Читать книгу Яйца - Ида Гольц - Страница 10

Адреналин, смешанный с алкоголем – тот еще «коктейль Молотова», способный взорвать мозг. Кровь продолжала клокотать в жилах, нейроны мозга то спутывались в дьявольский клубок, то распадались, рассеиваясь, как поднятая пыль.

Я воткнула в уши Cocteau Twins и не знаю уж, сколько времени прошло, но, походу, я выключилась под гипнотическую Beatrix, распластавшись на своем матрасе, прямо в одежде, не раздеваясь.

Я не стала героем. И что? Наплевать. На следующий день вернулась на работу, – весь этот театр с ключами, что устроил Марк накануне, – был чистейшим блефом. Он оставил их в прихожей, повесив на шишковатую ручку шкафчика гардероба. Передумал, значит…

Все лавры героя достались Гарику. И вполне заслуженно. Как он терминатором попер тогда на тех ублюдков!

Короче, благодарность на доске объявлений в студии, премиальные и все такое… Редактор похлопывал его по плечу: молодец, мол, братуха, или что-то в таком роде, добыл такой материал, лез в самую, так сказать, гущу событий, рисковал… На меня же посмотрел, как та училка в десятом классе: а тебя, типа, ждут киоски… Да что там киоски!

Выяснить, откуда прилетела та единственная резиновая пуля, угодившая парнишке в глаз, так и не удалось.

– Но кто-то же стрелял? Не сам же он в себя ее всадил? – доставала я Марка.

Тот молчал, как партизан на допросе.

– Не было там ничего… – выдавил он из себя в итоге.

Ясно, перес…ли они там все у себя в полиции.

– Ты еще скажи: а был ли мальчик? – съязвила я.

Мальчик, конечно же, был. Лежал в центральной городской. От него не отходили родители.

– Год только в мореходке отучился! Все в море рвался. Еще в детстве говорил: вот вырасту, стану капитаном, – мать парнишки определенно находилась в шоковом состоянии. Говорила без умолку, а глаза совершенно сухие. – Господи, и чего его понесло туда? Я его спрашиваю, зачем? А он: ну просто с ребятами гуляли по городу, а там – митинг. Митинг! Ну, митинг! И что? Да вы сами зайдите к нему, он вам все расскажет!

Мать мальчишки меня все подталкивала к дверям палаты, которые подпирал его угрюмый отец. Тот молчал.

– Вы уверены, что он сейчас сможет говорить?

А я уже махала рукой оператору, чтобы тот быстрее руки в ноги за нами с камерой. И тут перед нами выскочила докторица.

– Я не дам вам туда войти. Он ничего вам говорить не будет. И я ничего вам рассказывать не стану. Вы в своем уме? Его ночью только прооперировали. Парень глаза лишился. А вы тут, как крысы, все вынюхиваете…

Она шипела на нас разъяренной кошкой.

– Так пусть главврач что-нибудь скажет, – напирал Редактор, наставляя меня по телефону, – или в Минздрав позвони… Ты же в контакте…

В контакте, блин… С той провальной свадьбы мы с Осиком так и не общались.

Но я все же набрала номер Осика. Хотя стремно как-то все это было. Но знала ведь, знала, что рано или поздно придется встретиться. Хотя бы по работе. Ну если только он не рванет стремительно на повышение куда-нибудь еще. Или я не буду слишком медлить…

– Послушай, но чем наше ведомство тут может помочь?

Я так прямо представляла себе, как он, прижимая плечом трубку, копается в своих бумагах или сидит у себя за компом и, не отрываясь от дел, разговаривает со мной.

– Это сама больница решает, давать комментарии или нет.

– Да я, – говорю, – так, для очистки совести позвонила…

Фу, противно аж до дрожи самой было, что я там что-то мямлила Осику про редактора. Мол, это он настаивает, а я как бы ни при делах.

– Твоя совесть чиста, Эстер.

Мне показалось, что он усмехнулся от многозначности собственных слов.

– Извини, но у меня и правда дел по горло. Завтра международная конференция по нанотехнологиям. А тут и так все на ушах стоят.

