уайтчепеле узнали самую малость, и то лишь благодаря Джеки Рипперу. В нежном возрасте из чувств развито лишь любопытство. О том, чтобы поставить себя на чье-то место и представить себе чужую боль, не может быть и речи. В таких условиях лишение жизни представляется увлекательным приключением, чем-то вроде игры. Этим Смолл нашего сорванца и завлек, вдобавок, посулил денег. Вы бы отказались?
– Надеюсь, да, – с жаром отозвался я. – Надеюсь, у меня бы хватило…
– Меня смущает другое. Мальчуган не робок даже по меркам любителей подобных забав. Он сумел взобраться на крышу, тихонечко проникнуть на чердак так, что Шолто ничего не заподозрил. Что было дальше? Ясно, что он сбросил веревку Смоллу и помог ему взобраться. Так же на веревке они спустили ларец вниз.
– Вы забываете, Холмс, об одной маленькой детали, – поправил я его, так как меня порядком покоробил бесстрастный тон, с которым он взялся уделять внимание далеко не первостепенным вещам. – Возможно, вы опустили ее как незначительную. Между делом они прикончили несчастного Бартоломью!
– Это само собой.
– Но кто из них стрелял? Разве вас не интересует, взрослый или ребенок посмел поднять руку на чужую жизнь?!
– В настоящий момент это не важно. Ясно и так, что мы имеем дело с убийцами. Главное, напасть на их след.
– Ничего себе «не важно»! Надо молиться, чтобы выяснилось, что это не неразумное дитя пролило кровь! Как вы не поймете, что от этого будет легче всем нам!
– Лично мне будет легче, если вы это возьмете на себя, Ватсон, – отрезал Холмс, не поведя и бровью. – Ну, что ж, мистер Шолто, давайте вернемся в комнату экономки, где нас дожидается мисс Морстен, и, прежде чем вы отправитесь за полицией, я сделаю небольшое заявление.
Так мы и сделали. Экономка выглядела все такой же перепуганной, да и мисс Морстен смотрела на нас встревожено, предчувствуя нехорошие известия. Лицо Холмса, неподобающе оптимистичное для такой ситуации, вдохнуло в нее надежду, и я невольно сжался, предвидя, что ей предстоит услышать. Вдобавок ко всему Холмс не сумел вовремя удержаться от любимого жеста, коим обыкновенно выказывалось его удовольствие, и взялся потирать руки, но спохватился и гуманно изобразил присутствующим, как пытается стереть, таким образом, грязь с ладоней.
– Итак, дамы и господа. Бартоломью Шолто, которого нам предстояло склонить к такому же благородному отношению, какое проявил его брат, не возразил нам ни словом. Но хорошие новости на этом закончились, ибо предмет спора исчез, и спорить не с кем и не о чем. Да, да, мисс Морстен. Вы ограблены, а мистер Шолто лишился еще и брата. Трагедия, что и говорить. И посему я от всей души вам сочувствую. Но, с другой стороны, у нас с доктором появилась возможность доказать вам, что мы не зря едим свой хлеб. Мы беремся за это запутанное дело немедленно. А вы, мистер Шолто, отправляйтесь в участок в Норвуде и известите полицию о случившемся.
Тадеуш послушался и бегло застучал каблуками по лестнице, а Холмс отвел меня в сторону.
– Холмс, умоляю вас, – зашептал я, не дав ему открыть рта, – сделайте что-нибудь с этим нездоровым блеском в ваших глазах! Поймите же, что светиться восторгом при таких обстоятельствах просто неприлично.
– Полагаете, я охвачен эйфорией? – пожал он плечами. – Дело-то выходит непростое. Уж лучше бы мы сами выкрали сокровища, как и собирались. Тогда бы нам не в пример было бы легче разыскать их, чем теперь, если бы мы только не забыли, куда спрятали их. Сейчас же следует, не теряя времени, отыскать следы Смолла, иначе он, чего доброго, с такими деньжищами быстренько скроется из страны. Но нам повезло. Тут неподалеку проживает старик Шерман.
– Зачем нам парик в такое время? – удивился я, вспомнив, что означает это имя.
– Это другой Шерман. У него есть собака. Этот Тоби очень хорошо идет по следу.
– Даже в темноте? – удивился я. – Такое хорошее зрение?
– Даже с закрытыми глазами. Такой отменный нюх. Приведите его сюда.
