Читать книгу Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии - Ги Бретон - Страница 4

Глава 2
Принц Конде становится жертвой эротических развлечений

Оглавление

Погоня за сладострастием доставляет порой много неприятностей…

Жан Шоке

Ранним утром 27 августа 1830 года в замке Сен-Ле, служившем летней резиденцией Его Высочества герцога Бурбона, последнего представителя этого рода, стояла тишина.

Хозяин замка еще не дал знать челяди о своем августейшем пробуждении. Его любовница баронесса де Фешер спала, а некий жандармский унтер-офицер, чьими услугами эта дама тайно пользовалась по ночам, уже отправился к себе в деревню, проведя в замке ночь, которая была «очень насыщенной», по мнению слуг, знавших всю подноготную жизни своих хозяев…

В восемь часов утра камердинер принца Лекомт постучал в дверь спальни хозяина замка. Не имея никаких честолюбивых устремлений, он просто хотел войти в комнату, а получилось так, что он вошел в историю…

Не услышав ответа, Лекомт подумал, что госпожа де Фешер сильно утомила Его Высочество, которому было уже семьдесят три года. И камердинер удалился.

В девять часов он снова был у двери и снова постучал. Результат был таким же, как и в первый раз. Это его заинтриговало, и он осторожно повернул ручку двери, но та не поддавалась, поскольку дверь была заперта изнутри.

На сей раз Лекомт встревожился, ибо герцог Бурбон не имел привычки запираться в своей спальне. Камердинер обернулся к подошедшему доктору Бонни, явившемуся как всегда, чтобы провести утренний осмотр старого принца.

– Что вы на это скажете?

Врач не стал скрывать своего беспокойства:

– Опасаюсь самого худшего, – сказал он. – Надо немедленно предупредить мадам де Фешер.

И мужчины поспешили на первый этаж, где находились покои баронессы. Она была еще в постели, поэтому камердинеру и врачу пришлось объяснять причины своего беспокойства через дверь.

– Я немедленно поднимусь к нему, – крикнула она в ответ. – Когда он услышит мой голос, то немедленно отзовется!

Она вышла из комнаты не совсем одетой. Поднимаясь по лестнице, она добавила:

– Если принц не ответит, нам придется взломать дверь. У него мог случиться приступ… Но ничего, кровопускание быстро поставит его на ноги!

Подойдя к двери любовника, она крикнула:

– Монсеньор!.. Откройте, монсеньор!.. Отоприте же!.. Это я, монсеньор!..

Поскольку никто не отвечал, она обратилась к Лекомту:

– Скорее позовите кого-нибудь! Надо взломать дверь! Пошлите за Манобу и скажите ему, чтобы захватил с собой необходимый инструмент, что-нибудь вроде тарана…

Через несколько секунд начальник стражи замка высадил тяжелым молотом одну из створок двери…

Баронесса и трое мужчин вошли в комнату. При свете свечи, догоравшей рядом с пустой кроватью, они увидели герцога, прислонившегося к внутренним ставням. Он был неподвижен и стоял в позе человека, который к чему-то прислушивается. Доктор Бонни бросился к нему и вскрикнул: герцог Бурбон, отец герцога Энгиенского, последний из рода Конде, висел на двух связанных носовых платках, прикрепленных к шпингалету…

Убийство или самоубийство?

Все говорило в пользу второй версии: и запертая изнутри дверь, и порядок в комнате, и отсутствие на теле принца каких бы то ни было следов насилия…

Однако доктор Бонни не верил в самоубийство по многим причинам. «Чтобы повеситься, – гласит поговорка, – надо надеть на шею петлю». А этого-то герцог сделать как раз и не мог, поскольку перелом ключицы не позволял ему поднять левую руку. Кроме того, со времен битвы при Бернштайне, то есть с 1795 года, когда он потерял три пальца, принц с трудом владел и правой рукой. Как же он смог сделать такой мудреный узел, которым были связаны платки?

И потом, герцог Бурбон всегда считал самоубийство не только большим грехом, но и преступлением. За двенадцать дней до смерти он сказал своему дантисту Оштайну:

– Только трус может убить самого себя!

