Читать книгу Российские солдаты-мусульмане в германском плену в годы Первой мировой войны (1914–1920) - И. А. Гилязов - Страница 4

В конце XIX в. на внешнеполитической арене Европы заявил о себе ещё один серьёзный актёр – Германская империя, возникшая в процессе объединения немецких земель. Германия считала себя «обделённой» в процессе раздела мира между могущественными колониальными державами. Известный немецкий социолог и философ Хельмут Плесснер даже образно назвал немцев «опоздавшей нацией»[5]. Поэтому Германия всеми способами стремилась изменить ситуацию и отхватить свой «кусок пирога». Правда, в 1871 г. Отто фон Бисмарк заявил, что колонии ему не нужны. «Мы вовсе не нуждаемся в них, – утверждал он, – они лишь хороши для того, чтобы снабжать чиновников постами»[6]. Однако это не помешало преемникам «железного канцлера» активно включиться в колониальный передел мира.

Понятно, что остальные крупные государства, которые уже считали мир поделённым, не особенно приветствовали это стремление – вмешательство Германии в пределы колониального мира, в котором, казалось бы, всё уже было довольно ясно и даже стабильно, понятно, вело к значительному осложнению международных отношений. Германию подобное развитие дел волновало не слишком сильно, её больше заботили собственные амбиции и их удовлетворение, так что к кон. XIX в. экспансионистская деятельность Германии в различных уголках мира явственно активизируется.

Османская империя – одно из немногих крупных государств Востока, проводившее независимую политику. К тому же она, не разделённая великими державами на сферы влияния, естественно, привлекала внимание германских политиков и дипломатов в качестве партнёра для развития экономических, политических и военных связей. Принималось в расчёт и геополитическое положение Османской империи: её территория могла бы являться буферной зоной или стратегическим плацдармом, с одной стороны, по отношению к России, а с другой – колониальным владениям Англии в Персии и Египте. Кроме того, Османская империя была богата полезными ископаемыми и являлась перспективным рынком сбыта для товаров немецких производителей.

Тем не менее отношения Германии с Османской империей в довоенное время были весьма переменчивыми. Эпоха Бисмарка может оцениваться как фаза демонстративного отсутствия колониальных интересов Германии в Османской империи, в то время как в этом регионе доминировали остальные европейские великие державы, прежде всего, Англия и Франция. Этот период рассматривается исследователями как время осторожной, скрытой колониальной политики, экспансии на основе «мирных» (экономических) методов, сбора информации и накопления силы для более решительных действий на Востоке. Любое экономическое мероприятие германского капитала за пределами страны оказывалось, в конечном счёте, связанным с далеко идущими стратегическими замыслами[7]. В политических расчётах Бисмарка Османская империя играла роль возможного союзника в случае военного столкновения с ведущими державами Европы, и восточная политика в этот период ограничивалась поддержкой султанской власти, рассчитывая на получение статус-кво не только в политическом центре Османской империи, но и в его африканских и арабских владениях[8]. С намерением проведения военной реорганизации возможного союзника рейхсканцлером была отправлена немецкая военная миссия на Босфор.

При Вильгельме II внешнеполитический курс Германской империи был направлен на активное сближение с Османской империей. С приобретением концессии на постройку Анатолийской железной дороги в 1888 г. и заключением немецко-турецкого торгового договора в 1890 г. Турция оказалась в центре империалистических интересов Германии[9] и рассматривалась как «восходящий полумесяц»[10], позволяющий надеяться на многообещающий союз Германской империи с исламом. Германия была заинтересована в том, чтобы ослабить своих возможных противников путём обострения взаимных противоречий между ними и «революционизировать» их восточные колонии с помощью панисламистской пропаганды, взаимодействуя при этом, прежде всего, с Османской империей, взявшей на себя роль халифата – общемусульманского духовного центра и номинального господства над всем мусульманским миром. Во время поездок Вильгельма II в Стамбул в 1889 и 1898 гг., а затем в Сирию и Палестину (1898 г.) были заложены основы продвижения Германии на мусульманский Восток и установления там германского господства.

