Читать книгу Alatis. Наследие. Книга 1 - Грейс Амбер Амбер Ланкастер - Страница 5

Я испытывал радостный трепет и нетерпение, считая дни до того момента, как я стану полноправным главой братства Алатис. У меня было море идей и огромное желание быть полезным своим братьям. Несколько месяцев епископ Уильям, приезжая в монастырь и отъезжая обратно, передавал мне свои записи, документы, архивы и так далее, затем я перенимал правила и обычаи поведения главы братства. Далее подошел период самого приятного – создание печати и медальона, выбор оружия и присяга в верности.

Изготовление печати прошло довольно просто. Я выбрал символ своей сущности – он был таким же, как и на моей накидке – золотой лев. Все годы правления братством этот символ будет ассоциироваться только со мной. Затем символ высекли в деревянной форме, мастерски выточенной плотником из бруска гренадила. Потому изготовление печати требовало лишь размышлений и моральных усилий, а вот медальон изготовлялся немного интересней. Первым компонентом для моего медальона была «Искра Творца», принесенная из катакомб под монастырем. Я, вместе с Иеронимом и Марком, одетые в боевые накидки, с натянутыми на голову капюшонами, в масках, отправились в самые глубины подземелья, лежавшие под подземными ходами монастыря. В той части подземелья я еще не был, и по пути все рассматривал с интересом. Мы шли долго: сперва прошли подземный тайный ход, затем по темным полуразваленным ступеням спустились в подземный колодец, где еще немного прошли по прямому узкому коридору, освещенному масляными лампами в отверстиях в стенах. Иероним открыл старинную деревянную дверь, неистово проскрипевшую ржавыми железными засовом и петлями. В круглой комнате, освещенной огнем из ниш в стенах, стоял круглый каменный алтарь. На алтаре стояла чаша – простая, деревянная. Она была пуста. А рядом лежала тонкая позолоченная салфетка. Меня подвели к чаше. Иероним и Марк остановились по бокам от меня, на несколько шагов позади. Отец Марк держал в руках один из так называемых гримуаров Ра-Наэль – книги с заклинаниями Древних, создавших наш мир. Магии, конечно, в нашем мире нет (только в книгах и фантазиях), но есть энергия, которую алатисы могут преобразовывать в некие предметы, наделенные силой. Для этого мы используем мантры, которые помогают получать эту энергию из лей-линий и преобразовывать ее, направляя в нужное русло.

Я тайком заглянул в чашу – она была абсолютно пуста, даже припала приличным слоем пыли. Ко мне подошел Иероним. В руке у него был небольшой серебряный нож.

– Дай свою руку. – сказал он.

Я протянул руку ладонью вверх. Он вложил в нее нож, вниз острием. Я зажал лезвие, и Иероним потянул его к себе. Так на моей ладони появился порез, обильно истекавший кровью. Иероним велел поднести руку к чаше и пролить в нее всего одну каплю.

– Ты, верно, подумаешь, зачем такой огромный разрез ради одной капли? – спросил Иероним.

– Нет. – ответил я – Если понадобится, я отдам и большее.

– Это хороший ответ. – ответил Иероним.

Я взял салфетку, лежавшую рядом с чашей, второй целой рукой. Она была из чистого золота. Салфетка была легкая и тонкая, как золотая фольга, но прочная и гибкая, как настоящий шелк.

– Теперь положи свою руку поверх салфетки. – руководил дальше отец Марк.

Я сделал как он велел, опустив окровавленную ладонь на золотое полотно. Вопреки моим ожиданиям, кровь легко просочилась сквозь салфетку, а не стекла по ней на алтарь.

– Ответь перед Чашей, Аллан, боишься ли ты смерти? – продолжил он.

– Нет. – без сомненья ответил я.

Этот вопрос немного сбил меня с толку. Но возражать и задавать вопросы я не стал. Инстинкт подсказывал мне, что не стоит этого делать перед древней реликвией.

– Во что ты веришь, Аллан?

– Верю, что людям дано быть первоначально добрыми, и злыми они становятся лишь на время. Им дано вновь возвращать добро и свет в свои сердца. Им подвластно сострадание и милосердие. И при небольшой помощи, они смогут делиться своим внутренним светом с окружающими.

– О чем ты сожалеешь больше всего?

