Читать книгу Загадочные женщины XIX века - Ги Бретон - Страница 9

Связь с госпожой Валевской не мешала Наполеону III продолжать интересоваться менее аристократическими округлостями.

Зная вкусы монарха, Бачьокки приглашал в дом на улице Бак прелестных танцовщиц, которые с легкостью поднимали ноги не только на подмостках сцены…

Для императора эти молодые женщины были развлечением, которое, как сказал доктор Брей, «действовали на него благотворно и оттягивали кровь от мозга».

Это было, возможно, полезно для здоровья, если верить некоему писателю XVI века, утверждавшему: «Монархи и государственные деятели, у которых от государственных дел разогревается кровь и отягощается мозг, часто вынуждены прибегать к физической любви для того, чтобы прочистить себе мозги и яснее понимать интриги двора и другие политические дела». Он же добавляет: «Акт любви, если он исполнен с женщиной темпераментной, помогает прогнать плохое настроение и отрицательные эмоции, накопившиеся в теле и грозящие затмить разум…»[36]

Наполеону III эта беда не грозила. Ибо по нескольку раз в неделю молодые балерины с кипящей в жилах кровью с удовольствием и изобретательностью прочищали его разум, принося таким образом неоценимую услугу государству…

Эти девицы не всегда приглашались в «холостяцкое гнездышко» на улицу Бак. Случалось, что император изъявлял желание видеть их в тайных апартаментах, которые по его приказу были оборудованы в Тюильри.

Увы! Торопясь разогнать вредные мысли, император не всегда бывал осторожным и забывал закрывать дверь.

И однажды вечером, в ноябре 1860 года, неожиданно спустившаяся вниз императрица случайно открыла дверь кабинета, в котором, как она знала, муженек ее частенько запирался для того, чтобы изучать сухие труды по баллистике. Открыв дверь, императрица от неожиданности вскрикнула: Наполеон III с какой-то голой девицей занимался упражнениями, не имевшими ничего общего с баллистикой и военным делом…

Так Евгения впервые застала мужа с поличным на месте совершения супружеской измены. Захлопнув дверь, она, рыдая, поднялась в свои покои.

Наполеон III, придя в замешательство от того, что его тайну раскрыли, «быстро привел в порядок свою одежду, помахал ручкой девице, которая, не получив удовлетворения, зарыдала, и помчался вслед за императрицей»[37].

Последовала бурная сцена. Смешивая от волнения французские и испанские слова, Евгения всячески поносила монарха, повесившего свой большой нос. Кончилось все тем, что императрица заявила, что в Компьень она не едет, а отправляется путешествовать за границу.

Наполеона III эти слова убили. Дрожащим голосом он попытался было втолковать жене, что эта ее поездка могла быть неправильно истолкована, что оппозиция не преминет использовать это в своих нападках на режим и что над ними будут потешаться все европейские дворы…

Но эти доводы не возымели на императрицу никакого действия. И спустя несколько дней после этого разговора Евгения отправилась в Шотландию. Вся ее свита состояла из четырех человек.

В течение почти месяца императрица с грустью в сердце колесила под дождем по этой навевающей меланхолию стране. Она посетила Карлайл, Холируд, Глазго, озера, в которых танцуют странные туманы…

Путешествовала она под именем графини де Пьерфон. Власти Шотландии всячески поддерживали ее инкогнито. Но, как и предсказывал Наполеон III, вся Европа была удивлена этой страстью к путешествиям. Никогда до этого ни одна монархиня в мире не уезжала одна от семейного очага…

В начале декабря Евгения вернулась в Париж. Обида ее несколько поутихла. И все же она теперь не чувствовала, как раньше, влечения к императору. Иногда она глядела на него в упор, и завсегдатаи двора говорили, что в такие минуты «Ее Величество вновь охватывали малоприятные воспоминания»[38].

Наполеону III такие взгляды не нравились. Он сожалел о блаженных временах свободы, которую познал во время итальянской кампании.

И случалось, что вечерами, при виде дувшейся на него императрицы, он мечтал о какой-нибудь новой войне, которая вынудила бы его на несколько месяцев уехать из Тюильри. Один из его придворных в те времена сделал в своем дневнике вот такую запись: «Для того чтобы избежать семейных дрязг, он с удовольствием поджег бы Европу с четырех концов…»

Это было истинной правдой.

Позднее мы увидим, как он уступит императрице в вопросе с Папой Римским для того, чтобы добиться прощения за свои новые любовные свидания в «мальчишеской обители» на улице Бак…

Зимой, для того чтобы не видеться с императрицей, Наполеон III часто отправлялся кататься на коньках по льду замерзшего озера в Булонском лесу.

