Читать книгу Лабиринты угроз - Игорь Кулькин - Страница 9

Твиттер бой
Повесть
7

Оглавление

– Так ты с Аней теперь? Мне нравится ее непосредственная глупость, – Апанасов размышлял, сидя в халате. За окном едва накрапывал куцый дождик. Тучи медленно и упорно ползли по небу.

– А со мной вчера была только колдунья-лень, – проговорил Апанасов. – Хотя нет, вру, не настолько бездарно пролетел день… Полчаса по скайпу говорил с Натальей Пёскиной! И, знаешь, в восторге. Все, кто утверждает, что она гламурка и с жиру бесится, раз лезет в политическое пекло, просто мелкие завидующие личности. Это масштаб! Палитра! Потрясает! Какой размах, амплитуда! Вышла из чиновничьего дома, с самых верхов проклятой олигархии, звезда бомонда, а ведь не брезгует мной, грешным! Я так и заявил под конец разговора, что ожидал фанерную барыню, а увидел стойкую и идейную непосредственность! Думал, она кукла, а она женщина! Из тех, что в октябрьский мятеж из наганов стреляли. И она, вот увидишь, выстрелит! Ибо для нее это не игра, а самая живая жизнь, не лживая, натуральная!

Апанасов увлекся. Вскочил с кресла так рьяно, что с ноги улетел тапок.

– Вообще, из всей столичной тусовки нашей только Пёскину уважаю… Ни Подгорного, ни Иноземцева. Сколько я к ним набивался, ни разу не позвонили! А она – вот! Не побрезговала! И пришла к идее бунта не оттого, что проиграла выборы, или спасается от уголовщины, или от пустого кармана… У нее нет этой череды мелких фиаско, как у прочих! Она сама пришла! Как же можно за такое не уважать? И самое главное, позвонила! Я чуть в осадок не выпал, когда ее на экране увидел… Но умна же она, Жорж! Колоритна! Неповторима!

Апанасов упал в кресло. Быстро возгораясь, он так же быстро и угасал, словно фитиль тушили. Цыплухин принес ему отброшенный тапок.

– Что там покушать есть? – успокоившись, спросил Апанасов. Прошел на кухню, заглянул в холодильник.

– Да… Бананов грустное количество осталось.

Взял один, другой отдал Георгию.

– Так вот, – снова заговорил Апанасов, ошкуривая банан. – Насчет Ани. В виртуальном мире она хороша, но про реальный мир я бы так не сказал. Хотя… Иногда лучше всего познать женщин, выбрав не самую притязательную особь. Согласись! Что в этой Ане? Нос горбиком, фигура не потрясает ни спереди, ни сзади, еще эти косички школьные – не пришей-выброси. Вот и думай потом, чем она заманила будущего мужа, а ведь и ты у нее сейчас в поклонниках, заметь! А ведь ты красавец! Да-да, не отнекивайся! И умник к тому же. Ведь до чего ты разумные вещи пишешь! Я иной раз читаю и не верю, что это ты написал! Есть ли приятнее похвала для автора?

Цыплухин хмыкнул, даже покраснел немного. Хоть и знал за Апанасовым, что тот неудержимый льстец, а все равно приятная, теплая волна по груди пошла.

– Веришь ли, иногда даже тебе завидую, – не сбавлял скорости Апанасов. – Читаю и то плачу, то смеюсь. Ты талант, истинный талант! А для талантливого человека я что хочешь сделаю. Разорву любого за тебя, покрошу окрошкой! Обижает кто тебя? Ты только скажи, я ему сердце выну! Ну?!

Цыплухин промолчал, хотя вопрос вертелся на языке, жег его, терзал. Но он не мог задать его, не было на это душевных сил. Вопрос был о Софье.

Снова вспомнилось то кафе с названием «Лидочка», где они с Софьей были последний раз. С тех пор не видел ее, не слышал, помнил только тот страшный момент, когда она поднялась со стула, чтобы идти домой, а он, Георгий Цыплухин, промямлил что-то про обязательные дела в центре города, из-за которых он никак не может ее проводить. Само собой, провожать пошел Апанасов. А Георгий сидел в зале, который сразу, как Софья ушла, показался пустым и тихим, с непритязательными столиками и бледными картинками на стенах. Уединение его было гарантировано, но как бастовала душа против этого уединения, как хотелось вскочить и нестись следом, разбить, выследить, не дать совершиться… Но он спокойно курил одну за одной сигареты, нимало не торопясь, и единственная официантка, обходя опустевшие столики, подала ему счет – кафе закрывалось через десять минут. А ведь еще недавно, в начале этого вечера, эта же официантка положила между ними, между ним и Софьей, меню, и все было гармонично и страстно, целомудренно и мило… А теперь перед ним лежал счет, Цыплухин всматривался в цены, словно не веря обозначенной сумме, – только тут сообразил, что Апанасов ушел просто, забыв про деньги, как, впрочем, он часто уходил. Как все выглядело в этом счете чисто и прибрано, салатик, горячее, чай с чабрецом… Она ушла с ним, какой теперь может быть чабрец? Ведь рухнуло что-то зыбкое и нежное, что всегда жило в его душе, он теперь не сможет слушать стук Софьиной двери, зная, что она была с ним, не сможет мечтать о ней, звать ее… Расплатившись, он еще долго блукал по улицам в чужом районе, нимало не беспокоясь о позднем часе, и когда подошел к своему дому, сразу оглянулся на Софьины окна. Света не было. Содрогаясь внутри себя, он прошел мимо ее двери, вслушиваясь и не слыша ни звука. Вошел в свою квартиру и, не зажигая света, рухнул на диван.