Слова, произнесённые Вильгельмом II во время посещения Дамаска в 1898 г., превратились в легенду о том, якобы немецкий кайзер дружественно относится к исламу и мусульманам, что Германия никогда не враждовала с мусульманами и является единственным их другом среди европейских государств, большей частью враждебных исламу. Во время этого визита кайзер посетил могилу Салах-ад-дина (египетский султан в 1175–1193 гг., возглавлявший борьбу мусульман против крестоносцев), в честь него был организован торжественный обед. Один из шейхов обратился к Вильгельму II с уверениями в том, что, посещая священное для мусульман место, он приобретает благодарность не только османов, но и искреннюю любовь 300 млн мусульман, которые почитают халифа как духовного лидера. Воодушевлённый этими словами, кайзер произнёс тост: «Пусть Его Величество султан и 300 миллионов мусульман, которые разбросаны по земле и почитают халифа, будут уверены, что немецкий кайзер будет их другом на все времена. Я пью за благо халифа Его Величества султана Абдул-Хамида»[11].

Опасаясь политической реакции на это «признание» со стороны Англии и Франции, кайзер пытался предотвратить публикацию полного текста своего тоста, но оказалось, что германский посол в Стамбуле маршал фон Биберштайн опередил его[12]. Позже эта речь кайзера активно использовалась пропагандой в качестве доказательства дружелюбного отношения немцев к мусульманам[13].

Легенда перерастала в слухи, или же, наоборот, слухи подкрепляли легенду: усилиями немецких агентов во многих мечетях и на базарах в восточных странах распространялись «достоверные сведения» о том, что император Вильгельм тайно принял ислам, что он инкогнито совершил паломничество в Мекку и теперь его следует называть Хаджи Вильгельм Мухаммад. Некоторым мусульманским теологам «удалось» найти в Коране зашифрованные намёки на то, что император Вильгельм избран Аллахом для того, чтобы освободить правоверных от владычества неверных[14]. Имели место даже слухи о том, что всё население Германии последовало примеру своего кайзера и в массовом порядке переходит в ислам.[15]

Высокое уважение султану и всему исламскому миру «другом на все времена» Вильгельмом было официально высказано, но на деле никаких шагов к сближению с Османской империей на рубеже XIX–XX вв. Германия не делала. Напротив, Берлин всячески отказывался от какой-либо существенной политической поддержки Турции. К примеру, Германия осталась в стороне в 1908 г., когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, и вовсе не спешила оказать влияние на своего союзника в интересах турок. Примерно такая же ситуация возникла в 1911 г., когда Италия захватила территорию Ливии. Германия вновь дистанцировалась от событий, как будто ожидая ослабления Турции в этом конфликте[16].

Можно полагать, что в нач. ХХ в. Германия сама ожидала серьёзных политических инициатив со стороны Османской империи и мусульманского мира в целом. Политики, учёные, военные при этом довольно внимательно отнеслись к возможному потенциалу идеологии панисламизма.

Панисламизм оформился в кон. XIX в., в период колониального порабощения стран Востока европейцами как антиколониальное движение, призывающее к сопротивлению против иностранного господства[17]. Его основоположником считается афганский теолог Джамаладдин аль-Афгани, который выдвинул идею «религиозно-политического союза мусульманских народов»[18]. Этот союз должен был носить чисто религиозный характер. Однако позже он приобрёл политическое значение и стал интерпретироваться как религиозно-политическое движение, в основе которого лежит представление о единстве мусульман всего мира и идея о необходимости создания единого мусульманского государства[19].

В таком звучании панисламизм стал особенно выгоден османскому султану Абдул-Хамиду II в качестве защитной идеологии и идеологии господства, утверждавшей титул главы Османской империи как халифа – номинального главы всех мусульман мира[20]. В свою очередь кайзер Вильгельм II был прежде всего заинтересован в поддержке антиколониального направления в идеологии панисламизма, поэтому он и оказывал поддержку деятельности султана Абдул-Хамида в целях ослабления позиций Англии, Франции и России в их населённых мусульманами колониях. То есть ислам виделся руководству Германии как идеологическая подоплёка в военных, политических и дипломатических отношениях с Османской империей. Общие представления об исламе, его учении, его перспективах в Германии кон. XIX – нач. XX в. были весьма примитивными, если не сказать больше: в сознании многих это была исключительно воинственная религия, для которой были характерны «фанатизм, стремление к завоеваниям и военной добыче»[21].