– Больше всего? Хм, я сожалею, что не смог сказать отцу всего, что стоило сказать. Я боялся показаться ему мягкотелым – ведь не таким он меня воспитывал. Но я должен был это сказать, доложен был чаще быть рядом с ним.

Отец Марк и Иероним отступили на шаг назад. Я насторожился. Ненароком вспомнил, как они подшутили надо мной, когда мы впервые проходили сквозь Блуждающие врата.

Открыв гримуар Ра-Наэль, отец Марк стал громко читать мантры на древнем языке. Его басистый голос колоколами отскакивал от стен пещеры, в которой мы стояли. Мне показалось, что они начали дрожать. Появился легкий ветер, колыхавший пламя в нишах в стенах. Голос Марка стал объёмным, он превратился в гул, что окутал и заполонил все комнате. И затем все внезапно стихло.

– Что мне делать дальше? – шепотом спросил я, оборачиваясь к Марку.

– Поднимай салфетку. – спокойно ответил он, закрывая книгу.

Я осторожно, за край салфетки, стянул ее. Внутри, в деревянной чаше, которая была пуста пару минут назад, мерцала искра – настоящая, горящая, словно кратер вулкана. От нее исходило тепло.

– Возьми ее в ладонь. – велел отец Марк.

Я взял ее двумя пальцами, приготовившись уже, что будет неистово горячо, но искра была холодной. Я положил ее в ладонь, сжал, и она все так же была холодна.

– Это Искра Творца. Она – твой оберег, твоя суть, твое воплощение. Отныне она твой компас и маяк в твоих делах и поступках.

– Почему она горит, но в то же время холодна?

– Она отражает тебя – холодного снаружи и пылающего внутри.

Далее мы вернулись на поверхность, и направились в кузницу. Там, у разогретой печи, нас ожидал кузнец Йовен. У него уже был готов метал для заливки медальона. Искру поместили в форму для отливания, и залили металлом.

Я наблюдал за тем как сверкал раскаленный металл, как он темнел и остывал, как шипел, когда форму опускали в холодную воду. Что-то мистическое было в этом процессе. Затем кузнец, проводивший всю церемонию, достал медальон из формы, и положил его на наковальню. Йовен взял самый большой молот и изо всей силы ударил им по медальону. Медальон ярко сверкнул, словно последний луч уходящего солнца, но не раскололся, не покоробился, не искривился.

– Хорошая работа, Йовен. – сказал Марк – Теперь твой медальон, Аллан, отшлифуют в мастерской и покроют золотом ювелиры. К твоей присяге он будет готов.

– Какую цепочку вы пожелаете для медальона? – спросил Йовен.

– Можно взять эту? – вытянув из кармана брюк, я протянул ему цепочку от медальона моей матери.

– Конечно. – ответил он – Это хорошая работа. Работа моего отца, Мевойя.

– Да. Это почти все, что осталось в напоминание о моей матери. Я хотел бы чтобы она была со мной хотя бы в таком смысле.

– Как пожелаете, ваша светлость. – ответил Йовен, поклонился и удалился в дальний зал.

– Пойдем? – спросил Иероним.

– Угу. – кивнул я.

На следующий день я выбирал свое новое оружие – персональное. Поскольку моя специализация – кинжалы – я и направился в зал Кинжалов, в одном из подвальных помещений библиотеки. (Порой мне казалось, что под землей находиться больше сооружений, нежели на поверхности монастыря.) Чтобы вы представили себе выбор холодного оружия, я попрошу вас представить себе громадный супермаркет. Теперь разделите его помещение на четыре части. Хорошо. Уберите все стеллажи, холодильники, прилавки, а вместо них поставьте парочку стеклянных стендов. На стенах, украшенных деревянными панелями, размещалось холодное оружие. Первый зал был залом кинжалов и ножей, второй – мечей, перначей и пик, третий – зал стрел и арбалетов, а четвёртый – зал прочего (современного) оружия. Вторым и третьим практически не пользовались. Они были скорее музеем, чем-то вроде дани уважения предкам. Все четыре зала соединялись между собой, и из каждого из них был выход в коридор. В стендах лежало или стояли в специальных кронштейнах, самое разнообразное оружие. На стенах висели уникальные клинки, под ними темным прямоугольным пятном в ярком свете, находились таблички. На этих табличках были выбиты имена клинков, даты изготовления – если таковые были известны – и их предыдущие владельцы. Все оружие, которое находилось в стендах, было рассортировано по странам происхождения, по мастерам-оружейникам и стилям.

