Читать книгу Приватное погружение - Евгения Райнеш - Страница 1

Айсик опять не включил вовремя сушелок, и к вечеру комната наполнилась сыростью.

– Айсик, ты просто засланный вредитель, – проворчала Тави, с досадой перебирая стопку белья. Она взяла майку, лежавшую сверху, и понюхала. Так и есть. Теперь этот затхлый запах надвигающейся плесени ничем не уничтожить. – Опять собираешься на сход?

Короткий ёжик тёмных волос недовольно ощетинился на интонации в голосе Тави. Айсик с трудом вышел из брейнета, повернулся к ней:

– Ну, вот зачем так-то? Это не сход, а собрание. Мы не можем и дальше игнорировать…

Тави перестала его слушать. При словах «игнорировать», «лоббировать», «электронный статус» (и подобных им) у неё сразу блокировалось восприятие внешнего мира. Она всё прекрасно слышала, ловила интонации собеседника, видела, как двигаются вверх-вниз его красиво очерченные губы. Наверное, если бы говорящий очень попросил, она могла повторить «последнюю фразу». Но смысл сказанного никак не отражался в её мыслях. Сейчас Тави занимал только затхлый запах, въевшийся в нежную ткань её белья. Она ненавидела сырость даже больше скучных слов, которыми любил жонглировать Айсик.

– В общем, я пройдусь к старому причалу, чтобы не наговорить лишнего, а ты тем временем подумай, как просушить комнату, – прервала Тави пламенную речь своего партнёра судьбы. Айсик недовольно надулся, но замолчал. Его правильное лицо с тонкими чертами стало забавно-смешным.

– Я это делаю исключительно для того, чтобы мы не поссорились, – снисходительно сообщила Тави. Всё-таки разозлилась на Айсика, хотя пыталась себя убедить, что это не так.

Она натянула плесневую майку на свежее после душа тело, надеясь, что безрукавка как-нибудь проветрится сама собой, влезла в шорты, которые весь день были на ней и этим избежали участи остальных вещей, и накинула тёплую ветровку. По вечерам, с заходом солнца, становится уже холодно. Особенно на берегу Океана.

– В морпорт? – крикнул ей вслед провинившийся, но не признающий этого Айсик.

– Я же сказала – к старому причалу, – Тави даже не обернулась. Он явно пропустил мимо ушей половину из того, что было сказано.

– Там же совсем безлюдно, – Айсик наконец-то отреагировал, как ему и положено. – И уже совсем темно. Я сейчас, только плащ…

– Не надо, – Тави уже занесла ногу над порогом. – Я хочу побыть одна. Одна – это значит…

– Это значит и без меня тоже… – заученно продекламировал Айсик. Если бы Тави не знала, что в нём не заложена функция юмора, то подумала бы, партнёр судьбы её передразнивает. – Но полпредство предупредило, что с наступлением сумерек опасно гулять в безлюдных местах…

– А то я без тебя не знаю, – Тави хлопнула дверью. – И где ты у нас на Саузе видел людные места?

Влажный туман, напитавший сыростью дом, висел не всклокоченным облаком как утром, а мелкой, едва заметной дождливой взвесью. Только Тави вышла из дома, сразу попала в эту разреженную невесомыми частицами пелену. Морось усилилась за невысокой оградой, отделяющей крохотный дворик от улицы, ведущей к Океану. Путь номер пять. Так она называлась, потому что на острове Сауза все улицы вели к Океану.

Солнце уже почти совсем зашло. В его невидимых за тучами лучах сквозь мутную морось отсвечивали бронзой шпалеры далёких энергоприёмников. Видимость из разряда «в пределах двух шагов». Случайные прохожие неожиданно возникали перед Тави из тумана, кивали приветливо, потому что говорить о чём-то было вязко и лениво, и опять ныряли в невидимость.

Туман не мешал Тави идти почти наощупь. Она давным-давно знала всё на своей улице, ведущей к Океану, и могла бы пробежать этот путь на скорость туда и обратно с закрытыми глазами. Коттеджем Тави – двухэтажным, на три мистрис, с отдельными входами – начинался и заканчивался путь к Океану номер пять.

