Читать книгу Российские солдаты-мусульмане в германском плену в годы Первой мировой войны (1914–1920) - И. А. Гилязов - Страница 11

Авторство самой идеи создания подобных лагерей на территории Германии восстановить довольно трудно, точно так же сложно установить, когда вообще впервые она была озвучена.

В конце августа 1914 г. немецкий посол в Турции Ханс фон Вангенхайм и консул Филипп Фаcсель обратились в Министерство иностранных дел Германии с предложением особо внимательно обращаться с мусульманами, оказавшимися в германском плену, учитывая религиозные предписания при их продовольственном снабжении, и давать им возможность исполнять религиозные обязанности[221]. В телеграмме от 30 августа 1914 г. тот же Х. фон Вангенхайм предложил организовать акцию сопровождения некоторых пленных («принимаемых во внимание элементов» – так вычурно выразился посол) на родину в доказательство того, что немцы не считают мусульман своими врагами[222]. Этот замысел, обещавший по представлениям его инициаторов хороший пропагандистский эффект, а также получивший одобрение со стороны Энвера-паши, был принят во внимание в германском Министерстве иностранных дел и вскоре был приведён в действие. Избранных 14 военнопленных (5 марокканцев, 7 тунисцев и 2 алжирца) в конце октября вместе с немецким журналистом Эдгаром Штерн-Рубартом и переводчиком – преподавателем Семинара восточных языков в Берлине Мухаммадом Абдул-Араби привезли в Стамбул в сопровождении К.-Э. Шабингера, где они участвовали в уже упомянутом спектакле объявления «джихада». Так как эта акция не имела практически никакого эффекта, стало ясно, что планы по отправке мусульманских пленных для ведения агитации среди соплеменников на фронте[223] не будут осуществлены.

Ещё одним известным сторонником особого обращения с мусульманскими военнопленными стал сирийский депутат в парламенте Османской империи Шекиб Арслан, который примерно тогда же и призвал германскую сторону к такому особому обращению (конкретная дата заявления неизвестна): «определённое число мусульманских военнопленных турок[224] и зуавов[225] отправить сюда с заявлением, что его величество кайзер как друг мусульман в честь султана дарит им свободу». По мнению Ш. Арслана, такой шаг «с быстротой молнии» распространился бы по всему мусульманскому миру и дал бы больший эффект, чем все использованные до сих пор средства пропаганды[226].

В германских ведомствах было решено, что сначала следует обратить внимание на «перевоспитание» пленных мусульман путём особого обращения и оказания на них психологического воздействия соответствующими мерами. То есть мы видим, что сразу же после начала войны представители германской стороны больше говорят об «особом отношении» к «друзьям»-мусульманам, участии их в пропагандистских акциях и о результативности таких акций. Собственно идея создания лагерей оформилась всё-таки чуть позже.

Идею особого размещения пленных мусульман подхватил М. фон Оппенхайм и разработал программу её реализации, основываясь при этом, как отмечал он сам, на ранее поступившие в МИД предложения немецкого посла в Стамбуле фон Вангенхайма и консула Фасселя, а также Лойтфеда – немецкого консула в Яффе[227].

Ещё 14 сентября 1914 г. фон Оппенхайм внёс в МИД предложение «особо отнестись» к алжирским, тунисским, сенегальским и другим африканским военнопленным из французской армии (которых он как раз именовал «turkos»), а также к российско-мусульманским военнопленным. Необходимо было, по мнению дипломата, вначале выяснить, сколько их всего, и где они находятся в Германии. Затем их следовало отделить от остальных и разместить «как можно ближе в окрестностях Берлина и наблюдать за ними через избранных „доверенных людей“ из немцев или представителей самих этих народов, затем – либо освободить их от плена для оказания влияния на борющихся во Франции соотечественников, либо использовать в турецких частях в Египте против англичан»[228]. Вероятно, эту дату, 14 сентября 1914 г., и можно считать наиболее ранней, когда впервые речь идёт об обособленном размещении военнопленных мусульман на территории Германии.

