Читать книгу Галлюцинации со вкусом бензина. Бизарро, хоррор, фантастика - Грициан Андреев - Страница 3

– Знаешь ли ты, что колибри не умеют ходить? – пробормотал Вольтрикс кофемашине. Стеклянный кофейник задрожал, загудев, словно дизельный двигатель на грани заклинивания. – Их лапки слишком крохотны. Они просто… парят… вечно… – он усмехнулся. – Представляешь, жить без земли под ногами? Без шанса споткнуться, упасть… или остановиться. Просто висеть, пока не сгоришь от усталости.

Он рассмеялся тихо, будто проверяя, звучит ли ещё его голос, и пошёл в ванную. Радужные потёки покрывали раковину. Вместо воды кран истекал густым бензином, собираясь в вязкие лужицы с запахом тряпки автомеханика. Вольтрикс потёр липкое предплечье. Каждый отпечаток пальца оставлял жирный, переливчатый мазок, жалящий, как растворитель. Он избегал смотреть на своё отражение в запотевшей плитке. Даже само движение век теперь казалось опасным.

Снаружи город двигался с мучительной точностью. Пешеходы скользили, как лунатики, по тротуарам, покрытым плёнкой топлива, каждый шаг рассчитан, чтобы минимизировать трение. Брошенные автомобили застыли на перекрёстках, их капоты распахнуты, словно рты утопленников, тщетно ищущих сухой воздух. Повисший в вышине, над лабиринтом черепичных гребней, голубь неуклюже осел на пожарную лестницу, изрыгая из клюва икающие всполохи сине-оранжевого пламени, словно хриплый демон, подавившийся собственной яростью. Старушка присела у скамейки, капая янтарную жидкость в помятое блюдце.

– Пейте, миленькие, – ворковала она бродячим воробьям. – Нам всем нужна искра.

Лоб Вольтрикса покрылся испариной. Он застыл, дыхание замерло в груди, а пот выступил сначала прозрачным, потом превратился в масляные капли, которые скатывались к бровям. Не моргай, – приказал он себе. Мимо прокатился подросток на скейте, колёса его взвизгнули по асфальту, но искр не высекли – лишь тонкий, зловещий шлейф радужного дыма. Вольтрикс дёрнулся, точно ужаленный, а парень лишь осклабился в ухмылке, обнажив зубы цвета лежалой арматуры:

– Бесфрикционные подшипники, чувак. Спокойно.

Двери супермаркета разъехались с гидравлическим вздохом. Внутри флуоресцентные лампы мерцали, как неисправные свечи зажигания, отбрасывая длинные тени на опустевшие проходы. Полки зияли пустотой, словно пасти голодных зверей, а на прилавке, в ленивом безразличии, дремали несколько помятых банок с надписью «МОЛОКО», истекающие тёмными струями на пол.

Воздух пропитался выхлопами; горло Вольтрикса жгло при каждом неглубоком вдохе. У касс кассирша сгорбилась над прилавком. Её глаза – два застывших озера расплавленного янтаря, где зрачки тонули, как искры в смоле, а ресницы обрастали коркой хрупкого осадка, будто инеем из окаменевших слёз. Она не плакала, просто уставилась в пустоту. Рядом покупатель выронил банку из-под солёных огурцов. Стекло разбилось. Звук отозвался, как выстрел.

Вольтрикс крался к молочному отделу. Его ботинки прилипали к линолеуму с каждым шагом, отрываясь с влажным чпоком. Где-то закричал ребёнок, тонко, с надрывом, будто из динамика сгоревшей радиостанции. Мать лихорадочно шикала на него, прижимая к его лицу тряпку, пропитанную бензином.

Не плачь, – подумал Вольтрикс, его собственные глаза защипало. Он моргнул. Одна-единственная капля вырвалась, прочертив жгучий след по щеке, прежде чем испариться в воздухе с тихим шипением. Голова кассирши дёрнулась в его сторону. Её глаза зажглись ярче.

Он потянулся к вздутой банке с надписью «СВЕЖЕЕ ЦЕЛЬНОЕ – 95 ОКТАНОВЫЙ», как раз когда мужчина в комбинезоне механика отшатнулся назад. Металл загремел. Гайковёрт выскользнул из его маслянистой ладони, ударившись о пол фонтаном искр. Время сжалось. Вольтрикс увидел, как вспыхнуло пламя: сперва синее мерцание в рассоле от огурцов, потом голодный язык, лизнувший бензиновую реку, змеящуюся к стопке бумажных полотенец. Пламя взметнулось бесшумно, пожирая кислород раньше, чем звук успел родиться. Жар хлестнул по лицу Вольтрикса, словно железный кулак, пропитанный гарью резины. Удар, от которого кожа вспухла иридирующими пузырями, а в ноздрях заклубился привкус расплавленного пластика.