По прямой линии вдоль широкой тропинки с искусственной травой выстроились жилые здания вперемешку с необходимыми для любого разумного существа учреждениями. Отмеряя шаги, Тави определяла – следом за парой одноэтажных, вытянутых гармошкой домов, гордо мигал огнями суперсклад, который мог бы показаться одиноким, если бы грузолёты не суетились вокруг него сутки напролёт, поднося продукты с плантаций и наводных ферм. Он был тут один такой – отдельный, далее дома лепились друг к другу стенами, словно толкались, отвоёвывая драгоценные сантиметры. Понтон Саузы не допускал строительство зданий выше восьми метров.

Тави чувствовала сквозь влажный кокон облепившего её смога: сейчас она идёт мимо своего любимого кафе, за ним – жилой дом, спортивная площадка, фельдшерский пункт, опять жилой дом, мастерские… Кстати…

– Надо зайти к Мине, – сказала Тави сама себе. Эту привычку – говорить вслух, когда вокруг никого нет, она обнаружила совсем недавно, и ещё не знала, как к ней относиться. – Всего на минутку, спросить, готова ли моя ваза.

Периодически всё население Саузы начинало сходить с ума по какой-либо новинке. Вылепленные вручную глиняные вазы Мины держались на пике популярности уже года два – небывалый рекорд. Нарочито неправильные, чуть кривобокие, обязательно – с подчёркнуто небрежными вмятинами пальцев Мины на шероховатых боках, они несли в себе ощущение старинного уюта и наполняли жизнь островных мистрис невнятной значимостью.

Пользуясь близким соседством, Тави уже не в первый раз заказывала вазу у Мины и с непонятной ей самой настойчивостью дарила маме при каждом своём посещении Дивы. Зачем она заполняла дом Лиа ненужными подарками, Тави никому бы не смогла объяснить. Просто ей казалось это правильным. На бессознательном уровне, благодаря которому желающие выстраивались в очередь за непрактичными безделушками.

Дверь открыл Важик – супарт Мины. Тави, в очередной раз ужаснувшись красным пятнам, расплывшимся по всему огромному телу, проскользнула под его локтем, стараясь не соприкасаться. Он был невероятно высок по сравнению с Айсиком – точно больше двух метров ростом – и всегда угрюм. Красные разводы на его лице и руках (и вообще на всех открытых частях тела, которые не скрывались одеждой) – реакция на придонную глину, с которой всегда возилась его мистрис. Жители Саузы это прекрасно понимали, но всё равно шарахались от пятнистого супарта как от прокажённого. Наверное, его постоянно хмурый вид являлся неким способом защиты от глухой стены, которую мистрис острова невольно воздвигли вокруг партнёра судьбы Мины.

Но с ним очень дружил Айсик, поэтому Важик относился к Тави с добродушным снисхождением. И она это прекрасно знала.

– Мистрис Мина занята, – попробовал он остановить юркнувшую в мастерскую Тави, но та уже была вне досягаемости его больших мускулистых рук со вздувшимися венами под пугающими разводами.

– Тоже мне новость, – буркнула Тави. – Твоя мистрис постоянно занята.

– Но…

– Если это Тави, пусть войдёт, – крикнула Мина из глубины мастерской, и Важик с большим неудовольствием закрыл за Тави дверь.

Измазанная глиной Мина склонилась над кровавым куском в центре железного блина. Она только чуть кивнула в сторону Тави, обозначив внимание, не отрывая взгляда от вращающегося круга. Когда-то Тави могла часами наблюдать за процессом превращения невнятного нечто в конкретный предмет, но потом ей это наскучило. Но всё ещё восхищалась одержимостью, с которой Мина занималась этим, в сущности, бесполезным делом.

