Читать книгу Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки - Игорь Матрёнин - Страница 121

Ко мне сегодня зашёл Ленин. Нет, я серьёзно! Ну, натурально, Владимир Ильич!!! Открыл дверь, сказал «здрассьте!» и присел рядышком на стульчик. Вежливо попросил разрешения передохнуть, привычно достал «мерзавчик», предложил «пятьдесят». Я с большим пиететом ответствовал, мол, на работке, и никак нельзя, тогда он вкусно глотнул сам для поправки здоровья вождя мирового пролетариата и рассказал, неспешно матерясь, как он стал Ильичом.

Странная эта история началась ещё в бандитских «девяностых», когда всех его тогдашних дружков-корешей методично пересажали, а кого даже и перестреляли, и его личные перспективы грустно рисовались лишь приблизительно такими же. Решение пришло само собой – валить, пока не поздно, в солнечную Грецию, где, как известно, даже ботинок не нужно на благодатном ласкающем зное. Там будущий Ульянов-Ленин как следует прожарился на солнцепёке, пожёвывая халявные фрукты-овощи аж долгих пять годов. И, собственно, на эллинской священной земле и обратили добрые люди его рассеянное внимание на то, что уж очень он похож на того самого, из Революции, Владимира Ильича.

Короче, слово за слово, и чем-то там да по столу, и вот, уж у Кремля появился новый, свежий «самопровозглашенный» Ильич. И поведал мне Ленин, потирая затёкшие с утра ноги и отдуваясь под нашим почти буржуйским кондиционером, что на этой необычной службе он уж восемь тяжких годочков. Что народец пошёл не тот, то ли стал жадноват, то ли, наоборот, обеднял. Но факт он и есть, не что иное, как только лишь факт: «Раньше ко мне, веришь-нет, очередь стояла. Да я пробегусь в былые времена туда-сюда – семь штук приклеилось, а сейчас, дай Бог, две-три, так, на гостиницу, да на пожрать, да вот… На малую чекушку… А без неё никак! Ты ж, лохматый, никак музыкант, сам же знаешь, как целый денёк перед толпой-то клоуном, без поддачки никак, никак, сердешный…».

Я в свою очередь тоже немного пооткровенничал, что, мол, случается, и сам побухиваю «не по чину» и очень даже и не в меру, и что печёночку свою единственную порою чувствую, ой, как родную. «Так! В почку отдает уже?» – деловито и с пониманием дела вопрошал Ильич. «Нет? Так это ещё ничего, ничего…». Он немедленно, с отстраненной интонацией матёрого врача со стажем лет в сорок, дал мне некоторые дельные, правда, несколько жутковатые советы: «Берёшь «гемодез», «глюкозку», витаминчики «Б 5», «Б 12», иголочку, просишь наркомана знакомого, чтоб в вену попал, и огурчиком, огурчиком наутро! Правда и наркоманы-то пошли сейчас какие-то… Пластмассовые… В вену попасть не могут, жрут всё чё-то… Не, мне-то это всё вообще никак, инфаркт уже был, спасибо!».

Я как можно более деликатно поинтересовался, с которого же часа начинается рабочий день у вождя, на что Ильич с хитрым, наработанным и характерным прищуром говаривал: «А как решим, так и выходим!». Д-а-а… Режим меня явно устраивал. Я снова робко приставал с расспросами (не каждый же день сам Ленин так запросто приходит в гости): «Есть ли выходные или так, не щадя здоровья пашем?». Тут он меня немного удивил, назидательно сказав: «Ну ты что, лохматый, я зимой вообще отсюда уезжаю! Под капельницу и на овсяную кашку. Мне уж сорок два годка, старый я… А тебе-то вот сколько самому-то?». Пришлось в который соврать, что мне «тридцатник», чтоб не травмировать «вождя» своим мальчишеским обличием в свои-то почти что «сорок и один». «Ну, ты салабон ещё!» – ёмко выдал Ленин и мудро приложился к заветному «фуфырдику».

Хмелел он моментально, но не борзел, и лишь только изредка доверительно дотрагивался до меня рукой, после чего странное ощущение охватывало меня, словно мрачноватая ленинская энергетика проходила сквозь моё тело чёрной пролетарской «искрой». «Люди все одинаковые, ущипнешь (он осторожно щипал меня за руку) и – ка-а-ждому больно! Да ты не баись, я человек адекватный…».