Зал кинжалов сверкал как новогодняя елка. Я заметил на стене длинный римский кинжал. Он был старинным и очень красивым. Такой кинжал пожелал бы заполучить любой музей. Затем мой взгляд притянул изящный кинжал недавнего изготовления. Он состоял из трех идеально заточенных лезвий, тонких у окончания и соединенных между собой в центре, и немного закрученных против часовой стрелки. Рукоять была кевларовой, а гарда – круглой. Лезвие было чёрного цвета, а эфес обтянут темно-зеленой кожей. Я осмотрел кинжал. Безусловно он был впечатляющим и устрашающим. Но… Слишком современным. Такой кинжал было бы тяжело спрятать в накидке, хоть он был невероятно легким. Кроме того, «почерк» клинка оставлял бы чересчур специфические раны. Я поставил кинжал обратно в кронштейн.

Выбрав один дамасский клинок, я обходил зал, высматривая, ничего ли я не упустил. Я планировал выпросить Йовена выковать мне еще один похожий, чтобы кинжала было два. Вдруг в глаза мне ударил блик серебристого света. Это была шкатулка в стеклянном стеллаже. Ее отполированная защёлка засияла лунным светом, когда я прошел мимо нее. Не устояв перед соблазном, я решил посмотреть на шкатулку.

Шкатулка была из дерева, покрытая черной краской и украшенная завитками из серебряной проволоки. С трепетом души я открыл витрину и достал шкатулку. Дамасский кинжал я положил на пол, сам сел рядом с ним, сложив ноги по-арабски, и, положив шкатулку на колени, принялся рассматривать ее.

На шкатулке не обнаружилось никаких опознавательных знаков, указывавших на ее возраст или владельца. Она была продолговатой, как футляр для кларнета, отлично сохранившейся, хоть ее возраст мне не удалось определить. Шкатулка была не тяжелой. Замок не был заперт, и внутри я с удивлением обнаружил два кинжала. Они лежали вальтом и выглядели, как отражение друг друга. Кинжалы были с тонкими лезвиями, в середине был тонкий дол, а рукояти были округлыми и узорчатыми, как столовые приборы периода французского ренессанса. Кинжалы были полностью стальными, но отполированными так, что никакое серебро не шло в сравнение с ними. Кинжалы лежали на подушке из черного бархата.

Я достал и осмотрел один из клинков. Он был легким, сбалансированным, острым. Когда я положил кинжал обратно на подушку, то заметил, что она не плотно прилегает ко дну. Оказалось, что в шкатулке было двойное дно. На дне коробки была монограмма, буквы «Д. В.». Больше никаких обозначений не нашлось. Под подушкой из черного бархата, тёмного как сама пустота, я обнаружил письмо. Оно было пожелтевшим от времени, без подписей и адресатов. Письмо было запечатано красным сургучом, печать была в форме плодового дерева с пчелами. Я внимательно осмотрел письмо – его не вскрывали. Должно быть, оно лежит тут с того самого момента, как кинжалы изготовили и вложили в шкатулку. Я предположил, что эти кинжалы когда-то были подарены королю или его приближенному, и отправились в сокровищницу, как только их подарили, а затем они попали к алатисам в качестве трофея или знака преданности.

С нетерпением я распечатал письмо. Мне хватило ума аккуратно его открыть. Письмо состояло из трех листов, исписанных аккуратным каллиграфическим почерком. В конце письма стояла подпись: «Искренне верен вам, Д. В.».

– Кто бы мог быть этот «Д.В.»? – произнес я вслух, устремляя взор в потолок, пожал плечами, и принялся читать письмо.

«Вы держите в руках, о мои великие союзники, два Пера Бога – такое название они получили потому, что они ставят точку в истории жизни.

Легенда, рассказанная мне печально известным нам обоим мастером-оружейником, гласит следующее: Когда бог решал прервать чью-либо жизнь – он просто касался этим кинжалом нити жизни того, чье время истекло. Как перо касается шероховатой поверхности бумаги, легко, но точно, чтобы завершить предложение точкой, так и кинжал легко, но точно, касался жизни, прерывая ее.»