Что же из всего этого следовало?

Пока доктор Бонни размышлял над этим, госпожа де Фешер, упав в кресло и стараясь соблюсти все условности, стала картинно заламывать руки и испускать горестные стоны. Вдруг, издав самый душераздирающий стон, она произнесла:

– О, как хорошо, что принц умер такой смертью! Если бы он умер в своей постели, всенепременно подумали бы, что это я его отравила…

Доктора сильно удивили эти слова. Однако он промолчал, продолжая осмотр тела Его Высочества, все еще висевшего у окна. Его поразила одна любопытная деталь: ноги повешенного не были оторваны от пола, а касались ковра…

Странное самоубийство![11]

К одиннадцати часам утра о печальном открытии доктора Бонни и Лекомта доложили королю. Взволнованный монарх направил в Сен-Ле председателя палаты пэров барона Паскье.

Во второй половине того же дня, лично проведя расследование, Паскье направил королю официальную записку. Вот ее содержание:


«Обстоятельства смерти настолько необычны, что требуют проведения очень глубокого расследования, и я полагаю, что Его Величеству было бы нелишне немедленно прислать сюда двух врачей, а именно доктора Марка и доктора Маржолена, имеющих опыт проведения осмотров, который требуется в данном несчастном случае».


Что же касается полковника Рюминьи, начальника личной охраны, не перестававшего напоминать об увечьях покойного, 7 сентября президиумом суда города Понтуаза было вынесено следующее постановление:

«Из собранной информации становится совершенно очевидно, что смерть принца Конде была добровольной и явилась следствием самоубийства. При этих условиях правосудие не испытывает необходимости в сборе дополнительных сведений, равно как и в судебном преследовании кого бы то ни было. Посему суд постановляет: признать расследование исчерпывающим и считать дело закрытым».

Выводы, сделанные судом, повергли в недоумение всех здравомыслящих людей. Стал распространяться слух о том, что «кое-кого хотят спасти от наказания»… Имени не назвали, но всем было ясно, что речь идет о госпоже де Фешер.

15 сентября появилась анонимная брошюра с очень вызывающим заглавием: «Обращение к общественному мнению по поводу смерти Луи-Анри-Жозефа Бурбона, принца Конде»[12].

В ней баронесса открыто обвинялась в убийстве своего любовника. Кроме того, отдельные фразы брошюры намекали на то, что за ее спиной стоял сам король…

Эта брошюра вызвала широкий резонанс, и люди стали интересоваться, кто же такая эта госпожа де Фешер…

И вскоре все узнали, что собой представляла эта сомнительная особа.


Эта элегантная женщина, бывшая на тридцать два года моложе своего любовника, была англичанкой с довольно бурным прошлым и вела образ жизни отнюдь не послушницы монастыря.

Дочь рыбака с острова Уайт, Софи Дэйвз, так ее звали, в пятнадцать лет уехала в Лондон с намерением стать актрисой. После нескольких неудачных попыток и проб на сцене Ковент-Гардена она решила «посвятить себя свободной любви».

Герцог Бурбон встретился с ней в Лондоне в 1811 году, когда она, как говорили, «злоупотребляла чарами, дарованными ей Провидением»…

Следует сказать, что Его Высочество посещал не только салоны лондонской аристократии. «Каждый вечер, – пишет доктор Лебопен, – после ужина в скромном “Шоп Хаузе” он отправлялся в театр в те часы, когда билеты на спектакль стоили половину цены. По окончании представления он выходил из театра в компании одной-двух девок, с которыми отправлялся ужинать в какой-либо кабак, сочетая таким образом свое беспутное поведение со скаредностью»[13].

С Софи Дэйвз Его Высочество познакомился в одном из домов свиданий на Пикадилли. Очарованный «ее нахальными голубыми глазами, пылким темпераментом и пристрастием к безделушкам», Луи Бурбон поселил девицу в своем лондонском доме.