Ну что ж, пожалуй, что дядька был мирный… Но взгляд… Конечно восьмилетний тренинг был налицо – и «путеводная» фирменная жестикуляция и придурковатый наклон головы, всё как в знакомых по детству фильмам, но глаза… Сквозь пристальный, испытующий взор изливалось нечто, полученное им самим при перевоплощении – страшная энергия того, настоящего Ильича-душегуба. Мурашки периодически прыгали с места на место по моему телу, но я держался спокойно, хоть Ленин-клон всё никак не уходил на заработки, а со вкусом отдыхал телом и душою у меня в прохладном закутке.

«Пушкин, сука, не пришёл, молодой, тело-то ещё горячее, сильное! Вечно его бабы заберут к себе, всю ночь с ними куролесит, пьёт, да «дует», а как на работу выходить – не в форме. А одному тяжело… Мы в паре с ним! Это ведь моя отдушина, ученик мой. Задумал, дубина, правда, какой-то «рэп» читать. Ненавижу этот «рэп» поганый, сам-то я «скорпо́в» уважаю… По молодости-то и сам, бывало, «дунешь», и с тёлкой… Ну понимаешь меня… Сейчас уж, конечно, не то, здоровья того нема… Ты представляешь, хохма, Пушкин читает «рэп»! Да ещё меня заставил в его дурацком клипе сниматься, папироской в камеру пыхать, каналья! Я-то его сразу приметил, мы за городом рядышком кантовались. Нос у него, ну копия Александр Сергеевич! Я ему и предложил, ты, паря, хорош бриться, а я из тебя такого Пушкина сделаю! Ежели не стричься, кудри будут? Ну в точку! Заказал костюм ему… Он, оболдуй, меня молодостью заряжает, мне с ним жить снова охота! Мож, и выйдет у него чего с этим его «рэпом», контракт получит и меня не забудет, «писяшку» нальёт…».

Внезапно Ильич срывается со своего насеста и цепко ловит за дверью дюже заросшего бакенбардами долговязого паренька: «Ты почему в гражданском?». Тот робко заходит к нам и начинает смущённо оправдываться: «Дык, ты ж сам сказал – «я форму твою в пакетике-то захвачу…». Грозный Ленин, по видимому, не может быть долго строгим к любимцу и ласково прощает выходного сегодня Пушкина: «Ладно… Ну хорошо, что пришёл, не пропал вовсе… Отдохнул вчера, вижу, отдохнул… Свежий, бодрый, нечего сказать…». Пушкин, понимая, что совсем уж распекать не будут, радостно подхватывает: «Ага! Отдохнул… Но даже не дул вчера, не дул, только пил… Тут вот тебя Лёня искал (я интуитивно понимаю, что речь о Леониде нашем Ильиче), да и вроде Николай (ну это который, надо полагать, «Второй») обещал подгрести». Оба исторических персонажа явно находились в этот душевный момент на эдаком сладком «алко-артистическом» подрыве.

Внезапно раздается звонок в тёмном плотном «ильичёвском» пиджаке («а ты вот попробуй по солнышку-то в таком попляши-ка денёчек-то, паря!»), и «вождь» важно сообщает мне: «Брежнев на проводе!». После короткого разговора, который заканчивается хрестоматийной «ленинской» фразой «сам козёл!», Ильич машет коронным жестом вождя мне на прощание и исчезает под стенами сурового Кремля.

А я остаюсь вспоминать обрывки сумбурного рассказа этого странного человека, который уже и не совсем себе принадлежит. Часть души его забрал тот ненормальный карлик-убийца, что лежит тут же рядом, за мраморной плитой.

Что-то станет с ним, странным двойником, неясно… Хотя непростая судьба, по его же словам, почти обласкала местного Ильича: «Даже в газетах лондонских и нью-йоркских моё фото! Да я вообще туристический бизнес поднимаю, на что тут без меня смотреть-то? Тут что, Рим, Париж какой, а? Да меня ни одни мент не смеет прогонять, я символ Москвы, пойми ты это, не меньше! Да мы им теперь и не башляем даже, это раньше было дело… А теперь их всех, упырей, в «полицейских» переформировали, они и рады бы брать, да как пока не знают. Да я и сам корпоративы веду и свадьбы, и в кино меня не раз снимали… Каплан, сука, в меня холостыми на съёмках, а плечо, веришь – нет, по-настоящему теперь болит, такие вот дела…».

Но босяцкая бравада бравадой, а его, «рядом с Кремлем», гостиница на деле оказалась дрянной ночлежкой за двести пятьдесят в сутки с двухъярусными из «На дне» лежанками, вечерней похлёбкой и обезболивающими «сто пятьдесят» для сна…

Держись, дорогой Ильич, ничего, уже скоро свежая, хлебосольная осень и перспективы оздоровительной зимней капельницы, да чудотворной овсянки…