– Тогда… почему их два? – вновь спросил я сам у себя. Письмо словно ответило на мой вопрос.

«Однако, когда смертный пишет рассказ на бумаге, он имеет право совершать ошибки, и может зачеркнуть слова, написав правильный вариант. Кузнец, создавший первый кинжал, решил, что и бог имеет право совершать ошибки. Поставив сперва точку, но потом решив, что интереснее будет продолжить историю. Поэтому был создан второй кинжал – идентичный первому. И только сам Кузнец, выковавший их, знал, какой кинжал ставит точку, а какой продолжает историю. Как вы знаете, мои великие покровители и союзники, Древние не были точны и безошибочны в своих решениях. Это приводило к массе ошибок, которые вызывали неразбериху и беспорядки в мире людей. Было решено уничтожить кинжалы. Но Кузнец взмолился к Древним не уничтожать его лучшую работу, а отдать их алатисам, лишив клинки божественной силы, еще раз утверждая, таким образом, алатисов в роли хранителей людских судеб.

Кинжалы были переданы алатисам с разрешения Древних. Имена им: Забвение и Прощение.

Я нашел эти кинжалы, руководствуясь историями того самого кузнеца, в разрушенном замке на севере Шотландии, служившем некогда домом алатисам. Не знаю, могут ли они помочь мне отблагодарить вас за поддержку, однако, искренне надеюсь, что они пригодятся вам! Прошу, примите их в качестве моей величайшей признательности за ваше доверие!

Искренне верен вам, Д. В.»

Я еще несколько раз перечитал письмо. Впервые я получал такую историю – про алатисов и человека, сотрудничавшего с нами, про оружие Древних.

Но немного прислушавшись к своему сердцу, я понял, что испытываю радостное возбуждение от этой находки, и я безусловно хочу обладать этими кинжалами. Потому я повесил дамасский кинжал обратно на стену, и, прихватив шкатулку с Перьями Бога, направился в свою келью. В то время я еще спал и работал в двух отдельных комнатах. Моя келья была одинарной, небольшой, но удобной. Стены и пол были деревянными. Тут был вместительный шкаф для вещей, комод, где я хранил свои блокноты с заметками и зарисовками, свое оружие (у меня было несколько собственных отличных ножей, купленных в Нижнем городе), фотографии из прошлой жизни человека и тому подобные штуки. Туда же я сложил шкатулку с кинжалами. Кровать была длинной и узкой – для меня в самый раз. У кровати стоял торшер с серым абажуром, тумбочка со старыми часами, стол и стул для посетителей. На окне висели светлые шторы из плотной ткани, не пропускающей свет. У двери еще был подсвечник с восковыми свечами на случай, если свет потухнет.

Бывший кабинет епископа теперь стал по праву моим. Я сделал там ремонт – сменил обои, покрыл новым лаком пол, сменил шторы, светильники. Но я не спешил заново его обустраивать. Мне нравились те старинные и немного винтажные комоды и секретер, которые бережно хранил Уильям. Кабинет пах пылью и древностью, но от этого он становился уютней. Тут можно было запросто найти какую-то старинную вещицу! Не знаю, возможно мне просто не хватало тепла и общения, потому я находил приют для своего сердца в старинных вещах, хранивших чью-то историю, а может я просто ленился что-то изменить. Но, я почти ничего не менял в его кабинете со времени его ухода.

За день до окончания назначенного термина, я отправился с отцом Марком и Уильямом в Нижний город. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной были Авем или Иероним, однако они были заняты другим алатисом. Точнее, у них появился самый важный в их жизнях алатис – новорожденная девочка, названная Анжели.

Получение присяги жителей города – это был последний этап. Не все одаренные в Нижнем городе поддерживали алатисов: некоторые были на стороне Абсорбс Глобал Индастри, и помогали их планам с целью выйти в Верхний город, захватить власть и поработить людей. Другие же – поддерживали алатисов, помогали рушить планы Абсорбс, или просто были против изменений – люди живут в своем мире, одаренные – в своем, и никто никуда не вмешивается. Так же в Нижнем городе жили люди из Верхнего мира, потерянные для него и выпавшие из жизни. Иногда Нижний город принимал их, и они находили Блуждающие врата.

