Читать книгу Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии - Ги Бретон - Страница 8

В июне 1834 года парижане, потрясенные бойней на улице Транспонтен[39], на некоторое время отвлеклись от политики и заинтересовались приезжей танцовщицей.

Этой танцовщицей была знаменитая Фанни Эльслер, приглашенная директором театра «Опера», доктором Вероном, во Францию для того, чтобы порадовать парижскую публику.

Парижские газетчики напечатали восторженные отзывы о молодой балерине, и вскоре всему Парижу стало известно о том, что у нее были «самые красивые в мире ноги, безупречные колени, очаровательные руки, грудь богини и женское очарование самой Дианы».

Этих качеств вполне хватило для того, чтобы заставить предаться мечтам о ней всех мужчин, начиная с маршала Сульта и кончая последним приказчиком. Но восторженным парижанам суждено было вскоре пережить такой удар, от которого не смогли оправиться даже некоторые из их потомков.

2 июня журналист Шарль Морис, руководивший «Театральным курьером», опубликовал о Фанни статью, которая заканчивалась такими словами:

«Когда эта артистка работала в Венском театре, ходили слухи, что ею интересовался некий очень милый французам принц, умерший от отчаяния в расцвете лет. Правдив ли этот слух или ложен, он вполне может вызвать расположение и пробудить интерес парижан к мадемуазель Эльслер (sic). Но это можно расценить всего лишь как повод к тому, чтобы вызвать сладостные воспоминания, всего лишь как мысль, связанную со столькими надеждами и со столь жестоким разочарованием. Всего лишь поводом (несомненно косвенным) для того, чтобы засвидетельствовать те чувства, которые хранят французы к останкам знаменитых соплеменников, спасенным из потока отступничества. А посему люди воспользуются случаем для того, чтобы пойти посмотреть, поаплодировать и поразмышлять».

И сразу же во всех парижских салонах, конторах и лавках люди стали задавать себе и друг другу вопросы. Неужели это возможно? Неужели эта молодая женщина и вправду была любовницей сына Наполеона I, Орленка, который умер два года тому назад? Можно ли представить себе, что эти тонкие ручки гладили белокурые локоны сына императора?

Спустя несколько дней статья Жюля Жанена в таком серьезном печатном органе, как «Дневник дебатов», рассеяла сомнения самых скептически настроенных людей.

«Не так давно в Вене, – писал журналист, – в парке, окружавшем королевскую резиденцию, появлялась вечерами некая молодая женщина, за которой наблюдал, свесившись из окна, герцог Рейхштадтский[40].

Эта молодая женщина была первой и последней радостью сына императора.

Фанни Эльслер покинула Австрию. Там ей больше делать было нечего. Она не могла далее танцевать там после того, как навеки закрылись блестящие живые глаза, смотревшие на нее с любовью. Теперь, когда ложа юного принца опустела, Фанни Эльслер ничто больше не связывало с Веной. Теперь она принадлежит прекрасному французскому королевству и преданным ей восторженным жителям славного города Парижа».

Танцовщица стала государыней, которую славный парижский люд, хранивший преданность идее бонапартизма, готов был везде и всегда приветствовать криками: «Да здравствует император!» и «Долой Луи-Филиппа!»

Поэтому совершенно понятно, что 15 сентября, когда Фанни впервые появилась на сцене театра «Опера» в балете «Шторм», ее ждал триумф. И потом в течение нескольких месяцев изо всех уголков Франции люди приезжали в Париж только для того, чтобы поаплодировать «той, кого так любил король Римский»[41]…

К несчастью, в 1835 году бонапартистов и поклонников таланта Фанни ждал, по выражению одного из авторов мемуаров, «холодный душ в разгар эйфории». Один из редакторов «Театральной газеты» опубликовал статью, полностью опровергавшую утверждения Шарля Мориса и Жюля Жанена. Вот что в ней говорилось:

«Нам неоднократно утверждали, что юный принц, рожденный на ступенях самого прекрасного в Европе трона и унесенный, ко всеобщему сожалению, чахоткой три года тому назад, был так страстно влюблен в мадемуазель Фанни Эльслер, что, умирая, повторял имя этой очаровательной немецкой танцовщицы. Говорилось еще много подобных вещей, всего и не упомнишь. Однако же истина требует, чтобы здесь я ответил на утверждение некоторых историков. Мне известно от одного большого любителя балета и завсегдатая Венской оперы, являвшегося преданным и восторженным почитателем таланта сестер Эльслер, что ни в театре, ни в каком другом месте сын Наполеона никогда не встречался с этой артисткой, к которой, как утверждали некоторые, он испытывал столь нежные чувства. Пусть кто-либо попробует меня опровергнуть. Мой венский друг всегда готов подтвердить приведенные мною его высказывания».

Так где же правда?

Попробуем в этом разобраться.

И начнем с того, что выясним, кто же такая эта Фанни Эльслер?

