Читать книгу Обручник. Книга вторая. Иззверец - Евгений Кулькин - Страница 36

Уже вторую неделю Макс Волошин вел бессюжетный образ жизни.

Ссылка тут на чью-либо цитату не потребуется, потому как это не только он сам придумал, но и в самом деле так безалаберно повел себя с первых же часов пребывания в Германии, что вот теперь, сидя у письменного стола, размышляет, стоит ли писать матери покаянное письмо, которое должно кончиться весьма банальной фразой: «Деньга на исходе, неплохо бы ими всшевелить пустоту своих карманов», Но для этого, как он считал, надо было обрести конкретный образ, то есть, выглядеть, хотя бы для себя самого, жалким просителем, когда у той же матери не возникнет – тоже банальный – вопрос: «А куда же ты, дитя неразумное, дел ту сумму, которая была скрупулезно просчитала до последнего пфенинга?»

А подвел как раз тот самый бессюжетный образ жизни.

Как только он приехал в Берлин, то немедленно завернул к одному приятелю, с которым какое-то время переписывался ради пустого интереса.

Приятель не сказать, что уж очень обрадовался его приезду, но попытался пустить пыль в глаза, что водится со многими русскими, которые временно проживают на чужой территории.

И он повел его в один ресторан, потом во второй.

И в первом, но в большей степени во втором, повстречались им приятные люди, преимущественно женского пола, преимущественно соответствующего возраста, преимущественно безденежные, поскольку в Германии всяк платит за самого себя, и преимущественно влюбчивые.

Далее преимущество пошло только с отрицательным знаком и к исходу недолгого, но затянувшегося вечера, денег в карманах Макса не стало.

И вот теперь он пасмурно сидел за столом, чтобы сочинить покаянное письмо или виртуозно соврать, дабы не заставить маму думать о нем не только в превосходной степени.

Где Макс успел побывать?

Ну, например, в Гельдерберге, где археологи в свое время нашли самое раннее на этой земле обиталище человека, что и дало им право утверждать, что германцы на этой территории проживали за пятьсот или тысячу лет до рождества Христова.

Правда, там, где все это было обнаружено, Макс посчитал, что ему делать особо нечего. А в окрестностях побродил и даже отметил про себя, что они там весьма унылы и однообразны.

Большее же удивление, с которым Волошин живет и до сих пор, состоит в том, что Германия, как он уже установил, страна, которую в любом направлении можно пересечь за одни единственные сутки. Это не то, что, скажем, из Крыма добираться до той же Москвы.

Бросалась в глаза и бесконечная лоскутность полей.

Иной раз они напоминали русские одеяла, которыми хвастают кое-где еще в России. А то и походят на заплаты, сделанные на в общем-то изящной одежде.

Но речные долины среднегорья, конечно же, очаровательны.

Особенно его восхищают замки, притаившиеся на некой недоступности, рядом с которыми, однако, культурно произрастают вполне прозаические виноградники.

А вот в портовом Гамбурге Макс почувствовал себя настолько неуютно, словно этот город явился сюда из какой-то иной цивилизации, чтобы подорвать все увиденное дотоле и остановить воображение, которым Макс заражал свое сознание на протяжении всего того времени, которое провел в Германии.

Еще что?

Ах, да. Готический стиль.

Как он идет и этому ландшафту, и этому языку, что ли. Кажется, Бог специально придумал вот эту стрельчатость, чтобы подчеркнуть немецкость, которая обосновалась вокруг.

А многооконность домов просто очарует.

Этакое многоглазие.

То есть, верх любопытства!

Побывал он и на Кельнском карнавале.

Зрелище очень красочное.

Но какое-то уж больно заданное, что ли.

Без какой-то бесшабашинки.

Даже морду никто никому не набил.

Больше того, Макс не увидел там ни одного пьяного.

В музее Гете во Франкфурте-на-Майне тоже все сугубо традиционно. И почти безвкусно.

И еще что Максу не понравилось, Шиллер и Гейне в Германии менее почитаемы, чем Гете.

Неведомо отчего, но это царапнуло.

Особо за Генриха Гейне.

Ведь это он так гениально сказал: «Все купцы мира исповедуют одну религию».

Или:

«Мой коллега, Дон Кихот, принимал ветряные мельницы за страшных гигантов; что же касается меня, я, напротив, в хвастливых великанах нашего времени вижу всего лишь шумливые мельницы».

Но и, конечно, очаровал Любек.

От него так и веет средневековьем.

И – бесподобен Кельнский собор.

Вот, собственно, все, что Макс может записать в свой актив. Остальное…

Макс отодвинул от себя письмо.

Нет, не стоит мать загружать какими-либо подробностями своего пребывания на земле обетованной. Это все он расскажет при встрече.

А пока надо чем-то занять себя более полезным, а оттого и важным.