– А-а-а, понятно, – я даже как-то обрадовалась такому завершению разговора. – Раз нано, значит нано, – попыталась даже отшутиться в ответ.

В этот момент дверь палаты, где лежал раненый парнишка, распахнулась и двое санитаров вынесли его на носилках. Странно даже как-то. Почему на носилках? А не на каталке или в кресле?

И тут я сквозь зубы цежу оператору: снимай! Он незаметно пристроился за теми медбратьями, что тащили парня. Черт, пацану всего лет шестнадцать. Это я тогда ночью, когда проползла между ног в толпе, толком и не разглядела его. Да и что там можно было разглядеть кроме залитого кровью лица.

Редактор потом всю дорогу разорялся: почему ничего не спросила у парня?

Теперь я вот уже битый час сижу и туплю дома, медитируя на голую стенку. Приспособилась колоть орехи старым Ундервудом. Кладешь их так, аккуратненько, прям под молоточки со шрифтом и хрясь по клавишам. Жрать охота-еще не то придумаешь. А «старичок» оказался крепок. Вот что значит печатная машинка!

Может, оно и немилосердное дело так с раритетным Ундервудом обращаться, но это была любовь, как говорится, с первого взгляда. Нашла я ее на помойке. Иду, как-то раз со своими мешками на мусорку- в одной руке пластик всякий тащу, тетрапак, в другой-органику. Да, блин, я сортирую мусор! Все аккуратненько раскидываю по контейнерам: желтый, синий, зеленый. Даже в подъезде у себя повесила как-то раз объяву, мол, люди добрые, не будьте, в общем, сами знаете кем, и все такое… Марк, правда, тоже, говорит, такой: ты бы в своей башке мусор сортировала. Да кто бы говорил!

Ну короче, иду я себе к этим яйцеголовым цветным контейнерам, и вдруг вижу, там внизу, в песке, штуковина какая-то интересная. Глянь, а это печатная машинка. Целая к тому же. Ну, западает у нее пару букв, но это ерунда.

Жалкая горсть фундука подошла к концу, я начала шарить по кухне в поисках в какого-нибудь хрючева. В шкафу, правда, кроме коробки с овсянкой быстрого приготовления ничего не обнаружилось. Но это мой НЗ на случай вселенской катастрофы.

Зато в холодильнике нашлась одинокая банка с этикеткой «Маринованные огурцы», но уже без единого огурца, а только с маринадом, в котором плавал укроп. Еще завалялся там кусок обветренного размером со спичечный коробок «Голландского» сыра и кубик сливочного масла в серебристой обертке. Молоко в тетрапаке скисло, зато оставалось пять яиц в пластиковой упаковке.

В общем, это лучше, чем ничего. А главное, яйца, из которых можно соорудить омлет, но без молока, это не вариант. Еще их можно отварить вкрутую. Или пожарить яичницу. Но хотелось чего-то такого, с подвыподвертом.

Можно было, конечно, френдам фейсбучным хелп кликнуть, там найдутся с десяток гоблинов, тот же Гарик, который, если начинает что-то объяснять, то обязательно издалека. То есть, нет, чтобы сказать просто, мол, тебе понадобятся такие-то и такие-то продукты. Или задать еще более резонный вопрос: а у тебя вообще дома продукты есть? Нет, он начинает с того, что если, к примеру, нужно пожарить что-нибудь, то будет долго нудить по поводу того, какая сковородка лучше всего для этого подходит. В общем, Гарик и иже с ним никак не катили.

А потому я ввела в поисковик одно-единственное слово – «Яйца».

Это было опрометчиво, как ступать весной на реку, еще покрытую льдом. Бац, и пучина сия тебя поглощает.

Гугл обрушился на меня лавиной информации. Искомый объект был представлен во всей широте и многообразии понятий, определений и характеристик. От Космического яйца – прародителя всего сущего до пищевого продукта, богатого фосфором и калием, и до женской яйцеклетки и объекта мужского достоинства, а также знаменитых яиц Фаберже. А сколько оказалось способов использования яиц! Больше всего заинтриговал чей-то совет: закопайте яйцо в цветочном горшке и посмотрите, что получится.

