Читать книгу Галлюцинации со вкусом бензина. Бизарро, хоррор, фантастика - Грициан Андреев - Страница 8

Карл Фогель проснулся от того, что обморожение грызло его пальцы на ногах. Снова. Та же тупая боль в левом плече, где врезался ремень винтовки. Тот же запах сосновой смолы. Тот же проклятый рассвет. Он сплюнул в грязь у края окопа, наблюдая, как слюна замерзает, не долетев до земли.

Четыре часа до того, как голова Шмидта взорвётся. Пять минут спустя Баур подставит ногу под ту мину, чуткую к малейшему весу, у рощицы берёз. Пальцы Фогеля пробежались по затвору Маузера 98k, в девятый раз (или десятый?) запоминая каждую царапину. Туман полз между деревьями, словно живой дым, пожирая расстояния целиком. Он моргнул, и на миг увидел горло рядового Йегера, разорванное осколками, которые ещё не вылетели из снаряда. Видение исчезло с дрожью.

Внезапный хлопок разнёсся эхом, но слишком рано. Фогель дёрнулся, ожидая предсмертного хрипа Шмидта. Вместо этого из тумана вывалился капрал Дрешнер, прижимая руку к кровоточащему бедру. Что-то новое. Такого ранения не было. Никогда. Ни в одном из циклов. Прицел Фогеля взлетел вверх, обшаривая опушку леса. Тени плясали там, где их быть не должно. Дрешнер рухнул рядом, хрипя о «призраках в тумане», прежде чем захлебнуться кровью. Фогель стёр алые брызги с щеки. Холодная. Слишком холодная для свежей крови.

Наверху вороны кружили молчаливыми стражами. Их чёрные крылья рассекали дымку, а тени скользили по снегу, оставляя за собой чернильные узоры. Фогель следил за ними: один, два, три. Всегда три. Сегодня появился четвёртый, издав хриплый, надрывный крик, что вспорол нервы, обнажив до трепещущей, кровоточащей плоти. Внизу завопил Бауэр. Мина сдетонировала. Чётко по расписанию. Но Фогель замер. Сквозь редеющие клочья тумана он мельком увидел англичанина у берёз. Не лежащего мёртвым. На коленях. Губы шевелились в безмолвных заклинаниях, пальцы выводили символы на инее. Воздух задрожал, точно натянутая струна.

Фогель нажал на спуск. Рефлекс. Пуля сорвала кору березы там, где мужчина должен был быть. Теперь – лишь пустая земля. Вокруг лишь окопы, и сапог Бауэра, дымящийся рядом с воронкой. Дрожа, Фогель перезарядил винтовку. Его дыхание клубилось клочьями призрачного пара, пропитанного едкой горечью паники. Тот шёпот… он змеёй вполз в череп. Слова, будто осколки стекла:

Bris an lùb…

Разорви петлю…

Он знал гэльский? Нет. Услышал несколько циклов назад, когда пуля разорвала лёгкие Хартмана. Воспоминание ударило свежей раной.

Рядом захрипел Дрешнер. Фогель прижал грязную перчатку к ране на бедре, теплая кровь просочилась на замёрзшую грязь.

– Призраки? Говори яснее!

Глаза Дрешнера закатились.

– В-в воздухе… что-то царапнуло… укусило меня, – вырвалось из него судорожным хрипом, – как пауки… ползут… по жилам… – Зубы застучали в лихорадочном припадке, эхом отзываясь в стылой пустоте. Голова запрокинулась, точно сломанная ветвь под бурей, и замерла.

Мёртв. Раньше обычного.

Фогель вздрогнул. На горле Дрешнера зияли два проколотых отверстия с почерневшими краями. Не осколки. Не пули. Что-то… Укусило? В ноздри ударила кислая вонь гниения.

Четвёртый ворон сел на голую ветку сосны над головой. Его крик разорвал туман – резкий, скрежещущий.

Морриган.

Кровь Фогеля обратилась в ледяные иглы, что впились в вены. Он понял. Ворон склонил голову набок, и в его чёрных глазах, бездонных провалах, закружили галактики: спирали звёздного пламени, поглощаемые вечной тьмой, где рождались и умирали целые эпохи, шепча проклятия на языке забытых богов.

Внизу у замёрзшего ручья лейтенант Шмидт отдавал приказы. Фогель рванулся вверх.

– Шмидт! Ложись!