Я отправился по указанному адресу пешком, так как это место оказалось неподалеку, однако обратный путь занял у меня более часа из-за постоянных препирательств с собакой. Я так и не понял, этот Тоби «очень хорошо идет по следу» вообще, или в сравнении с тем, как он идет по земле «бесследно», то есть не озадаченный предъявленным запахом. У меня создалось впечатление, что наличие следа – обязательное и единственное условие его передвижения. Других стимулов переставлять свои короткие кривые лапы он не признавал, или же они у него отнимались в условиях отсутствия строго обозначенной задачи. Даже прогуляться по своим собачьим делам – обнюхать кусты, освежить их отметинами, пообщаться с такими же собаками и загнать наглого кота на дерево – он согласился бы, только если предварительно сунуть ему под нос чью-то перчатку или шляпу. Вероятно у пса, как у всякого закоренелого специалиста в своей области, развилась профессиональная болезнь, и бедолага совершенно разучился быть самим собой и наслаждаться жизнью. Чтобы довести талантливого ищейку до места, где ему будет суждено поразить нас своими способностями, мне пришлось изобрести хитроумный способ. Я давал Тоби понюхать свой свернутый клубком носовой платок, швырял платок в направлении нашего движения, кричал волшебное слово «Ищи!», Тоби «находил» его, и мы возвращались к началу описанного цикла. Чтобы сократить число повторений, я старался зашвырнуть платок подальше, и все равно к концу пути рука, бросавшая платок, у меня буквально отваливалась. Я охрип от выкриков опротивевшего мне навеки слова «Ищи!» и все же в итоге был вынужден заключительную милю нести Тоби на руках, так как платок, перемазанный грязью и слюнями жадного до находок пса, в конце концов, закатился под водосточную решетку и мы, промучившись с его извлечением с четверть часа и так и ничего не добившись, разделились во мнении. Тоби не желал бросать начатое, несмотря на мои уверения, что вещь не такая уж ценная, и был силой отстранен от выполнения задания, так что я вернулся в Пондишери-Лодж в полном изнеможении.
Там уже находились представители полиции Норвуда, однако среди них я заприметил и человека из Скотланд-Ярда. Инспектор Этелни Джонс заметно выделялся своей тучной фигурой, напоминая слона в лавке не только дородными формами, но и безалаберным поведением. Ему уже все было ясно. Он раскрыл дело за пять минут, управившись в этот промежуток времени со всеми необходимыми процедурами, то есть арестом подозреваемых. Тадеуш Шолто не угадал только одного – вместе с ним под стражу взяли привратника Мак-Мурдо. Холмс со стороны посматривал на Джонса не без иронии, но при этом выглядел озабоченным.
– Ватсон! – подошел он ко мне, едва увидел меня с Тоби. – Поставьте пса на землю, незачем его баловать. Мы с вами совершенно забыли про мисс Морстен. Она все еще тут.
– Надеюсь, это так, Холмс, – откликнулся я, переводя дыхание и удерживая Тоби от остервенелых попыток воткнуться носом в Холмса. – Иначе в этой тьме кромешной мы ее ни за что не найдем. Даже с Тоби, потому что у нас нет ничего от нее, что он мог бы понюхать.
– Я имел в виду, что ей совершенно не подходит эта зловещая атмосфера мрачного дома.
– Где вдобавок ко всему свершилось ужасное злодеяние, – добавил я с содроганием, так как лицо покойника все еще стояло у меня перед глазами.
– Вот именно. У ворот по-прежнему стоит наш кэб, забирайте девушку и отвезите ее домой. И постарайтесь успеть за это время произвести на нее как можно более приятное впечатление. Помните, о чем я вам говорил. Мисс Мэри очень хороша для нас – ну, просто золото, а не человек. А еще и серебро, и бриллианты с изумрудами. Так что расскажите ей что-нибудь занятное или спойте, покажите, в конце концов, фокус какой-нибудь. Словом, развейте тучи, отвлеките от дурных мыслей, не мне вас учить.
– А вы?
– Я улажу дела с Джонсом, а потом мы с Тоби бросимся по следу Смолла. Его протез тоже вляпался в креозот…
– Та лужа?
– Да, – тихонько рассмеялся Холмс. – Потому он и оставил столько следов на полу. Так что для Тоби это не задачка, а сущие пустяки.
С этими словами он подмигнул мне и, развернувшись, направился обратно в дом.
