Читать книгу Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало - Евгений Леонардович Бочковский - Страница 7

(Из дневника доктора Уотсона)

4 августа 1891

– Что это, черт возьми, такое, Ватсон?! По-вашему, я посылал вас за этим?

Конечно, я допускал, что Холмс может закапризничать, потому что мой вариант несколько разошелся с его ожиданиями. И все же я возвращался на Бейкер-стрит с чувством оптимизма и уверенности, что моя идея, пусть и не сразу, ему понравится и он оценит то, как находчиво я выкрутился из почти безвыходного положения. Столь категорическое неприятие с его стороны явилось для меня досадным сюрпризом.

– В конце концов, Холмс, вы не можете отрицать, что это тоже парик. И как раз того самого цвета, что вы просили.

– Мой друг, вы, верно, издеваетесь. – Холмсу потребовалось заметное усилие, чтобы взять себя в руки. – Это шутка, не так ли? Я подразумевал парик, который будет выглядеть как настоящие волосы. Если вы еще не догадались, мне требуется сойти за рыжего человека. С этой целью, поскольку мои собственные волосы, как вы могли заметить, подходят больше под определение густо-темных или даже черных, я просил вас приобрести в магазине косметических принадлежностей Шермана парик соответствующего цвета, окраса – называйте как угодно… В общем, рыжий парик! То есть если мои разъяснения все еще не до конца понятны вам…

– Я понимаю, Холмс.

– И все же на всякий случай добавлю: у Данкана Росса должно сложиться ощущение, что я не в парике, хоть я и буду в парике. Вы серьезно переоцениваете мои возможности, если думаете, что я смогу добиться от него такой иллюзии, напялив вот это! – Он потряс в воздухе, словно тряпкой, тем, что я так бережно нес с собой сквозь туманную морось Лондона. – То, чем вы меня решились осчастливить, называется аллонж или бинет, я не разбираюсь, но в любом случае, Ватсон, это декоративный парик. Видите: букли, пудра, лента на хвостике.

– Вижу, Холмс, – терпеливо признал я и этот довод. Гению позволено многое, если не все. И это правильно. Моя же задача – донести до него свой взгляд, оберегая при этом то хрупкое душевное равновесие, в котором гений способен не только брюзжать, но и творить великие дела. – Прошу вас, выслушайте сначала…

– Такое носили при Стюартах и Ганноверах. Тогда ношение париков было модой, и никому не пришло бы в голову это скрывать, но я не могу быть рыжим по моде двухвековой давности. Союз требует природной рыжины.

– То, что вы явитесь в этом замечательном рыжем парике, не будет означать, что под ним вы не рыжий. Вы дадите ему честное слово, что…

– Тогда зачем он мне? Как я объясню это Россу?

– То, что вы и без этого парика рыжий, не означает, что в характере у вас непременно должна отсутствовать эксцентричность. Это ваше личное дело, Холмс, и мистеру Россу вовсе не обязательно…

– Еще как обязательно! Вы слышали, какую проверку он устроил Уилсону? У того аж слезы из глаз брызнули.

– Вот именно, Холмс. И в обыкновенном парике вы бы такую проверку не прошли. А в этом – только поглядите…

– Да что глядеть!

– Эти букли, что вам не понравились, такой длины, что их можно прекрасно завязать под подбородком. Сколько ни дергай, вам его фокусы нипочем!

– Чем бы еще завязать подбородок, а лучше все лицо, чтобы не было видно завязанных буклей?!

– Не кипятитесь, Холмс. В конце концов, можно держать подбородок чуть наклоненным книзу. Еще есть время додумать.

– Нет, еще есть время выкрасить волосы хной. Это все, что остается, благодаря вашему старанию, Ватсон.

– Ужасно! – воскликнул я, потрясенный его готовностью к самопожертвованию. – Неужели вы сделаете это, Холмс?!

– А что еще мне остается?! Если б вы принесли один из тех париков из магазина…

– Но я же говорю вам: там не было рыжего!