– Твоя ваза будет готова через два дня, – Мина резким движением головы откинула длинную прядь волос, упрямо падающую на её глаза. Руки, по локоть измазанные красной глиной, словно кровью, она так и держала на круге. Это было незаметно со стороны, но Тави знала, что пальцы Мины почти неуловимыми, но бесконечно быстрыми движениями нежно пляшут по уже круглой поверхности только что бесформенного куска, направляя и заклиная его на удачу.

Тави вынула из своих волос заколку, локоны тут же радостно защекотали шею. Она осторожно подняла наверх непослушную прядь Мины, зацепила её. Мина благодарно улыбнулась.

– Я долго ждала новой партии материала. Почему-то они остановили на несколько дней придонный щуп. Кажется…

Мина замолчала. Даже круг замедлил своё вращение.

– В чём дело? – Тави удивилась тому, что обычно флегматичная и погружённая в свои горшки и кувшины керамистка казалась непривычно взволнованной.

– Я точно не знаю, – виновато развела кроваво-глиняными руками Мина. Почти готовая ваза на круге воспользовалась замешательством и смялась, возвращаясь в первоначальный кусок терракоты. – Но ходят слухи, что на одном из Островов недавно опять сыпались с неба мёртвые птицы. Именно тогда остановили все придонные работы.

– Ты думаешь, это что-то значит? – Тави подошла к полке с остывающими от круга плошками и кувшинами, рассеянно ткнула пальцем в свежую форму. На приземистом боку грубой чашки остался отпечаток. Тави воровато оглянулась и быстро отошла от места преступления. Словно прикоснулась к тому, на что не имела права.

– Не знаю, – пожала плечами Мина. – Новости мне приносит Важик, у меня совсем нет времени сидеть в брейнете.

– Эти события блокируются полпредством. – раздалось глухо от входа. – Кто-то выложил брейн с падающими птицами, но через десять минут его канал вычислили и заблокировали. Исчезли вообще все каналы, в которых так или иначе чувствовались птицы. И даже те, в которых кто-то просто падал.

– Это происходило и раньше, – Тави старалась успокоить разволновавшегося Важика. Огромный супарт Мины оказался ещё более чувствительным, чем её Айсик. Кто бы мог подумать? – По крайней мере, я помню, что в моём детстве обсуждали нечто подобное. Там тоже вдруг птицы стали сыпаться с неба. Но, как видишь, все до сих пор живы-здоровы. Ничего не случилось. Хляби не разверзлись и не поглотили Звезду. А щупы остановили, скорее всего, из-за каких-нибудь погодных условий. Всё-таки начинается низкий сезон. Волнения водной массы и всё такое.

– Волнения… – задумчиво произнесла Мина. – Они не всегда к худшему. Ты думаешь, нам не помешали бы какие-нибудь волнения?

Тави подумала и твёрдо сказала:

– Не-а, мне лично никакие волнения не нужны. Меня всё устраивает. И ничего страшного, если ты не поторопишься с моей вазой. В конце концов, я ещё и сама не знаю, когда собираюсь к маме на Диву.

– Зайди завтра, – устало сказала Мина, с глухой досадой воззрившись на свою скомканную работу. – Я постараюсь сделать твой заказ ночью. С этим несчастным горшком всё равно уже сегодня ничего не получится.

Она кивнула на кусок глины, опять вернувшийся в первобытное состояние.

– Зачем ты так много сидишь за гончарным кругом? – удивилась Тави. – Будто ты супарт, настроенный постоянно выполнять какую-нибудь работу. Вон глаза уже все красные, и руки скоро станут дрожать от постоянного напряжения. Почему бы на время не забросить эту маету и просто брейнетиться? Никто не умрёт без твоих ваз…

– Тогда я умру даром, – вдруг ответила Мина. – Поэтому тороплюсь что-то оставить после себя. Просто что-то оставить. Как знак того, что я когда-то была.

***

Ближе к побережью морось рассеялась. Пелена, укутавшая Саузу, становилась всё тоньше и прозрачнее, пока совсем не пропала, обнажив привычную действительность.

