Читать книгу Полоса отчуждения - Евгений Кулькин - Страница 58

Едва сел, сразу заговорил:

– Я – дворник. И хоть дворую, но не ворую. Но деньги есть. Мне бы не на таких разъезжать, да приспичило. Сына женю. А сейчас, говорят, к невесте на трамвайчике не поедешь, за дурака посчитают.

– А знают там, – Максим машет в неопределенном направлении, – что свою драгоценность за сына дворника отдают?

– Как не знать? Знают. Только он у меня инженер. И должностишка у него на два порядка повыше, чем у рядового.

Он помолчал, потом улыбкой тронул только одни глаза.

– Смех был. Поехал я в Москву в институт его устраивать. Захожу в ихний алтарь, где святые одни вперемежку с архангелами и простыми ангелами. «С чем пожаловали?» – спрашивают. А я им отвечаю: «С трудовым энтузиазмом». Один из них, по виду въедливый такой старикан, вопрошает: «Кто вы?». Я картуз перед ими ломлю и говорю: «Дворник-притворник». – «И кем же вы притворяетесь?» – тот же продуманный вопрос выширнул. Отвечаю: «Министром». Они – чуть ли не в один голос: «Ну и что же?». И я им тут же пояснительный текст кидаю: «Порожний я, как барабан, на котором в семнадцатом «Боже, царя храни» последний раз отыграли». – «Об чем вы?» – вопрошают. Притворяются, что не поняли, а морды лежалыми кожами сделали. А у одного, что с въедливым стариканом восседал, у, видать, самого главного, вдруг подбородок как затрясется, и слеза возле носа означилась. Говорит: «И за меня отец просил. В лаптях, помнится, был, в рубахе наизнанку вывернутой, чтобы если били бы – так его. Все равно не приняли».

Я задом стал искать двери.

А тот, главный, спрашивает: «Как фамилия?». Отвечаю: «Дикаревы мы». А он мне: «Дикари мы с тобой. Я уже нынче гляну на такого вот верноподданного науки, – кивнул он на одного из архангелов, – и чую все еще на ногах свои лапти».

Словом, вышел я и думаю: не принюхался, а, наверно, хваченный тот дед. Хотя Васька, сын мой, говорил, что Державинов тоже слезьми умывался, когда фамилию Пушкин услыхал. Можа, старичок в моем сынке тоже какого-нибудь знатока разглядел. Они, ученые, по этой части зоркие.

– Приняли? – спросил Максим.

– Конечно, иначе мы бы с тобой в этот дом и дороги не знали.

Дом действительно был престижный. На набережной. Это вокруг него демонстранты уж года два как белью губы метят.

– Вон те, что с краю, – сказал седок, – аккурат сваты выстроились. Но мы сейчас комедь разыграем.

Он вышел из машины и, неизвестно к кому обращаясь, начал:

– По газонам, стервецы, присучились ездить! Раньше даже не ходили, хучь у тебя во лбу три звезды Геройских вперемешку с другими знатными орденами, а, смотри, какие колеищи тут понаделали!

И Максим увидел, что двор действительно испещрен шинами машин.

– Потому у нас, у дворников, сейчас сердце кровью обливается, а душа слезами разъедается.

Он занырнул в окошко машины Максима и подмигнул:

– Пусть все знают, за кого они свою красавицу отдают.

И только тут Максим заметил, что, помимо сватов, у дома выстроилось еще десятка три зевак, а может, каких родичей.

– Ну, давай, гоняй! – произнес мужик. – А то Васька сейчас на «мерсе» подкатит. На казенном, конечно. И укорит, стервец. Скажет: «Отец, опять тебя на самодеятельность тянет». Ему кажется, что я притворяюсь, что темный.