– Я бы покрасил его, а так мне придется издеваться над собственными волосами. Зря я положился на вас.

Меня крайне огорчил итог нашей беседы. Особенно после тех усилий, что я приложил для решения усложнившейся задачи.

Все началось несколько часов назад, когда мистер Уилсон, выполнив вчерашние инструкции Холмса и добившись согласия мистера Росса на подмену, в начале вечера явился к нам, чтобы сообщить об этом. Как мы и ожидали, единственное категорическое условие заключалось в том, чтобы сменщик обладал не менее убедительной в смысле цвета растительностью на голове. Холмс выглядел весьма довольным.

– Итак, мистер Уилсон, договорились. Эти три дня не высовываете носа из дому.

Заметив, как сокрушенно покивал временно отстраненный от службы работник союза, мой друг, дабы поддержать его, добавил ободряюще:

– Ну же, не унывайте! Как рассчитываете провести выпавшие каникулы?

– Просижу у себя в кассе, как же еще!

– Ни в коем случае! – строго заметил Холмс. – Кассу придется закрыть.

– То есть как?! – едва не возопил мистер Уилсон. – И тут убытки?

– Ничего не поделаешь. Нужно создать у них абсолютную уверенность, что вы покинули Лондон. Наверняка они захотят проверить, не обманываете ли вы их.

– Хорошо. – Упрямый тон гостя подсказывал, что до капитуляции еще далеко. – Тогда пусть клиентов обслуживает Сполдинг. Он смышленый и прекрасно обходится без меня. Я объясню ему, что отвечать, если будут справляться обо мне. Меня никто не увидит, клянусь вам!

– Вы не поняли. Ваш Сполдинг, может, и смышленый… – Холмс твердо выдержал гневный взгляд не на шутку разошедшегося Джабеза Уилсона и прибавил многозначительно: – Может, даже слишком.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что мы ничего о нем не знаем. Наша выдумка потеряет всякий смысл, если мы не сохраним ее в секрете. Скажите, если б вам взаправду пришлось уехать на три дня, доверили бы вы Сполдингу кассу?

– Как-то не думал, такого еще не случалось, – озадаченно почесал в затылке мистер Уилсон. – Думаю, я бы все же запер ее. Так надежнее.

– То-то и оно. Так что Сполдингу скажете то же самое, что и Россу. Вы в отъезде, касса на замке, а он – в трехдневном отпуске. Ему есть куда податься на это время?

– Да, у него родственники в Баттерси.

– Вот и прекрасно. Всего вам наилучшего, мистер Уилсон.

Выпроводив норовистого клиента, Холмс немедленно взялся за все необходимые приготовления. Уже завтра утром ему предстояло проникнуть в логово самой загадочной в мире организации. Воинствующие католики, аферисты или просто диковинные сумасшедшие – какая разница! Каждый вариант заключал в себе нечто непредсказуемое, а возможно, и таящуюся опасность. Понимая, как мало в его распоряжении времени, я вызвался помочь в той части, что доступна моему скромному пониманию. Тогда-то он и придумал для меня это поручение. Приобрести в косметическом магазине огненно-рыжий парик. Но там такого не оказалось. Напрасно я примерял один за другим белый, черный и фиолетовый, надеясь, что при определенном свете тот или иной будет иногда хоть отдаленно напоминать нужный оттенок. Мистер Шерман скептической гримасой лично подтвердил мои опасения. После нескольких коротких экспериментов там же, у прилавка, в коих он любезно согласился принять участие, мы пришли к единому мнению: только при выключенном свете, то есть в абсолютной темноте, я еще мог хоть как-то сойти за рыжего в любом из предложенных им экземпляров. К сожалению, вынужден отметить, что идея с покраской нас не осенила. Однако я недолго ломал голову над проблемой. Блестящая мысль посетила меня почти сразу же, и я отправился в свой любимый маленький театрик, расположенный в одном из бесчисленных переулков поблизости от Сохо. В последнее время там давали комическую постановку «Тридцать две, Чарльз!» о свободных нравах при дворе самого веселого короля в истории Англии. Разумеется, речь о Карле Втором и его любвеобильности. Я с удовольствием посмотрел пьесу несколько раз, вероятно, потому мне запомнилась деталь, имеющая к делу самое прямое отношение. Ведущий актер труппы, почтенный, но бодрый старик Фредерик Крамблфитчер, по обыкновению прибирающий к рукам все главные мужские роли, в данной постановке играл короля и в течение всего действа щеголял на сцене в роскошном рыжем парике. Требовалось поспешить, и я во всю прыть понесся в Сохо.

