Читать книгу Ростовский Куш - Глеб Дибернин - Страница 8

Если ты хоть раз слышал, как мчится “Сапсан”, ты знаешь: звук приходит после удара.

Он не предупреждает. Он не гудит. Он разрывает воздух, а только потом ты понимаешь, что произошло.

Вот так и пришли федеральные деньги.

Сначала – удар: по асфальту, по совести, по старым связям, по новой плитке, которая не продержится и зиму.

Затем – грохот: в виде отчётов, в виде чьей-то новой машины, в виде улыбки Петрова, который ещё месяц назад прятал глаза.

А эхо пришло потом. Шёпотом. Снизу. Из углов. Из животиков, не получивших свой кусок.

Градов исчез. Иванов – ушёл в тень. Папки – легли в сейфы. Кабинеты – затихли.

На поверхности – покой. На глубине – шевеление. Как в болоте, в которое бросили тело. Пузыри. Тряска. Запах.

Появились те, кто не успел. Вечно запоздалые. Из тех, кто чистил ножи, когда всё уже было нарезано. Они ходили по коридорам и шептали:

– Ну хоть урну…

– Хоть плиту на детскую площадку…

– Хоть навес над остановкой…

Но пирог уже был съеден. Крошки вписаны в чужие сметы. Да и вилки уже спрятаны.

Один мой старый знакомый, подрядчик с Красного Луга, сказал мне за чаем на кухне своего офиса:

– Жека, мы с тобой честно воровали.

– А эти? Эти даже не притворяются.

Он был оскорблён, но не фактом воровства.

Он был оскорблён отсутствием стиля.

– Всё стало… каким-то… пластиковым, – добавил он. – Даже откаты как будто в одноразовых контейнерах.

Началась новая игра. Без протоколов. Без кофе на совещаниях. Без “уточним по регламенту”. Игра без названия. Но с правилами.

– В подвалах.

– В курилках.

– В заброшенных кабинетах с линолеумом, как в морге.

Формально – тишина. Фактически – кипячение.

Я видел: закупки, которые шли “по второму кругу”, как мясо в советской котлетной; тендеры, оформленные под других, но уже с заранее вписанным победителем; бумаги, которые носились по частным почтам, “как раньше” – мимо электронных порталов.

И всё это – на фоне казачьего схода. Да-да, именно теперь решили дать народу “бубна и сабель”. Хлеба уже не оставалось.

– Мероприятие утвердили.

– Площадки – покрасили.

– Дворники – строем.

– Ветераны – выглажены.

– Кони – доставлены.

На каждом углу – баннеры: “Welcome to Казачество”, “Гордость – в седле!”, “Сабля – наша память!”.

Один из замов, ухмыляясь, сказал на совещании:

– Раз уж деньги списаны, давайте вид сделаем. Красиво.

***

Я смотрел, как школы отдали под репетиции, как дети с деревянными ружьями маршируют в ритме хриплого марша, и думал: Ростов – как мёртвец с макияжем.

Грим наложен. А сердце уже остановилось.

Говорили даже, что привезут настоящего казака из Сибири.

– “Чистого по родословной.”

– “С подтверждённым усом.”

Я спросил:

– А можно просто честного?

Мне не ответили. Только поржали.

Но главное – пошла зависть. Те, кто не получил, начали сливать: анонимки, флешки, старые сметы, юристы с доступом к архивной почте, сметчики, которых уволили, но не забыли.

Началась другая война. Без крови. Но с папками. С проверками. С СМИ, которым наконец-то заплатили обратно.

Я чувствовал, как земля дрожит. Но теперь – не между нами, а под нами.

***

Ко мне подошёл человек. Высокий. Щёки впалые. Пиджак – воняет архивом. Когда-то работал в департаменте по благоустройству. Теперь – призрак.

– Евгений… – сказал он.

– Ты же в теме.

– Помоги.

– Нам надо войти обратно.

– Мы не можем быть навсегда за бортом.

Я посмотрел на него.

– Кто “мы”?

Он замялся.

– Те, кто остались за бортом, но не забыли, как плавать.

Я не ответил. Не потому что не хотел помочь. А потому что понял: вторая волна идёт.

И она будет медленнее. Грязнее. Без героев.

Поздно вечером я сел в машину. На экране – реклама.

– “Казачество – в каждом из нас.”

– “Мы – едины!”

– “Россия – традиция!”

Голос – басистый, с эхом, как в бетонной трубе.

А на стене подъезда моего старого офиса

кто-то царапал ножом:

“Верни подряд, сука.”

И это было честнее, чем весь сход.