Вскоре молодая женщина стала главным «организатором удовольствий и развлечений принца Конде». При активном участии нескольких своих приятельниц по сералю она стала «художественным руководителем» довольно смелых эротических постановок. Каждая из подготовленных ею «сцен» имела свое название. В «Ласковой собаке» совершенно голый принц Конде должен был перед шестью обнаженными женщинами демонстрировать «радость пса по случаю встречи с хозяйкой». В «Гасительнице свечей» Софи и ее подружки делали вид, что задувают свечу принца самыми изощренными способами. В «сцене» под названием «Помилосердствуйте!» принц должен был вложить свое «подаяние» в раскрытые «кошельки» каждой из своих юных почитательниц. Назовем еще сцену «Пчелы, собирающие мед», в которой принц, лежа, естественно голым, на широкой кровати, изображал из себя бутон розы, а шесть самых опытных и темпераментных очаровательных гетер играли пчел, вьющихся вокруг цветка. Под лившиеся из музыкальной шкатулки звуки менуэта они не спеша снимали с себя одежды, медленно кружась вокруг ложа, на котором ожидал их принц Конде. Когда музыка замолкала, девицы набрасывались на свою добычу, доставляя принцу, по рассказам, «тысячу наслаждений».

Софи, прекрасно зная не только сомнительные места Лондона, но и местонахождение многочисленных книжных лавок и библиотек, составила для Его Высочества целую коллекцию редких по своему бесстыдству книг и гравюр[14]. И вечера их стали еще более эмоциональными…


Когда наступила Реставрация[15], принц Конде, полагая, что порвать связь с Софи дело простое, покинул Лондон и вернулся во Францию. А через две недели в Париже появилась и молодая женщина.

Хотя это и вызвало большое неудовольствие принца, но он вынужден был встретиться с ней. Произнеся несколько дежурных любезностей, он, как рассказывают, попытался укрыться «за лицемерием Сен-Жерменского предместья».

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы остались со мной. Но ваше присутствие здесь может при вести к скандалу…

Англичанка улыбнулась:

– А если вы выдадите меня за вашу внебрачную дочь?

По правде говоря, принц Конде после отъезда из Лондона очень скучал по шикарному телу Софи. При мысли о том, что безумные ночи могут начаться вновь, он даже покраснел от удовольствия:

– Великолепная мысль! Но для того, чтобы избежать сплетен, я должен выдать вас замуж.

И Его Высочество принялся подыскивать для Софи снисходительного мужа. Он остановил свой выбор на Андриане де Фешере, командире батальона королевской гвардии, которому услужливый Людовик XV незамедлительно присвоил баронский титул.

Свадьба состоялась в Лондоне 6 августа 1818 года. После свадьбы молодожены поселились в принадлежавшем принцу Конде дворце Пале-Бурбон.

Спустя несколько недель принц Конде сделал хитроумный шаг: он назначил Фешера своим камергером.

– Теперь-то он сможет жить почти рядом со своею женой, – говорили люди, подмигивая друг другу.

Но вот однажды какая-то добрая душа открыла Фешеру глаза на поведение его жены. Разъяренный от того, что его одурачили с женитьбой и обесчестили, несчастный муж отправился выяснять отношения с принцем. Выслушав рогоносца, Его Высочество пожал плечами:

– Не верьте всему этому, дорогой Фешер.

Это люди злословят от зависти… Такова обратная сторона успеха. Вам просто завидуют, что вы – мой друг!..

Но Фешер, не удовлетворенный таким объяснением, предпочел разорвать семейные узы. Баронесса немедленно переселилась к принцу, сохранившему в свои шестьдесят пять лет еще достаточно любовного пыла. И тогда ежедневно, а вернее, еженощно стали разворачиваться любовные игры, которые дали достаточно пищи для разговоров изумленной и восхищенной челяди принца. В 1824 году благодарный Луи Бурбон составил завещание, в котором передавал Софи богатые поместья Сен-Ле и Буасси…

С той самой поры, как утверждали злые языки, госпожа де Фешер стала жить «в нетерпеливом ожидании кончины Его Высочества». Но смерть явно не спешила в гости к принцу, несмотря на страстное желание его любовницы. И поэтому прошел слух, что госпожа де Фешер ускорила ее визит в ту ночь с 26 на 27 августа, подвесив принца к шпингалету у окна его спальни.

