Читать книгу Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки - Игорь Матрёнин - Страница 125

Заводские чудики и их забытый запах

Оглавление

В очередной раз поклялся неделю не видеть спиртного. Утро от этого факта обманчиво бодрое, несмотря на низкие мрачные тучи и пакостный мелкий дождичек, плещущий прямо в лицо под порывами зябкого ветра. Самурайская зарядка проделана в полном объёме, хотя бодун свирепствовал, как халдейский царь Навуходоносор при расправе.

Бегу, неловко подпрыгивая под английских гопников «Crass», за спиной маленькая гитара и рюкзак к бутылкой нежирного кефира. Это всё на сегодня из питательных веществ, разрешённых самому себе на этот день раскаяния, расплаты и смирения. В левом ботинке вечная, как этот бренный мир, дыра. Холодная водица из гигантских постсоветских луж с удовольствием вливается в видавший виды носок, и сама обувка начинает звучно хлюпать, пугая одиноких и без того зашуганных ненастьем прохожих.

До метро добираюсь на противоестественном похмельном драйве. И там внутри ощущаю давно забытый, из далекого детства, запах. Вначале он упрямо не поддается идентификации, но старпёрская память снова не подводит, и я наконец понимаю – семижильные таджики починяют загадочные механизмы эскалатора. Это сладковато-горький запах нагретого машинного масла, металлической стружки в замесе с застарелыми ароматами дешёвых папирос. Так это же благоухает знаменитый Авиационный завод из моего школьного отрочества!

И снова бесчисленные воспоминания начинают обуревать мною, как каким-то брошенным всеми девяностолетним старичком, со слезой, растревоженным сердцем и неприличной сентиментальностью.

Привели нас, облачённых в тёмно-синие дурацкие халаты маленьких обормотов, на месячную практику в жутковатые цеха наши школьные «трудовики» и сдали на заскорузлые ручищи местных «мастаков» – мастеров, что проведут нас по всем кругам ада этого странного инфернального места.

Хотя, конечно, купленная за семьдесят пять «честно заработанных» здесь рубликов ленинградская гитара – неплохая расплата за циничную эксплуатацию детского самоотверженного труда. Собственно, цена этому «винтажному», как пошленько бы выразились сегодня «матёрые» всезнайки-музыканты, инструменту была на два рубля дороже. Их пришлось с большой неохотой выпросить у любимой мамочки. А так ведь жутко хотелось заработать на первую рыжую мою подругу в полном и гордом объёме самому… Итак, семьдесят пять карбованцев уже в оптимистическом активе! К тому же эти забавные четыре недели мы были освобождены от ненавистной учёбы, во что даже вначале просто не верилось раздолбайскому школьному люду.

В общем, нас начали методично раздавать «мудрым наставникам», ну прямо как в знаменитой сцене из фильма «Афоня». Я лично попал к высокому и плечистому с причёской аля «молодой Леонтьев» весёлому работяге. Другой мой малолетний коллега по «труду благородному» был вручён смешному маленькому волосатику, над верстаком которого я зорко «выцепил» родную сердцу надпись «AC/DC», начертанную с бережно сохранёнными особенностями логотипа. Было явственно видно, как старательно он срисовал её с любимой народом пластинки 79-го года.

Лохматый этот паренёк был явно не в себе, что называется, полнейший «чудик» и «не от мира сего». Выражение лица его было всегда несколько потерянным, словно он незримо витал где-то не здесь, а в других, более «высоких» сферах бытия. Когда же один из «мастаков» постарше и явно «ответственнее» вопрошал что-то «патлатого» по производственному процессу, тот словно «из ниоткуда» появлялся, причём с большим неудовольствием, в нашем убогом мирке и с досадой восклицал: «Ну вот! Такая мелодия была в голове! Сбил, как нарочно, теперь не вспомню!». Он картинно заламывал в отчаянии руки, обхватывал непрочёсанную голову и нервно ходил хрестоматийным киношным «Ильичом» взад-вперед.

Я робко попытался выяснить у своего «красавца Леонтьева», мол, правда ли, что тайно сочиняет этот малый, да и «AC/DC» в «красном углу», мол, «глаголет за многое». На что мой личный «мастер и наставник» весьма важно и, явно демонстрируя музыкальную и общую эрудицию, ответствовал: «AC/DC»… Не знаю, чего уж там в нём «постоянного», но вот «переменного» точно хватает!». Такой вот, понимаешь, замечательный пример фабричного красноречия. Улыбку свою до ушей я еле спрятал тогда, деликатно понимая, что отреагировать на сей «изящный сонет» нужно уважительно и даже с восторгом.

А вот ещё одному из наших юных школяров попался экспонат «института наставничества» подревнее… Закалки, прямо скажем, социалистической. Маленький, сухонький, замызганный мужичонка, вечно смолящий какие-то гадко пахнущие папироски. Постоянно всем недовольный, завистливый, лет эдак под все шестьдесят, словом, живой свидетель Революции. Критически осмотрев своего весьма полноватого школьника-бутуза, он немедленно дал ему мудрый и благородный совет: «Чё-то ты толстый какой-то! Если так дальше дело пойдёт, совсем разжиреешь! Скорее курить начинай, а иначе, всё – хана, вовсе жирдяем будешь!». Добрый был дядька…

Болезненно помню и жуткие промасленные чертежи, в которых, как ни пытался, ни бельмеса не понимал, но наугад и по наитию срезал все эти «фаски» (ещё одно гениальное словечко) и в стружку отважно уничтожал батареи ценных болванок. Словом, трудился.

Ну и конечно, из детской памяти не вытравить душераздирающий эпизод с неисправным прессом. Пресс – это монструозных размеров стопудовая конструкция, под которую подкладывалась непослушная железяка, которую требовалось особым образом согнуть. Чтобы, так сказать, человеческий гений сломил строптивый металл. Во время закладки болванки наши рабочие ручки неминуемо оказывались под пугающим прессом, и это всегда было очень и очень страшно.

Но случай со мной был куда посерьёзнее – как только я пытался закинуть объекты сгиба под многотонную громаду, пресс коварно дёргался, на несколько миллиметров явно приближаясь к моим музыкантским лапкам. Они, тщедушные, конечно же, немедленно и в ужасе отдергивались. Но после стоически пережитых мною пары-тройки подобных «закладок», я в панике припустил к «мастаку» и, сбиваясь от понятного волнения, доложил, что от подобной «работы с риском» категорически отказываюсь. Ну нравится мне, понимаете ли, держать вилку с ложкой сугубо самостоятельно, то же касается и зубной щётки с шариковой ручкой.

Наставник неспешно «зарядил» болванку и… Ничего не произошло! Ещё раз. И ещё. И ещё… Надменное лицо бывалого «учителя» уже выражало нечто вроде: «А я тебя понял… Работать ты, сука, не хочешь!». И тут на моё маленькое счастье кровожадный пресс показал свою адскую личину – он совершенно отчётливо содрогнулся, чуть опустившись к ручищам дылды-наставника. Тот отшатнулся и, побледнев, сдавленным голосом просипел: «Слушай, а он и правда, товой… Несправен…».

Так я счастливо спас свои детские ручонки и, надеюсь, многие правые и левые конечности нашего сплочённого школьного коллектива, поддержав производительность и прочие трудовые успехи на высоком, социалистическом уровне! И всего-то знакомый запах в метро – а сколько забавной дурищи припомнилось за одно лишь мгновение! Ваш бывший трудяга доволен!

Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Подняться наверх