Вечер готовился уступить место ночи, когда я заскочил в переполненный зрителями тесный зальчик. Представление уже началось. Мой план идеально соответствовал местным условиям. В скудности выделенного театру помещения сцена и зрительный зал жесточайше конкурировали между собой за малейший клочок пространства, наступая друг на друга так, что между подобием рампы и первым рядом зрителей оставался совсем ничтожный проход. Успех любой охоты напрямую зависит от выбранного места. Мое подразумевало первый ряд, желательно в самой середине. Весь ряд был занят, но я не унывал. Отличающая актеров труппы фривольная манера игры в наше викторианское время далеко не всем по вкусу, поэтому во все свои посещения я наблюдал одну и ту же картину. Набитый битком к началу представления зальчик уже в середине второго акта заметно пустел из-за оттока недовольной части публики. Так случилось и на сей раз. Я уселся в самый центр, попросив соседа подвинуться. Он с удивлением посмотрел на меня, но повиновался, не догадываясь, что уже в тот момент я был занят не вздорной прихотью, а тщательным прицеливанием. Строго выверенная диспозиция с артиллерийской точки зрения означала верный поворот ствола. Так, чтобы, когда актеры стройной шеренгой выйдут кланяться публике, оказаться четко напротив старика Фредерика. Выбор местоположения облегчался тем, что мистер Крамблфитчер, как главное лицо всех спектаклей, всякий раз занимал центр растянувшейся за руки цепи, сияющей в каждом звене одинаковой счастливой, чуть благосклонной улыбкой.

Я рассчитал верно. И с местом, и с моментом. Удержав свое нетерпение от преждевременной активности, я дождался, когда голова сэра Фредерика, достигнув самой нижней точки траектории поклона, на миг замрет в ней прежде, чем начать обратное движение, и четко выбросил руку вперед, так что выдающийся служитель Мельпомены выпрямился уже с обнаженной головой. Но одним лишь этим моя ловкость не ограничилась. Требовалось быстро и незаметно вернуть руку с трофеем в темноту, чтобы не обнаружилась причина утраты аксессуара. Что я и сделал. Инстинктивно протагонист дернулся руками к лысине, но вовремя одернул себя, сообразив, что суетливые телодвижения только подчеркнут его конфуз. Комедийность его персонажей не вытравила из Крамблфитчера непререкаемой серьезности в отношении собственной персоны. Меньше всего он желал быть застигнутым в нелепом положении, однако ему хватило чутья если не самому обратить все в шутку, то хотя бы подхватить ее видимость, когда она возникла в сознании публики. Те из зрителей, кто заметил мою проделку, решили, что это часть представления, невинная попытка труппы пусть на миг, но продлить удовольствие зала, вкусившего великолепную комедию, и радостно зааплодировали. Старик же решил, что парик упал в проход между сценой и первым рядом, и, принужденно улыбаясь, махнул рукой, отчего все одобрительно рассмеялись. Все встало на свои места и для соседа справа, несмотря на то что его согнали с собственного. И сейчас он поглядывал на меня лукаво, мол, уже сразу после моей просьбы он раскусил, что я подставное лицо. Чтобы не застрять среди протискивающихся к выходу до поры, когда в проходе начнутся поиски реквизита, я и тут не стал мешкать – встал, повернулся к залу и, свободной рукой помахав зрителям (другая под мышкой удерживала трофей), боком засеменил вдоль сцены к дверям. С гордостью могу подтвердить, что мне хлопали едва ли не громче, чем участникам спектакля.