* * *

– Это Живолуп, – сказал голос в трубке.

– Я знаю, – ответил Цыплухин и хихикнул.

– Почему вы смеетесь? – сразу посуровел голос.

– Нет, ничего, – сразу смешался Георгий. – Так просто.

– То-то, ты там не остри, остряк, а то я тоже шутку какую придумаю, не отмоешься. Дело наше не просмей, смехач.

Цыплухин сказал «ага», а сам опять хихикнул, уже мимо трубки. Живолупа в своем телефоне он пометил коротким обидным словом, и как только тот звонил, Георгию сразу становилось весело.

– Помнишь нашу предыдущую беседу? – продолжал Живолуп. – Я что, тебя контролировать должен? Почему нет сведений? Ты попка или человек? Давай работай, а то лопатой махать придется!

Цыплухин молчал.

– Я ведь тебя не обязываю ни к чему, – взял другой тон Живолуп. – Я тебя не искал, ты сам попался. Но все это – пшик! Ты свободный человек! Правда, раз у меня нет к тебе вопросов, они могут оказаться у других, менее жалостливых, чем я, блюстителей идей государства. Почему, например, ты не бросился к нам, когда узнал о готовящемся бунте? Уж нас, людей ответственных, ты мог предупредить, назвать дату и час! Ведь мы можем подумать, что ты пренебрегаешь нами, не мной, нет, но многими, кто за мной. Как же тогда возможна мирная жизнь? Когда даже такие чистые в помыслах люди, как ты, брезгливо отвернутся от дел ответственных? Как мы можем блюсти интересы, когда гниет лучшая часть общества, как?

Георгий давно замечал, что Живолуп временами впадает прямо-таки в исступление, почти в истерику, и этому-то надрыву он противостоять никак не мог, все время сдавался, обещал помогать. И хоть до того и не помог ни разу, чувствовал, что ныне прижат к стенке и того и гляди будет раздавлен, что Живолуп и правда в ярости и не спустит ему формальных ответов, которыми потчевал его ранее.

– Я не в курсе дела… – начал тем не менее Георгий, но Живолуп проревел в ответ:

– Готовься, пришлю им номер твоего дома! – и оглушил рухнувшей трубкой. Не прошло и минуты, как Цыплухин позвонил в ответ.

– Я все расскажу, – пробормотал он еле слышно.

Встретились они в одном из старых дворов в центре города, уселись на крутящейся детской карусельке, низенькой и вдавленной, которая под их весом прогнулась почти до земли. Живолуп толкнул ногой, и они завертелись.

Рассказать-то, впрочем, Георгий мог немного. Он даже и не был уверен, тянула ли эта информация на статус ценной или тем более секретной. Просто в недавнем разговоре на квартире Апанасова, на кухне, кто-то ляпнул идею – организовать несанкционированное шествие с применением пивных бутылок, а именно закидать полицейский пост на пересечении Продольных улиц, который стоит пустой день и ночь – никто и никогда не видал там полисмена. Кто-то поспешил поправить, что, может, стоит отдать дань традициям и называть тех, кто подвергнется возмездию, «ментами», но предложение было отвергнуто. Закидать бутылками полицейских звучало лучше, чем атака на милицию.

Идея шествия так понравилась Апанасову, что тот даже вытащил из кладовки знамя, приготовленное на случай подобного выхода. Знамя было серое и пыльное, начертание букв размыто, но ясно угадывалось нечто протестное – что-то типа «долой» или «хватит». И то, и другое соответствовало логике текущего момента, и Апанасов немедленно отправил Аню отряхать знамя на балкон. Та по неопытности своей повесила знамя на перила, с которых оно благополучно соскользнуло вниз. Аня появилась на кухне, крича дурняком, что знамя упало. Вся компания ринулась вниз. Неслись по темным ступенькам, как ястребы, пересиливая сразу несколько, благо что все были пьяны и легко отрывались от земли. Знамя нашли, почти целиком укрывшим маленькую «Оку», поволокли назад, набились в лифт так, что тот тронулся и тут же застрял. Створки лифта отворили руками, выползли на площадку. Путь вверх по лестнице был менее скор, чем путь вниз, от земли отрываться стало сложнее. Пришли в квартиру галдящие, с перепачканным знаменем – обтерли-таки «Оку», пока стаскивали, тяжело дыша после лестничного перехода… Посовещавшись, засунули знамя в стиральную машинку.

– Путь ясен! – сказал Апанасов, снова водворившись на кухне, усевшись на подоконник, возвышаясь над всеми. – Надо как можно скорее провести эту крайне полезную, я бы даже сказал, оздоровительную акцию. Ведь что может быть ярче, чем факел в руке мученика? Что может быть достойнее, чем костер на развалинах стана насильников? Чем еще обретем покой в сердце, как не созерцанием такой картины? Предлагаю не просто закидать бутылками, а сжечь этот пост!

– Сожжем, – просто сказал Вьюн, сидевший у ног Апанасова, на табурете.

На том и было решено.

– Это все, конечно, не ахти, – сказал Живолуп, выслушав рассказ Георгия. – Но для начала недурно. Вот тебе, – он выудил из кошелька пятисотку. – Возьми, заслужил… – и, вставая, потрепал Георгия по щеке. – Мы с тобой, парень, еще и не таких дел наворотим…

Лабиринты угроз

Подняться наверх