Читать книгу Галлюцинации со вкусом бензина. Бизарро, хоррор, фантастика - Грициан Андреев - Страница 6

1.

В тусклом свете утренних сумерек капитан Салями неподвижно стоял в десантном катере, его взгляд со смесью решимости и тревоги сканировал горизонт. Взбаламученное море брызгало ему в лицо соленой водой, щипало глаза и давало ощущение приближающейся битвы. Судно представляло собой металлический кокон, в котором слышался приглушенный гул двигателей и нервное шарканье его товарищей. Небо над головой пестрело разрывающимися огненными взрывами и глубоким свинцовым цветом, составляя разительный контраст с мрачной реальностью, с которой им предстояло столкнуться.

Пляж становился все ближе, очертания вражеской крепости – все отчетливее. Овощная армия присвоила себе этот участок песка, превратив его в бастион с лиственными оборонительными сооружениями. На некогда спокойном берегу теперь громоздились капустные пушки, морковные калтропы и луковые бункеры. Волны разбивались о берег в ритме, вторящем стуку его сердца, – естественный метроном симфонии войны.

Когда нос лодки уперся в песок, капитан Салями прыгнул в воду и погрузился по колено в холодное мутное море. Мимо свистели пули, превращая безмятежную сцену в адский балет смерти. В воздухе витал запах горелого оливкового масла и едкий аромат страха. Вдалеке слышалось шипение кабачковых минометов и грохот баклажанных гранат. Пляж представлял собой минное поле из осколков картофеля и нарезанного болгарского перца, и каждый взрыв вздымал в воздух огненные осколки.

Бойцы мясного взвода устремились вперед, их глаза были обращены на чудовищные пушки Гатлинга из брокколи, которые вращались в своих гнездах, выплевывая неустанный шквал гороховых стручков.

Песок вокруг капитана Салями с каждым шагом превращался в кашу, окрашиваясь кровью его павших товарищей – смесью кетчупа и майонеза. Крики раненых эхом отдавались в ушах, смешиваясь с непрекращающимися звуками стрельбы и разрывающихся снарядов.

В поле зрения появился огромный томатный танк размером с небольшой холм, его багровая кожица была покрыта шрамами, полученными в бою. Он выпустил поток шипящего раскаленного добела соуса маринара, превратив все на своем пути в липкое, обугленное месиво. Капитан Салями и его команда нырнули в относительную безопасность канавы, и горячий соус, испепеляя воздух над головой, едва не задел их. Запах жарящегося мяса смешивался с терпким ароматом огненного дыхания томатов. Он чувствовал жар на своей коже, а горький привкус собственного страха – на языке.

Поле боя представляло собой калейдоскоп кровавой бойни, на котором развевались флаги салата – латука – мрачное напоминание о мирных днях. Овощи превратились в гротескную пародию на себя прежних, их естественные формы были превращены в орудия войны. Некогда безмятежный шум океана теперь заглушала галдящая какофония сталкивающихся продуктов и отчаянные крики сражающихся. Война превратила пляж в сюрреалистический пейзаж гастрономического хаоса.

Взвод капитана Салями пробирался сквозь кошмарную сцену, уворачиваясь от осколков огурцов и перепрыгивая через минные поля из картофельного пюре. Каждый шаг был рискованным танцем со жнецом, который мог закончиться смертью. Солдаты двигались как тени, их лица были измазаны ужасной смесью соусов и грязи – молчаливое свидетельство ужасов, очевидцами которых они стали. Горизонт пылал огненными оттенками разрушений, заслоняя собой возвышающиеся вдали луковые бункеры, похожие на древние руины.

Над ними в небе бурлил котел из облаков шпината и цветной капусты, освещаемый вспышками разрывов артиллерийских снарядов. Воздух был наполнен электрическим треском от пролетающих спаржевых наконечников и свистом приближающихся морковных ракет. Овощи использовали саму сущность земли, чтобы вести эту абсурдную войну, превратив спокойный сад в поле кулинарного бедствия.

Взвод добрался до основания лукового бункера, слои грязи и очищенной луковой кожицы которого представляли собой грозное препятствие. Капитан Салями глубоко вдохнул, и в его ноздри ворвался резкий, острый аромат лука, пронизывая до самых легких. Сжав челюсти, он поднял руку и твердо отдал приказ к атаке. Его солдаты взобрались на импровизированное укрепление, каждый слой которого отслаивался, открывая огненное ядро под ним. Вражеская оборона была неумолима: град пуль из брюссельской капусты и шквал свекольных бомб окрасили утро в пурпурный оттенок.

В этом хаосе в шлем рядового Хайнца попала шальная горошина, отбросив его назад. Он стиснул зубы, металлический привкус страха смешался с привкусом кетчупа, окрасившего его зубы. Пуля пробила пространство между его глазами, чудом не задев мозг, но на время затуманив зрение. Он почувствовал теплую струйку кетчупа на щеке – единственное напоминание о том, как близко коснулась его смертельная опасность. Мир вокруг него превратился в размытое пятно зеленого и красного, звуки битвы заглушила внезапная тишина, воцарившаяся в его голове. На мгновение он погрузился в абсурдность происходящего. Он записался защищать идею быстрого питания, чтобы мир больше никогда не испытывал недостатка в чизбургерах. И вот он здесь, уворачивается от гороховых пуль, и сражается с овощами, которые когда – то украшали детские тарелки.

В воздухе прогремел взрыв, вызвавший ударную волну, которая разорвала саму ткань реальности. Земля задрожала под сапогами капитана Салями, а мир вокруг него, казалось, растянулся и деформировался, словно ожившая картина Сальвадора Дали. В воздухе витал запах горелого мяса, напоминавший о мрачной реальности, которая его окружала. Он споткнулся, его зрение поплыло, когда он почувствовал, как на него навалилась тяжесть его собственной смертности. Сокрушительная сила взрыва вывела его из равновесия, в результате чего у него закружилась голова и он потерял ориентацию в гуще сражения.