Вплотную подходит сезон низких муссонов. Это чувствуешь на себе и вокруг себя, даже если не знаешь прогноз на предстоящие дни. Тёплый ветер покидает остров Саузу, кинув на прощание как подачку несколько последних ясных дней. Теперь впереди маячат долгие холодные дожди и пронизывающие ветра. Наверное, это последний вечер перед низким сезоном, когда можно ещё выскочить из дома в легкомысленных шортах.

Старый причал, заброшенный задолго до рождения Тави, уже не будет тем местом, где так приятно притвориться невидимкой. Плюхнувшись на мокрые, просоленные до самой сердцевины доски, ловить ладонями солнечные брызги во время полуденного прилива или считать звёзды, когда Сауза приглушит свои огни.

Кто-то рассказывал Тави, что к старому причалу раньше пришвартовывались не только катера, но и весельные лодки, и лодки под парусами. Тогда частный транспорт использовался вовсю, и мелкие фирмы занимались производством небольших судёнышек без права на мотор.

Тави была ещё совсем крошечным ребёнком, когда на Звезде вступили в действие два закона, в результате которых побережья островов надолго превратились в лодочные кладбища. Первым вышел закон о запрете парусников и весельного транспорта вообще. Вторым – закон, запрещающий выход в Океан на собственном плавсредстве.

Старый причал не годился для швартовки больших пассажирских катеров. Дальше по берегу построили новый. Со всеми полагающимися по технике безопасности наворотами, удобной бухтой и даже небольшим зданием морпорта, где можно укрыться в ожидании своего рейса во время дождя или от палящего солнца.

Останки брошенных лодок ещё встречались то тут, то там на старой части побережья, торчали обветренными остовами среди наросших по краям понтона острых каменных глыб или вдруг выглядывали дранными боками из-под песка, разворошенного налетевшим штормом.

К старому пирсу Тави шла осторожно по уже знакомой тропке среди камней, чтобы не наткнуться на обломки лодок – жалкой памяти о весёлой суете, царившей в этом ныне заброшенном месте.

Она осторожно присела на ненадёжную причальную доску, схватившись за разбухшее дерево двумя руками. Устроилась понадёжнее, свесила ноги с парапета, вглядываясь в неизвестную тёмную бесконечность. Её растревожило то, что сказала Мина. Это были странные, горькие слова, за которыми, как и за всякой горечью, печально кивала правда. Оставить что-то после себя… Что? Груду глиняных черепков? Но хоть это могло гарантировать занятие, которому с неуёмной, изматывающей страстью предавалась Мина, а что останется после неё, Тави? Обрывки маленьких, незначительных чувств, которыми круглые сутки переполнен брейнет? Мелькнув ненадёжной искрой, тут же сгинут они, похороненные под кучей новых ощущений.

– Нет, нет, нет, – сказала сама себе Тави, – это просто смена сезонов. Только и всего. Ничего не поделаешь, нужно просто пережить. Сезон низких муссонов – это всегда грустно.

Его дыхание ощущаешь ещё задолго до самого появления безжалостного ветра. Ледяное, острое, но ранит не наступающий холод, а ощущение безнадёжности. Тави не могла сказать про все Острова, но здесь, на Саузе, это приходит всегда очень резко и сильно. Ко всем на Саузе в это время приходят странные сны и мысли о том, что скоро всё закончится. И продолжения не будет.

В это время никто без особой надобности не выходил к побережью. Старались пережить, отсидеться в гуще прислонившихся друг к другу домов. Когда за спиной остаются огни Саузы, впереди открывается только бездна Океана. Со всех сторон – равнодушная масса воды. И ничего больше. В ней так легко без следа раствориться. Она тянет в себя, уговаривает, завораживает: какая разница – сейчас или немного позже стать частью Океана, слиться с вечностью и величием?

Когда заканчивается низкий сезон, часто обнаруживаешь, что некоторые из твоих знакомых пропали без вести…

Тави дёрнула головой, прогоняя тоску. Она-то не самоубийца. Это просто погода навевает такие мысли. Предчувствие холодов. Но они, мрачные дни, пройдут, они всегда проходят, и непременно наступит хорошее время, в котором нет места ни плаксивым, ни жестоко мрачным мыслям. Приливы и отливы – как в природе, так и в человеческом настроении.