Мисс Морстен вышла через калитку и тихая и какая-то поникшая подошла ко мне. Вечер, так замечательно начавшись для нее, был безнадежно испорчен. Подводя ее к кэбу, я вдруг почувствовал сильное волнение. Мне предстояло оказаться с нею в темном и тесном пространстве, где мы поневоле провели бы вблизи друг друга достаточно много времени. Достаточно, чтобы что? Уж не боюсь ли я ее? Я со страхом осознал, что начинаю испытывать к мисс Мэри неведомое мне доселе притяжение. Только этого не хватало. Нет уж! Я дождался, когда Холмс вернется в дом и уже не сможет видеть нас, помог девушке взойти в кэб, но сам остался снаружи. Она взглянула на меня вопросительно.
– Извините меня, мисс Морстен, что не могу сопровождать вас, – проговорил я запинаясь. – Нам с Холмсом придется, не теряя ни секунды, броситься вслед за исчезнувшими сокровищами, чтобы они не исчезли окончательно. Кэбмену известен ваш адрес, и он лихо доставит вас домой.
Мне было ужасно неловко. Душа разрывалась от желания присоединиться. Конечно же, следовало сесть вместе с нею. Ночь совсем темная, и несчастная девушка сегодня натерпелась столько страху. Но я не смог себя заставить. Я уже приготовился к слезным уговорам, но к моему удивлению, мисс Морстен вполне спокойно отнеслась к моим словам.
– Мне было бы спокойнее за вас, доктор Уотсон, если б вы поехали со мною. Я бы отвезла вас до самой Бейкер-стрит и лично передала в надежные руки миссис Хадсон. Слишком уж вы не приспособлены к жизни, а здесь совсем глухие места. Очень вас прошу, будьте осторожны, держитесь все время как можно ближе к мистеру Холмсу, а лучше – за мистера Холмса, и постарайтесь не падать больше в канавы. Словом, берегите себя, и помните, что я за вас буду переживать.
Кэб покатил от дома и быстро растворился в темноте, а я, остолбеневший от таких слов, еще некоторое время стоял на дороге. Какая чудесная девушка! Ранее я уже убедился, что у нее отзывчивое сердце. Ее добротой успели попользоваться все, кто нам попался под руку в этот вечер, не считая полицейских. Оторвавшись от забот за полубесчувственной экономкой, она успела похлопать по плечу несчастного Тадеуша, пока ему надевали наручники, мягко подмигнуть глазом его предполагаемому сообщнику Мак-Мурдо, пока ему… тоже надевали наручники, и даже выкроила минуточку для Тоби, очистив от колючек репейника его хвост (где этот стервец только ухитрился их насобирать, шагая по мостовой и отсиживаясь на моих руках!). А теперь она еще и призналась, что тревожится за меня. Какого дьявола я не поехал?! Хотя бы для того, чтобы ей было спокойнее за ее верного и отважного защитника. Я обманул всех – и Холмса, велевшего мне впечатлять девушку всеми способами, и мисс Морстен, и так уже впечатленную мною, но как-то по-своему. И мне подумалось, что более всего я обманул самого себя. К чему эти идиотские страхи?! Кого я боялся – ее или себя? Я понимал, что теперь нельзя показываться на глаза Холмсу, и, как мне ни хотелось присоединиться к его сбору улик и понаблюдать за его работой, я решил идти домой.
Путь до Бейкер-стрит предстоял совсем не близкий, но эти несколько часов быстрого ходу я преодолел почти незаметно, не чувствуя времени и утомления от длинной дороги, поскольку у меня появилось новое занятие. Любоваться и противиться, предвкушать и бунтовать, сомневаться и не сомневаться, впадать в панику и в экстаз, вздыхать горестно и с надеждой – и все по поводу одного единственного человека. Как ни убеждал я Холмса и себя заодно, что расположение мисс Морстен мне совершенно безразлично, поднявшееся откуда ни возьмись волнение и только что пережитый страх близости с молодой прелестной особой постановили, что, по крайней мере, с одним из них я был неискренен. Действительно, странное дело. Я пытался напомнить себе о том, как еще совсем недавно на Бейкер-стрит она не вызвала у меня ничего кроме сочувствия ее беде с исчезнувшим отцом, то есть ничего такого, что можно было бы назвать особым расположением, и не мог понять, каким образом и когда угодил в этот невидимый плен. С какого момента мысли о Мэри Морстен перестали быть обычным рассуждением о еще одной человеческой натуре, а она сама из очередного примера, занимавшего скучающий в ожидании работы мозг, превратилась в предмет навязчивого беспокойства?