Слишком поздно. Раздался выстрел. Но Шмидт не упал. Вместо него с диким вращением повалился Майр, стоявший рядом. На его виске расцвёл багровый цветок. Шмидт закричал. Не тот, кто должен был умереть. Не в то время.

Прицел Фогеля метнулся к берёзовой роще. Истощённый англичанин теперь стоял неподвижно, закутанный в слишком просторную шинель, что свисала с его тощих плеч тяжёлым бременем. Туман вился вокруг его ног, точно верные псы. Губы снова зашевелились. Фогель напрягся: впился взглядом в эти потрескавшиеся, шепчущие губы. Иней кристаллизовался на щетине мужчины, пока он беззвучно складывал слова. Между слогами Фогель увидел: тень англичанина вытянулась противоестественно. Её пальцы превратились в когти. Они царапали не землю, а воздух, сдирая реальность, словно прогнившую ткань. На миг вспыхнула щель кричащей пустоты. Затем… исчезла. Тень резко сжалась обратно в человеческий облик.

Англичанин повернулся. Его глаза встретились с глазами Фогеля сквозь восемьсот метров дымки. Не человеческие глаза. Зрачки, как раздавленный янтарь. Фогель почувствовал на языке медный привкус. Отчаяние. И петлю, затягивающуюся на шее.

Крик Шмидта хлестнул по воздуху. Фогель вздрогнул. Лейтенант пошатнулся, хватаясь за грудь. Но крови не было. Ни входного отверстия. Только тень, та невозможная, жидкая тень, что отделилась от англичанина и поползла по снегу, словно пролитые чернила. Она текла в гору, вопреки гравитации, и поглотила Шмидта. Посреди крика. Посреди проклятия. Тело Шмидта растворилось. Растаяло? Нет, понял Фогель. Оно сложилось. Торс ввалился в позвоночник. Конечности перекрутились и съёжились. Перья проросли сквозь кожу. Мокрый, рвущийся звук, словно велькро, сдирающее мясо – эхом отозвался, когда кости хрустнули и перестроились.

Затем тишина.

Большой ворон вырвался из рассеивающегося дыма теней, издав тот же скрежещущий крик. Он взмахнул крыльями вверх, присоединившись к четвёртому. Теперь их пять. Всегда пять.

Сердце Фогеля колотилось в рёбрах, словно пойманная птица. Воздух дрожал от низкочастотного давления, и гул отдавался в коренных зубах. Шмидт исчез. Растворился в стае над головой. Но ужас был не в превращении. Ужас – в осознании.

Разум Фогеля трещал по швам. Он видел, как Майр умер неверно, Дрешнер умер слишком рано, а Шмидт умер… вовсе не умер? Петли распутывались. Капкан бога войны начинал смыкаться. Ловушка сжимала челюсти, словно медвежий капкан. Он уловил запах озона и тления. Услышал шёпот англичанина-друида, вплетённый в ветер.

Bris an lùb… Thoir naomh-chàin…

Разорви петлю… Принеси жертву…

Слово повисло в воздухе, колючее, как шип розы, впившийся в ладонь. Фогель замер, впиваясь взглядом в эту бездну: принести в жертву ли замёрзшую человечность свою, истерзанную циклами, или их – тех, чьи лица мелькали в тенях, как призраки, не угодные даже самой смерти?

Его прицел снова нашёл англичанина. Он стоял недвижимо, склонив голову к кружащим воронам. Одна рука вытянута, пальцы – когти. Иней вихрился вокруг ладони в замысловатых, невозможных фракталах. Ритуал. Незавершённый.

Суставы Фогеля побелели на прикладе Маузера. Он вдохнул: сосна, кровь, озон, воронья вонь. На этот раз он не выстрелит. Он будет смотреть. Он увидит узор в рунах друида из инея, дрожь в его проклятых пальцах. Вороны снижались, их тени ложились на снег, будто разлитая нефть. Пять теперь. Пять судей. Пять палачей.

Дыхание Фогеля сбилось. Он будет считать взмахи их крыльев. Он запомнит движения губ друида. От этого зависел следующий цикл.

Мокрый хрип отвлёк Фогеля. Рядовой Кляйст полз к окопу, волоча кишки по замёрзшим корням. Слишком рано. Кляйст всегда погибал, раздавленный пылающим чудовищем, танком Mark I, машиной-монстром, рождённой для богоубийства. Глаза Кляйста впились в Фогеля, вылезая из орбит от ужаса.