В вакхическом танце войны солдаты вокруг него двигались словно в замедленной съемке, их крики боли эхом разносились по воздуху, как заунывная мелодия, исполняемая заезженной пластинкой. Овощные враги превратились в зеленое и красное пятно, их некогда невинные формы теперь представляли собой макабрический балет разрушения. Пляж являл собой полотно хаоса, окрашенное в яркие оттенки безумной пищевой бойни – разительный контраст с монохроматической палитрой смерти и разрушения, которая слишком долго была фоном их жизни.

Сотрясающая сила взрыва неподалеку отправила капитана Салями в полет, и его тело с тошнотворным стуком приземлилось среди кровавой бойни. В голове у него все поплыло, а мир вокруг превратился в водоворот ярких красок и разрозненных звуков. Он беспомощно наблюдал за тем, как солдата – гамбургера разрывает на части вспышкой огня, а его конечности разлетаются во все стороны, словно тряпичные куклы в торнадо. Сцена была гротескной, как оживший кошмар, и все же он не мог отвести взгляд. Время тянулось перед ним, как жевательная резинка, каждый миг превращался в мучительную вечность, пока он осознавал весь ужас происходящего.

В разгар всепоглощающего хаоса перед глазами капитана Салями открылась картина, навеки врезавшаяся в память: рядовой Пеперони, дрожащими пальцами рылся в песке, пропитанном липкими остатками соусов, отчаянно нащупывая свою отсечённую руку, будто пытаясь вернуть то, что уже навсегда ушло вместе с боевым кличем и запахом гари. Она была оторвана от его тела кабачковой ступкой, оставив багровый обрубок, из которого, как жуткий фонтан, брызгал кетчуп. Глаза Пеперони были расширены от шока и боли, а его обычно веселое выражение лица превратилось в искаженную гримасу ужаса.

Здоровая рука судорожно впивалась в бок, будто пытаясь зажать рану силой воли, но сквозь пальцы всё равно скользила тёмная, густая кровь, оставляя на песке багровые следы. Единственный открытый глаз – мутный от боли и ужаса – лихорадочно метался по полю боя, впиваясь в обломки тел, дым и пепел, словно искал среди хаоса хоть что-то знакомое, хоть каплю надежды.

Запах горелого мяса и обугленных овощей заполнил ноздри капитана Салями – ядовитый коктейль, от которого сводило желудок. Он смотрел, парализованный происходящим, как под ногами у него взрывается картофельная мина, выбрасывая в воздух гейзер кипящей подливы. Крики его людей пронзили окружающую атмосферу, симфония боли, казалось, резонировала с самой душой Земли.

Внезапно что – то внутри него вернулось на прежнее место. Дымка замешательства рассеялась, и капитан Салями понял, что ему нужно делать. Он должен повести своих людей за собой. С ревом, который, казалось, исходил из самых глубин его существа, он поднялся на ноги и помчался к своим солдатам. Они были прижаты к земле, их глаза были расширены от ужаса, их окружал вихрь гороха и картофельной шрапнели. Он видел их доверие к нему, их отчаянную надежду на то, что он спасет их из этого зеленого ада.

Он подхватил отброшенную винтовку рядового Пеперони и сделал несколько выстрелов по наступающей овощной орде, движения его были быстрыми и точными, несмотря на звон в голове. Овощи попятились назад, их листовые щиты задымились и разорвались в клочья. Взвод воспользовался этой возможностью, чтобы перегруппироваться, и их глаза обрели новую жизнь в пламенной решимости их лидера.

– Отступаем! – прорычал капитан Салями, его голос прорезал шум битвы. – Нам нужно перегруппироваться и обойти их с правого фланга!

Его слова прозвучали как приказ, но в тоне было что—то еще – нотка отчаяния, мольба о спасении. Солдаты повиновались, отступив в относительную безопасность близлежащей живой изгороди, листья которой шептали заунывную мелодию, когда они проходили мимо. Овощи заглотили наживку и бросились вперед со свирепостью, порожденной глубокой, непреклонной ненавистью к своим противникам из фастфуда.

По воздуху разнесся едкий запах жженого перца и металлический сладковатый привкус соусов. Утро было наполнено вспышками выстрелов и пронзительными криками умирающих. Капитан Салями почувствовал острую боль в боку – горошина пробилась сквозь броню и засела в ней, как маленький раскаленный уголек. Он стиснул зубы, не обращая внимания на жгучую боль, и крикнул своим бойцам:

– Живо! Обходите их с фланга!

Они выскочили из – за живой изгороди, стреляя из винтовок, их пули прорезали ночной воздух, как горячий нож масло. Овощи были застигнуты врасплох, их ряды на мгновение нарушились от внезапной контратаки. Наступление взвода было симфонией кровавой бойни, балетом пуль и взрывов, окрасившим пляж в мрачные цвета. Капитан Салями видел страх в их глазах – страх перед неизвестностью, страх перед немыслимым. На мгновение он почти почувствовал жалость к ним, этим некогда невинным овощам, превращенным рукой судьбы в чудовищных воинов.

Но жалости не место на поле боя.

Взвод капитана Салями пробирался сквозь хаос, их движения представляли собой жуткий танец разрушения. Они обошли овощные войска с флангов и открыли по ним изнурительный огонь, от которого вражеские бойцы заметались. Звуки выстрелов были созвучны мелодии мяса и металла, какофонии, заглушавшей крики умирающих и звон кухонной утвари, превращенной в орудия войны. Пляж представлял собой картину кровавой бойни, пиршество для глаз, которое будет преследовать их до конца жизни.