Но на чьей бы стороне не были жители Нижнего города – все должны были сложить присягу новому главе алатисов: поклясться в верности, либо поклясться, что они не станут покушаться на главу и его алатисов, пока те пребывают во владениях одаренных. Глава, в свою очередь, присягал хранить баланс миров, Блуждающие врата и вершить справедливый суд.

Ну, вот так все и происходило. Это была крайне скучно, за исключением того времени, когда мы бродили по городу от вожака к вожаку, и я мог изучать их жизнь и культуру. Мне очень нравилось неофициально гулять по Нижнему городу. Я часто это делал во время обучения. Нижний город не похож на Верхний мир. Это небольшое пространство, ограниченное горной грядой с одной стороны и пустыней – с другой, полностью заселённая и застроенная. Тут всегда тепло, но есть даже несколько микроклиматов, флора и фауна, а также озера, водопады, леса, не говоря уже о водохранилищах и парках. Особенность этого мира в том, что все здесь эфемерно, ведь в Нижнем городе пересекаются сотни подпространств и измерений. Освещается Нижний город ярким красным сиянием. Хотя, оно скорее терракотовое, и немого больше земного.

Весь Нижний город невозможно обойти за всю жизнь непрерывной ходьбы. А находиться здесь слишком долго существу из Верхнего мира смертельно опасно. Нижний город – это действительно всего один город. Нет нужды строить что-то дальше сражаясь с горами и пустынями, ведь строения расположены в разных подпространствах, в которых и живут горожане. Таким образом места хватает всем. В центре Города стоит ратуша, где и происходят все собрания и суды.

Хоть он и поделен на районы, не каждый «турист» сможет найти здесь нужный, ведь архитектура Города меняется каждую секунду. Каждый район принадлежит отдельной группе одаренных, специализируется на определенном роде деятельности (строительство, охота за головами, фермерство, торговля) и управляется вожаком этой группы. Здесь нет незаселенных земель, или высоких небоскребов. Нижний город похож на дитя средневековой Европы и трущоб Индии. Здесь смешиваются в порочном танце ароматы специй, крови, цветов и мертвечины, переплетаются старинные обычаи и передовое невежество, борются законы природы и законы, писаные алатисами.

В общем, Нижний город крайне красочный, опасный и интересный. Если в вашей жизни есть что-то, что может вас удивить, заставить ваше сердце биться чаще, переполнить радостью и возбуждением, лишив сна, и заставить плакать от счастья или пережить катарсис – так вот, Нижний город в три раза круче. Я полюбил его так же, как и братство Алатис.

* * *

Спустя долгое время ожиданий и хлопот, наконец-то настал тот долгожданный день, когда я был провозглашен полноправным главой братства, принял все полномочия и получил свои собственные печать и медальон. И все было бы прекраснее, чем я мог себе представить, если бы не одно страшное событие, всколыхнувшее все братство. Глава Абсорбс Глобал Индастри, пришедший на место Фридриха – Льюис Кокс – совершил самоубийство, выпрыгнув из окна того самого кабинета, где я убил его предшественника. Все знали, что Льюис Кокс был душевно слаб и совершенно не готов к такому бремени, как руководство Абсорбс, но никто не предполагал, что такая ноша сломит его и побудит совершить самоубийство. Отчасти мы тоже чувствовали себя виновными в его невинной смерти. Без малого, шесть лет его правления были самыми мирными в нашей истории.

Похорон должен был состояться в полдень под открытым небом на лесном кладбище рядом с фамильным склепом его семьи. Туда должны были явиться все его родственники и руководящие сотрудники Абсорбс Глобал Индастри. Не особо приятная компания, должен признаться, но именно туда я собрался прийти, чтобы почтить память Льюиса Кокса, ставшего еще одной жертвой Абсорбс Глобал Индастри. Для этого мне нужно было всего лишь надеть дорогой деловой костюм. Раздобыть его оказалось намного легче, чем войти в осиное гнездо с одним лишь кинжалом за поясом и красной розой в руках.