В плаще и цилиндре, он исполнял сложные фигуры в кругу восхищенных парижан. Рассказывают, что он любил, подняв одну ногу, ехать по льду и копировать фигуру Гения, что установлен на колонне посреди площади Бастилии[39].

С обычной для него милой непосредственностью он часто назначал любовные свидания на катке. Часто можно было видеть, как он руководил катанием очаровательных девиц. Самой яркой из них была мисс Снайл, очень красивая англичанка, которая, по выражению госпожи де Флери, «умела падать, выставляя на всеобщее обозрение самые соблазнительные и потаенные места».

Однажды, в январе 1863 года, Евгения пошла кататься с императором. Несколько минут они спокойно кружили на льду, но потом на лед вдруг вышла какая-то молодая женщина с ярко накрашенным лицом и в красных кожаных сапожках и проделала несколько очень сложных и необычных движений.

Император остановился и заинтересованно спросил:

– Кто это?

Принц Иоахим Мюрат улыбнулся:

– Американка, сир. Некая миссис Маультон.

– Она прелестна… Мне бы хотелось сказать ей комплимент по поводу ее катания…

Принц Иоахим Мюрат умело заскользил к очаровательной американке. Наполеон III последовал за ним. «Когда он приблизился, – рассказывала потом Лилия Маультон, – то был весь запыхавшийся и сопел как паровоз».

Американка присела в реверансе.

Император поднял ее.

– Примите мои поздравления, мадам! Вы прекрасно катаетесь на коньках!..

Миссис Маультон, раскрасневшись от комплимента, объяснила, что увлекается этим видом спорта с самого детства.

Наполеон III решил воспользоваться случаем:

– Да, действительно, чтобы достичь такого совершенства, надо начинать в очень раннем возрасте… Могу ли я попросить столь блистательную фигуристку прокатиться по льду с таким посредственным конькобежцем, каким являюсь я?..

Осчастливленная миссис Маультон ответила, что это была бы для нее огромная честь. А потом, взяв императора за руку, стала проделывать сумасшедшие фигуры на глазах у изумленного двора и очень обидевшейся императрицы.

В какой-то момент с головы императора слетела шляпа. Совершив элегантный пируэт, миссис Маультон подняла ее со льда и подала императору.

А мгновение спустя после этого они, взявшись за руки крест-накрест, уже подкатили к берегу. Все придворные захлопали в ладоши, а некоторые особенно ядовитые дамы уставились на императрицу.

И удивились: Евгения улыбалась…

Вскоре всем стала понятна причина этой ее улыбки…

На следующий день об этой встрече на льду императора с американкой узнал весь Париж. А люди осведомленные добавляли ко всему прочему, что миссис Маультон, урожденная Лили Гринаут, двадцати лет, родом из Бостона, была замужем за Чарльзом Маультоном, сыном богатейшего американского банкира, поселившегося во Франции во времена правления Луи-Филиппа. Добавляли также, что она живет в роскошном особняке на улице Курсель и что она хорошо поет.

И все это было правдой: Лили любила петь. Ученица Мануэля Гарсия, брата известной Малибран, она обладала голосом, который, по мнению специалистов того времени, имел «округлость и оттенок самых очаровательных жемчужин». И поэтому придворные говорили лукаво, что император с большим удовольствием «познает источник такой красоты»…

Ну а у Евгении на сей счет была своя задумка…

Спустя несколько дней Лили Маультон получила приглашение в Тюильри. Наполеон III, подумав, что императрица решила отныне проявлять по отношению к нему большее понимание, поговорил с ней ласково, теребя бородку, и даже выдавил из себя несколько избитых комплиментов.

Однако, когда его остекленевшие глаза едва не закатились при виде впечатляюще смелого выреза платья молодой американки, рядом с ними появилась улыбающаяся Евгения:

– Не желаете ли пройтись со мной, мадам Маультон?

Певица поклонилась императору и проследовала за императрицей в другой конец гостиной.

А именно там великолепный, элегантный, остроумный герцог де Морни рассказывал последние парижские сплетни группе очарованных слушательниц.

Миссис Маультон сразу же влюбилась в него.

«Ей вдруг показалось, – написал Ламбер, – что она увидела человека, которого раньше знала по карикатуре на него»[40].

Герцог де Морни поклонился и вперил свой взгляд соблазнителя в глаза Лили. Та покраснела.

– Мне бы очень хотелось услышать, как вы поете, мадам…

– Я спою, когда вы пожелаете…

Ответ был многообещающим.

Евгению это успокоило, и она поспешила присоединиться к императору, продолжавшему, как обычно, крабом шататься среди гостей.