Для М. фон Оппенхайма было исключительно важно, чтобы все мусульманские военнопленные в случае размещения в отдельном лагере были абсолютно изолированы от влияния внешнего мира, чтобы извне никто не мог воздействовать на них идеологически. И все «плохие элементы» среди них должны были быть немедленно выявлены и удалены из лагеря. В первой главе, при характеристике меморандума фон Оппенхайма, были уже приведены его соображения относительно обустройства лагеря мусульманских военнопленных – об их материальном обеспечении, духовном руководстве и т. п. Поэтому можно уверенно предполагать, что эти взгляды сложились практически сразу после начала Первой мировой войны, а в документе от 14 сентября большинство уже упомянутых нами предложений были фактически повторены.

М. фон Оппенхайм рекомендовал также учредить специальные военные ведомства, отвечающие за планируемую работу с военнопленными – впоследствии постепенно были созданы Департамент размещения военнопленных при Военном министерстве, который возглавил полковник (позднее генерал-майор) Фридрих и политический отдел Генерального штаба армии, руководителем которого стал капитан Рудольф Надольны[229].

Любопытно, что международные соглашения, касающиеся прав военнопленных (например, гаагская конвенция о законах и обычаях войны 1899 и 1907 гг.) вообще не предусматривали отдельного размещения военнопленных по национальному и религиозному признакам[230]. Каких-либо аналогичных примеров военная история до Первой мировой войны также не знает. И, собственно, германские военные, политические и дипломатические круги такого плана перед началом войны не имели – каких-либо документов, свидетельствующих об обратном, нам обнаружить не удалось. Включая самого кайзера Вильгельма, они, как было уже отмечено выше, воспринимая идею «джихада», союзнических отношений с Османской империей, надеялись на пропагандистский эффект этой акции, однако поначалу размещать военнопленных мусульман на территории самой Германии никто не собирался. Так что создание в годы Первой мировой войны отдельных лагерей для размещения мусульманских военнопленных – это «изобретение», первый опыт подобного рода, проводившийся германской стороной с кон. 1914 – нач. 1915 г. Это, пожалуй, и первый в мировой истории эксперимент, когда немусульманское государство пыталось использовать ислам в качестве идеологической основы и мусульман в качестве исполнителей для достижения своих военных и политических целей. Трудно утверждать, что это было вынужденной мерой, что мусульман стали привлекать в связи с крупными людскими потерями со стороны Германии в ходе войны в качестве «пушечного мяса» – война ещё только начиналась, её исход был совершенно неясен, и все враждующие государства, естественно, надеялись на благополучное её завершение. Точно так же трудно утверждать, что это было абсолютно спонтанным решением – будто бы неожиданно в руках Германии оказалось немалое количество военнопленных мусульман, и с ними надо было что-то делать. Поэтому и саму идею создания особых лагерей, и её реализацию в годы Первой мировой войны можно считать в определённой степени логичным продолжением вполне уже сложившейся в умах германских военных и политиков идеи «священной войны» – если уж сам кайзер позиционировал себя как «друга» 300 миллионов мусульман, то вполне естественно, что он по-особому должен относиться к своим «друзьям», которые в силу обстоятельств оказались в его руках в качестве военнопленных.

2 октября 1914 г. фон Оппенхайм представил в МИД подробный план «использования военнопленных мусульман». Собственно, здесь во многом повторены предложения, которые содержались в предыдущем документе от 14 сентября: размещение в специальном лагере, возведение мечети, назначение имама, поддержка в совершении мусульманских религиозных ритуалов и т. п.[231] В его программе под названием «Революционизация исламских областей наших врагов», о которой речь шла в первой главе, также рассматривался вопрос об обращении с военнопленными, в первую очередь, африканскими и индийскими.

Хотя идея создания отдельных лагерей уже прозвучала, и определённые изменения происходили, тем не менее похоже, что к началу декабря 1914 г. ещё полной ясности в этом вопросе не было. Самое главное, не было определено «подходящее» место, куда собрали бы военнопленных мусульман. Однако 2 декабря 1914 г., вероятно, впервые прозвучало практическое предложение, автором которого явился капитан Рудольф Надольны, руководитель Политического отдела Генштаба – не строить совершенно новый лагерь для указанных целей, а разместить военнопленных мусульман в уже существующем лагере в городе Цоссене[232].