Использование авторитета османского султана для воздействия на мусульманские массы становилось одним из приоритетных направлений немецкой восточной политики, но германским стратегам явно не хватало знаний о мусульманском Востоке. До Первой мировой войны связи Германии с мусульманами в области военно-политического сотрудничества носили эпизодичный характер, и знакомство немцев с исламским миром было довольно поверхностным. Немецкое востоковедение развивалось больше как филологическая наука, а к концу XIX в. оно уже не могло отвечать интересам политики, направленной на распространение влияния германского капитала на обширные районы Европы, Азии и Африки. Это стимулировало более углублённое исследование стран мусульманского Востока, и способствовало становлению немецкого исламоведения, направленного на изучение исламского мира в культурно-историческом аспекте. Ещё в 1887 г. в Берлинском семинаре восточных языков началась подготовка переводчиков для Министерства иностранных дел. В 1908 г. был создан семинар истории и культуры Ближнего Востока, через 2 года при семинаре началось издание журнала «Der Islam» («Ислам»)[22]. В 1912 г. Общество исламоведения в Берлине начало издавать журнал «Die Welt des Islams» («Мир ислама»). Основоположником современного немецкого исламоведения стал К.-Х. Беккер, который в 1908 г. начал преподавать культуру восточных народов в Гамбурге[23]. При содействии кайзера Вильгельма II, в 1912 г. в Берлине была создана Комиссия по Востоку («Orientalische Komission»), которая позже превратилась в Институт ориенталистики и африканистики Берлинской академии наук[24]. Перед всеми этими научными учреждениями в первую очередь была поставлена задача подготовки кадров, которые будут служить интересам Германии на Востоке. Одну из важных ролей при этом должны были выполнять лица, владеющие языковыми и прочими необходимыми базовыми знаниями об исламе и мусульманских народах, наблюдая и изучая ситуацию непосредственно на местах и информируя Министерство иностранных дел Германии о событиях и движениях среди мусульман. Среди таковых особую активность проявил немецкий дипломат Макс фон Оппенхайм, о котором речь пойдёт чуть позже.

Между тем после революции в 1908 г. в Турции поменялась власть, а новое правительство больше ориентировалось в политическом и экономическом отношении на Антанту, считая имперский режим Германии деспотическим. Присоединение России в 1907 г. к Антанте (Англия, Франция, Россия) при наличии уже существовавшего с 1882 г. Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия, Италия) ещё более накалило международную обстановку, и в этой ситуации, опасаясь потерять влияние на Босфоре, Германия начала искать пути сближения с младотурками[25].

События итальяно-турецкой войны 1911–1912 гг. явственно затмили авторитет Германии перед младотурецким правительством как надёжного союзника в назревающем европейском конфликте. Это привело к заметному охлаждению взаимоотношений. Германия, с одной стороны, не могла открыто защищать интересы Османской империи перед своим союзником Италией, с другой стороны, должна была поддержать собственные интересы в Турции и не хотела терять своего авторитета в общественном мнении. Она пыталась выйти из положения участием в акциях гуманитарной помощи египетского Красного Полумесяца[26]. Участие в гуманитарной помощи не давало оснований для критики со стороны Англии, внимательно наблюдавшей за действиями Германии на Востоке. Для немецкой стороны важно было также и то, что она получила возможность продемонстрировать дружбу кайзера с исламским миром.

В современной немецкой историографии преобладает мнение о том, что панисламизм не был разработан в довоенное время в качестве военной стратегии Германии против коалиции противников, и что такое решение было принято спонтанно после развала плана Шлиффена[27], как реакция на начало затяжной позиционной войны на Западном фронте[28]. Хотя известно, что руководитель германской военной миссии в Турции генерал фон дер Гольц ещё в 1899 г. заявлял о возможном германо-турецком союзе в будущей войне, и идея «революционизации» исламского мира была к началу войны уже не новостью[29].