Несомненно одно: намеренно ли или по неосторожности, но именно Холмс запустил этот процесс. Его замечание о том, что мисс Морстен прониклась ко мне кое-чем волнительным, заставило меня задуматься и понемногу проникнуться чем-то похожим. Можно ли назвать ответным чувство, возникшее к человеку только от известия о том, что он этим же чувством к тебе уже охвачен? Наверное, да. Более того, наверное, это-то и есть настоящее ответное чувство, родившееся исключительно в качестве ответной любезности и совершенно не учитывающее собственно отношение к объекту. Но возможно ли, чтобы человек вдруг сделался привлекательным из-за одних только размышлений о нем? Почему бы и нет? Напряженное внимание к любому объекту – даже неживому – настраивает тонкие нити восприимчивости. Вероятно, пристальный вдумчивый взгляд – ключ к познанию красоты и совершенства всего сущего, где в таком случае найдется место и восхищению прелестями женской молодости, в том смысле, что, если научиться любить весь окружающий мир, вплоть до последней букашки, то почему бы в числе прочего не влюбиться и в мисс Морстен? Выбор безграничный – уже не выбор, а обретение, не знающее исключений. Поразившись великолепию небес, неизбежно постигнешь неотразимость такой же бездонной синевы глаз, а умение наслаждаться стрекотанием вертлявых сорок рано или поздно подружит или хотя бы примирит с говорливостью и непоседливостью женщин. И все бы хорошо, но я все еще далек от таких открытий и прекрасно это понимаю. В таком случае, не является ли мое ответное чувство банальным и жалким проявлением тоски? Жаждой уцепиться за малейший шанс? Мое вежливое участие, не посоветовавшись с хозяином, зачем-то вдруг окрасилось в романтические тона, и теперь я не знал, к чему склониться – счесть себя обманутым или счастливым. Любовь – единственная болезнь, от которой не то чтобы не придумали лекарств. Скорее, не придумали, что с нею делать – немедленно лечить, гасить горячку всеми средствами или, напротив, отдаться роковому вирусу и разжигать пламя недуга до такой степени, чтобы оттянуть выздоровление.
Вернувшись по дороге памяти на несколько часов назад, я вспомнил, как готов был расшибиться в лепешку, только чтобы доставить счастье мисс Морстен. О себе я тогда точно не думал. Как и о любви. Мысль, что меня это ожидает, даже не подумала придуматься моей голове. Теперь, когда мне хотелось также расшибиться, только чтобы уже мисс Морстен доставила счастье мне, я сполна проникся своим чувством. И готов это смятение наречь любовью. Значит, любовь – это когда не дарят, а требуют даров? Капризное эгоистичное чувство, не имеющее ничего общего с благородством и заставляющее страдать – это и есть воспетая поэзией любовь? Тогда что было то, в те самые часы, когда не представлялось никакого другого блаженства, кроме как рассеять эту безграничную ее печаль, увидеть ее радость и знать твердо, что она с ней не расстанется? И зная это, естественно на этом покончить, не задумываясь о чем-то взамен, потому что душе награда уже досталась? И лишь спустя некоторое время иногда вспоминать об этой истории с удовлетворением, что все так прекрасно завершилось. То самое, как его назвать?
Ночь уже близилась к концу, когда я добрался, наконец, до Бейкер-стрит. Я старался не шуметь, чтобы не разбудить миссис Хадсон. С другой стороны, я проголодался настолько, что дотянуть до завтрака не представлялось возможным. И еще, с другой стороны, я подумал, что у нее может быть бессонница, она мучается, ворочаясь в постели и не зажигая свет из упрямства, отлежав бока, и злясь, что не на что потратить невесть откуда свалившуюся бодрость. Послужит ли мой захватывающий отчет о сегодняшних событиях достойной платой за то, что попрошу себе ранний завтрак или поздний ужин? И как бы это потактичнее сделать?
В этот момент я и задел эту чертову вешалку. И почему она всякий раз падает на пол! Что за неустойчивая конструкция!
