Читать книгу Волчий Сват - Евгений Кулькин - Страница 27

Это село оправдывало свое название; а величалось оно Бородаевкой; и то ли по иронии совпадений, то ли по специальной прихоти, но все мужики, у которых курчавилась или прямоволосилась растительность на подбородке, носили бороду. Бородатым был сам председатель Мирон Назарыч Толкованов, под стать ему выглядели и все правленцы. А у порога в сельсовет сидел прямо на земле сельский дурачок с такой дремучей и роскошной бородой, что ему позавидовал бы сам Карл Маркс.

Кстати, в кабинете председателя висело множество портретов не только вождей, но и ученых и даже писателей. И критерий, как вскорости понял Николай, был один – оригиналы должны были быть в момент их запечатления бородатыми.

И тут Николай вспомнил слова отца, когда тот отряжал его отсюда:

– С Мироном не соскучишься.

Толкованов был действительно из тех пересмешников-продумцев, которые очень трудно воспринимаются всерьез и вместе тем – в небольшом количестве – считаются необходимыми в руководстве. О них любит говорить высокое начальство за выпивкой или при развлечении, скажем, столичного гостя. А те, коль они себе на уме, с долей импровизации подыгрывают, всегда правильно трактуя роль, которая им уготована. Даже тогда, когда они за какой-либо производственный просчет требовали сурового наказания, начальство не решалось употребить крайность своей власти по той причине, чтобы не сбить их с орбиты славы, которая за ними укрепилась.

На более же низком, как любит говорить сам Толкованов, «базарно-колхозном» уровне пересмешников-продумцев воспринимают совсем по-другому.

– Для нас он, – сказал как-то на собрании один из стариков, – как имя, что отчеством повязано, не разорвать. Убери Мирона с его подначками-подъеферками, да что греха таить, и с матом-матюгальским, и мы, «назары», можа, чуть-чуть и попляшем, как рыбы на сковородке, а потом, известное дело, лежи по стойке смирно и жди, когда слопают.

Кто-то из начальства в свое время назвал колхоз «Большевик», в котором председательствовал Толкованов, «Бородаевской вольницей». И так оно, наверно, и было. Ибо в пору, когда за каждый лишний гектар паров голову отрывали, у Мирона Назарыча под ними чуть ли не половина площадей гуляла.

Словом, в данном случае произошло полное слияние колхоза с его председателем, что может подтвердить тот факт, что за время пребывания в Бородаевке Толкованова на него не было написано никуда ни одной анонимки. Случай, прямо скажем, из тех, о которых можно только мечтать.

И вот еще что удивительно. До того, как возглавить «Большевик», как он пошутил еще на собрании, где его выбирали, «хозяйство для беспартийных дерзаний», Мирон Назарыч понятия не имел как что растет и что откуда происходит.

– Но у меня, – похлопал он по книге, что лежала перед ним, – есть учебное пособие.

– Покажь нам его! – крикнул кто-то.

Он воздел руку с книжкой. И все дружно загоготали. Это была «Поднятая целина» Шолохова.

– Одного тебе не хватает, – выхватился среди прочих тот же голос.

– Чего же? – простовато спросил Толкованов.

– Нагана! – догадливо выкрикнули сразу из нескольких мест.

– Зато у меня кулаки дальнобойного действия!

Теперь уже общий смех поломал зал. Потому как новый председатель был мелконького росточка и с такими миниатюрными кулачками, что, кажется, окажись рядом добрая курица, она склюет их заместо зернинок.

– Ну как вы, наверно, поняли, – сказал в «предтронной» речи Мирон Назарыч, – я не кот в мешке, о котором не знаешь, какой он масти и как царапается, и не голый, что идет по базару и думает, что никто не видит. Я перед вами телешусь и карябаюсь потому, что партии так надо, а я – коммунист и мне деваться некуда.

Биография у Толкованова действительно, прямо скажем, ни с какой стороны не тянула на председательство. После школы, которую он не закончил, Мирон Назарыч пошел воевать.

– Вернее, пополз, – уточнил он. – Поелику шел я только до вагона, в котором везли на фронт. А все остальное время ползал. Потому у меня ниже пупка мозоль значительного размера вскочил.

– Ну про большину не молвь, нас есть кому проверить, – поняв его шутку как вызов к дальнейшей несерьезности, крикнул кто-то.

– Ты насчет партии-то полекше, – предупредил «сват» – представитель райкома.

– Так ежели я скажу мирянам, – кивнул он в зал, – что спал и видел себя председателем, у них половина баб от хохота загнут.

О своем, как выражались в казенной прессе, трудовом пути он сказал так:

– Потом я работал в организации, о которой говорят: «Ты нам «дас», а мы на тебя «ав-ав».

– А чего она производит?

– Это, как установили американцы, самая секретная организация в мире. Все знают, что она есть, но никто не знает, чем занимается.