– Это не туман! – вырвалось из него хриплым, рвущимся на части клокотом, где слова тонули в алом пузыре, вздувавшемся на разбитых губах. – Он кусает! Он…

Слова растворились в крике, когда туман обвился вокруг его запястья. Не туман. Твёрдая тень. Тонкая и ядовито-чёрная нить. Она потянула. Рука Кляйста исчезла – чисто отсечённая, а потом возникла в воздухе, изуродованная в нечто дёргающееся и оперённое. Фогель зажмурился. Слишком быстро. Слишком неправильно. Когда он открыл глаза, Кляйста не было. Только россыпь чёрного пуха среди алого месива. Наверху пятый ворон издал насмешливый крик.

Морриган.

Воздух снова задрожал, глубже, зловеще. Фогель почувствовал тошноту. Он резко развернул винтовку к берёзовой роще. Пусто. Пульс стучал в висках. Где?

Тут – шёпот у самого уха. Холодное дыхание. Слова на гэльском, скрежещущие, словно камни в жерновах:

An-diugh chì thu…

Сегодня ты узришь…

Фогель крутанулся, приклад ударил в пустоту. Англичанин-друид стоял рядом, немыслимо близко. Уже не в форме. Плащ из сплетённых теней облепил его тощую фигуру, края расплывались в тумане. Эти разбито-янтарные глаза буравили душу Фогеля. От него пахло древней землёй и обожжённой костью.

– Ты истекаешь часами, – пробормотал друид, голос слоился эхом бесчисленных смертей. Палец Фогеля замер на спусковом крючке. Тогда он увидел главное. Истинную аномалию. В груди друида пульсировала полоска невозможной черноты, не камень и не металл, а пустота. Реальность расползалась по краям. Жертва. Слово закричало в черепе Фогеля. Не человечность. Это. Ядро пустоты. Разбей его.

Друид улыбнулся, тонко и жестоко. Позади него снова закричал Бауэр, не от мины, а от тумана, что распускал его внутренности в визжащих воронов. Петля раскалывалась. Время вопило. Фогель бросился вперёд, не к винтовке, а к тёмному осколку в груди друида. Пальцы вытянулись. Холод, превосходящий всякое понимание, впился в плоть. Друид зашипел, звуком, будто трескающиеся ледники. Пять воронов одновременно ринулись вниз.

Рука Фогеля сомкнулась на пустоте. Боль вспыхнула в нём внезапным взрывом – раскалённая кузница, что безжалостно плавила кости и выжигала нервы дотла, оставляя лишь пепел агонии в венах. Зрение раскололось на зазубренные осколки, острые, как битое стекло: голова Шмидта взрывается в багровом вихре и… вот она снова цела, плоть срастается без шва; Дрешнер захлёбывается собственной кровью, густой и солёной и… вот он дышит, живой, с румянцем на щеках; роща берёз полыхает адским костром и… тут же нетронутый снег блестит под ней, девственно чистый.

Сквозь калейдоскоп умирающих времён Фогель увидел правду. То был не капкан. Это была мольба. Бог войны голоден, да. Но этот друид был его цепью, привязывавшей ужас к этому замороженному аду. Жертва означала разбить якорь.

Янтарные глаза друида встретились с глазами Фогеля. В них читался не триумф. Облегчение.

Древние шёпоты хлынули в его сознание:

Bris an lùb…

Разорви петлю…

С рёвом, вырванным из самых бездн души, первобытным, звериным, что эхом отзывался в трещинах разума, Фогель крутанул, вонзая пальцы в эту бездонную пустоту, словно клинок в сердце ночи. Ядро разлетелось в вихре осколков, как чёрный лёд под ударом молота богов. Треск его разорвал ткань реальности, сея паутину трещин в самом воздухе, где тени корчились и угасали в безмолвной агонии.

А затем…

Тишина…

Полная, поглощающая.

Обморожение исчезло. Туман замер. Вороны застыли в воздухе. Фогель уставился на руку. Не обожжённую. Не окровавленную. Перед ним осел друид, плащ теней распался в дрейфующий пепел. Там, где пульсировало ядро, остался лишь бледный шрам в воздухе, гудящий угасшей силой. Единственное воронье перо опустилось, легло на неподвижную грудь друида.

Петли разорваны.