Войска фастфуда устремились вперед, отвоевывая пляж метр за метром. Овощи отступали, их импровизированные укрепления рушились, как неудачно построенный песочный замок, перед неумолимым потоком мяса и картофеля фри. Каждая захваченная позиция была маленькой победой, бастионом надежды среди абсурдности их борьбы. Бойцы ликовали, их голоса охрипли от дыма и криков, их дух поднимался от сладкого вкуса завоеваний.

Взвод продвигался вперед, в дымном воздухе ощущался едкий привкус горящей растительности. Огонь противника становился все более отчаянным, его боеприпасы с горохом и морковью разлетались во все стороны. Звуки шипящего масла и взрывающихся бомб с майонезом становились все слабее по мере того, как солдаты фастфуда завоевывали все больше позиций.

Капитан Салями прищурился, обозревая кровавую бойню вокруг себя. Окопы представляли собой жуткое месиво из мятых помидоров и измельченного салата. Овощные солдаты не шли ни в какое сравнение с мясной мощью фастфудного взвода. Они лежали грудами, их некогда яркие цвета потускнели от серой бледности поражения. Захваченные ими бункеры представляли собой гобелен из измельченной капусты и раздавленных кабачков – суровое напоминание о том, какой ценой дался этот бой.

Впереди возвышалась крепость из картофельного пюре, оплот угасающей силы овощей. Капитан знал, что сердце врага находится в ее крахмальных объятиях. Возвышающиеся луковые башни смотрели на них сверху вниз, их огненные взгляды обещали последнее, жестокое сражение. С наступлением вечера воздух становился все холоднее, и единственным источником тепла был жар битвы и периодически падающие с неба струи дымящейся подливки.

2.

Беспорядочную картину поля боя пронзил громкий, полный помех писк. Капитан Салями поднес рацию к уху, и в линии раздался голос полковника Спрайта.

– Капитан Салями, каков ваш статус? – тон полковника был суровым, но в нем слышался намек на беспокойство.

– Полковник, мы заняли позиции. Мы закрепились на пляже и готовы выдвинуться к крепости из картофельного пюре, – ответил капитан, его голос напрягся от усилий, прилагаемых в бою, и от постоянно присутствующей вони прошедшего сражения.

В голосе полковника Спрайта слышалось облегчение.

– Хорошая работа, Салями. Я только что получил информацию о том, что там засел лидер овощей, генерал Чечевица. Я вышлю вам подкрепление. Уничтожьте его, и мы покончим с этой войной.

– Так точно, полковник, – сказал капитан Салями, крепче сжимая рацию. Он повернулся к своему взводу, в глазах которого отражались угольки надежды на фоне кровавой бойни. – Подкрепление в пути. Сегодня мы закончим эту чёртову бойню, – обратился он к ним.

Слова едва успели сорваться с его губ, как небо потемнело еще больше, но не от предвестия наступления ночи, а от зловещих теней приближающихся самолетов. Далекий гул становился все громче, превращаясь в басовую партию симфонии войны. Солдаты фастфуда подняли головы, их усталые глаза щурились от отблесков пылающих обломков, наполнявших воздух. С небес спускалась эскадрилья стальных канистр, парашюты раздувались, как паруса пиратского корабля. При падении канистр земля содрогнулась, металлические корпуса лопнули, обнажив драгоценный груз: солдат из табака, марихуаны и алкоголя.

Табачные солдаты появились первыми, их лиственные тела вырвались из – под обломков. Они были высокими и худыми, их вены представляли собой сеть стеблей и листьев, которые пульсировали неестественной энергией. За ними следовали марихуановые пехотинцы, их зеленые формы окутывал слабый дым, который, казалось, исходил из их пор. Их глаза были пронзительного оттенка, а движения – плавными и быстрыми, словно они танцевали на ветру. И наконец, на землю приземлилась алкогольная десантная дивизия: их бутылкообразные тела разлетелись от удара, открыв находящихся внутри солдат, пропитанных пивом, и воинов, накачанных виски; их глаза сверкали огненной решимостью тысячи винокурен.

Капитан Джек Дэниелс подошел к Салями, и аромат его дыхания, насыщенного виски, повеял на него, словно теплые объятия подвыпившего отца.

– Капитан, – сказал он, слова слетали с его языка с легкостью опытного, но немного пьяного, рассказчика, – мы здесь, чтобы переломить ход событий. Несмотря на опьянение, в его взгляде была острота, блеск чего – то, что говорило об опыте и ужасах войны.

Капитан Салями кивнул, выражение его лица было мрачным.

– Добро пожаловать в мясорубку, капитан, – он жестом указал на истерзанный битвой пейзаж, в воздухе все еще витал запах горелых овощей и далекие крики раненых.

– Мы идем к крепости из картофельного пюре. Генерал Чечевица там.

– Да, меня проинформировали, – сказал капитан Дэниелс, его голос был хриплым и отдавал дымным гулом тысячи рюмок виски. – У нас есть счеты с этим сукиным сыном. Он слишком долго отнимал у нас долю рынка.

– Дело не в доле рынка, – огрызнулся капитан Салями, его глаза вспыхнули от напряжения. – Речь идет о выживании. Речь идет о том, чтобы фастфуд не был раздавлен тиранией овощей и зелени.

– Полегче, кэп, – сказал капитан Дэниелс, подняв руку, пальцы которой были испачканы янтарной жидкостью, служившей ему оружием в первые дни войны. – Я знаю, что поставлено на карту. Но боец должен сохранять чувство юмора перед лицом смерти, верно?

Его солдаты засмеялись – нервный смех, который, казалось, снимал напряжение, свернувшееся в их мышцах, как туго закрученные пружины.

– Возможно, – согласился капитан Салями, уголок его рта дернулся в мимолетной улыбке. – Но юмор не заставит этих овощей сдаться.