– Доктор, это вы? – раздался из-за двери ее комнаты голос, который заставил меня вздрогнуть и заодно усомниться, достаточно ли надежна разделительная стенка между мирами – нашим и инфернальным, и не образовалась ли в ней какая-нибудь дырка. Господи, неужели у меня по утрам такой же?! С надеждой о том, что миссис Хадсон спала хотя бы не слишком крепко, пришлось распрощаться. Если она и бодрствовала, то совершенно точно не здесь, и тем не менее даже из того далека, куда перенес ее сон, она умудрилась догадаться, что вернулся именно я и никто другой. Непостижимо! Что ж, по крайней мере, теперь-то точно можно к ней присоединиться.
Надо сказать, сначала миссис Хадсон, возможно не слишком довольная тем, что ее застали без чепца, в котором она удивительно напоминает кувшинку, не очень-то спешила пойти навстречу моей просьбе. Мне пришлось поменять последовательность изложения, пропустив вперед предложения о завтраке подробности норвудской переделки, чтобы разжечь и ее аппетит тоже, но она только сидела с распущенными седыми волосами, словно колдунья из сказки, на постели, все еще аккуратной, будто в нее и не ложились, терла глаза, почесывалась и громко зевала. Я рассказал ей про маленькие следы и про другие интересные факты, которыми изобиловало убийство в Пондишери-Лодж, но она слушала про то, какие нынче пошли дети, и во что в итоге извратилась когда-то безобидная игра в Робина Гуда и шерифа, с каким-то скептическим выражением, будто я рассказываю ей сон, перед нелепостью которого спасовал даже сонник.
– Представляете, миссис Хадсон, – воскликнул я, чтобы помочь ей приодолеть заторможенность, – в этом деле не обошлось без участия ребенка!
– Кто бы сомневался. А где второй ребенок? Только не скажите, что вы потеряли мистера Холмса по дороге.
Затем она, пообещав приготовить мне что-нибудь, встала, открыла шкаф и вынула из него какой-то солидных размеров фолиант.
– Этот географический справочник остался у меня после смерти мужа. Ну-с, доктор, поищем вашего ребенка.
С этими словами она принялась листать страницы, а я смотрел на нее с удивлением.
– Ага, вот! Я так и думала. Насколько я помню, мисс Морстен говорила вам, что ее отец служил на Андаманских островах, так? А теперь прочтите вот здесь.
Я стал читать. Это была небольшая статья про эти самые острова, в которой помимо сведений о месторасположении, климате, растительности и прочем присутствовало описание аборигенов – чрезвычайно уродливых и злобных карликов. Как утверждал источник, на данный момент представители этого племени считались самыми мелкими из всех известных на планете людей.
– Дочитали? Что скажете?
– Очень занимательно, но причем тут дети?
– Вы абсолютно правы, доктор. Дети не причем. Не кажется ли вам, что маленький след принадлежит не ребенку, а туземцу с этих самых островов?
Она ушла на кухню, а я снова перечитал заметку. Оттопыренные пальцы, стрельба отравленными шипами как любимый способ охоты на зверей и белолицых андоманцев вроде Шолто… То, что в исполнении миссис Хадсон выглядело легкомысленным ляпом наугад, в моей голове при внимательном прочтении и тщательном сопоставлении данных справочника с нашей информацией выстроилось в четкую, обоснованную трезвым рассуждением версию, вполне пригодную для обсуждения с Холмсом.
Он пришел через час. Я уже успел подкрепиться и принять ванну и, устроившись у камина, размышлял о всех странностях этой диковинной истории, когда колокольчик в холле известил нас о его возвращении. Я услышал только первые слова радушного приветствия миссис Хадсон, потому что почти сразу все звуки потонули в заливистом лае. Холмс вернулся с компаньоном, но вошел в гостиную один.
– А где Тоби? – удивился я.
– Да ну его! – Мой друг с раздраженным лицом уселся в кресло и тут же нервно заерзал в нем. – Привязал эту глупую псину в прихожей, только чтобы не видеть. Честное слово, у меня была мысль прогнать его, а Шерману сказать, что он убежал и не вернулся.
Глупая псина подтверждала заключение Холмса тем, что продолжала истошно тявкать из холла, так что мы были вынуждены закрыть дверь. Не откладывая дело в долгий ящик, я поведал Холмсу, что мне удалось установить личность сообщника Смолла. Я рассказал о том, как, догадавшись, что преступника следует искать непременно в каком-нибудь географическом справочнике, я, правда, без особой надежды на успех спросил у миссис Хадсон, не осталось ли у нее чего-то подобного от мужа, и, порывшись в такой книжке, обнаружил описание внешности туземца с Андаманских островов. Так уж совпало, что я сделал это признание, пока миссис Хадсон занималась на кухне завтраком для Холмса.