Однако следует отметить, что вплоть до июля 1914 г. в правящих кругах Германии не было единого мнения относительно союза с Турцией. Руководитель Генерального штаба Хельмут фон Мольтке, например, считал, что Османская империя «в обозримом будущем» не способна стать союзницей Германии. «Турция в военном отношении – это нуль!» – заявлял он безапелляционно в марте 1914 г.[30]

Такого же мнения придерживались глава Немецкой военной миссии в Османской империи Лиман фон Сандерс и германский посол в Стамбуле Ханс фон Вангенхайм. Они считали, что турецкая внешняя политика очень переменчива и не имеет чётких ориентиров. Фон Вангенхайм ещё 18 июля 1914 г. отмечал: «Вне всякого сомнения, Турция сегодня не готова к союзническим отношениям. Для своих союзников она только создаст дополнительные трудности, и не сможет дать при этом ни малейшего преимущества. Политика Тройственного союза должна быть построена таким образом, что если Турция по истечении лет действительно станет фактором власти, не упустить из рук нити управления»[31]. Вангенхайм так оценивал военный потенциал Османской империи: «Если ранее мы говорили о Турции как о больном человеке, то теперь уже следует говорить о человеке умирающем. У неё нет никаких жизненных сил, и она находится в состоянии агонии. Наша военная миссия подобна врачебному консилиуму, собравшемуся у смертного одра неизлечимо больного»[32]. Так выражался компетентный и авторитетный германский дипломат за две недели (!) до заключения военного соглашения между Османской империей и Германией!

Немецкие военные стратеги ориентировались на план Шлиффена, который был направлен главным образом на европейский театр военных действий. Но тем не менее кайзер выражал убеждённость в том, при таких натянутых отношениях, когда Германия противостоит образующимся против неё большим коалициям, её «последним козырем является ислам и мусульманский мир»[33].

Несмотря на все сомнения и колебания, Германия всё-таки пошла на заключение секретного соглашения о союзе с Османской империей 2 августа 1914 г. Основную роль при этом, с одной стороны, сыграли общие экономические и политические интересы, а с другой – симпатия отдельных младотурецких лидеров, прежде всего Энвера-паши по отношению к Германии[34]. Известно, что в период с 10 по 27 июля Энвер-паша интенсивно обсуждал со многими высокопоставленными турецкими чиновниками возможность заключения военного соглашения с Германией. Cудя по сохранившимся документам, именно в этот период он согласовал с германским МИД объявление Турцией «джихада» в качестве ответа на якобы поддержку её Германией в период Балканских войн, а 32 немецких эмиссара отправились в Басру для того, чтобы развернуть по всей Османской империи «разъяснительную работу»[35].

Важно отметить и следующий факт: официальные документы германского МИД подтверждают, что вступление Турции в войну должно было быть направлено не против Британской империи и не с целью овладения Египтом – это всё оказывалось на втором плане. Турция виделась, в первую очередь, в роли противника России. 20 августа 1914 г. посол Вангенхайм получил телеграмму из МИД следующего содержания: «Главным приоритетом для кайзеровской Германии должно быть вступление Турции в войну против России. Только в дополнение к этому можно ускорить подготовку кампании в Египте». Примерно такое же указание дал статс-секретарь (министр иностранных дел) Готтлиб фон Ягов своим подчинённым 9 сентября 1914 г.: «Сейчас всё сводится к тому, чтобы Турция как можно скорее начала акцию против России. О египетской экспедиции можно будет подумать только после этого»[36].

Таким образом, можно наблюдать, что заключение военного соглашения между Германией и Османской империей 2 августа 1914 г. произошло в довольно-таки странных условиях, когда обе стороны вроде бы ясно осознавали реальное положение дел, но в то же время как будто авантюрно ввязались в масштабный военный конфликт, не до конца проанализировав все его возможные последствия. Иначе как можно оценивать такое стремление Германии максимально быстро подключить Турцию к войне, если её военные возможности оценивались, мягко говоря, скептически?