– Конечно нет, но он сохранит нам рассудок, – усмехнулся капитан Дэниелс, его зубы представляли собой ряд слегка пожелтевшей кукурузной шелухи. – А теперь давайте покажем им, из чего мы сделаны. За фастфуд!

Майор Каннабис и лейтенант Вирджиния, динамичный дуэт табачных и марихуановых морпехов, приблизились к группе, их движения были такими же плавными, как и дым, который шел за ними. Глаза майора были пронзительного зеленого оттенка, зрачки размером с обеденную тарелку, а волосы лейтенанта представляли собой дикий клубок лиан, который, казалось, шелестел при каждом движении. Они изучали карту сражения, разложенную на сплющенной картонной коробке, чернила на которой слегка размазались от ночной сырости.

В воздухе витал аромат земляных трав, пока они обсуждали стратегию, их голоса были низкими и настоятельными. Рука майора лежала над картой, указательный палец обводил контуры крепости из картофельного пюре с дрожью, говорившей о серьезности ситуации.

– Мы должны попасть туда, – пробормотал он, его голос был низким, как раскаты грома. – Уберем Чечевицу, и все остальное рассыплется, как подгоревшая корочка хлеба.

Лейтенант Вирджиния наклонился к нему, его глаза сверкали хитростью, которая не соответствовала его нежной, обтянутой виноградной лозой фигуре.

– Мы не можем идти с оружием наперевес, – предложил он. – Нам нужен отвлекающий маневр, что – то, что заставит овощей ослабить бдительность.

Майор Каннабис задумчиво кивнул, поглаживая лиственную бороду, покрывавшую его подбородок.

– У меня как раз есть такая штука, – пробормотал он, на его губах заиграл намек на улыбку. – Кое – что, что мы разрабатываем в нашей… лаборатории.

Он подмигнул, в его глазах мелькнул озорной блеск, намекающий на секрет, который может переломить ход битвы.

Глаза лейтенанта Вирджинии загорелись от возбуждения, его волосы закрутились вокруг лица, словно желая стать частью плана.

– У нас есть модифицированные дымовые шашки, – объяснил он. – Они наполнены концентрированным экстрактом наших лучших сортов. Один вдох – и эти овощи забудут, как звать их мамаш.

Майор Каннабис торжественно кивнул.

– Это рискованная игра, но она может сработать, – сказал он, его глубокий голос отражал всю серьезность ситуации. – Мы разместим их у основания крепостных стен. Дым затуманит их чувства и замедлит их движение.

Глаза лейтенанта Вирджинии блестели азартом закаленного в боях ветерана.

– А пока они будут блуждать в оцепенении, мы вскарабкаемся на стены с помощью лиан, – сказал лейтенант. – Как только мы войдем внутрь, генерал Чечевица получит то, что заслужил.

Майор Каннабис кивнул в знак согласия, листья его бороды покачивались то вверх, то вниз.

– Наши табачные солдаты откроют огонь на подавление, пока мы будем проникать внутрь, – продолжил лейтенант, туман его мыслей отражался в дыме, клубящемся вокруг него. – Мы будем как призраки в ночи, невидимые и неслышимые. – Лейтенант Вирджиния достал горсть дымовых шашек, зеленоватый оттенок которых выдавал их особые свойства. – Эти малышки сделают свое дело. Один слабый вдох – и овощи будут спотыкаться о собственные корни.

Майор Каннабис торжественно улыбнулся, его густая борода коснулась воротника камуфляжной куртки.

– Нам понадобятся точность и расчет времени, – сказал он, его глаза были сосредоточены, словно у ястреба, выслеживающего полевую мышь. – У нас только одна попытка.

3.

Сжав в руках фотографию своей семьи, капитан Салями погрузился в анабиоз, защищаясь от невыносимого, нечеловеческого напряжения, граничащего с полным безразличием. Перед глазами проплыли лица его детей, улыбка жены. Он подумал о простой радости приготовления барбекю солнечным днем, о шипении мяса на гриле и сладком запахе древесного угля. Эти воспоминания были маяком в темноте, напоминанием о том, за что они сражаются. Он знал, что не может их подвести.

Размышления капитана прервало холодное прикосновение к его плечу – напоминание о битве, бушующей вокруг. Повернувшись, он увидел рядового Хайнца, с перемотанной бинтами головой, его глаза были полны твердой решимости, которая не соответствовала его обычному веселому характеру.

– Капитан, вы в порядке? – спросил он напряженным голосом.

Капитан Салями глубоко вздохнул, отгоняя воспоминания о смехе детей и теплоте объятий жены. Он знал, что не может позволить своим мыслям блуждать сейчас; он должен сосредоточиться на поставленной задаче.

– Да, я в порядке, – сказал он. – Просто планирую наши дальнейшие действия.

Вдали вырисовывалась крепость из картофельного пюре, сурово напоминая о том, что перед ними враг. Генерала Чечевицу нужно было уничтожить, причем как можно быстрее. Мысли капитана снова вернулись к его прежней жизни, которую он оставил позади, – звуку шипящего мяса, приятному аромату барбекю и смеху его детей, играющих в пятнашки на заднем дворе. В груди у него защемило от внезапной тоски по той жизни, которая казалась такой далекой, такой недосягаемой среди окружавшего его хаоса и разрушений.

Он представил себе свою младшую дочь Мортаделлу, ее невинное личико, измазанное соусом тартар. Воспоминание было горько – сладким и напоминало о том, что действительно было поставлено на карту в этой войне. Речь шла не только о фастфуде или доле рынка; речь шла о радости, которую приносит в семью простой обед, о радости, которую он поклялся защищать.

Его старший сын, Братвурст, когда – то смотрел на него широкими обожающими глазами, выпрашивая истории о героическом капитане Салями, легендарном защитнике фастфуда. Теперь же, глядя в бездну крепости из картофельного пюре, он задавался вопросом, действительно ли он такой герой, каким его рисовал сын.