Эта двадцатичетырехлетняя немка была дочерью уроженца Силезии, служившего лакеем у Гайдна[42]. Получив неплохое артистическое образование, она дебютировала в Карнтер-Тор, где очаровала зрителей своей красотой и грациозностью. И вскоре богатый и влиятельный шевалье де Жанц, бывший лет на сорок старше ее, приметил молодую танцовщицу и стал ее любовником.

Через него Фанни познакомилась с Меттернихом и часто виделась с графом Прокеш-Остеном, близким и неразлучным другом Орленка.

После смерти своего покровителя в 1832 году она стала любовницей одного берлинского танцора. После того как Фанни поселилась в Париже, она стала вести себя очень примерно и разумно и не имела одновременно более трех любовников, что для танцовщицы в те времена считалось чуть ли не верхом целомудрия.

Ибо театр «Опера» славился тем, что его женская половина труппы состояла из пылких грешниц, отчаянных потаскух и бесстыдных куртизанок.

Когда одна из них, Полина Дюверне, отказалась от ста тысяч франков, предложенных ей неким русским вельможей, против нее выступил с осуждением весь кордебалет.

– Никогда ты не станешь великой балериной, – заявили ей подруги.

И тогда она поспешила реабилитировать себя, но, следует признать, довольно любопытным способом. Спустя некоторое время, когда некий пылкий молодой секретарь посольства предложил ей свою жизнь, она ответила нежно:

– Все это только слова, мсье. Я уверена, что если я попрошу подарить мне ваш зуб, вы откажете мне в этом.

Молодой человек помчался к дантисту и вернулся к балерине с зубом в руке. А чтобы доказать ей, что зуб этот не был где-нибудь куплен, он открыл рот.

– Ах, бог мой, – воскликнула балерина. – Вы ведь ошиблись. Я же хотела нижний зуб!

Несчастный влюбленный упал в обморок…

Фанни Эльслер не походила на этих танцовщиц. Она не была падкой на деньги. Кроме того, она отличалась от своих подруг этаким изысканным языком, к которому приобщилась во время жизни с шевалье Жанцем, что поражала своими знаниями многих журналистов.

Она также довольно грамотно писала, что было большой редкостью для того времени. В качестве примера приведем ставшую знаменитой записку некой балерины своему любовнику:

«Наш рибенок у мир. Приди па раньши. Мине нада тибе видить».

Нет, Фанни Эльслер отнюдь не была заурядной танцовщицей.

А вот была ли она любовницей Наполеона II?

Историки, уверенные в том, что эта связь все же имела место, в первую очередь ссылаются на то, что герцог Рейхштадтский жил в Шенбрунне намного свободнее, чем это принято считать. Они утверждают, что он часто посещал балы, и цитируют высказывания графа Прокеш-Остена:

«Однажды он рассказал мне, что накануне вечером он с графом Морисом Эстергази, чей веселый нрав был так ему по душе, надев маски, отправились на бал, а потом пошли проводить графиню X…[43] и довели ее до самого дома, где собралось много гостей, которые там веселились и танцевали. Для всех гостей эти две маски так и остались загадкой, разгадку к которой знала одна только хозяйка дома. Герцог не скрывал, что совершил весьма легкомысленный поступок, но сказал, что не смог удержаться от искушения сделать что-либо для того, чтобы при дворе его не считали ни на что не способным. К счастью, про это никто не узнал, и в этом я смог убедиться позднее, хотя в то время мне это и показалось невозможным»[44].

Эта свобода, позволявшая молодому герцогу покидать дворец и волочиться за юбками, кому-то может показаться странной. Некоторые историки видят в этом один из главных элементов дьявольского плана Меттерниха. По мнению этих историков, австрийский министр, зная о слабом здоровье принца, якобы намеренно подталкивал его вести столь разгульный образ жизни для того, чтобы ускорить его кончину. Один из современников подтверждает это:

«Он с жадностью искал шумных удовольствий на балах, ночи напролет кружил в вихре вальса скорее утомительного, нежели сладострастного, поскольку размеренным немецким танцам он предпочитал резвые прыжки английского галопа или головокружительные фигуры французских танцев. Поэтому окружение принца не без тревоги замечало, как этот молодой человек, некогда бывший столь солидным, столь занятым важной работой и столь серьезным, возвращался под утро бледным и усталым после утомительных бессонных ночей, проведенных на балах»[45].

Меттерних, видя, что праздники и бессонные ночи не дают желанного результата, решил достичь цели другим способом, подбросив Орленку очередное увлечение. С помощью графа Эстергази и Густава де Нойперга (сына второго мужа Марии-Луизы) герцогу регулярно стали поставлять девиц легкого поведения, опытных в любовных играх и способных проводить многочасовые сеансы любви.

И в этом Меттерних вроде бы даже преуспел, если верить автору «Истории Наполеона II», писавшего:

«Герцог как бы пожелал предаться одновременно всем излишествам сразу и повел против самого себя войну на истребление. Он распахнул свое сердце для впечатлений, которые могли бы стать для него источником нежных утешений, но которые, будучи всего лишь результатом бурной страсти, необузданной и бесцельной, ускорили разрушение этого столь изношенного, хотя и молодого, организма превосходившими человеческие возможности физическими нагрузками и моральными потрясениями».