Получалось, что главной причиной преступления было всего-навсего с трудом сдерживаемое нетерпение.

Такова была первая версия.

Но вскоре всем стало ясно, что дело это было не столь уж простым, как казалось на первый взгляд, и что в этом зловещем преступлении был замешан еще и Луи-Филипп.

Каким же образом бывшая лондонская проститутка смогла войти в контакт с королем Франции и сделать его своим сообщником?

Об этом сообщила ошеломленным читателям брошюра, изданная в 1848 году.

В 1827 году баронесса де Фешер, опасаясь, как бы написанное в ее пользу завещание не было оспорено законными наследниками принца Конде, стала подыскивать себе влиятельного сообщника. Она остановила свой выбор на герцоге Орлеанском, который, как она знала, отличался неумеренной любовью к деньгам.

План ее был прост, но свидетельствовал о редком чувстве политической интриги: она решила уговорить принца Конде, владевшего одним из самых крупных состояний во Франции, завещать все свое богатство герцогу д’Омалю, сыну герцога Орлеанского, с тем условием, что последний согласится признать ее права на ту часть владений, которая была завещана ей принцем.

Таким образом, ее доля в наследстве становилась в некотором роде комиссионными за то, что она провернет такое выгодное дельце в пользу семьи герцога Орлеанского.

Для начала она изложила свой план Талейрану. Бывший министр иностранных дел был, надо полагать, восхищен дьявольской задумкой баронессы и обещал помочь.

– Приходите ко мне в пятницу, – сказал он. – Я представлю вас герцогу Орлеанскому. Смею заверить, что очень скоро вы с ним подружитесь.

Талейран не ошибся. Распираемый радостью при мысли о том, что огромное состояние принца Конде может достаться его сыну, будущий Луи-Филипп повел себя в отношении госпожи де Фешер необычайно галантно и пригласил ее в Пале-Рояль.

И бывшая лондонская продажная девка вскоре стала близким другом семьи герцога Орлеанского.

В Пале-Рояле ее осыпали ласками, угощали сладостями, наговорили массу комплиментов по поводу ее туалетов. А Мария-Амелия даже посылала ей письма, о тоне которых можно судить по следующему отрывку одного из этих писем:


«Меня очень тронуло, дорогая моя, то, что Вы поведали мне о Ваших хлопотах… Уверяю Вас, я этого никогда не забуду… Всегда и при любых обстоятельствах Вы и Ваши близкие найдете у нас ту поддержку, о которой Вы соизволили меня попросить. А признательность матери послужит Вам наилучшей гарантией».


Когда баронессе нездоровилось, в Пале-Рояле наступала настоящая паника. Будущий король Франции с растрепанными волосами и нечесаными бакенбардами мчался в Пале-Бурбон. Однажды из-за хлопот баронессы Луи-Филипп попал в очень смешное положение. Вот что пишет по этому поводу граф де Вильмар:

«Когда доложили о прибытии герцога Орлеанского, госпожа де Фешер принимала ванну в одном из тех знаменитых кресел-купелей, гениальных творений известного Лезажа, представляющих собой комбинацию механики и столярного дела. Баронесса выскочила из этой полуванны и бросилась в постель, но в спешке забыла опустить крышку ванны, которая служила сиденьем кресла. Этот модный в то время предмет меблировки стоял совсем рядом с кроватью баронессы. Луи-Филипп, обрадованный тем, что Софи приняла его сразу же, увидел это, как он решил, специально приготовленное для него кресло и немедленно уселся на него. И к своему большому, надо полагать, удивлению оказался в воде…

Попытки выбраться из этой водяной западни оказались безрезультатными.

Глядя на эту комическую сцену, госпожа де Фешер, позабыв о всяком почтении к Его Высочеству, чуть не задохнулась от смеха… Однако ей вскоре стало жаль гостя, попавшего в столь затруднительное положение, и она предложила позвать кого-либо из слуг, чтобы тот помог герцогу освободиться. Поскольку было ясно, что сам он из ванны выбраться не сможет в силу чрезмерных размеров нижней части его тела.