Перед его глазами проплывали их лица, калейдоскоп невинности и любви, и каждое воспоминание о них было кинжалом в его сердце. В голове проносились мысли о сожалениях, о нерассказанных сказках на ночь, о футбольных матчах, на которые он не ходил. Его разум вопил от мыслей о том, что могло бы быть, о мгновениях, украденных неумолимым ходом времени и чувством долга.

Он почти чувствовал липкие пальцы Мортаделлы, когда она цеплялась за его ногу, ее глаза были расширены от удивления, когда он рассказывал о героических поступках и эпических сражениях. Ее смех эхом отдавался в атмосфере царящего вокруг хаоса, призрачно напоминая о той радости, которую он оставил после себя. И Братвурст, его гордый сын, который смотрел на него со смесью восхищения и благоговения, как он когда – то смотрел на своего собственного отца.

С каждым мгновением его обещание защитить эту радость становилось все тяжелее. Он знал, что если сейчас не положить конец этой войне, то больше не будет ни барбекю, ни веселых посиделок, ни сказок на ночь. Эта мысль разжигала в нем такую ярость, что ему казалось, будто он может сорвать с неба звезды.

– Бойцы, – прорычал капитан Салями, и его голос прозвучал как раскат грома над грохотом войны, – мы сражаемся не только за свои жизни. Мы сражаемся за вкус победы на наших языках и улыбки на лицах тех, кого мы любим. Мы сражаемся за фастфуд, который выстоит против тирании овощного беспредела!

Взвод собрался вокруг него, в их глазах смешались страх и решимость. Перед ним стояла пёстрая команда: солдаты – бургеры, пиццы, картофель фри, рыбные палочки и чипсы – все с лицами, измазанными сажей и потом, запекшимся в боевых морщинах. В их глазах светились огоньки надежды, когда они слушали слова своего командира. Они знали, что являются последней линией обороны против наступающего зеленого прилива.

– Мы прошли долгий путь, – продолжал капитан Салями, его голос звучал с торжественностью капеллана на солдатских похоронах. – Мы видели, как друзья превращаются в соус под тяжестью брюссельской капусты, и наблюдали, как наши товарищи рассыпаются под неустанным шквалом морковных ракет. Но сегодня мы стоим здесь, несломленные, несгибаемые и непокоренные. Мы – бастион вкуса, оплот против безвкусицы, которая стремится поглотить нас!

Солдаты смотрели на него, в их лицах отражались страх, гнев и надежда. С каждым словом пламя их воли к борьбе разгоралось все ярче.

– Это не просто война за господство в пищевой сфере, – громко скандировал капитан Салями, окидывая взглядом изрезанный боями ландшафт. – Это война за саму суть того, что делает нас пищей: радость от хрустящей, идеально прожаренной картошки, блаженное удовлетворение от бургера, гастрономический оргазм от хот – дога с газировкой в жаркий летний день. – Он сделал паузу, давая своим словам впитаться. Ночной воздух был напряжен от предвкушения, далекие отголоски битвы заглушались серьезностью его речи. – Мы – хранители вкуса, – сказал он, и его голос понизился до рокота, который разнесся по полю боя. – Овощи заставили бы нас питаться клетчаткой и полезными веществами. Они хотят лишить нас права баловать себя, получать удовольствие от еды, которая является чем – то большим, чем просто питанием. Они хотят лишить нас простого удовольствия от жирного бургера.

Солдаты дружно закивали, их лица отражали пламенную решимость капитана. Они знали, что поставлено на карту. Под угрозой находилась сама ткань их жизни, сама суть того, кем они были. Они были не просто солдатами, они были авангардом кулинарной революции, сражаясь за право наслаждаться любимой едой.

– Помните, – кричал капитан Салями, его голос был боевым кличем, пронзавшим ночь, – мы властелины вкуса, рыцари быстрого питания! Мы защищаем святость сырного кусочка пиццы, тепло свежеиспеченного пончика, сладкую симфонию идеально приготовленного молочного коктейля!

Солдаты, состоящие из мяса и крахмала, одобрительно закивали, их голоса стали хором протеста против овощных полчищ, угрожавших уничтожить саму основу их существования. Они были воплощением духа нации фастфуда, братьями по оружию, объединенных святой троицей соли, жира и сахара.

4.

Утро, предшествовавшее нападению, началось с дурного предчувствия. Небо представляло собой полотно из пурпурных и оранжевых цветов, как будто из него вытекали последние остатки кошмарного сна. На пляже царила жуткая тишина, волны мягко бились о берег, словно пытаясь смыть с него следы прошедшей битвы. Запах океана был слабым, его пересиливал надвигающийся смрад лагеря овощной армии – ядовитая смесь компоста и гнили, которая висела в воздухе, как сырое, залежалое одеяло.

Капитан Салями собрал своих людей, их глаза налились кровью и устали от бесконечной ночи подготовки. Они пировали на трофеях предыдущих сражений, подкрепляя свой дух той самой едой, за которую сражались. Жирное тепло гамбургеров и картофеля фри наполняло их животы и сердца, напоминая о доме, о том, почему они здесь. Вкус победы был зовом сирены, дразнящим миражом, манящим их ближе к крепости из картофельного пюре.

Рота двигалась как единое целое, змеевидная линия из мяса, выпивки и дыма. Табачные десантники, их лиственные формы острее самых лучших мечей, возглавляли атаку. Морские марихуановые пехотинцы, движения которых были плавными, как вода в ленивой реке, следовали позади, их зеленые глаза сканировали горизонт в поисках любых признаков врага. Солдаты фастфуда шли позади, их веселый говор был приглушен серьезностью момента, а хруст их шагов по песку был единственным звуком в тихом рассвете.