Спустя несколько недель императрица узнала о том, что герцог де Морни стал любовником трепетной американки. Ее план удался…

Вполне понятно, что государыня не могла направлять всех красивых женщин в постель своего родственника. Несмотря на всю ее бдительность, некоторым красоткам все же удавалось проникать в дом на улице Бак. Так, весной 1863 года туда неоднократно наведывалась одна из самых известных парижских куртизанок. И там она получала, как говорится, «императорскую лепту».

Вот уже несколько лет она называлась маркизой де Пайва, ослепляла столицу роскошью и жила в одном из самых красивых особняков на Елисейских Полях[41].

А начинала она очень и очень скромно. Тереза Лашман родилась в еврейском гетто в Польше. В шестнадцатилетнем возрасте она вышла замуж за француза-портного по имени Антонен Виллуэн. И впервые в жизни поменяла лохмотья на настоящее платье. Затем она отправилась в любовные странствия по трущобам Константинополя, Лондона, Берлина… А в 1841 году обосновалась в Париже.

В столице Франции она стала работать на панели, движимая желанием стать в один прекрасный день королевой Парижа. И тут ей пришло на помощь небо…

Как-то вечером, когда она сидела на скамейке на Елисейских Полях в ожидании очередного клиента, произошла встреча, ставшая решающей в ее судьбе. Вот как она сама об этом рассказывает:

«Вот на этой скамейке я и сидела однажды вечером без гроша в кармане и с корочкой хлеба на ужин. На ногах у меня были дырявые башмаки, которые наполнялись водой при малейшем дожде. На плечах – латаное-перелатаное заштопанное платье. Я никого в городе не знала, никого не ждала. Просто сидела и глядела на проносившиеся мимо меня коляски. Зависти я не испытывала, поскольку знала, что настанет день и я тоже буду ездить в коляске, вся сверкая бриллиантами. Да, это я знала. Не знала я только того, где проведу ночь и что буду есть завтра. Когда на улице начало темнеть, рядом со мной сел какой-то человек. Это был пианист Анри Эрц. Он не был ни богат, ни ловок. Меня он в сумерках не разглядел. Не заметил он ни моих грязных лохмотьев, ни всклокоченных волос, ни худобы моих рук. Но он отнесся ко мне по-человечески! И я его никогда не забуду. В ту ночь я поклялась себе в том, что когда я стану богатой, когда завоюю Париж, то возведу дворец на месте лачуги, стены которой видели меня полуголой с подведенным от голода животом».

А десять лет спустя Тереза, успевшая уже стать к тому времени маркизой де Пайва[42], увидела на том же самом месте еще один знак расположения богов. Она возвращалась в коляске из Булонского леса вместе с Арсеном Уссеем. Ее запястья, пальцы и щиколотки были увешаны драгоценностями. Указав писателю на знакомую хижину, она сказала:

– Взгляните на эту лачугу. Однажды я в ней дала себе одну клятву.

И потом рассказала ему всю свою историю. А после этого спросила:

– А вы не знаете, кому принадлежит эта лачуга?

Уссей расхохотался:

– Мне!

– Вы шутите?

– Нисколько! Но должен признаться, что это очень странное совпадение: не далее как вчера я купил участок земли и эту хижину у Эмиля Перейра…

– Небывалый случай!.. Послушайте, я хочу знать, сколько вы за все это заплатили. И даю вам вдвое большую сумму. Мне этот участок просто необходим! Я вот уже десять лет считаю его своим!

– Я приобрел его за двести тысяч франков, – сказал Уссей, – и уступлю его вам за ту же цену. Это слишком красивая история, чтобы я захотел заработать хотя бы одно су!

Маркиза де Пайва поцеловала писателя.

– Я никогда не забуду вашего поступка. А вы ведь знаете, что я – человек слова. Если я что-нибудь говорю, то не просто ради красивого словца.

Если вам что-нибудь будет от меня нужно!..[43]

В 1856 году дворец Пайва начал вырастать из-под земли. А весь Париж хохотал над остротой Эдмона Абу. На чей-то вопрос о том, как идет строительство дворца, писатель ответил:

– О, дворец Пайвы почти готов… Панель уже есть…

Однако связь императора с этой шикарной куртизанкой не была долговечной. В тот день, когда она поняла, что никогда не будет принятой в Тюильри, Тереза прекратила визиты на улицу Бак. Наполеон III не очень-то из-за этого расстроился. Потом он скажет:

– Она только и говорила о стоимости своей мебели…

И на сей раз Евгения смогла вздохнуть с облегчением. Но она и не подозревала того, что вскоре в жизнь императора ворвется женщина намного более опасная…