Перебивая её грустные думы, из глубины океана донеслось мерное тарахтение. Катер мог быть только патрульным, все пассажирские плавсредства с наступлением сумерек заходили в доки. Гул не удалялся, но и не приближался, тянулся на одной ноте. Катер явно не собирался приближаться к берегу. И что он наблюдает там, в уже практически ночном Океане? И…

Тави поняла: катер шёл с выключенными огнями. Словно хотел скрыть своё присутствие. Патрульный катер?!

Она приподнялась, всматриваясь в бесконечность, где всё слипалось в чёрную равнодушную массу. Сферические купола ферм остались в стороне, их тусклые, жёлтые огни не добивали в эту часть прибрежных вод. С таким же успехом Тави могла вглядываться в глаза ночи, если бы у ночи были глаза.

В ровное потрескивание мотора неожиданно вмешался негромкий всплеск: словно по воде сильно ударили веслом, и звук, рвущий безмолвие, тут же стал удаляться.

– Что за глупость? – сама себе сказала Тави. – Что он тут делал? У заброшенного старого причала, где и днём-то никого не бывает?

Она подождала ещё немного, напряжённо вслушиваясь в беспросветную мокрую тьму. Гул мотора звучал всё слабее, а затем и вовсе растаял в шипении волн. Потревоженные ночным гостем, они долгим эхом бились о жёсткий парапет, поросший в трещинах скользким синим мхом. Сейчас в темноте, конечно, этот мох не виден, но Тави, зная, что он там есть, просто физически ощущала его неприятную осклизлость.

А потом она вдруг заметила, как, покачиваясь на волнах, к берегу безмолвно приближается белое пятно. Оно становилось всё больше и больше, пока не превратилось в огромную, вытянутую сверх человеческого роста коробку.

«Какого морского ежа здесь делает ценная коробка из-под супарта?» – спросила сама себя Тави, потому что даже издалека это пятно очень напоминало упаковку из-под супарта.

Из безумно дорогого, влагонепроницаемого, огнеупорного биоматериала, способного выдерживать немыслимые нагрузки и в то же время живого и дышащего. В такой коробке не только супарт, но и человек может пережить стихийное бедствие средней степени. Они ценнее, чем сами партнёры судьбы. Фирмы-производители после транспортировки всегда забирали свои упаковки обратно.

И с чего бы сейчас такой коробке болтаться в волнах, постепенно прибивающих её к берегу? Тави забыла о вселенской тоске, что одолевала её несколько минут назад. Её охватил азарт. Нет, конечно, при совсем здравом рассуждении, зачем бы ей нужна какая-то лишняя коробка в доме, где и так рассеянностью Айсика творился непроходимый бардак? Но…

Айсик. Его характер. Такой коробкой, если определить её на видное место, вполне можно ненавязчиво напоминать супарту о бренности и кратковременности его существования. И о том, что оно, это существование, в немалой степени зависит от Тави.

Жестоко, конечно, но Айсик становится невыносим. В последнее время увлёкся политикой и постоянно шляется по каким-то собраниям, на которых борется за права супартов. В конце концов он свяжется с бандой бездомных партнёров судьбы, с его-то нерастраченной до конца энергией. А диких супартов становится всё больше и больше.

Нет, конечно, у них на тихом острове Сауза бездомных супартов не водилось, но говорят, что на Вире за пределами города, у дальнего прибрежья, уже становится небезопасно. Частично из-за убеждения некоторых мистрис в том, что сдача старого супарта в утилизацию – это убийство, а частично из боязни нарваться на протест групп, в одну из которых входил и Айсик. Вот так отвезёшь в утилизацию своего «партнёра судьбы», а на следующее утро под окнами будет стоять целая колона негодующих как бы его товарищей, клеймящих тебя на всю улицу убийцей.

Коробка, которая по предположению Тави могла бы напоминать Айсику об утилизации, покачивалась на волнах уже совсем близко – на расстоянии пяти-шести длинных нырков.

