Читать книгу Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник) - Игорь Губерман - Страница 7

Гарики предпоследние
Яркий признак мысли и культуры – горы и моря макулатуры

Оглавление

Не я нарушил рабское молчание,

однако был мой вклад

весьма заметным:

я в ханжеской стране вернул звучание

народным выражениям заветным.


* * *

Проста моя пустая голова,

и я не напрягаюсь, а играю:

кипят во мне случайные слова,

а мысли к ним я после подбираю.


* * *

Как пахнут лучшие сыры,

не стоит пахнуть человеку,

а ты не мылся с той поры,

когда упал ребенком в реку.


* * *

В те годы, когда сопли подсыхали

и стала созревать мужская стать,

гормоны изживали мы стихами,

а после не сумели перестать.


* * *

Собой меж нас он дорожил,

как ваза – местом в натюрморте,

и потому так долго жил

и много воздуха испортил.


* * *

Жить с утра темно и смутно

до прихода первой строчки,

а потом уже уютно,

как вокруг отпитой бочки.


* * *

По лени сам я не коплю

сор эрудиции престижной,

но уважаю и люблю

мешки летучей пыли книжной.


* * *

Пишу эстрадные программы,

соединив, дохода ради,

величие Прекрасной Дамы

с доступностью дворовой бляди.


* * *

Читать – не вредная привычка:

читаю чушь, фуфло, утиль,

и вдруг нечаянная спичка

роняет искру в мой фитиль.


* * *

Почти не ведая заранее,

во что соткется наша речь,

тоску немого понимания

мы в текст пытаемся облечь.


* * *

Поэту очень важно уважение,

а если отнестись к нему иначе,

лицо его являет выражение

просящего взаймы и без отдачи.


* * *

Чужое сочинительство – докука,

и редко счастье плакать и хвалить;

талант я ощущаю с полузвука

и Моцарту всегда готов налить.


* * *

Творцам, по сути, хвастать нечем,

их дар – ярмо, вериги, крест,

и то клюет орел им печень,

то алкоголь им печень ест.


* * *

Тоску по журчанью монет

и боль от любовной разлуки

в мотив облекает поэт,

собрав туда вздохи и пуки.


* * *

На меня влияло чтение

хоть весьма всегда по-разному,

но уменьшило почтение

к человеческому разуму.


* * *

В мир повально текущей мистерии

окунули мы дух и глаза,

по экранам ожившей материи

тихо катится Божья слеза.


* * *

Никто уже не пишет на века,

посмертной вожделея

долгой славы:

язык меняет русло, как река,

и чахнут оставляемые травы.


* * *

Все стихи – графомания чистая,

автор горькую выбрал судьбу,

ибо муза его неказистая

вдохновенна, как Ленин в гробу.


* * *

Забаву не чтя как художество,

я складывал мысли и буквы

и вырастил дикое множество

роскошной развесистой клюквы.


* * *

Вся книга – на пороге идеала:

сюжет, герои, дивная обложка;

а в гуще мыслей – ложка бы стояла;

однако же, стоять должна не ложка.


* * *

Бывало – вылетишь в астрал,

паришь в пространстве безвоздушном,

а там в порыве простодушном

уже коллега твой насрал.


* * *

Я в чаще слов люблю скитаться,

бредя без цели и дороги

на тусклый свет ассоциаций

под эхо смутных аналогий.


* * *

Моя поэзия проста,

но простоты душа и жаждала,

я клею общие места

с местами, личными у каждого.


* * *

Забавно: стих когда отточен,

пускай слегка потяжелев,

то смыслом более он точен

чем изначальное желе.


* * *

Во мне игры духовной нет,

но утешаюсь я зато,

что все же, видимо, поэт,

поскольку иначе – никто.


* * *

Убедился уже я не раз —

от пожизненной творческой прыти

только брызги перевранных фраз

остаются, как пена в корыте.


* * *

Я шлю приятельской запиской

тебе совет мой, а не лесть:

с такой писательской пипиской

не стоит к Музе в койку лезть.


* * *

Поскольку вырос полным неучем,

и нету склонности к труду,

то мне писать, по сути, не о чем,

и я у вечности краду.


* * *

Наш мирок убог и тесен,

мы по духу и по плоти

много жиже наших песен,

текстов наших и полотен.


* * *

Я рою так неглубоко,

что, если что-то обнаружу,

мне замечательно легко

добычу вытащить наружу.


* * *

В моем интимном песнопении

довольно част один рефрен:

в объятья муз, где были гении,

зачем ты лезешь, хилый хрен?


* * *

Чесалась и сохла рука,

но я модернистом не стал,

пускай остается строка

проста, как растущий кристалл.


* * *

Я мучаюсь – никак я не пойму,

куда меня ведут мечты и звуки;

я лиру посвятил народу моему,

народу наплевать на наши муки.


* * *

Не жалуясь, не хныча и не сетуя,

сбывая по дешевке интеллект,

с бубенчиками

шастаю по свету я,

опознанный летающий субъект.


* * *

Только потому ласкаю слово,

тиская, лепя и теребя,

что не знаю лучшего иного

способа порадовать себя.


* * *

Заметил я, что медленное чтение,

подобное любовному касанию,

рождает непонятное почтение

к ничтожнейшему жизнеописанию.


* * *

Главное – не в пользе и продаже,

главное – в сохранности огня,

мысли я записываю, даже

если нету мыслей у меня.


* * *

Нет, зубами я голодными не клацаю,

потому что, от нужды меня храня,

Бог наладил из России эмиграцию,

чтобы слушатели были у меня.