Естественно, ни о какой краже речи не шло. Парик я намеревался вернуть, как только в нем отпадет надобность, но я не ожидал, что это произойдет так скоро. Идти за хной не пришлось. Ее предоставила миссис Хадсон сразу же, как только Холмс заикнулся об этом. Лицо нашей хозяйки как-то странно подергивалось, пока я не сообразил, что она делает мне тайные знаки, приглашая к разговору наедине. Я оставил Холмса разбираться в тонкостях обращения с природными красителями и проследовал за миссис Хадсон на кухню.

– Доктор, как хотите, но вы должны остановить это! – без обиняков решительно начала она. – Вы теперь известный писатель, он должен вас послушаться.

– Вы о чем, миссис Хадсон? – не понял я.

– Его преклонение перед вами заходит слишком далеко, разве вы не видите?!

– Преклонение?! – обомлел я.

– Он каждый день перечитывает ваш рассказ, и я слышу, как он восхищается чуть ли не всеми репликами, что вы ему отвели. Кстати, мне он тоже нравится. У вас несомненный талант.

– Но вы же не могли не заметить, что он подписан…

– Естественно, псевдонимом! – кивнула она с энергичным пониманием. – А как же иначе! Я надеюсь, вы не думали всерьез кого-то этим ввести в заблуждение? Не спорю, поистине замечательно, что вы не выставляете себя напоказ, но не забывайте, скромность украшает до тех пор, пока удерживается в скромных пределах. Не увлекайтесь, а то, глядишь, это станет позой.

– Спасибо, вы очень любезны, – смущенно пробормотал я, сжавшись при мысли, что всякий комплимент является превосходным вступлением к разговору, если речь пойдет о возвращении долга. Коль и она считает, что «Скандал в Богемии» – дело моих рук, то и дальнейший ход размышлений, избегнув существенных расхождений с версией Холмса, приведет ее к неизбежному выводу об авторском гонораре. Любопытно, сколько, по ее мнению, мне отвалили в редакции «Стрэнд мэгазин»? В любом случае существенно больше, чем я позаимствовал у нее. Проклятье!

Не замечая моего уныния, миссис Хадсон деловито развивала все то же направление и не спешила переходить к самой неприятной теме:

– Да, доктор. Несомненный успех. Кто бы мог подумать, что за непримечательной наружностью может укрыться такое дарование. Все мои знакомые обсуждают вас, и я с гордостью заявляю, что пригрела под своей крышей настоящего новеллиста. Видели бы вы, как мне завидуют! Неудивительно, что и мистер Холмс впечатлен. Но, согласитесь, это еще не повод так слепо подражать вам во всем, тем более когда речь идет о внешнем облике.

– Что вы имеете в виду?

– А то! Сегодня он решил выкрасить волосы в цвет как у вас, и это при том, что рыжий ему совсем не идет. Завтра он надумает отрастить такие же усы. Это черт знает что такое, скажу я вам! Фанатизм, одним словом. Да что там – идолопоклонничество, не иначе!

Я понял, что ей неизвестна причина столь радикального решения и она по-своему мило и трогательно истолковала происходящее. Я грустно улыбнулся. Эх, миссис Хадсон!

– Поверьте, я пытался его отговорить. Может, вы попробуете?

Миссис Хадсон вздохнула и, поджав губы, направилась в гостиную, а оттуда – по лестнице в комнату Холмса. Послышался негромкий, но настойчивый стук. Дверь открылась, и почти тут же до меня донесся изменившийся голос нашей хозяйки:

– Поздно, доктор! Полюбуйтесь сами. Впрочем, если вы слабонервный, то, быть может, лучше и не…

Окончания я уже не слышал. Вообще-то до сегодняшнего дня я был уверен, что с нервами у меня все в порядке. Но после увиденного… Как описать такое? Рыжий-рыжий Шерлок Холмс! Непередаваемо огненный, невозможно оранжевый, полыхающий так, что мог бы осветить комнату получше керосиновой лампы, а возможно, и согреть ее не хуже камина. В конце концов, можно было подобрать более щадящую глаза концентрацию.