Какой бы ни была доля вины Меттерниха, следует все же признать, что у Наполеона II в Вене было несколько любовных романов. Его любовницами были, помимо графини Кауниц, эрцгерцогиня Фредерика-София и даже певица мадемуазель Пеш.

А если Орленок мог быть любовником певицы, говорят историки, то почему же нельзя допустить того, чтобы он мог стать любовником балерины? И, основываясь на том факте, что Фанни Эльслер со своим любовником шевалье де Жанцем часто бывала у Меттерниха и что, кроме того, у лучшего друга юного герцога графа Прокеш-Остена была своя комната в доме танцовщицы, они сделали вывод, что Фанни, выбранная австрийским правительством для того, чтобы «помочь Европе избавиться от стеснявшего ее наследника», вполне могла быть любовницей Наполеона II…

Противники версии существования связи Наполеона II с Фанни не стали черпать доказательства в ходивших по венским салонам сплетнях. Они ограничились двумя категорическими и бесспорными свидетельствами. Первое из них представлено графом Прокеш-Остеном. Когда Наполеон III попросил его сказать правду по волновавшему всех французов вопросу, молодой венец написал одному из своих друзей:

«Я укажу ему на лживость слухов, предполагающих существование любовной связи герцога с Фанни Эльслер».

А в своих «Мемуарах» добавил следующее: «Сплетни эти родились вследствие того, что иногда в дом, где проживала Фанни Эльслер, этот слуга являлся туда потому, что у нас с господином де Жанцем была в этом доме комната, служившая нам рабочим кабинетом или читальней, и слуга герцога, зная, что чаще всего найти меня можно было именно там, приносил в этот дом коротенькие записки от хозяина или же устно передавал мне просьбу герцога навестить его».

Второе свидетельство было предоставлено господином де Мирбалем. В одном из писем к своей кузине тот написал:

«Мадемуазель Фанни Эльслер, о которой мне только что рассказала мадам де Мирбаль, является известной танцовщицей и очень порядочным человеком. Про нее говорят, что она была последним увлечением сына Наполеона, но она уверяет, что ничего подобного между ними не было. И ей можно верить…»

Но тогда встает другой вопрос: почему же Фанни Эльслер так долго ждала, прежде чем заявить, что у нее с Орленком ничего не было? Ведь могла же она уже в июне 1834 года просто-напросто прислать Шарлю Морису и Жюлю Жанену опровержение и потребовать, чтобы их газеты это опровержение опубликовали. Но она так почему-то не поступила. Более того, она осталась в прекрасных отношениях с первым из указанных журналистов. И даже прислала ему очень теплое письмо, в котором, возможно, и лежит разгадка всей этой проблемы. Вот это письмо:

«Просим Вас, мсье, соблаговолить оказать нам протекцию, как вы это делали до сегодняшнего дня. Вы так добры! Вы своей благожелательностью делаете артисток счастливыми! Всегда преданные Вам сестры. 11 августа 1835 года

Фанни

и Тереза Эльслер».

Что же такого сделал Шарль Морис, если сестры Эльслер считают его своим «благожелательным покровителем»? Что написал он такого, если смог завоевать такую признательность этих двух артисток? Быть может, роман Фанни с Орленком был им просто-напросто выдуман в рекламных целях, подобно тому, как ныне пресса «устраивает» рекламные скандалы из жизни артистов? Это кажется вполне вероятным, и то, что ему последовал Жюль Жанен, никоим образом не противоречит нашему предположению. Поскольку сегодня мы видим ежедневно, как газетчики, желая казаться хорошо осведомленными, не задумываясь подхватывают информацию, выдуманную собратом по перу…

Таким образом, любовная связь между Фанни и сыном Наполеона была не больше чем плодом богатого воображения журналиста.

Но эта легенда была слишком прекрасной для того, чтобы кануть в Лету в результате лишь одного опровержения. Люди, обожавшие сказки о золушках и феях, продолжали верить в тайную любовь самой соблазнительной балерины того времени и самого красивого принца всех времен и народов.

Доказательством этому для Фанни послужила приключившаяся с ней весьма любопытная история.

Однажды некий юный англичанин предложил ей крупную сумму денег в обмен на любовь. Танцовщица, как мы уже отмечали, была довольно равнодушна к деньгам и ответила отказом. Тогда англичанин утроил сумму. Известно, что, начиная с определенной суммы, женщины перестают считать, что они продаются за деньги. Сумма эта становится как бы данью их красоте. И Фанни согласилась вознаградить настойчивого англичанина. Она разделась, юркнула в постель и стала ждать.

Но англичанин раздеваться не стал. Резким движением он сдернул с нее одеяло, поднес к глазам монокль и долгое время разглядывал обнаженное тело балерины.

Потом накрыл ее одеялом, убрал монокль и произнес:

– Спасибо! Теперь я видеть могила герцог Рейхштадт…

После чего вышел из спальни, оставив на каминной полке набитый деньгами бумажник…