Капитан Дэниелс, пропитанный виски воин с таким же пламенным сердцем, как и жидкость в его венах, выкрикивал приказы через мегафон, сделанный из гигантского кренделя. Его слова были призывным кличем, который эхом разносился по соленому воздуху, неся в себе запах их миссии. С флангов их обступала алкогольная воздушно – десантная дивизия, их бутылкообразные тела блестели в раннем свете, на их стоических лицах было написано обещание с таким трудом добытой победы.

Табачные десантники, их лиственные конечности покачивались в такт уверенному маршу, готовили свое оружие – комбинацию сигарных пусковых установок и пропитанных табаком сетей, способных опутать и обезвредить врага. Марихуановые пехотинцы, ловкие и неуступчивые, нацелились на главный рубеж: крепостные валы, откуда они обрушат шквал дымовых шашек, которые привели бы их в замешательство.

Солдаты фастфуда, пестрая команда героев с хрустящей корочкой и нахальной доблестью, маршировали в ногу со своими товарищами. Взгляд каждого из них выражал яростную решимость и говорил о том, что они готовы отдать все силы за правое дело. Рядовой Хайнц, сузив глаза, сжимал в руках гранатомет с газировкой, а капитан Салями, кожа которого слегка хрустела от предыдущих сражений, проверял свою бургерную базуку – оружие массового уничтожения вкусов, ставшее символом надежды в этом причудливом кулинарном конфликте.

Алкогольное подразделение ВДВ, их бутылкообразные тела, сверкающие в раннем свете, двигались с грацией, которая не соответствовала их опьяненному происхождению. Они шепотом рассказывали друг другу секреты пропитанных виски окопов и впитавших пивом сражений прошлых лет, делясь историями, которые заставляли ухмыляться даже самых суровых солдат. Их дух был высок, в буквальном смысле слова, а товарищество непоколебимо. Они были ударным отрядом, тем, кто мог переломить ход сражения с помощью меткого выстрела храбрости.

Майор Каннабис и его морские пехотинцы пробирались сквозь тени, как сквозь зеленеющий туман, их лианы разворачивались, как безмолвные часовые. Каждый из них был живым воплощением почитаемого растения, а сама их сущность – оружием, которое нужно было использовать в этом абсурдном крестовом походе. Они общались с помощью сигналов руками, их движения были плавными. Они несли с собой новое оружие – гранату, наполненную сильнодействующим экстрактом, который не только затуманивал зрение врага, но и сам его рассудок.

Прозвучал сигнал, и рота двинулась вперед, их сапоги ритмично стучали, казалось, в такт колотящимся сердцам бойцов. Табачники пустили в ход свои сигарные ракеты, и воздух наполнился ароматом горящих листьев и криками врагов, разрывающихся на части под действием взрывной силы. Крепость из картофельного пюре становилась все ближе, ее стены цвета слоновой кости были испачканы остатками битвы – мрачное напоминание о жизнях, уже потерянных во имя питания.

Внезапный оглушительный рев расколол воздух, и земля под ними вздыбилась, как разъяренное море. Мир вокруг капитана Салями превратился в огненное и земляное пятно, в какофонию звука и ярости, которая, казалось, поглотила их целиком. Мощный взрыв разорвал ночь, огненный водоворот окрасил небо в оранжево – красные цвета. От силы взрыва взвод попятился, на их чувства обрушился едкий запах паленых овощей и крики товарищей.

Сквозь пыль и дым проступила крепость из картофельного пюре, ее стены теперь потрескались и осыпались. Некогда могущественный бастион овощной империи был прорван, и вкус победы был маняще близок. Солдаты фастфуда устремились вперед, движимые обещанием закончить войну, которая так долго поглощала их. Табачные десантники обрушили на них шквал огня из своих сигарных пулеметов, дым от которых смешался с зеленым туманом от дымовых шашек с марихуаной.

Овощные защитники спотыкались и падали, их координация терялась под воздействием дурманящего дыма. В рядах противника царил хаос, их зеленые фигуры пошатывались, когда солдаты фастфуда наступали со свирепостью стаи хищников. В воздухе раздался шипящий звук – табачные сетки опутывали овощи, оставляя их корчиться и терять самообладание. Капитан Салями, в руках которого пылала бургерная базука, возглавлял атаку, а сырные и майонезные гранаты на его поясе с боеприпасами отражали мерцающий свет горящей крепости.

Пехотинцы, покрытые виноградной лозой, с ловкостью, казавшейся почти сверхъестественной, взбирались на стены. Плющ на их абордажных крюках глубоко вонзился в картофельное пюре, и они исчезли в недрах крепости, словно резвые ростки, стремящиеся к солнцу.

Хаос внутри был неописуем. Овощи лежали в беспорядке, их формы искажались, глаза остекленели – сказывалось воздействие мощных дымовых шашек. Некогда невозмутимый генерал Чечевица пошатывался, его телохранитель из брокколи лежал в куче вокруг него, их зеленые оттенки теперь приобрели тошнотворный коричневый цвет. Капитан Салями заметил свою цель и поднял бургерную базуку, его рука была твердой, несмотря на дрожь, сотрясавшую его тело.

– Чечевица! – закричал он, его голос прорезал шум. – Твое царствование террора заканчивается!

Генерал Чечевица, монолитная фигура на троне из картофельного пюре, прищурился сквозь дымку, его свекольно – красные глаза искали источник беспокойства. Его лиственная корона слегка поникла, а посох с морковным наконечником дрогнул в его руке. Крепость содрогнулась, когда началась последняя фаза штурма.

Солдаты фастфуда пробивались сквозь клубы дымного тумана, их силуэты вырисовывались на фоне мерцающих огней горящей крепости. Капитан Салями, его сердце бешено колотилось, почти чувствовал вкус победы, её сладость. Он прицелился в генерала Чечевицу, его палец лег на спусковой крючок базуки. В комнате стало жутко тихо, единственным звуком было потрескивание горящих стен и редкий свист пролетающей мимо сигарной ракеты.