Ясен пень, что получится! Из куриного яйца знамо дело вырастет куриное дерево, на котором будут расти омлеты и отбивные! Страна дураков, блин! А еще, когда зарытый в землю «клад» начнет разлагаться, вам, хомо кретинусам, обеспечен стойкий аромат сероводорода. Вдыхайте, оздоровляйтесь, на курорты ездить не надо. Ессентуки с Баден-Баденом в одном долбаном цветочном горшке. Амбре, хоть святых выноси. Вывод один: хочешь подляну кому-нибудь устроить, закопай ему в цветок яйцо и ничего не говори. Отличный способ расправиться с соседом, который любит по воскресеньям утром врубить дрель.

Словом, с яйцами готовы были проделывать все, что угодно. Но мне хотелось их просто съесть.

В Youtube я нашла одну кулинарную блогершу. Та электровеником металась по своей кухне, меча на стол миски, банки, ложки-поварешки, на плите у нее тут же что-то шипело-шкворчало, в духовке жарилось-запекалось, а в руках у нее все время что-то мелькало. То скалку она схватит, то какое-то мачете, которым быстро так, как мясник на рынке, порубает мясо. Мне она напомнила многорукого Шиву.

И тут она вдруг затараторила: а давайте, говорит, приготовим яйца Орсини.

Я на нее смотрю, на многорукую-то нашу, киваю ей чёй-то головой, будто с подружкой разговариваю, говорю ей: а давай! А она выхватывает из плетеного лукошка яйца и так, хлабысь, ловко о край железной чаши миксера разбивает их одно за другим. И трещит при этом без умолку, что, мол, название яиц Орсини, это от имени стародавних графов, или каких там, Орсини. И хрен кто-нибудь теперь узнал бы о рецепте приготовления этих яиц, если бы не потомок, черт знает уже какой их пра-пра-правнук не раскопал бы его в своем итальянском графстве. Короче, обнаружил он этот клочок бумаги, а, может, и не клочок вовсе, но мне так почему-то представилось- живописно выглядит – и отдал художнику Клоду Моне. Потому как итальяшка этот обожал Моне, а Моне оказывается был типичным фуди и собирал кулинарные рецепты.

Дальше я впала в когнитивный ступор. Многорукая на кухне что-то там взбивала в миксере, орудовала теркой, расставляла какие-то там свои миски-плошки-поварешки – объясняла, значит, как там эти яйца готовить, а у меня в башке засели два демона, теребящие мне мозг: Моне, да таинственный Орсини.

Причем Орсини меня интересовал даже больше всего. Я насчитала двадцать четыре представителя этого древнего рода, начиная с тринадцатого века, включая римских пап, кардиналов и военачальников, и откопала даже генеалогическое древо, из которого напрочь почему-то выпали двести пятьдесят лет. Что там во тьме веков происходило – неведомо. А самое главное, нигде и никто и словом не обмолвился, откуда появились эти самые «Яйца Орсини». Кому это вообще в голову пришло так изгаляться? Прям, как загадка Кащеевой жизни и смерти: на острове -дуб, под дубом – сундук, в сундуке- заяц…

Тут сведенный спазмами желудок взбунтовался окончательно, грозя сожрать самого себя.

Я, наконец, разбила яйцо. Белок слизняком тяжело плюхнулся в миску, а за ним из скорлупы норовил выскользнуть желток.

Впервые в жизни я нарушила табу: не фоткать еду. А то так каждый со своим борщом в Инстаграм лезет. В этот раз я тоже свои три копейки вставила. На черную греночку, подсушенную в тостере, выложила дрожащей рукой алкожрицы свой, не побоюсь умереть от нескромности, шедевр – белое облако с желтым глазком посередине. И пусть меня зачморят те, кто скажет, будто я изменила дошику. Но что есть, то есть. Вместо месье Доширака сегодня меня ублажал сеньор Орсини.

От прилива чувств и желудочного сока я выбила на старом Ундервуде одно-единственное слово:

ЯЙЦА