– Прекрасно, Ватсон! Теперь будем знать, что у миссис Хадсон есть такой справочник. Может, там присутствуют данные и на других преступников. Я, к сожалению, плохо представляю себе, чем занимается география, но сегодня выяснилось, что это, оказывается, очень полезная для сыщика наука. А теперь перейдем к моим новостям. Уф! Ну и пес, скажу я вам! Совершенно бестолковый! Джонс, та самая жирная скотина…
– Да, я видел его, – кивнул я. – Инспектор Джонс.
– Сегодня он имел превосходную возможность посмеяться надо мною, видя мои мучения с этим никчемным Тоби. Несколько раз я вынужден был возвращаться к усадьбе, чтобы вновь заставить собаку идти по следу. Вы не представляете себе, Ватсон, как он меня умотал, и я так и не понял, по какому же следу он меня пытался вести. Кстати, – вдруг насторожился Холмс, – что за запах у нас такой? Вы не чувствуете?
– Чувствую, – ответил я.
– Неприятный. Если уж на то пошло, я бы даже сказал, вонь, откровенно говоря.
– Пожалуй, соглашусь. Действительно, достаточно неприятный. И, что интересно, миссис Хадсон тоже им обеспокоена.
– И что? – отреагировал он сдержанным нетерпением и неудовольствием. – Вы обыскали дом? Не хватало, чтобы у нас обнаружился здесь труп. Достаточно одного покойника на сегодня.
Я ответил, что, конечно, обыскал, и что миссис Хадсон помогала мне в этом, но только без толку, так как запах этот успел распространиться по всей квартире, поэтому мы не смогли обнаружить место, откуда он начал свою экспансию. Примерно за полчаса до появления моего друга я даже решился поинтересоваться у миссис Хадсон как можно тактичнее, не случилось ли чего с нашими съестными запасами на кухне, на что она заметила, что до моего появления воздух был вне всяких сомнений чище. Я принял это за метафору, то есть не в прямом смысле, но теперь и Холмс, приблизив ко мне свой животрепещущий нос прямо как Тоби, шумно вдыхал воздух и тихонько приговаривал:
– Странно, он какой-то знакомый. Ну, да ладно. Слушайте дальше. Так вот, этот четвероногий бездельник быстренько потащил меня к себе домой…
– То есть как, к себе? – удивился я.
– То есть к старику Шерману, представляете?! Они же живут вместе, если помните. Но вряд ли он хотел взять с собой хозяина. Шерман со своим нюхом в этом деле не помощник. Думаю, он просто решил отсидеться под крылом старика.
– Прошу прощения, Холмс, что напоминаю вам об этом, но, может, вы в спешке забыли… вы же спешили напасть на след Смолла, так что это вполне простительно…
– О чем забыл?
– Тоби держит след, только если дать ему его понюхать. То есть он не самостоятелен в своем выборе…
– Благодарю вас, Ватсон, мне это известно.
– Просто, если вы забыли дать ему понюхать…
– Не беспокойтесь, все что надо, он понюхал.
– Я просто пытаюсь выявить причины такого странного поведения с его стороны…
– Уверяю вас, ему были предоставлены все возможности. У него живого места на носу не осталось, все утыкано отпечатками протеза, так я ему дал нанюхаться. Он не смел и головы поднять у меня.
– В таком случае у него не осталось прав на мое заступничество. Выходит, ленивец настолько не хотел работать! – охнул я.
– А вы еще держали его на руках. Впрочем, теперь я понимаю, зачем. Иначе бы он сбежал.
– Откровенно говоря, Холмс, я еще тогда хотел предупредить вас, что с этим псом что-то не так, – признался я, скрепя сердце.
– Кое-как я его силой оттащил оттуда, заставил вернуться, и где-то с середины пути этот Тоби потрусил уже совсем в другую сторону. И куда, вы бы думали, он меня привел?!
– Куда? – с живейшим интересом откликнулся я.
– Как вы думаете, почему я здесь?
– Почему?
– Я вам дал подсказку. Надо только связать. То, что под носом.
– И все-таки? – попытался я уточнить после того, как украдкой скосил глаза в указанную сторону.