Тогда же была проведена и «инвентаризация», озвучены первые сведения о численности военнопленных-мусульман: по данным Военного министерства, представленных по конкретному запросу Министерства иностранных дел, 3 декабря 1914 г. число находящихся в Германии мусульманских пленных составляло 5204 человека (в том числе 21 офицер). Из них 5 офицеров и 2220 рядовых – из российской армии, 16 офицеров и 2946 рядовых – из французских войсковых частей и 18 пакистанцев из английской армии[233].

«Подходящим местом» стал небольшой город Цоссен, располагавшийся в 40 км южнее Берлина, где вначале должны были находиться африканцы и индийцы. 31 декабря 1914 г. полковник Фридрих из Военного министерства сообщал в МИД о том, что «все военнопленные французы мусульманского вероисповедания (североафриканцы) и все англо-индийские военнопленные из всех лагерей, где нет опасности эпидемии, должны быть отправлены в центр тактических учений в Цоссене, где они будут расположены обособленно друг от друга (североафриканцы и индийцы отдельно); там им должны были предоставить возможность жить согласно их религиозным предписаниям и национальным обычаям»[234].

Запланированные мероприятия начали претворяться в жизнь, и 7 января 1915 г. капитан Р. Надольны представил свои более или менее подробные наблюдения относительно создания лагеря в Цоссене[235]. Он лично посетил лагерь и с удовлетворением отмечал, что его организация реально началась. По его сведениям пленные офицеры были достаточно «надёжно ограждены» от влияния извне, унтер-офицеры и солдаты объединены в отдельные группы. Однако пока ещё лишь небольшая часть Цоссенского лагеря была отделена для мусульман; по «желанию самих военнопленных» там были развешены турецкие флаги, сооружён резервуар и место для проточной воды, чтобы мусульмане могли исполнять омовения перед молитвой; было налажено особое продовольственное снабжение согласно мусульманским традициям.

Р. Надольны сообщал, что в ближайшем будущем мусульмане должны быть размещены в строящемся неподалёку от Цоссена отдельном лагере, где «они могли бы жить согласно их ритуалам» и где должна быть возведена мечеть, проект которой уже существует.

Судя по наблюдениям Р. Надольны, в лагере уже были начаты первые пропагандистские мероприятия, которые «с большим энтузиазмом» проводил тунисский проповедник Салих аш-Шариф ат-Туниси. По его словам, «речь при этом должна идти в первую очередь о том, чтобы через энергичную пропаганду, в особенности через проповедь священной войны, а также через соответствующее обхождение, превратить военнопленных в сторонников нашего дела». Тех военнопленных, на которых пропаганда не подействует, Надольны предлагал отделить от остальных до тех пор, пока не будет решён вопрос об их дальнейшем использовании. Пленные, уже воспринявшие агитацию и воодушевлённые идеями «священной войны», должны быть освобождены и немедленно подключаться к боевым действиям против Франции или же через территорию Сербии отправлены в Турцию. Правда, Надольны предупреждал, что «в нынешнем беспорядочном, даже запущенном состоянии» военнопленных, пока не будет полностью «гарантирована их надёжность», ни в коем случае нельзя отправлять на поле боя – они «должны быть основательно переориентированы».

По убеждению Надольны, мусульмане могли выступать в пользу Германии и на Западном фронте, по крайней мере, для привлечения к «джихаду» своих соплеменников, борющихся в составе вражеских войск. Для усиления восприимчивости мусульман к пропаганде, он предлагал проведение в лагерях необходимых мер: во-первых, вместо обычных надзирателей назначать лиц, говорящих на родном языке военнопленных и заинтересованных в их «перевоспитании»; во-вторых, приступить к образованию военных частей из мусульман, уже готовых бороться за общие немецко-мусульманские интересы (! – И. Г., Л. Г.); в-третьих, ввести для мусульман своего рода военно-казарменную службу, которую они осуществляли бы под контролем немецкого персонала.

Таковы были предложения, которые Р. Надольны просил незамедлительно обдумать и принять. Отметим, что большинство из них впоследствии были действительно реализованы.

Кстати говоря, 18 января 1915 г. Надольны потребовал от всех структур, занятых организацией лагеря, чтобы посещение военнопленных какими-либо посторонними лицами пресекалось со всей строгостью, поскольку такие визиты исключительно вредны для нормальной пропагандистской работы с военнопленными[236]. Кто в таких условиях считался «посторонним лицом» – остаётся непонятным – это всё-таки был лагерь военнопленных, и уже в силу этого статуса он не мог быть «проходным двором»…

Между тем продолжались собираться статистические сведения о количестве мусульман, оказавшихся в германском плену.