Тави, поколебавшись секунду, сняла зачем-то всё равно волглую футболку. Зацепила указательными пальцами тонкие ремешки сандалий, сбросила их на тёмную доску причала, сверху кинула скомканные шорты.

Океан принял на удивление ласково. Тави нырнула, проплыла несколько метров под водой, отдышалась на поверхности, удерживая взглядом белое пятно. И рванула к нему грудным кролем.

Вытащить на берег коробку, которая казалась лёгкой и послушной в воде, получалось не так-то просто, но на Тави нашло необыкновенное упрямство. Ей всё-таки удалось вытолкнуть огромный футляр на сушу, но тут-то Тави окончательно поняла, что коробка просто неподъёмная.

Она не помнила, сколько весила та, в которой привезли Айсика. Рабочие супарты компании-производителя сразу же забрали свою фирменную упаковку с огромной надписью: «Ваш партнёр судьбы – наших рук дело». Тави ни секунды не пришлось возиться с её утилизацией.

Для коробки, приплывшей из Океана, пришлось потратиться и вызвать грузолёт. Передумывать было поздно. Раз Тави имела глупость вытащить что-либо на берег, должна нести ответственность за вытащенное. Утилизация обошлась бы Тави намного, ох, намного дороже…

Грузолёт, похожий на осьминога среднего размера, возмущённо застрекотал, нависая над тяжёлой коробкой. Подхватил, тряхнув щупами, оторвал от земли. Кажется, он определил её вес больше норматива. Но не отменять же…

Требовательно и возмущённо урча, грузолёт неуклюже спланировал к Тави. Экран на месте, где у приличного существа был бы лоб, предупреждающе мигал бледно-синим светом. Немного подумав, Тави ткнула пальцем в монитор, обозначив задний двор своего дома. Пусть сгрузит там. Айсик, сдвинувшись на своих собраниях, уже давным-давно не заглядывает в заваленное всякой всячиной крошечное патио. Будет ему сюрприз!

Дурость, конечно, со стороны Тави и ребячество. Если хорошенько подумать, то вообще на кой ей сдалась упаковка из-под супарта? Да ещё та, за которой пришлось лезть в океан, вымокнуть и повозиться, прежде чем доставить к берегу.

Тут Тави рассмеялась. Если бы коробка валялась просто так… И даже если бы коробку принесли прямо к ней домой и сгрузили на заднем дворе, Тави бы непременно закричала: «Уберите быстро этот мусор отсюда!». А вот мусор, за которым пришлось нырять в неприятную воду, обернулся ценностью. Тави подумала, что непременно должна рассказать об этом Риа.

Душу окатило тёплой волной: Риа обещала приехать завтра. Все неприятности сразу побледнели и скукожились. Тави натянула на мокрое тело брошенную на парапете одежду и бегом, чтобы согреться, двинулась в сторону городских огней.

Дома оказалось сухо и чисто. Пахло нежными отдушками. Кажется, они назывались фиалковыми.

– Айсик, – крикнула с порога Тави, тут же разомлевшая от нахлынувшего уюта. – Ты всё-таки…

Но Айсека дома уже не было. В голове Тави замелькали чужие мысли:

– … это всё потому, что представители западного крыла резиденции лоббируют пакет законов, закрепляющих за супартами статус электронной личности. Следующим логичным шагом будет юридический запрет отключения супартов без их согласия…

Айсик так торопился куда-то, что даже не перекрыл брейн, который чувствовал перед уходом. Тави резко вышла из него.

– Ну и ёж с тобой, Айсик, – проговорила громко в пространство. И пошла спать. Конечно, нужно было бы начувствовать и отправить в эфир брейн старого пирса рядом с заброшенным лодочным кладбищем (Тави давно собиралась это сделать), но как-то она сломалась сегодня под вечер. Ещё и всё тело ныло от ночного купания.

«Завтра приплывает Риа», – счастливо подумала Тави. И заснула. О коробке, которую грузолёт доставил на задний двор, она совершенно забыла.