В тот день стояла пасмурная погода, изредка казалось, что вот-вот пойдет дождь. Дул порывистый ветер, срывая желтеющие литья с ветвей деревьев, жалобные всхлипывания с губ женщин в черных вуалях и разнося их меж старых серых надгробий и сохнущего бурьяна. Похожие на черную стаю воронья, родственники и коллеги Льюиса сновали по крошечному клочку земли, изрытому могилами и окруженному густым лесом. Вдали стоял закрытый гроб из красного дерева с золотыми ручками, усыпанный со всех сторон алыми розами с огромными шипами. Священник, читавший молитву, был крайне упитан и холен, стулья для "гостей" были покрыты черными велюровыми чехлами с красными лентами. Все были дорого и крайне печально одеты.

Опасаясь встретить знакомые лица, я стоял вдали от всех, избегая посторонних взглядов и разговоров. Все начали, не спеша, занимать свои места. Я присел в самом конце в пустом ряду. Ко мне неслышно подошел мужчина в синем английском костюме с алым галстуком и дорогими часами на запястье, лет тридцати пяти, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с блестящими носками дорогущих ботинок. У него были темные волосы, острый прямой нос с небольшой горбинкой на переносице, и тонкие, сильно сжатые губы. Его глаза скрывали черные очки. Его кожа была бледной. Он был высоким, и при том поджарым.

– Здесь свободно? – тихо спросил он.

Я оглянулся по сторонам, удивляясь, почему именно мой ряд заинтересовал его.

– Видите ли, у нас с Льюисом некогда был спор, и мы не успели его уладить до его смерти. Мне не хотелось бы причинить боль его родственникам, попадаясь им сейчас на глаза. – пояснил мужчина, уловив мой беглый взгляд.

– Конечно. – ответил я – Свободно.

Мужчина присел рядом со мной. Меня совсем не взволновал тот факт, что он близко знал Льюиса Кокса. Его внешность вызывала бесспорное доверие.

– Вы со стороны родственников или коллег? – спросил он.

– Коллег, так сказать. – ответил я, неловко улыбаясь моему любопытному собеседнику. – Могу я задать вам тот же вопрос?

– Конечно. Тоже со стороны коллег. – ответил он и протянул мне руку – Максвелл. Будем знакомы.

– А фамилия?

– Джекобсон. – улыбнувшись, ответил он. У него была завораживающая улыбка, но от нее по моей спине пробежал мороз.

– Аллан. – ответил я, пожимая его руку – Аллан Селиван.

– Кажется, ранее мы с вами не встречались? – вдруг спросил Максвелл.

– Не уверен. – осторожно ответил я, опасаясь того, что меня узнали.

К счастью началась погребальная церемония, и мой сосед более не задавал вопросов. Все шло спокойно, и никто не вызывал у меня никаких подозрений, так что я успокоил свое волнение. Все поднялись со своих мест чтобы положить цветы к могиле покойного. Я собрался сделать то же, но как только я встал со своего стула, Максвелл крепко схватил меня за руку, не давая пройти.

– Отойдем? – спросил он – Нужно поговорить.

Я молча последовал за ним чтобы не привлекать внимания. С ужасом я признал, что подозрения оправдались, однако, за нами никто не следовал. Мы скрылись из виду за высокими кустарниками.

– Я смотрю вы совсем страх утратили? Возомнили из себя всемогущественных? – возмутился он, резко поворачиваясь ко мне.

– Простите? – попытался я упростить ситуацию.

– Ты все понимаешь. Средь белого дня приходите на похороны главы Абсорбс Глобал Индастри без всякого стыда и уважения?

– Я пришел сюда почтить память покойного Льюиса, а не оскорблять его, или самому выслушивать необоснованные оскорбления.

– Сколько вас здесь? – настаивал он.

– Я пришел один, чтобы…

– Да, да, да! – прервал он меня – Почтить память Льюиса Кокса. Я смотрю, ты хочешь казаться отважным. – продолжил Максвелл, потирая свой подбородок – Мне нужны такие приспешники. Не хочешь работать на меня?

– А кто ты? – неосторожно спросил я.

Он усмехнулся только губами, презрительно глядя мне в глаза.

– Глава Абсорбс Глобал Индастри. – произнес он, и мое сердце буквально ушло в пятки. От удивления у меня чуть ноги не подкосились, в голову ударила кровь и на мгновение я забылся. Но совладев с собой, я принял безмятежный и непринужденный вид, надеясь скрыть свою растерянность.