К 22 января 1915 г. в немецких лагерях находилось 5 офицеров и 3008 рядовых российских мусульман[237]. Если сравнивать эти данные с показателями начала декабря, приведёнными выше, получается, что численность российских солдат-мусульман в течение двух месяцев возросла незначительно. 3 февраля ответственный по делам Востока референт в Министерстве иностранных дел фон Везендонк[238] сообщил, что 10 600 мусульманских пленных (из них «7443 русских (татар), 3219 французских (североафриканских) и 102 индийских мусульманина») в ближайшее время будут отправлены в Цоссен[239].

К сожалению, сохранившиеся в архивах документы не дают возможности представить, как, собственно, был организован сам процесс «отбора» мусульманских военнопленных для пропагандистских лагерей. Если в начале войны не было никакого деления военнопленных по конфессиональному или этническому признакам, то логично предположить, что какая-то процедура немецкими военными учреждениями была разработана. Об этом косвенно свидетельствуют, например, сведения, приведённые в монографии О. С. Нагорной: «при объявлении об отборе „татар“ в Цоссен в одном из лагерей несколько сотен военнопленных объявили себя мусульманами, чтобы развлечь себя переездом, в то время как действительные основания для отправки имели только 25 человек»[240]. Опираясь на материалы Баварского главного государственного архива (Bayerisches Hauptstaatsarchiv), исследовательница приводит факт, что в феврале 1918 г. военнопленные мусульмане обращались к немецким военным властям с просьбой об отправке их в Цоссен «для общения с единоверцами».

Опираясь только на эти несколько туманные и скудные сведения, мы можем полагать, что военнопленные на территории Германии ставились в известность, что для них есть возможность перевода в пропагандистские лагеря.

18 января 1915 г. Р. Надольны составил ещё одну обстоятельную справку о положении дел с организацией лагеря для военнопленных мусульман, в которой «с разрешения начальника Генерального штаба и по договорённости с Министерством иностранных дел» он выдвинул конкретные предложения, как следует дальше работать в этом направлении[241]. Предложения эти имели главной целью так «повлиять на мусульманских, индийских и грузинских военнопленных, чтобы они покинули дело наших врагов и заявили о своей готовности бороться за нас и против этих врагов». В качестве средства такого влияния опять упоминалась идея «священной войны», хотя Р. Надольны и выражал скепсис относительно значимости этой идеи для индийцев и грузин. Основные его предложения сводились к следующему:

1. Военнопленные должны размещаться в лагере по группам по религиозному признаку и с учётом принадлежности их к каким-либо сектам, кастам и национальностям, причём «родственные группы» должны располагаться рядом друг с другом.

2. Военнопленные, которые будут сочтены «непригодными для пропаганды», из лагеря удаляются.

3. Размещённым в лагере военнопленным с учётом их образа жизни организуется «облегчение» в обеспечении едой, одеждой, исполнении религиозных обрядов, организации почтовой службы (причём отмечалось, чтобы еду они готовили сами, и им выдавалась особая, отдельная посуда).

4. Для мусульман по имеющемуся уже проекту будет возведена мечеть, расходы на строительство которой берут на себя Генеральный штаб и Министерство иностранных дел.

5. Заниматься пропагандистской работой должны специально подготовленные люди, которым будет дано право беспрепятственного общения с военнопленными. При необходимости они будут оставаться в лагере и на более долгий срок, получив место для размещения и продовольственное обеспечение.

6. Военнопленные, которые заявят о своём желании «бороться за нас», будут включены в состав формирующихся боевых соединений, где из них также будут назначаться командиры.

7. Такие военные соединения будут проходить строевую подготовку под командованием своих командиров непосредственно в лагере.

8. Надзиратели в лагерь должны по возможности назначаться из представителей тех стран, к которым принадлежат военнопленные, знающие их язык и «национальный характер», причём по словам Р. Надольны соответствующие списки «кандидатов» уже имелись в наличии.

9. Комендант лагеря раз в две недели должен составлять отчёты о положении дел и представлять их в Министерство иностранных дел и в Генеральный штаб.