* * *

Читаю с пылом и размахом,

зал рукоплещет и хохочет,

а я томлюсь тоской и страхом:

зубной протез мой рухнуть хочет.


* * *

Подойди, поэтесса, поближе,

я шепну тебе в нежное ухо:

вдохновение плоти не ниже

воспарений ума или духа.


* * *

Моя мечта – на поговорки

растечься влагой из бутылки,

придурок сядет на пригорке

и мой стишок прочтет дебилке.


* * *

Я писал, как видел, и пардон,

если я задел кого мотивом,

только даже порванный гандон

я именовал презервативом.


* * *

Оды, гимны, панегирики,

песнопенья с дифирамбами —

вдохновенно пишут лирики,

если есть торговля ямбами.


* * *

Зря пузырится он так пенисто,

журчит напрасно там и тут,

на пальме подлинного первенства

бананы славы не растут.


* * *

Весь век я с упоением читал,

мой разум до краев уже загружен,

а собранный духовный капитал —

прекрасен и настолько же не нужен.


* * *

Цель темна у чтенья моего,

с возрастом ничто не прояснилось,

я читаю в поисках того,

что пока никем не сочинилось.


* * *

Из шуток, мыслей, книг и снов,

из чуши, что несут,

я подбираю крошки слов,

замешивая в суп.


* * *

Нет, я не бездарь, не простак,

но близ талантов горемычных

себя я стыдно вижу, как

пивной сосуд меж ваз античных.


* * *

Заметил я, что к некоему времени

за творческие муки и отличия

заслуживаем мы у Бога премии —

удачу или манию величия.


* * *

Дерзайте и множьтесь, педанты,

культурным зачатые семенем,

вы задним числом секунданты

в дуэли таланта со временем.


* * *

Сюда придет под памятник толпа

сметливых почитателей проворных;

к нему не зарастет народная тропа,

пока неподалеку нет уборных.


* * *

Давно была во мне готовность

культуре духа наловчиться,

а нынче мне с утра духовность

из телевизора сочится.


* * *

Хоть лестна слава бедному еврею,

но горек упоения экстаз:

я так неудержимо бронзовею,

что звякаю, садясь на унитаз.


* * *

На север и запад,

на юг и восток,

меняя лишь рейсов названия,

мотаюсь по миру —

осенний листок

с российского древа познания.


* * *

Блажен ведущий дневники,

интимной жизни ахи-охи,

ползет из-под его руки

бесценная херня эпохи.


* * *

Я не мог на провинцию злиться —

дескать, я для столицы гожусь,

ибо всюду считал, что столица —

это место, где я нахожусь.


* * *

Похожа на утехи рыболова

игра моя, затеянная встарь,

и музыкой прихваченное слово

трепещет, как отловленный пескарь.


* * *

Зря поэт с повадкой шустрой

ищет быстрое признание,

мир научен Заратустрой:

не плати блядям заранее.


* * *

Мне сочинить с утра стишок,

с души сгоняя тень, —

что в детстве сбегать на горшок —

и светел новый день.


* * *

Когда горжусь, как вышла строчка,

или блаженствую ночами,

в аду смолой исходит бочка,

скрипя тугими обручами.


* * *

Где жили поэты, и каждый писал

гораздо, чем каждый другой, —

я в этом квартале на угол поссал

и больше туда ни ногой.


* * *

У сытого, обутого, одетого

является заноза, что несчастен,

поскольку он хотел

совсем не этого

и должен быть искусству сопричастен.


* * *

Был мой умишко недалек

и не пылал высоким светом,

однако некий уголек

упрямо тлел в сосуде этом.


* * *

Век меня хотя и сгорбил,

и унял повадку резвую,

лирой пафоса и скорби

я с почтительностью брезгую.


* * *

В радужных не плаваю видениях —

я не с литераторской скамьи,

ценное в моих произведениях —

только прокормление семьи.


* * *

Впадали дамы в упоение,

и было жутко жаль порой,

что я еблив гораздо менее,

чем мой лирический герой.


* * *

Приметой, у многих похожей

(кивнув, я спешу удалиться), —

недоданность милости Божьей

с годами ложится на лица.


* * *

Время всё стирает начисто,

оставляя на листе

только личное чудачество

в ноте, слове и холсте.


* * *

Полезности ничто не лишено,

повсюду и на всем есть Божий луч,

и ценного познания пшено

клевал я из больших навозных куч.


* * *

Мы пишем ради радости связать

все виденное в жизненной игре;

и пылкое желанье досказать

на смертном даже теплится одре.


* * *

Хотя поэт на ладан дышит,

его натура так порочна,

что он подругам письма пишет,

их нежно трахая заочно.


* * *

Будет камнем земля,

будет пухом ли —

все равно я на небо не вхож,

а портрет мой,

засиженный слухами, —

он уже на меня не похож.


* * *

Все было в нем весьма обыкновенное,

но что-нибудь нас вечно выдает:

лицо имел такое вдохновенное,

что ясно было – полный идиот.


* * *

В организме какие-то сдвиги

изменяют душевный настрой,

и мои погрустневшие книги

пахнут прелой осенней листвой.


* * *

Мечта сбылась: мои тома,

где я воспел закалку стали,

у всех украсили дома,

и все читать их перестали.


* * *

Я в тексты скрылся, впал и влез,

и строчки вьются, как тесьма,

но если жизнь моя – процесс,

то затухающий весьма.


* * *

Смешно подведенье итога,

я был и остался никто,

но солнечных зайчиков много

успел наловить я зато.


* * *

Господь вот-вот меня погасит,

зовя к ответу,

и понесусь я на Пегасе

с Парнаса в Лету.


Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник)

Подняться наверх