– Холмс, вы уверены, что правильно истолковали инструкцию? – воскликнул я срывающимся голосом. – Неужели это союз настолько рыжих?!

Мой друг оторвал полный отвращения взгляд от зеркала и повернулся к миссис Хадсон, заставив ее вздрогнуть.

– Скажите, миссис Хадсон, как долго, по-вашему, продержится на мне этот своеобразный цвет?

– Не уверена, что смогу составить конкуренцию вашим познаниям в химии, мистер Холмс…

– Мои познания в химии распространяются на ту ее часть, что связана с криминалистикой. Насколько мне известно, хной еще никого не сжили со свету. Она популярна у женщин, а не у отравителей, так что в этой мирной области я вполне готов довериться опыту одной из них.

– Что ж, вынуждена разочаровать вас, мистер Холмс, – последовал ответ. – У вас очень неподходящие волосы для такого подражания. Вы брюнет, и краска продержится недолго.

– А точнее? – с загоревшимися светом надежды глазами произнес уже гораздо воодушевленнее Холмс.

– Думаю, не более месяца, но если вы захотите закрепить эффект, то я знаю способ…

– Месяц?! – возопил Холмс, обхватив пальцами еще мокрые виски, отчего их подушечки мгновенно сроднились цветом с головой. – То есть в некотором роде эта мерзопакость еще и мерзостойкость?!

Я не знал, куда деться от его метущегося по стенам взгляда, и, когда его глаза остановился на мне, предпочел уткнуться собственными в пол.

– Ватсон! Завтра же – не забудьте, завтра с утра! – пойдете туда, куда я вас уже посылал.

– К Шерману?

– Да. И купите то, о чем я вас уже просил. Черный парик.

– Черный? – удивился я. – Но теперь-то нет смысла красить парик, коль вы уже выкрасили волосы, Холмс!

– Вы не поняли. Никто и не говорит о покраске. Теперь-то он подойдет в самый раз.

– Позвольте, никак не возьму в толк, – растерялся я. – Вы же собирались идти в…

– Я что, по-вашему, должен круглые сутки торчать пред глазами Данкана Росса?! Черт возьми, в моей жизни остается немало часов, не связанных с пребыванием в «Союзе рыжих»! И мне бы хотелось провести их с некоторой долей комфорта, без опасений наткнуться на зеркало или ваш виноватый взгляд. В противном случае, ручаюсь, атмосфера этого дома существенно ухудшится.

– Завтра же, когда вы вернетесь, клянусь, Холмс, вас будет ожидать самый черный, словно вороново крыло, парик!

– Превосходно.

– Только…

– Что?

– Ради бога, Холмс! – взмолился я. – Скажите, что вам уже хотя бы чуточку лучше.

– В каком смысле?

– Ну, что вы уже можете хоть немножечко не злиться на меня.

– Ах, вы об этом! – усмехнулся мой благородный друг. – Пустяки. Видимо, придется свыкнуться с тем, что красивые истории на бумаге и ситуации из жизни – слишком разные вещи. Взять хоть ваш рассказ. Вы не только изобрели свой детективный метод…

– Дедуктивный.

– Пусть так. Вы еще и превосходно описали его, и я никак не возьму в голову, почему, Ватсон, когда доходит до дела, его применение вами на практике приводит к столь непредсказуемым результатам. Кстати, когда возьметесь за «Союз рыжих»…

– То есть как? – Сердце мое в ответ на эти ожидания упало к ногам.

– Но вы же, надеюсь, не собираетесь ограничиться единственным рассказом? Тем более когда у вас, по крайней мере в теории, все так здорово получается. Так вот, про сегодняшний эпизод с моей покраской упоминать не стоит. Ни к чему.