Луи-Филипп стал умолять ее не делать этого, ибо опасался, что слуга, которого она позовет, чтобы помочь вытащить его из ванны, непременно расскажет об этом своим приятелям в Пале-Бурбон, а те в свою очередь начнут болтать об этом на улице, и это несомненно вызовет тысячу насмешек в его адрес.

Он снова предпринял отчаянную, но безуспешную попытку обрести свободу. Эти усилия заметно повлияли на качество его прически, что еще больше развеселило больную. Наконец, она предложила позвать свою камеристку, девицу, по словам баронессы очень надежную и умеющую держать язык за зубами.

Луи-Филипп согласился. Мадемуазель Роза очень ловко помогла ему выбраться из «осады», в которой без ее вмешательства он просидел бы бесконечно долго. Намного дольше, чем его предок – регент Луи-Филипп Орлеанский при осаде Лерида в 1707 году»[16].

Пока в Пале-Рояле переживали и нервничали, госпожа де Фешер делала все, чтобы заставить своего любовника составить завещание в пользу герцога д’Омаля. Но принц Конде, ненавидевший потомков Филиппа Эгалите, упорно отказывался это делать. И тогда баронесса переменила тактику. Она перестала быть нежной, предупредительной, заискивающей и стала резкой и агрессивной, сделав жизнь несчастного старика просто невыносимой. Когда он входил в ее комнату для того, чтобы удовлетворить свою страсть или просто поцеловать ее, она говорила:

– Сначала подпишите завещание!

Время от времени она даже поколачивала его. Случалось, по вечерам слуга принца Лебон слышал, как его хозяин плакал в своей комнате, повторяя:

– Неблагодарная мерзавка!

Однажды принцу нанес внезапный визит барон де Сюрваль. Он с удивлением смотрел на распухшее лицо и кровоточащий нос последнего из рода Конде.

– Видите, что она со мной сделала? – сказал принц. Барон посоветовал принцу категорически отказаться подписывать завещание. Принц потупился:

– Она пригрозила уйти от меня!..

– Ну так что ж! Пусть уходит!

Но у последнего Конде в глазах появились слезы:

– Я не могу этого допустить, – прошептал он. – Вам не понять, сколь сильны привычка и привязанность, которые я не в силах преодолеть…

Сцены и скандалы между баронессой и ее престарелым любовником повторялись из недели в неделю. И принц Конде сдался: герцог д’Омаль стал наследником всего его огромного состояния за вычетом двенадцати миллионов франков, завещанных Софи….

В тот вечер в Пале-Рояле состоялось торжество…

Спустя несколько месяцев герцог Орлеанский взошел на французский трон. И сразу же принц Конде стал тайно готовиться покинуть Францию с тем, чтобы присоединиться к находившемуся в изгнании в Швейцарии Карлу X. Он уже затребовал паспорт и получил от своего банкира миллион франков ассигнациями.

Софи случайно узнала о его приготовлениях. И в отчаянии примчалась в Тюильри. Услышав о том, что принц Конде вознамерился выехать из Франции, Луи-Филипп смертельно побледнел:

– Я знаю, – сказал он, – что принц получил от Карла X письмо, в котором тот уговаривает вашего друга составить новое завещание в пользу маленького герцога Бордосского. Если он уедет, то ускользнет из-под нашего влияния и мой сын лишится наследства. Ему надо помешать уехать. Любой ценой!

Этот разговор состоялся 25 августа 1830 года.

А 27 августа принца нашли повешенным на шпингалете окна его спальни. Спустя еще несколько дней следователь по уголовным делам господин де ла Юпуайе, утверждавший, что смерть принца была следствием убийства, был отстранен от ведения дела…

И пошли слухи о том, что принц Конде был убит госпожой де Фешер по просьбе короля Луи-Филиппа.

Такова была вторая версия.