Приглушённый визг малыша прорвался сквозь тряпку, как выстрел из огнемёта. Огонь поглотил мать с ребёнком в столпе жирного света. Вольтрикс отпрянул, сердце колотилось в рёбрах, словно кулак по запертой пробке бензобака. Воспоминания нахлынули без спроса. Воскресные завтраки, рука матери, наливающая белое молоко в миску с хлопьями. То стекло теперь раскололось в его воображении, взорвавшись адским пламенем, которое ревело: ТЫ ОТМЫЛ РУКИ ОТ МОЕЙ ЛЮБВИ. Стены супермаркета заколыхались, краска вздулась жидким огнём, капая и поджигая другие разливы. Полки прогнулись.

Вольтрикс нырнул за опрокинутый морозильник. Расплавленный пластик зашипел у локтя. Сквозь дым он увидел, как кассирша поднялась. Янтарная жидкость теперь свободно текла из её глаз, прочерчивая щёки, словно гоночные полосы. Она разинула рот. Из него вырвался хриплый, булькающий звук. Она выдохнула струю синего пламени, лизнувшую потолочные плитки.

– Это благодать, – прохрипела она, голос трещал, как двигатель с пропуском зажигания. – Мы теперь святые.

Её униформа вспыхнула, превратившись в огненный саван.

Механик, уронивший гайковёрт, корчился на полу, покрытый горящим рассолом. Его крики отдавались металлическим привкусом в иссушенном горле Вольтрикса. Пламя не пожирало плоть, оно переписывало её. Там, где рука мужчины касалась линолеума, огонь сгущался в мерцающие видения: первый поцелуй в припаркованной машине, бензиново-душистые сирени в вазе, жжение разлитого уайт-спирита на порезе. Каждое воспоминание разгоралось ярче, прежде чем угаснуть в клубе едкого дыма.

Супермаркет обратился в собор пылающих реминисценций. Вольтрикс прижал ладони к ушам, но шёпот огня всё равно проникал в его слух: ВОДА БЫЛА СЛАБОСТЬЮ. ВСЁ ДОЛЖНО СГОРЕТЬ ДОЧИСТО.

Дым обвивал его, как мокрые полотенца. Ползти за опрокинутым морозильником приносило лишь мимолётное облегчение, воздух густел и накалялся, пропитываясь едким жаром. Пластиковые стеллажи капали расплавленной жижей, шипя при падении в лужи. По проходу пульсировал огненный саван кассирши; она заговорила снова, обугленные губы шевелились под языками пламени.

– Горло бога пересохло, – затрещала она, жидкость сочилась из глаз маслом, разгоняющимся в венах. – Он требует больше горючего!

Её пылающая рука указала на выход. Его загораживал искорёженный металл; рухнувшая витрина бушевала, как погребальный костёр. Дыхание Вольтрикса хрипело, грозя вспыхнуть. Потливое топливо скопилось в ямке ключицы.

Слева огонь пожирал механика. Корчи мужчины замедлились, пока пламя лепило его кожу в мерцающие сцены: предложение руки на заправке, медовый месяц под всполохами нефтеперерабатывающего завода, больничные лампы в ночь, когда дочь утонула в дождевой воде, обращённой в напалм. Каждое изображение пылало ярче предыдущего, прежде чем испариться в горький пар. Вольтрикс ощутил вкус меди и раскаяния.

Сосредоточься, – подумал он, скрипнув зубами. Щелкнула искра. Он вздрогнул, прикусив язык. Горячая, вязкая кровь, с привкусом моторной смазки, заполнила рот.

Горящая коробка с хлопьями прокатилась мимо, изрыгая обугленные колечки, поджигающие тропинки, как фитили. Выход забило искорёженными стеллажами, раскалёнными добела. Лишь дверь в подсобку приоткрылась, её пластиковая занавеска расплавилась в капающие сталактиты. Вольтрикс пополз, локти волочились по многоцветным липким лужам. Смех забулькал в горле: резкий, гортанный, как стук неисправного двигателя.

Стой, – приказал он. Губы треснули в ухмылке. Потливое топливо просочилось в трещины, поджигая их.

Позади проповедь кассирши взвилась бензиново-опьяняющим визгом.

– МЫ – СВЯЩЕННАЯ ТОЧКА ВСПЫШКИ!

Её пылающая фигура раздулась. Механик рассыпался пеплом, эфемерным, как осенний прах, его последнее пламенное изваяние застыло в хрупкой кристаллической броне, где воспоминания мерцали, словно угасающие искры в забытой лампе. Жар извивался, шепча у барабанных перепонок Вольтрикса: СОЖГИ СВОЁ ВОДЯНОЕ СЕРДЦЕ.

Вольтрикс дополз до подсобки, оставляя за собой кровавый мазок на полу, усеянном осколками. Колени рвали кожу, о битое стекло. Каждый вдох отзывался агонией, обжигая лёгкие едким паром, что клубился внутри, готовый вот-вот вспыхнуть. Сквозь расплавленную плёнку занавески, свисавшую тяжёлыми, деформированными лентами, он различил спасение: ряды стальных канистр, тускло блестевших в полумраке, с выцветшей надписью «ОТБЕЛИВАТЕЛЬ».