После ДОСААФ, где Толкованов готовил стрелков, его забрали в школу военруком.

– Не получилось у меня с воспитанием, – признался он. – И все потому, что многие девки команду «ложись» неправильно понимают.

В руководство же промкомбината он уже был выжат извечным «надо!».

– Вызвали меня в райком, – рассказал о том, как его сделали начальником, – и говорят: «Знаешь, кто такой пустовал». Я им отвечаю: «Конечно! Этот тот, который валит, валит и все впустую». – «Чего валит?» – уточняют. «Ну вину, например».

Представитель же райкома аж ногами сучить зачал.

– Товарищ Толкованов! – шепчет. – Чего ты городишь?

Отбрыкнувшись от него ногой, Мирон Назарыч продолжил:

– А через пять минут я уже знал, как валенки валяют, платья шьют и буст… ну те самые «бухгалтеры», что лифчиками зовутся, кроят. Потому я «во фрунт» вытянулся и говорю: «Есть возглавить промкомбинат!»

И тут кто-то выкрикнул:

– Ну чего тянуть! Какую-нибудь паршивь нам партия не подсунет.

И за него проголосовали. Единогласно.

– Ты голову с меня снял, – сказал ему после собрания представитель райкома, только теперь обретший лик и голосовой дар речи. А оказался им опрятненький, как-то по-особому выструненный, как зубная щетка, старикашка, с ежиком не на темени, а на затылке.

– Так иначе бы меня не избрали, – простовато произнес Толкованов и, порывшись пальцами в своей бороденке, безошибочно высмыкнул из нее седеющий волос.

Ежели бы представитель райкома услышал то, что говорил своим «мирянам», как неожиданно «окрестил» колхозников новый председатель, уже на второй день, он свои уши на нет смылил бы в банно-прачечном комбинате, которым руководил.

– Тот, кто идет в начальство самовывозом – это дурак полный, то есть безо всяких ограничений. А тот, кто выпихом туда определяется, – этот полудурок. Вот я ко второй категории отношусь. Потому, ежели не в ту степь борозду поведу, можете мне для первого разу морду начистить, чтобы ярче сапог сияла.

А сапоги у него действительно бликовали так, что больно было на них смотреть.

Бородаевцы, как гласила статистическая молва, переживали уже тридцать первого председателя. И все, кто занимал этот пост вновь, первым же делом как можно дальше отлучали от себя своего предшественника. Толкованов же сделал наоборот.

– У меня к вам просьба, – произнес он на заседании правления, – оставить моим заместителем Петра, дай бог ему здоровья, Петровича Чувагу.

Того, сердечного, даже пот прошиб и икота проняла, тем более, что райком, всобачив ему «сгоряча строгача вместо булки-калача» (прибаска Толкованова), не предложил взамен не только руководящей, но и другой какой-либо работы.

– Поясню для тех, кто мыслит революционными категориями, – сказал Мирон Назарыч правленцам. – Не в моих принципах рушить все «до основанья», потому как в отличие от многих не знаю, что будет «затем». А во-вторых, у старого председателя есть опыт прилюдного бития. Потому он подскажет, когда «ой» кричать, а когда одним «охом» можно отделаться. И он же, надеюсь, вовремя предупредит, чей кулак тяжелее. И, в-третьих, он, как и я, при бороде. А бороду отпускают или благородные люди, или безнадежные мечтатели. Ни одного дурака с бородой я не видел. Да вы сами поглядите: правительство у нас все бритое. Хотя главные вожди пролетариата были знатными бородачами.

Это уже потом присочинил кто-то, что Толкованов сказал:

– Село наше Бородаевка и, как известно, непаспортизировано. Так вот в оправдание его названия, и чтоб отличительность иметь, отпускайте все бороды.

– А ежели она, треклятая, у меня не растет? – спросил ветеринар Егор Федотыч Брагинец.

– Козлиную себе «прихошеминь», но чтобы борода была.

Вот тогда-то, как гласит молва, прослышав, что ни один дурак бороды не имеет, местный убожец, постоянно обретающийся у правления и прозывающийся Феклунком, стал сперва, как он сказал, «энгельситься», а потом и «маркситься», пока не добился того роскошества, которым похваляется теперь. А борода у Феклунка действительно была знатная. Широкая, как лопата, черная, в небольшую пегость немного кинутая. И с нею, как заверяют старожилы, Феклунок даже, кажется, немного поумнел. Во всяком случае кур насиловать, что за ним водилось раньше, перестал, когда же кто-то спросил его, почему он не занимается своим любимым делом, дурачок ответил:

– Жалко! Она мою бороду за гнездо приймает.

Вот какие обстоятельства имели место быть на тот час, когда Николай Алифашкин – со товарищи – переступил порог правления колхоза «Большевик».