К 9 февраля 1915 г. в Военном министерстве было указано, что в лагерь должны прибыть 3219 «французских», 9020 «русских» и 102 «англо-индийских» мусульманина[242].

По представлениям фон Везендонка лагерь в Цоссене должен был быть окончательно сформирован примерно к середине февраля 1915 г., полковник Хопф из Военного министерства называл Р. Надольны дату 20 февраля в качестве завершающей этот процесс. Сам Р. Надольны 16 февраля требовал как можно быстрее завершить работу над организацией лагеря. Тем не менее всё затянулось как минимум до конца февраля – начала марта 1915 г. Это было связано как с чисто техническими, организационными моментами, так и с разразившейся в это время эпидемией холеры в лагерях военнопленных, во время которой было запрещено вывозить их из лагерей и перемещать по территории Германии[243].

Обратим внимание на следующий примечательный момент. С конца осени 1914 г., когда стали собираться сведения о численности мусульманских военнопленных в соответствующей документации, как мы уже видели, приводились отчёты и о численности российских солдат в плену. Однако, как следовало из представлений М. фон Оппенхайма, высказанных в его известном меморандуме, с российскими мусульманами в плане «революционизации» можно сделать «не слишком многое», т. е. он делал ставку на работу среди французских и английских солдат-мусульман. Но своё веское слово в этом вопросе высказал Салих Шариф ат-Туниси, который в период организации лагеря не раз его посещал в качестве проповедника и пропагандиста. Несмотря на то, что он, очевидно, был ещё менее знаком с политико-религиозной обстановкой в Российской империи, чем М. фон Оппенхайм, 31 декабря 1914 г. после очередного посещения лагеря в Цоссене тунисский проповедник настойчиво высказывал мысль о необходимости отправки в этот лагерь и российских военнопленных мусульман, а также грузин[244]. Это предложение, наверняка, повисло бы в воздухе, однако его поддержал Р. Надольны. Так что можно считать, что с самого нач. 1915 г. в лагерь в Цоссене начали отправлять и представителей российских мусульман, оказавшихся в плену. И судя по вышеприведённым цифровым данным, их число здесь росло довольно быстрыми темпами.

Итак, к весне 1915 г. мусульмане из Северной и Западной Африки, воевавшие в составе французских войск, российские мусульмане, а также индийцы из британской армии[245] были перемещены из различных лагерей в два лагеря. Примерно с марта 1915 г. в документах появляются новые наименования для этих двух «специальных, пропагандистских» центров. С этого времени можно уже без сомнений считать, что два этих лагеря реально существовали в качестве таковых.

Для мусульман из французской армии, индийцев (представителей различных конфессий) из британской армии был специально выстроен Лагерь Полумесяца (Halbmondlager) ближе к городу Вюнсдорф[246]. Тот же лагерь под Цоссеном, в который с начала зимы 1914–1915 гг. направляли всех мусульманских военнопленных, получил в официальной документации название «Вайнбергский» (Weinberglager) по названию территории Вайнберг (Виноградники или Виноградная гора). В нём теперь целенаправленно сосредоточивали представителей российских мусульман, в подавляющем большинстве татары, а также башкиры и казахи[247]; отдельно от мусульман здесь же разместили грузин и армян. В небольшом количестве продолжали оставаться здесь и ранее размещённые африканцы. К 18 июля, например, в Вайнбергском лагере находилось более 2000 африканцев (тунисцы, марокканцы, алжирцы и др.)[248].

Более или менее точные и регулярные сведения о численности находившихся в обоих лагерях военнопленных сохранились с нач. 1917 г. в отчётах комендантов. От предыдущего времени имеются лишь отрывочные данные. По мнению Г. Хёппа, в нач. 1916 г. численность военнопленных обоих лагерях достигла максимальных цифр в своей истории: в Лагере Полумесяца тогда находилось около 4000 человек, в Вайнбергском лагере – более 12 000. С весны 1917 г. эти числа неуклонно сокращались – к сентябрю 1917 г. количество постоянно находившихся в Лагере Полумесяца военнопленных уменьшилось до 1000, а в Вайнбергском лагере их было даже менее 1000 человек. Всё это, как считал Г. Хёпп, объяснялось просто – из Лагеря Полумесяца многие военнопленные были переведены в лагерь на территории Румынии, а в Вайнбергском лагере из некогда находившихся здесь 12 377 человек по официальным данным 11 456 были заняты в составе различных рабочих команд вне лагеря[249]. Раз уж мы привели здесь эти цифры, несколько забегая вперёд, всё-таки отметим: это и есть, пожалуй, наиболее точный показатель эффективности предполагавшегося сотрудничества Германии с представителями мусульманских народов. Поскольку особого результата пропагандистская обработка не дала, то по крайней мере военнопленных привлекали к самым различным работам…