– Я спросил вас, куда он меня привел, и почему я здесь. Осталось сделать только небольшое умственное усилие…
– Так мне ответить, почему вы здесь, или куда вас привел Тоби? Не обижайтесь, Холмс, но вы засыпали меня вопросами. Не могу же я…
– Дорогой мой друг! – устало саркастически заметил Холмс. – Я сижу сейчас здесь перед вами, а не рыщу по Лондону в поисках Смолла, потому что именно сюда привел меня этот мелкий кривоногий пакостник с поросячьим хвостом!
– Понятно – кивнул я. – Разумеется, вы о Тоби.
– О ком же еще! К нам на Бейкер-стрит, представляете?! Вроде как говорит: «Раз не ко мне домой, так давай тогда к тебе», вот как! Ну, тут я уже не сдержался… Черт, ну это же совсем невыносимо! Откройте окно хоть что ли.
Поток свежего воздуха распахнул дверь, отчего истошный лай, не прекращающийся ни на секунду, ворвался в комнату.
– Да что ж он так разошелся! – не выдержал Холмс и подошел к двери. – Миссис Хадсон, нельзя ли с ним что-нибудь сделать?
– Мистер Холмс, ваш четвероногий друг взбесился из-за обуви другого вашего друга. Двуногого, – каким-то чудом сквозь гомон Тоби донеслись до меня фрагменты ответа нашей хозяйки.
– Ватсона? – предположил Холмс довольно уверенно.
– Посмотрите сами. Ему не дает покоя правый ботинок доктора. Мне, признаться, тоже.
– А вас что не устраивает?
– Как что?! Мне все-таки хочется, чтобы вы позавтракали хоть с некоторым аппетитом.
– А причем здесь ботинок Ватсона?
– Я его тщательно почистила, но он все равно сильно пахнет этим ужасным креозотом.
– Точно! – радостно воскликнул Холмс. – Креозот! Вот чем у нас так разит!
Мы с Холмсом присоединились к миссис Хадсон, чтобы убедиться – Тоби действительно имел ярко выраженные претензии к моей обуви и демонстрировал их без малейшего уважения к чужому имуществу.
– Ай, да молодец! – просиял Холмс и нагнувшись ласково потрепал пса.
– Не вижу причины хвалить этого злобного хорька, – заметил я с обидой, пытаясь отодрать настырную собаку от своего ботинка. – Даже если я и влез где-то в креозот, что ж мне теперь отдать на растерзание свою лучшую обувь?
– Вы не поняли, Ватсон! – облегченно рассмеялся Холмс. – Смолл с напарником были также неаккуратны, как и вы. Вспомните отпечатки протеза и маленькой ступни в креозоте. На этом я построил свой расчет, потому и натаскал Тоби именно на этот запах, а вы сбили его с верного маршрута. Теперь ясно, почему он привел меня к Шерману. Он шел по вашему следу. Однако, как он догадался, что вы вернулись сюда? Ведь, передав мне Тоби, вы поехали с мисс Морстен в кэбе, не так ли? Даже если ему и такое препятствие нипочем, и он проследил путь экипажа, почему он не повел меня сначала в Лоуэр-Камберуэлл, а уж потом сюда?
– В Лоуэр-Камберуэлл? – переспросил я.
– К мисс Морстен, – пояснил Холмс. – Вы же, надеюсь, отвезли ее до самого дома, а не высадили где-нибудь посреди ночи?
Мне пришлось признаться, как все было на самом деле, а заодно, чтобы поскорее переключить внимание Холмса, признать безусловные способности Тоби. Похоже, это и вправду невероятно умный пес с невероятно чувствительным носом.
– Ну что ж, – подытожил Холмс, – первое романтичное свидание вы провалили. С другой стороны, благодаря вашему позорному бегству, мы убедились в замечательных качествах этой девушки. Ай, да мисс Морстен! Так и попросила не падать в канавы? Слово в слово? Браво! Такая сердечная чуткость нам очень даже пригодится. – Он выпрямился и огляделся с совсем другим выражением. – У вас найдется другая обувь для ночной прогулки?
– Конечно, – ответил я.
– Тогда собирайтесь. Сделаем еще одну попытку. Что-то мне подсказывает, что она будет удачной.
И он снова нагнулся к Тоби. Все то время, что я употребил на сборы, мой обостренный ревностью слух терзали немыслимые по щедрости комплименты, отдающие должное не только недюжинным способностям Тоби, до которых «кое-кому еще расти и расти», но и его стройным ногам, дивному хвосту и прочим прелестям экстерьера.