Затем генерал Чечевица заговорил, в его голосе смешались высокомерие и отчаяние.

– Вы думаете, что сможете победить нас? – прогремел он, и его глубокий, звучный голос эхом разнесся по залу. – Мы – хранители здоровья. Мы существуем с самого сотворения миров! Ваша сальная империя построена на костях тех, кого вы ввели в заблуждение, кого вы поработили своей соленой, приторной ложью!

Солдаты фастфуда приостановились, их глаза сузились, когда они вникли в слова генерала. Капитан Салями почувствовал, как в его руках потяжелела бургерная базука. Он понимал, что это не просто битва за территорию, а столкновение идеологий, война вкусов. От исхода зависела судьба мира, на карту была поставлена сама материя их мироздания.

Голос генерала Чечевицы стал громче и тверже.

– Мы сражаемся за чистоту земли, за святость почвы! – его слова, словно гром во время грозы, эхом прокатились по содрогающейся крепости. – Вы приносите болезни и разложение своим переработанным ядом! Ваше правление построено на страданиях слабых!

Продвижение взвода замедлилось, груз его обвинений лег тяжелым бременем на их плечи. Они обменялись нервными взглядами, их решимость на мгновение пошатнулась. Но затем, словно по щелчку, пламя их убежденности вновь разгорелось. Речь шла не просто о фастфуде, а о самой сути их существования. Они были не просто солдатами, они были хранителями счастья, поборниками комфортной пищи.

– Ты говоришь о чистоте, – ответил капитан Салями, его голос прорезал дым, как острое лезвие ножа сочный стейк. – Но что чистого в том, чтобы навязывать свою безвкусицу тем, кто жаждет вкуса? – его глаза не отрывались от генерала, интенсивность его взгляда была такой же непоколебимой, как жар от гриля. – Мы сражаемся за право побаловать себя, за радость, которую приносит еда, удовлетворяющая не только тело, но и душу!

Эти слова повисли в воздухе, декларация кулинарного неповиновения, которая нашла отклик у каждого присутствующего солдата фастфуда. Они прошли слишком долгий путь, слишком много выстрадали, чтобы позволить своему врагу поколебать их пустыми идеалами. Они не были пешками в шахматной партии с питанием; они были воплощением любви человечества к богатому гобелену вкусов, которые может предложить жизнь.

Генерал Чечевица усмехнулся, от гнева его кожа приобрела багровый оттенок.

– Что ты знаешь о радости? – выплюнул он. – Вы не приносите ничего, кроме боли и страданий, в желудки невинных! От ваших жирных блюд закупориваются артерии, от ваших сладких напитков портятся зубы! Он указал своим морковным жезлом на взвод, его палец дрожал от возбуждения. – Ваши трансжиры – предвестники скорой смерти, а ваши рафинированные сахара – это змеи, нашептывающие сладости на ушко нашим детям!

Капитан Салями почувствовал укол сомнения, воспоминание о лицах его собственных детей на мгновение затуманило его зрение. Но образ Мортаделлы, с перепачканными соусом щеками и горящими от радости глазами, укрепил его решимость.

– Ты говоришь о здоровье, – возразил он, – но как же радость, которую мы приносим? – он указал на свой взвод, в глазах которого отражался огонь горящей крепости. – Возможно, наша еда и не идеальна, но это символ комфорта, который мы делим с теми, кого любим!

Солдаты фастфуда проревели в знак согласия, и от этого хора сочных утверждений, казалось, содрогнулись сами основания рушащейся крепости. Овощные войска, когда – то такие уверенные в своей правоте, начали колебаться, их зеленые листья задрожали перед лицом ярости врага. И тут генерал Чечевица понял, что они не смогут прийти к согласию. Его свекольно – красные глаза расширились от гнева и смирения. Драматичным жестом он ударил кулаком по огромной красной кнопке, встроенной в блюдо с картофельным пюре. Земля под их ногами задрожала, казалось, казалось, она протестовала против дерзости их разногласий. Толчки становились все сильнее, пока крепость из картофельного пюре не начала сильно сотрясаться. Солдаты фастфуда и овощные защитники в равной степени спотыкались, их крики терялись в грохоте рушащейся крепости. Некогда прочные стены из картофельного пюре начали крошиться, осыпаясь потоком крахмала и грязи. Капитан Салями собрался с духом, не отрывая взгляда от лица генерала, пока комната вокруг них превращалась в водоворот хаоса.

И тут небо раскололось. Колоссальная, сверкающая кокаиновая бомба, чудовище кристально белого цвета, с яростью метеора устремилась вниз. Воздух наполнился горьким ароматом наркотика, а земля задрожала от предвкушения грядущего взрыва. Солдаты смотрели вверх, расширив глаза от ужаса и благоговения: бомба становилась все больше, и грохот от ее падения сотрясал самую сердцевину их существ.

Бомба ударила с силой тысячи сверхновых. Окружающий мир исчез в ослепительно – белой вспышке, а звук взрыва превратился в оглушительную симфонию, которая, казалось, разорвала ткань реальности. Крепостные стены рассыпались в пыль, в воздухе витал едкий запах наркотических паров и горелой картошки. Жара была невыносимой, огненные объятия окутывали мир вокруг.

На мгновение всё застыло, и только звон в ушах разливался тягучей тишиной. А затем, словно мир перевернулся с ног на голову, земля под ними ушла из – под ног, отправив их в бездну. Небо, бывшее когда – то полотном из враждующих ароматов, теперь превратилось в бурлящий водоворот разрушений, а последствия взрыва – в вихрь кокаиновой пыли и разбитых вдребезги мечт.