Его накрыло его волной, сладкой и липкой.

– Негорючее, – прошептал он, и слово это вырвалось изо рта пузырём, который лопнул, распространяя аромат свежескошенной травы, смешанной с запахом горячего асфальта. – Это… спасение. Или рецепт для ангелов с пропеллером вместо крыльев.

Он протянул дрожащую руку. Первая канистра поддалась с вздохом, похожим на стон уставшего компрессора: крышка откинулась, и внутри плескалась не белая жижа, а нечто иное: прозрачное, искрящееся, с привкусом «Доместоса».

– Отбеливатель, – убедил он себя, – чистый, как совесть после мойки под высоким давлением.

Глоток первый был как поцелуй: обжёг язык радугой, раскатился по горлу вихрем, где каждый атом воздуха превращался в миниатюрный реактивный двигатель. Вольтрикс закашлялся, но кашель этот родил не боль, а видения: стайки воробьёв, танцующих на проводах, старушка, кормящая голубей не крошками, а каплями дизельного топлива, и кассирша, чьи глаза сияли мириадами галактик, где звёзды взрываются фейерверками из конфетти и гаечных ключей.

Второй глоток ударил, как молот по наковальне его черепа: мир закружился в абсурдном карнавале, где супермаркет обратился в цирк, полки в трапеции для акробатов из пламени, а мать с ребёнком не горели, а исполняли номер с огненными шариками, которые лопались, выпуская стайки крошечных механических птиц, чирикающих формулы идеального сгорания.

– Благодать, – хихикнул он, и смех этот вырвался из ноздрей струями дыма, формируя в воздухе силуэты: его собственная мать, наливающая не молоко, а бензин в чашку с хлопьями.

– Ты всегда был моим маленьким двигателем, сынок, тебе нужно почаще заправляться, – шептала она.

Пламя теперь не пожирало, оно строило: из обугленных полок вырастали лестницы в никуда, ведущие к потолку, где лампы превратились в хоры ангелов с пропеллерами, поющих гимны Великому Карбюратору, чья одна из десяти заповедей гласила: «Не сливай с чужого бака, но делись искрой с ближним».

Вольтрикс лизнул губы, они горели, но не от жара, а от восторга. Он потянулся за третьим глотком, потому что отбеливатель, этот верный обманщик, шептал:

– Ещё глоток, и ты полетишь, словно колибри – вечный двигатель, чьи крылышки трепещут в ритме ржавых вальсов, паря над бездной, где эфирный ветер бормочет формулы вечного горения, а облака, пропитанные эфиром, целуют твой клюв, нашептывая: «Взлетай, или сгори в фейерверке из конфетных гаек и лунных гаечных ключей».

Третий глоток был апофеозом: реальность треснула, как лобовое стекло под градом из сахарных кубиков, и Вольтрикс увидел правду… Или пародию на неё. Подсобка расширилась в бесконечный ангар, где канистры маршировали под гимны сгоревших планет, а пол устилался ковром из перьев, пропитанных маслом, и каждый шаг отзывался хором: Заправься! Заправься! Или взорвись от пустоты!

Он пил, и мир пил с ним. Кассирша теперь была его отражением в луже, механик с гайковёртом превратился в клоуна с лицом из шестерёнок, а малыш, этот крошечный пророк, размахивал ручками, выпуская из ладошек фейерверки в форме вопросительных знаков. Мир расцветал: стены супермаркета поросли лианами из резиновых шлангов, плоды которых лопались, извергая конфетти из ржавчины, а воздух наполнился ароматом: жжёные покрышки, смешанные с запахом моющих средств и костров городских свалок, приправленных шафраном из топливных фильтров.

– Мы – точка вспышки! – провозгласил он, эхом повторяя слоган кассирши, и его голос рассыпался на осколки, каждый из которых упал на пол и зазвенел, как монетка в пустом баке. – Бензин Святых: Взлетай без крыльев, сгорай без пепла – бензин вместо крови, рай вместо бензина! Молоко вместо бензина!

Но затем насупила тишина. Мир сжался, словно свернувшись в клубок, и Вольтрикс рухнул, не на горящий линолеум, а на холодный, маслянистый бетон гаража, где лампы мигали не флуоресцентно, а тускло, как глаза уставшего от смены мастера. Глаза его закатились под лоб, а на губах застыла безумная улыбка – та, что рождается от поцелуя с безумием. Тонкая струйка бензина стекала по подбородку, оставляя радужный след на его лице.

– Знаешь, Вольтрикс, в своей жизни я повидал немало странных вещей, но то, что ты глотнул из канистры бензина и запил отбеливателем, определённо относится к их числу, – усмехнулся главный механик Каджу, и его смех эхом разнесся по заляпанному маслом гаражу, где инструменты шептались в углах, а воздух пах не апокалипсисом, а просто – работой, которая никогда не кончается.