Читать книгу Волчий Сват - Евгений Кулькин - Страница 22

В небе строила козни навязчивая луна. Она не просто светила и делала маркою ночь, и не полыхала, как бы сказал поэт, а изнуряла своим присутствием в пространстве, откуда беззащитно все земное, и было невозможно скрыться от ее призрачного, наводящего на таинственность света.

Тот нервический сюрприз, который преподнес Клюха Марине во время ледохода, мало-помалу забылся. Хотя, когда у Чекомасова, в гости к которому они еще раз ходили, Клюха рассказывал обо всем, что пережил, с обреченной веселостью и той долей хвастовства, которая тяготит, но не настолько, чтобы ею не пользоваться, Марина произнесла всего одну фразу: «Это самый садистский поступок, который я могла от тебя ждать».

Юрия Адамыча, как заметил Клюха, этот рассказ не тронул своим драматизмом, потому он предложил пойти с ним на вокзал, потому как в тот день приезжал таинственный для Алифашкина человек – сам Луканин.

На базаре они долго выбирали букет цветов, притараненных с юга шустроглазыми, с гортанными голосами продавцами. Остановились на мимозе, продающейся отдельной, все ожелтяющей вокруг веточкой.

Поскольку поезд опаздывал на полчаса, вышли погулять в пристанционный скверик и там неожиданно столкнулись с Перфишкой.

– О! – вскричал он. – Те же и иже с ними. Мое вам с кисточкой.

Марина, как заметил Клюха, довольно сдержанно с ним поздоровалась, и у Кольки несколько отлегло от сердца: значит, тогда она – из дурашества – приклонялась к его плечу своей головой. Сейчас совершенно не видно, чтобы между ними был лад, чего, если признаться, страсть как боялся Клюха.

– Самец, – сказал Чекомасов, когда Перфишка пошел своей дорогой.

И Клюха, решив, что лучшего времени не случится, чтобы, вроде бы и не самой Марине, сказать о Перфишке все, чего тот заслуживал.

– Грязный тип, – произнес он где-то слышанное определение. – Даже очень.

И, ободренный тем, что Марина ничего не сказала в возражение ему, рассказал о том, как Парфишка уестествлял тетку Фаину и как Яков Фомич метался по лесу, зовя ее: «Клара! Клара!»

– Ай да и орел! – неожиданно восхитился Перфишкой Чекомасов. – Надо об этом Мише рассказать.

Марина же, казалось, почти не слушала, что точал о Перфишке Клюха, потому как-то, до обидного невпопадно, спросила:

– О ком речь-то?

Клюха сопато угнулся.

А в это время по матюгальнику, как зовет Евгений Константиныч усилитель, передали, что ожидаемый ими поезд подходит к главному перрону вокзала.

Луканина, хотя сроду его не видал, Клюха узнал сразу. Это был коренастый, с чуть приплюснутым лицом мужик, почти старик, с озоринками в глазах, чуть вельможный и – по глыбистости – довольно серьезно напоминающий Томилина.

Он, с этаким барским снисхождением, обнял Чекомасова, кивнул каким-то встречальцам, что отдельной группкой стояли за спиной у Юрия Адамыча. И, видимо, раскрепощенные этим кивком, к нему – разом – ринулись несколько девушек с цветами. Они так решительно оттеснили Марину, что Клюха на минуту потерял ее из виду. А когда обернулся к ней, то ее уже нигде не было. А на том месте, где она только что стояла, валялась веточка мимозы, на которую, сделав первые два шага, и наступил Луканин.

– А где же Марина? – спросил Клюху Чекомасов.

– Не знаю, – едва сдерживая радость, произнес он.

А ликовал Клюха потому, что не сбылись предположения Евгения Константиныча. Нет, Марина не из тех, кто бросается в объятья любой знаменитости.

– Ну а где же твой свежачок-то? – спросил Луканин Чекомасова.

– Сбежала, – ответил тот. – К девчатам, – кивнул он на тех, кто чуть поодально шли следом, – приревновала. Везде первой привыкла быть.

– А кто она? – спросил Луканин.

– Да дочка одного деятеля. В меру интеллигентная. И, мне кажется, сексуально обученная.

– Смотри, чтобы не получилось, как прошлый раз, – на что-то неведомое Клюхе намекнул Луканин. – Как ее звали-то?

– Света.

– А эту?

– Марина.

Клюху удивлял тот факт, что Чекомасов говорил так, словно его, Кольки, тут не было. Будто это не он приходил к нему с Мариной, явно же не на роли простого провожатого.

– Так вот мать этой Светы, – чуть прояснил Луканин то, что вовсе было непонятно Клюхе, – только недавно преследовать перестала. Такую уйму денег из меня вытащила.

Проводив Луканина до такси, где Кольке, естественно, места не досталось, Клюха, никак не представленный знаменитому поэту Чекомасовым, понуро поплелся прочь, с уже упомянутой радостью, однако чуть приперченной подробностями из жизни этого московского «барина».

Марину он встретил у дома. В слезах.

– Чего ты плачешь? – спросил.

– Уходи! – не отвечая на вопрос, посоветовала она. И уточнила, однако, довольно туманно: – Я вас никого видеть не хочу!

И Клюха ушел.

Но не из-за покорства. А оттого, что не знал, чем ее утешить: сказать ли ей, чтобы не обижалась на Луканина, совершенно не выделившего ее из толпы девушек, что его встречали, или, каким-то непостижимым образом, оправдать Чекомасова, тоже забывшего о ее существовании, едва увидев барственного друга.

Зато уже на второй день Клюха, встретив Марину, заметил, что к ней вернулось все прежнее: и вмерная веселость, и довольно бесшабашное шаловство, и, главное, та улыбка, которая плодит на щеках такие симпатичные ямочки.

Нынче же, в эту, как бы сказал Перфишка, «лунявую» ночь, Клюха впервые в жизни ждал назначенного накануне свидания.

Марина так и сказала, вернее, пропела:

– Приходи на свиданье, только без опозданья.

И он пришел. Когда она велела. Только Марина почему-то в назначенный час не явилась. И вот теперь, изнемогая под всевидством луны, Клюха ходил вокруг да около ее дома, то и дело задирая голову на окна их квартиры, в которых, перемещаясь из одной комнаты в другую, неприкаянно бродил свет.

А когда он, наконец, погас и Клюха засобирался уплестись восвояси, до его слуха долетел смех Марины.

Присев все за тем кустом, за которым он обычно коротает свое ожидание, он увидел две в обнимку приближающиеся фигуры.

– Ну довольна ты временем, что провела со мной? – спросил Перфишка.

– Весьма! – ответила Марина.

– А когда мы с тобой встретимся еще? – с известной Клюхе игривостью, спросил Мордяк.

– Никогда! – просто ответила Марина.

– Почему так жестоко? – полюбопытничал Перфишка.

– В каком смысле?

– Во всех. Хо-хо! – всхохотнул Мордяк. – У нас в хуторе говорят: «Обманула: дать дала, а замуж не пошла!»

– Пошляк! – бросила Марина и направилась в свой подъезд.