По сравнению с общей численностью всех мусульманских военнопленных в Германии, в Лагере Полумесяца содержалась большая часть из всех находившихся в германском плену африканцев и индийцев, в Вайнбергском лагере – немного меньше половины (если не меньше) всех пленных российских мусульман, остальные находились в других местах. По данным Семинара по восточным языкам Берлинского университета, который занимался цензурой писем военнопленных из лагерей на территории Германии, в начале 1917 г., например, таковых лагерей было всего около 100, и 23 из них письма на татарском языке поступали на проверку в Семинар. Наибольшее количество писем на татарском языке поступало из лагерей Арыс, Халле, Фридрихсфельд, Ламсдорф, Пархим, Пуххайм[250], Шпроттау, Золтау, Шнайдемюль, Ван, Тухель, Гермерсхайм[251].

Лагерь Полумесяца и Вайнбергский лагерь подчинялись Инспекции лагерей для военнопленных Гвардейского корпуса, которую возглавлял генерал-лейтенант Аммон. Непосредственно ответственным за оба лагеря был назначен полковник, позднее генерал-майор, фон Осфельд. Ему подчинялись коменданты лагерей. Комендантом Лагеря Полумесяца вначале являлся старший лейтенант, позже капитан Мэнс, затем – с мая 1915 г. – Риттмайстер, позже – майор фон Хадельн; на аналогичную должность в Вайнбергском лагере сначала был назначен фон Куттерхайм, затем – старший лейтенант Юнг, капитан фон Альт-Штеттенхайм, с сентября 1915 г. – подполковник Бёлау. С июля 1917 г. комендантом обоих лагерей считался сам фон Осфельд, его заместителями являлись: в Лагере Полумесяца – обер-лейтенант Ветцель, а в Вайнбергском лагере – майор фон Гронефельд. Все указанные лица – офицеры запаса, причём они в некоторой степени разбирались в истории и культуре мусульманских народов[252].

Лагерь охранялся военными, вход разрешался только по удостоверениям и пропускам.

Несмотря на то, что сам факт существования в Германии особых лагерей для мусульманских военнопленных и создание для них благоприятных условий обещал агитационный эффект, распространение информации об этих лагерях не одобрялось[253]. Вероятно, это было связано с разногласиями между учреждениями, участвующими в пропагандистской деятельности. Несколько позже ситуация стала меняться. Летом 1916 г. Центральная служба по международным делам выдала разрешение на изготовление фотографий и кинофильмов. Служба позволяла публиковать фотографии и тексты о жизни в особых лагерях не только в немецкой и зарубежной прессе, но и на страницах пропагандистских газет. Выпускались альбомы с фотографиями, специальные книги о жизни в лагерях и другие публикации, которые впоследствии распространялись через филиалы СИпВ в городах нейтральных государств[254].

Если в начале войны немецкая сторона, как бы продолжая линию М. фон Оппенхайма, рассчитывала на пропагандистский эффект своей политики в отношении, прежде всего, представителей британских и французских колоний, то постепенно выяснялось, что ожидаемых результатов эта деятельность не даёт. Потому для Германии постепенно начало возрастать значение российских мусульман в качестве объектов пропагандистской обработки, тем более что число российских мусульман, оказавшихся в плену, постоянно росло и намного превышало количество африканских или индийских солдат. Ответственные за эту работу чиновники, похоже, не сразу осознали, что эту деятельность нельзя проводить скопом со всеми мусульманами, что мусульманские военнопленные не представляют собой однородную массу, объединённую идеей «джихада», что они разные по психологии, мироощущению, уровню культурного развития. Поэтому до конца 1915 г. проводилась постепенная работа по разделению военнопленных в лагерях.