– Ничего ли ты не перепутал? – насмешливо ответил я – Ты предлагаешь алатису предать братство и работать на тебя? На Абсорбс в твоем лице? С тобой все в порядке, парень?

Он лукаво улыбнулся в ответ.

– Я знаю кто ты, и знаю, что в тебе течет кровь человека. Так что это будет всего лишь наполовину предательство. А дрожь в твоем голосе говорит мне о том, что тебе сейчас очень страшно.

– Никогда в своей жизни я не предам то, во что верю. – прошипел я.

– Тогда она продлится еще недолго. – засмеялся Максвелл.

– Не забывай, – прошептал я, подходя к Максвеллу – что случилось с предыдущим главой, считавшим себя самым умным и сильным.

– Фридрих был узколобым глупцом, Льюис – слишком слабым, чтобы убить кого-либо. Но не я.

– Чем же ты лучше их? У Льюиса хотя бы была совесть? А что есть у тебя?

– Ты сейчас поймёшь, что важно то, чего у меня нет. – спокойно ответил он.

Я засмеялся, не в силах сдерживать свою злость и презрение.

– Впрочем, не это важно. – добавил он – С завтрашнего дня всем твоим братьям лучше бы спать с оружием под подушкой, ну или как вы там спите.

– Не боишься, что со своими амбициями ты не доживешь и до завтра? – насмехался я.

– Во мне нету страха. Лишь ненависть. – пугающе спокойно и умиротворенно ответил Максвелл.

В его глазах сверкнуло лукавое самодовольство и в тот же момент он схватил меня мертвой хваткой за галстук и припёр к стволу дерева за моей спиной.

– И начну я мстить, – произнес он, доставая из пиджака пистолет, – уже сегодня.

Не теряясь в ситуации, я сообразил, что за спиной у меня есть кинжал, нужно лишь достать его. Максвелл приставил ствол к моей шее, когда я достал свой кинжал и замахнулся на него. Он успел увернуться, но я поранил его руку, и он выронил пистолет, при этом продолжая держать меня за галстук. Далее произошла некая путаница событий, в которой Максвелл пытался поднять свой пистолет, удерживая и пиная меня, а я пытался вырваться из галстука, сжимавшего мое горло и воткнуть кинжал в Максвелла. Никто из нас не собирался дать другому сделать желаемое, и Максвелл сковывал мои движения, а я не позволял ему дотянутся до оружия. Все длилось несколько секунд. В попытке отрезать ту часть галстука, которая была в руке Максвелла, он подбил мой локоть, и я непроизвольным движением сбил с его лица темные очки. Лезвие моего кинжала скользнуло по его лицу. Черные очки упали на сырую землю. Он отпустил меня и отшатнулся назад, а на его светлом гладко выбритом лице появилась тонкая алая полоса, тянущаяся от левой щеки через его губы к подбородку. В считаные мгновения алая нить превратилась в бурый поток крови. Кровь скапывала на воротник его белоснежной рубашки, стекала по его шее. Он схватился руками за лицо в надежде остановить кровь, но она просачивалась сквозь его плотно сжатые пальцы. Охваченный жутким ужасом, я бросился прочь, скрываясь в густых кустарниках и деревьях, боясь обернуться на него и увидеть погоню.

Я привык к тому, что меня могут и хотят убить, что я должен вредить и убивать во имя сохранения равновесия двух миров, но этот случай выбил меня из привычной колеи. Я не ожидал, что обычный человек, довольно приветливый и воспитанный, окажется жестоким главой Абсорбс Глобал Индастри, плевавшим на нормы приличия и мораль. Но хуже того были его слова о ненависти, которая теперь, должно быть, достигла своего пика. Я морально не был готов к еще одному убийству, и вовсе не хотел изуродовать его лицо.

Я не помню, как вернулся в братство и рассказал о всем настоятелю, как пришел в себя. Но помню, что долгое время после этой встречи мне снились кошмары.

Я обрек себя на гнев Максвелла. Мне еще не было неизвестно, что он из себя представляет, но уже тогда я уяснил, что моей семье не выжить, если о них узнает Максвелл.

Более того, новость, принесенная мне Реей несколькими днями спустя, сделала эти сны невыносимыми и заставила изменить свою жизнь еще сильнее.