Но потом было дано третье, очень фривольное объяснение загадочной кончины последнего представителя рода Конде…

В один прекрасный день по Парижу разнесся слух о том, что некоторые слуги из дворца Сен-Ле сделали невероятные признания по поводу драмы, произошедшей там 27 августа.

Женщины из Сен-Жерменского предместья, заливаясь краской смущения, принялись вполголоса рассказывать такие вещи, от которых слушательницы повизгивали, словно их, как выразился барон де Тьель, «щекотали в одном месте».

Так о чем же проболтались лакеи принца Конде?

Они сообщили поистине удивительные подробности. По их словам, принц стал жертвой собственной похотливости. Вот что поведали слуги принца:

«Наш хозяин вот уже несколько последних месяцев никак не мог продемонстрировать свой пыл госпоже де Фешер, и той приходилось прибегать к различным приемам и уловкам, которыми пользуются девицы легкого поведения.

Увы! Ее возбуждающие ласки со временем перестали оказывать должное действие, и баронессе для того, чтобы привести Его Высочество в дееспособное состояние, пришлось искать другие средства.

Госпожа де Фешер вспомнила, что на ее родине, где высшей мерой наказания была смертная казнь через повешение, рассказывали весьма пикантные подробности о последних минутах жизни приговоренных к смерти людей. Некоторые посетители сераля, в котором она работала, утверждали, что удушение вызывало определенную физиологическую реакцию организма, позволявшую повешенным проявлять себя во всей мужской красе и, перед тем как отдать Богу душу, познать радость «наслаждения»…

И она решила использовать это средство для того, чтобы пробудить уснувшие чувства своего любовника.

Каждый вечер она приходила в его комнату и подвешивала его там на некоторое время. Когда эта маленькая казнь давала свои результаты, она быстро отвязывала принца и «проявляла о нем сладостную заботу»…

Увы! В ночь на 27 августа госпожа де Фешер высвободила принца из петли чуть позже, чем следовало…

Перепугавшись, она вернулась к себе в комнату, где ее ждал молодой любовник, жандармский офицер, и они вдвоем организовали мизансцену, которая должна была внушить всем версию самоубийства.

После чего она попросила Луи-Филиппа распорядиться, «чтобы правосудие не было слишком уж проницательным». Монарх, многим обязанный баронессе, уступил ее просьбе…


Эти сведения, так поразившие добрых людей, были подтверждены спустя восемнадцать лет после событий февраля 1848 года в одной брошюре под названием «Революционные портреты». Ее автор, Виктор Бутон, писал:

«Герцог Бурбон был повешен. Его старческие привычки сделали это преступление совсем простым делом: госпоже де Фешер, чтобы убить его, не надо было прилагать особых усилий. Герцог пристрастился к одному из странных способов получения наслаждения, развратному с точки зрения морали, но совершенно естественному (sic) для людей, которым уже за шестьдесят. То утонченное наслаждение, которое баронесса давала ему возможность испытывать при совершении этого похотливого деяния, и было в основе их давней продолжительной связи. Я хотел объяснить это все при помощи метафоры, но у меня не поворачивается язык. И все же я должен объяснить вам все. Я имею в виду то, что герцог любил испытывать на себе что-то вроде “процедуры” повешения, когда ноги его были всего в нескольких сантиметрах от табурета или когда он почти доставал ими до пола, и в таком положении госпожа де Фешер давала ему познать радости сладострастия.

Однажды баронесса отодвинула табурет всего лишь на несколько сантиметров дальше, и герцог оказался по-настоящему повешенным. Вот почему все произошло без малейшего шума, почему не были позваны слуги и т. д. Все политические аспекты свелись только лишь к спорам о наследстве. Я могу сказать, что желание вернуться в свет явилось причиной того, что в этот раз баронесса отодвинула табурет чуточку дальше, чем обычно. Ибо пока был жив герцог, баронесса не имела возможности жить светской жизнью, поскольку была содержанкой герцога. А после его смерти она вновь становилась баронессой де Фешер, которую никто ни в чем не мог упрекнуть. Но возможно ли предположить, что Луи-Филипп знал о намерениях баронессы и что согласился с ее планом убийства? Нет, такое предположение не выдерживает никакой критики!»