Согласно распоряжению Военного министерства от 5 июня 1915 г., с 15 июля в Вайнбергском лагере должны были размещаться только российские мусульмане и грузины. «Ведение систематической пропаганды среди российских мусульман, представляющих очень подходящий материал», невозможно до «удаления из лагеря всех чуждых элементов без исключения, – сообщал Р. Надольны. – Вся забота и все средства, израсходованные в течение многих месяцев, пока были напрасны»[255]. Следуя этим указаниям, администрация лагеря начала постепенное очищение лагеря от «чуждых элементов». В отчёте от 10 августа 1915 г. комендант Вайнбергского лагеря фон Альт-Штеттенхайм сообщал, что «продолжается освобождение лагеря от французов и размещение на их места грузин и российских мусульман»[256]. К этому времени, по данным коменданта, число российских мусульман в Вайнбергском лагере составляло около 10 500 человек, грузин – примерно 1617. Кроме этого, к 13 августа в лагере продолжали оставаться 1000 «французов»[257]. И наконец к 10 сентября из Вайнбергского лагеря были вывезены последние пленные из французской армии[258]. Освобождённые места постепенно пополнялись российскими мусульманами и грузинами из других германских лагерей. Под видом мусульман по чистому недоразумению сюда попадали и представители иных национальностей – 11 апреля 1915 г., например, в отчёте коменданта Вайнбергского лагеря было отмечено, что здесь каким-то образом оказались и 187 марийцев («черемисов авраамической религии»[259] – так причудливо они названы в отчёте). Причём уточнялось, что этих черемисов сами татары определяют как язычников, и они попали в Вайнбергский лагерь вполне осознанно – они назвали себя мусульманами, чтобы оказаться в одном лагере со своими татарскими соотечественниками. И опять-таки отмечалось, что они не восприимчивы к пропаганде, поэтому максимально быстро должны быть переведены в другие лагеря военнопленных[260].

По данным Военного министерства, к началу осени 1915 г. лагерь был переполнен, и размещение новых пленных на его территории стало невозможным. Немецкие чиновники полагали, что в определённой степени проблеме перенаселения лагеря должна была помочь целенаправленная транспортировка в Турцию так называемых «джихадистов», т. е. мусульман, изъявивших желание непосредственно участвовать в «священной войне». Тех же военнопленных, которые оказались «невосприимчивы» к пропаганде, предполагалось направлять в иные, не специальные лагеря. На освободившиеся места должны были прибывать новые группы военнопленных мусульман и грузин – они сразу попадали бы под агитационную «обработку» и соответственно вновь сортировались[261]. Таким образом, процесс превращался бы в настоящий конвейер. Но ожидания пропагандистов по отношению к грузинам и армянам не оправдались. По отчётам коменданта Вайнбергского лагеря в Военное министерство, в «грузинском лагере» (части Вайнбергского лагеря, отделённой для грузин и армян) распространялась «контрпропаганда, создававшая сильную угрозу немецкой пропаганде»[262]. Среди грузинских военнопленных якобы распространялись слухи о том, что по окончании войны лица, находившиеся в пропагандистских лагерях, будут подвергаться преследованиям со стороны российских властей. Эти слухи, как утверждал комендант лагеря подполковник Бёлау, негативно влияли и на настроение мусульман, серьёзно мешали эффективному ведению агитации. Поэтому 31 октября 1915 г. ответственный за оба лагеря генерал-майор фон Осфельд, основываясь на аргументах коменданта, рекомендовал вообще удалить из Вайнбергского лагеря грузин и армян, так как, по его мнению, абсолютная изоляция их от мусульман на территории одного лагеря была невозможна. На освободившиеся места предполагалось принимать только татар, чтобы «в лагере образовалась равномерная масса, которую, при содействии мулл, можно было бы привлечь к участию в священной войне»[263]. 16 ноября 1915 г. Бёлау повторил своё предложение: «для ведения эффективной пропаганды среди татар, необходимо скорейшее переселение отсюда грузин»[264]. Как сообщал Р. Надольны в Министерство иностранных дел 18 ноября 1915 г. Военным министерством действительно была начата работа по направлению грузинских военнопленных в другие лагеря[265]. В результате, 13 декабря 1915 г. было вывезено 1413 грузин в Заганский лагерь (запад нынешней Польши)[266]. Таким образом, Вайнбергский лагерь полностью покинули грузинские военнопленные, и он по своему составу стал полностью и исключительно российско-мусульманским.