Фогель втянул воздух, пахнущий лишь сосной и сырой землёй. Война продолжалась. Он слышал далёкую канонаду, но петля ослабла. Он поднялся. Внизу Шмидт выкрикивал приказы. Баур стоял целым и невредимым. Дрешнер поправлял каску. Без единой царапины.

Живые.

Фогель простёр пальцы к шраму в воздухе, трещине в ткани мира, где реальность истончилась до призрачной паутины, и коснулся его кончиками, дрожащими от эха былых бурь. Холодно, как дыхание забытой бездны, что лизнуло кожу. Пусто – бездонная пропасть, где эхом отдавались шаги тысяч неслучившихся смертей. Он знал цену этой тишины: она была вырвана из глубин его естества, цена – осколки души, что теперь звенели внутри, как разбитый колокол. И эта тишина внутри оглушала, тяжёлая, как саван, накрывающий разум. В ней не было покоя, лишь гул отсутствия, что пожирал эхо сердца.

Он спотыкаясь двинулся к роще берёз. Тело друида растворялось, сливалось с инеем. Только янтарные глаза остались, прикованные к Фогелю. Не обвиняющие. Примирившиеся.

Фогель опустился на колени. Кровь стучала в ушах, но шёпоты ушли. Ужас кончился. Странная пустота расцвела там, где раньше жил страх. Он взглянул на руки – руки, что убивали, что спасали. Они казались чужими. Свет преломлялся сквозь деревья, яркий и болезненно обыденный. Внизу Бауэр смеялся над шуткой Шмидта. Фогель вздрогнул. Звук был слишком громким. Слишком человеческим.

Он вспомнил проколотое горло Дрешнера, отсечённую руку Кляйста. Их жизни возвращены, но Фогель знал. Он нёс гниль каждой смерти. Его жертвой была не жизнь. Его жертвой была невинность. Тяжесть сдавила рёбра. Он склонился к снегу, изрыгая желчь в его девственную белизну: судорожно, рвано, словно выворачивая наизнанку саму пустоту внутри, где желудок сжался в комок льда, а глотка корчилась в бесплодной агонии. Ничего не вышло. Мир казался тонким. Хрупким. Он мог бы пробить его кулаком.

Позади послышался хруст сапогов по замерзшему снегу.

Капрал Дрешнер, живой.

– Фогель? Ты в порядке? Выглядишь… бледнее тумана.

Фогель уставился на него. Два прокола на шее Дрешнера исчезли. Лишь гладкая кожа. Но Фогель всё ещё улавливал призрачный запах крови. Видел мерцающий отсвет тех почерневших ран.

– Всё нормально, – хрипло ответил он. Голос скреб по горлу, как гравий. – Просто… холодно.

Дрешнер нахмурился и протянул руку. Фогель не взял её. Его взгляд поднялся в небо. Оно было пустым. Ни одного ворона. Лишь неумолимая серость. Глаза друида потухли, утонули в земле. Последний шёпот коснулся разума Фогеля, не на гэльском. Немецкий. Чёткий.

Бог питается теперь в другом месте.

Фогель содрогнулся. Шрам в воздухе пульсировал. Он знал. Он стал якорем. Тишина была ценой. Он чувствовал, как бог войны грызёт края его сознания. Низкий, постоянный гул за ушами. Мир покрылся ядовитым газом.

Дрешнер хлопнул его по плечу.

– Пошли. Разведка. Двигаемся.

Фогель послушно последовал за ним. Тяжело шагая, он миновал место, где погиб Баур. Где исчез Кляйст. Снег был чист. Без единого следа. Фогель остановился. Набрал горсть снега, прижал ко лбу. Холод ужалил – реальный, острый. Он оглянулся. Единое, идеальное перо лежало там, где пал друид. Он оставил его.

Впереди Шмидт выкрикивал приказы. Баур шутил. Ритм войны возобновился. Фогель поднял Маузер, затвор сработал плавно и точно. Он заглянул в прицел. Вражеская позиция мерцала вдали. Рутина войны.

Палец лег на спусковой крючок. Привычный вес. И всё же перекрестие ощущалось иным. Чужим.

Он снова увидел, как лицо Шмидта взрывается. Снова. И снова. Видения были беззвучны. Крики теперь жили внутри, эхо, запертое в полости, где когда-то жила человечность.

Он выдохнул.

Успокоился.

Снег пропитал штаны насквозь. Холод – единственное, что казалось реальным. Всё остальное – просто… шум. Петля разорвана. Но Фогель? Он разбит.

И тишина кричала.