Позднее в своем произведении «Шпингалет Сен-Ле» тот же самый Виктор Бутон пишет:

«Господин Жиске, бывший префект полиции, дал, на мой взгляд, наиболее близкое к истине объяснение этой насильственной… и сладкой смерти. И я считаю своим долгом привести здесь все подробности для того, чтобы картина эта стала более понятной.

К тому же неблагодарность короля Луи-Филиппа по отношению к господину Жиске не дает мне права замалчивать этот вопрос, а тем более представлять его в искаженном свете.

Да, принц Конде был повешен, задушен особым способом, одним словом, убит баронессой де Фешер.

Страсть старика, его похотливость позволили совершить это преступление, сделали убийство настолько простым, что баронессе не надо было его долго готовить и прилагать большие усилия, чтобы его осуществить.

Известно, что никакие соображения чести и доводы родных не смогли заставить принца порвать с этой женщиной, которая на протяжении многих лет была официально признанной его любовницей. Именно по этой причине она была покинута мужем. С тех пор как возраст лишил принца мужской силы, она стала доставлять ему сексуальные радости с помощью приемов из арсеналов проституток. Приемы сии доходчиво объяснены физиологами. Она его… (здесь мы опустим слово). Именно утонченность, с которой баронесса проводила с принцем эти похотливые деяния, и лежала в основе их многолетней любовной связи.

Баронесса де Фешер приходила по утрам в указанные дни и часы в спальню принца и отодвигала шпингалет замка с помощью привязанной к ней веревки.

После обмена несколькими ласками принц вставал с постели, становился у окна на маленькую табуреточку. На шею надевал шарф, привязанный к шпингалету рамы. Баронесса отодвигала чуть в сторону табуреточку, в результате чего принц вытягивался и слегка напрягался. И в этом положении баронесса у него… (опустим еще несколько слов) до тех пор, пока… несчастный старик не возносился от удовольствия на седьмое небо.

Так обычно происходит со всеми повешенными: в таком состоянии они получают последнее половое удовлетворение…[17]

Баронессе де Фешер, пожелавшей избавиться от принца, оставалось только выбрать день. И в одно прекрасное утро, когда герцог был в привычном подвешенном положении, в тот самый момент, когда он испытывал верх сладострастия, баронесса, как бы случайно, ногой легонько отодвинула табурет в сторону. Совсем чуть-чуть, но этого хватило для того, чтобы герцог был повешен по-настоящему. Находясь на верху блаженства, он не захотел и не смог бороться за жизнь и умер тихо и в наслаждении.

Когда прибыл следователь и констатировал смерть герцога, он составил протокол, в котором отметил, что у ног принца были обнаружены следы эякуляции. Этот протокол был, если можно так выразиться, проигнорирован во время суда, но все же был опубликован.

После того как баронесса де Фешер слегка отодвинула ногой табурет, она спокойно ушла к себе в комнату»[18].

Автор объясняет нам затем, каким именно образом госпожа де Фешер сумела запереть изнутри дверь спальни принца: она сложила вдвое нитку, обмотала ее вокруг ручки, затем закрыла дверь и потянула за оба конца нитки, которые держала в руке; таким образом она закрыла язычок замка. После этого ей осталось только вытянуть нитку…

«Баронесса бесшумно проскользнула к себе, – продолжает Виктор Бутон, – и во дворе по-прежнему стояла мертвая тишина, так что ни один из слуг не мог сказать ничего определенного, а тем более ответить на вопрос: сам ли принц повесился? Маленький табурет стоял неподалеку от ног трупа, и застывшее на его лице спокойствие не имело никакого объяснения.

Эта альковная тайна так и не была раскрыта, но я узнал об этом из архивов префектуры полиции».

Сегодня такое объяснение этой драмы удовлетворяет всех историков.

И все же при этом остается неясным один вопрос: намеренно ли госпожа де Фешер отодвинула ножкой табурет или, забывшись, не успела вовремя вынуть из петли несчастного принца?