Солдаты фастфуда кувыркались в воздухе, как если бы все они вдруг оказались в космическом пространстве, их конечности отчаянно пытались закрепиться на разрушающихся валах картофельного пюре. Не лучше обстояли дела и у овощных защитников: их растительные формы были разорваны на части силой взрыва. Какофония войны сменилась пронзительным воем, который разорвал тишину, став единственной константой среди хаоса.

В воздухе висела кокаиновая пыль – грибок, выросший из осколков взрыва. Она прилипала к каждой поверхности, удушливым покрывалом окрашивая все, к чему прикасалась, в аляповатый белый цвет. Мир превратился в макабрический натюрморт, в картину из разбитых жизней и забытых сражений, застывших в момент чистого, ничем не сдерживаемого ужаса. Некогда твердая земля превратилась в миазмы крахмала и разрушения, в кошмарный пейзаж, который кружился и смещался под их ногами, словно пытаясь поглотить их целиком.

А затем, с внезапностью, поразительной, как удар молнии, все изменилось. Крепостные стены, тлеющие останки овощной империи, сам воздух вокруг – все исчезло во вспышке раскаленной боли. Солдаты фастфуда кувыркались в пустоте, пахнущей кислотой и отчаянием, остатки ярости кокаиновой бомбы обжигали ноздри и щипали глаза.

Окружающий мир стал влажным и теплым, запах желчи поднимался, когда их пронесло по туннелю тошноты. Они были уже не на поле боя, а в муках чудовищной, потусторонней силы. Звук разрывающихся снарядов сменился ревом зверя – зверя, которым был желудок Барни.

5.

Барни склонился над унитазом, горячие потоки содержимого желудка обжигали его горло. Глаза щипало от слез, тело содрогалось в мучительных спазмах. Комната кружилась перед ним; плитка сливалась в расплывчатые черно – белые пятна, и остатки недавнего пиршества, смешавшись в невообразимой палитре, покрывали фарфор зловещими мазками.

Из глубины его измученного организма вырывались густые, вязкие массы, наполненные остатками жирной еды и алкоголя. Каждый новый выхлоп сопровождался громким, отвратительным хлюпаньем, эхом разносящимся по маленькой ванной комнате. Рвота имела темно – зеленый оттенок, словно Барни извергал из себя самые токсичные соки своего тела.

Запах был невыносимым – смесь кислоты, гнили и перегара, которая заставляла не только слезиться глаза, но и вызывала новые приступы тошноты. Барни чувствовал, как каждая порция рвоты вытягивает из него последние капли энергии, оставляя его еще более ослабленным и изможденным.

Когда спазмы наконец начали утихать, Барни осторожно отодвинулся от унитаза, его ноги дрожали. Он опустился на пол, прикрыв лицо руками, и позволил слезам свободно стекать по его щекам. Взгляд упал на фарфор, покрытый отвратительными следами его болезни, и в его душе вспыхнуло чувство глубокого отвращения к себе.

6.

Окруженный гибельными последствиями кровавой бойни, Салями лежал в багровом море их общей гибели, сжимая в дрожащих руках семейную фотографию. Лица его детей, на которых навсегда застыла улыбка, резко контрастировавшая с гримасой, застывшей на его собственном лице, казалось, судили о нем по глянцевой бумаге. Было ли это тем будущим, за которое он боролся? Мир, где простая радость от бургера и картошки фри могла привести к такому результату?

Овощные внутренности переплетались с мясом его товарищей, образуя гротескный гобелен того, что когда – то было местом битвы, а теперь превратилось в картину последствий кошмара. Крики его людей, запах горелого мяса и горький вкус поражения заполнили все его чувства. Сердце колотилось в груди, как барабан, возвещающий об окончании трагической пьесы. Битва была проиграна, война, похоже, закончилась.

Рука капитана Салями еще крепче сжимала семейную фотографию, на которой теперь блестели остатки еды, которую он поклялся защищать. Ирония не покидала его. То самое, за сохранение чего он боролся, – потворство фастфуду – привело к этому: поле битвы пищеварительного отчаяния, кулинарный Армагеддон, разыгравшийся в игре престолов.

Боль становилась все сильнее, каждый спазм напоминал о жизнях, потерянных в борьбе с тираническим генералом Чечевицей. Его глаза обшаривали обломки в поисках хоть какого – нибудь следа его бойцов, но находили лишь неопознаваемые остатки того, что когда – то было гордым взводом. Табачные десантники, морские марихуановые пехотинцы, капитан Дэниелс – все они были поглощены яростью взрыва. Запах горелого мяса и овощей смешивался с едкой вонью желчи и алкоголя – тошнотворный букет, который, казалось, дразнил его тщетностью их борьбы.

Капитан Салями закашлялся, во рту появился привкус кисло – сладкого соуса и картофельного пюре. Его зрение потускнело, некогда яркие краски мира превратились в тусклую серую палитру. Он знал, что его конец близок, что объятия мрачного жнеца так же неотвратимы, как и тяжесть его поражения. Крики его взвода эхом отдавались в его сознании – хор потерянных душ, застрявших в бездне, которую он сам же и создал.

Вокруг становилось все темнее, тени удлинялись, словно руки мстительного духа. Во мраке он увидел скрюченные, безжизненные фигуры своих товарищей; марихуановых пехотинцев, их лозы засохли и почернели, больше не шепча сладкие ноты о победе; и табачных десантников, их некогда гордые сигарные пусковые устройства теперь были смятыми трубками отчаяния.

Зрение расплывалось по мере того, как его сознание ослабевало, а конец битвы трагическим крещендо разыгрывался в театре его разума.

Капитан Салями сделал последний вздох и погрузился в вечный покой. Семейная фотография выскользнула у него из рук, а изображения его детей и жены, их улыбки, навсегда застывшие во времени, начали растворяться в кислотном рагу.