Вот этого-то мы уже никогда не узнаем[19].


Позднее замок Сен-Ле, который баронесса получила в наследство, был снесен по ее указанию. Но муниципальные власти на том месте, где некогда висел в петле принц, возвели мраморную мемориальную колонну.

А злые языки, которых всегда и везде предостаточно, язвительно замечали, что это очень символично, поскольку сильно напоминает «нечто» в состоянии эрекции…

11

Да и сам самоубийца был тоже странным. Как отметил аббат Пелье де Лакруа, духовник Его Высочества, который был в комнате принца утром 27 августа 1830 года: «Сразу после того, как принц коснулся бы ногами пола вследствие растяжения связок и в этом положении вес тела стал бы опираться на ноги, петля, ослабнув, оказалась бы бесполезной (поскольку удавки, как таковой, не было) и странгуляция не могла бы иметь место». Следовательно, для того, чтобы удавиться, принцу надо было проявить сверхчеловеческую волю и налечь всем телом на петлю, чтобы добиться полного удушения…

12

Автором брошюры являлся Лафон д’Оссон.

13

Доктор Альфред Лебопен. Ле Плесси-Вильет и смерть герцога Бурбонского. «Медицинская хроника» от 1 июня 1919 г.

14

Принц Конде привез эти скабрезные произведения в Сен-Ле, как свидетельствует канцлер Паскье, обнаруживший во время обыска в замке «две-три книжонки, названия которых стыдно даже произнести». Кретино-Жоли в своей работе «История трех последних принцев из рода Конде» менее сдержан в оценках: «Сколько постыдных книг, сколь ко бесстыдных гравюр, сколько отвратительно-грязных картин было обнаружено в домах, принадлежавших покойному принцу! – пишет он. – Эти развратные книги и гравюры предназначались не только для того, чтобы доставлять тайную радость принцу. Госпожа де Фешер тоже принимала, и несомненно самое активное, участие в этом печальном “празднике” глаз и пресыщенных сердец».

15

Период истории Франции с 1812 по 1830 год, когда страной после перерыва, вызванного годами Революции, Директории, Консульства и Империи Наполеона I, вновь правила королевская династия Бурбонов. – Примеч. пер.

16

Граф А.-Р. де Вильмар. Монсеньор герцог Орлеанский.

17

Манури, один из лакеев принца, тот, кто вынимал его труп из петли, сказал: «guttam quoque sanguini in extrema membri virgilis parte…» Бонни, врач принца, дал такие показания: «Princeps enim, ut diximus, erecto membro, sperma ejaculatus, invertus est». С. 148, 149 уголовного дела о смерти принца Конде (рукопись В. Бутона).

18

Находясь на смертном ложе, слуга принца, Лекомт, признался, что баронесса обратилась за помощью к своему молодому любовнику, жандармскому офицеру, для того чтобы инсценировать самоубийство принца. Вот что показал Лекомт: «В ночь с 26 на 27 августа 1830 года часов около двух ночи меня разбудил Дюпре, камердинер госпожи де Фешер. Они с женой услышали в комнате герцога Бурбона какое-то подозрительное хождение.

Что же там было такое? Ведь обычно в это время госпожа де Фешер в покои принца не входила.

Я поспешно поднялся с постели.

Едва я приоткрыл дверь в прихожую принца, как при свете своей свечи заметил двух человек, которые стремительно направлялись к потайной лестнице. Я ускорил шаг и догнал их.

И тут с удивлением узнал госпожу де Фешер и жандармского унтер-офицера X…

X… поспешно скрылся на лестнице и очень некстати захлопнул за собой стеклянную дверь. Баронесса же оказалась передо мной.

Оправившись от смущения, она после некоторого замешательства строго-настрого приказала мне вернуться в комнату. Я не осмелился ослушаться, хотя у меня возникло предчувствие, что случилось большое несчастье».

19

Как бы там ни было, но в лице Луи-Филиппа баронесса нашла понятливого покровителя, который быстренько замял дело…

Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии

Подняться наверх