Читать книгу Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений - Илья Жердяев - Страница 2

День отъезда к морю приближался на ватных ногах.

Хотя подобное ожидание повторялось на протяжении последних пяти лет, привыкнуть к замедлению бега времени перед этим, без преувеличений, главным событием среди выцветших однообразием, прошедших с момента нашего последнего отпуска, трехсот шестидесяти пяти будней никак не удавалось.

Но мы все-таки его дождались! По такому случаю в последнюю ночь перед отправлением в курортную даль спать совершенно не хотелось. Уже в шесть утра автомобиль сиял свежевымытым кузовом, а его салон вычищался от пыли неоднократно еще раньше и не единожды. Чуть позже все бесчисленные и такие необходимые, по мнению моей жены, в поездке вещи заняли в автомобиле свои привычные места. Свободного места в салоне оставалось только еще чуть-чуть. И то только для нашего самого ценного груза – сына Антона…

В этом году отпускные сборы в нашей семье начались, как никогда и до неприличия рано. За целых два месяца до даты возможного отъезда… Да, да! Именно почти за шестьдесят дней были перебраны и вновь уложены на свою полку в коридорном шкафу все морские принадлежности, «возглавляемые» надувным матрацем и парой ласт. Еще были приобретены на рынке «Рыболов» супер новейшей конструкции две «резинки» с колокольчиками на целых двадцать крючков каждая! И все это за такие долгие два месяца до начала отпуска! Так нам всем не терпелось поскорее начать делать то, что окончательно предвещает скорое свидание с этой соленой и бесконечно райско-лазурной явью!

Традиционные посиделки «на дорожку». То, чем занимались перед своим очередным путешествием мои покойные родители, я хорошо помнил и, как мог, старался соблюдать в своей взрослой жизни. Вот мы и сидим по зову предков рядом с остатками приготовленных в дорогу вещей почти минуту. Можно было бы и больше, если бы не крайнее нетерпение четырехлетнего сынишки, очень торопящегося «на море». Еще пара минут вниз на лифте – и ключ, сжатый в трепещущей от нетерпения руке, уже в замке зажигания. С замиранием сердца поворачиваю его. Который год подряд именно это мгновение начинает отсчет волнующего действа, банально называемого поездкой к морю. С началом работы запущенного автомобильного двигателя мои внутренние часы начинают уже отсчитывать не «сколько осталось до начала главного события в году», а уже «сколько до его конца».

Первые километры дальнего пути спешить не хочется. С очень большим удовольствием соблюдаются все-все требования дорожных знаков. И даже ограничение скорости! Но после третьей сотни километров за спиной правая нога самостоятельно, без особого «согласования» с моей волей начинает все сильнее и сильнее придавливать крайнюю правую педаль.

Жена и сын уже спят, а я остаюсь совершенно один в этой ночной бесконечности. Не считая дороги, конечно. Передо мною зеленый свет приборной доски, за лобовым стеклом – с километр, вырванного из ночи дальним светом фар асфальта, и еще моя память, острая и пульсирующая. Совершенно непроизвольно полностью погружаюсь в невеселые раздумья. И уже очень скоро самому кажется, что автомобилем управляет не я, а кто-то другой…

«Мне без года сорок… Сколько позади всего бестолкового, от чего бы можно было отказаться и забыть, вроде, и не было вовсе… Хорошо, что послушал Татьяну и не смотря ни на что согласился на эту поездку! Для обычного для этой поры года визита на море было слишком много аргументов «против». Уж слишком стянутый и объемистый клубок проблем оставался дома. Но права была Татьяна, убеждая в том, что именно в такой ситуации необходимо оглядеться, все еще раз обдумать и только тогда решать, быть может, самую основную проблему в своей жизни. Лучшего, по ее мнению, места, чем море и в кругу семьи для глубокого анализа проблемы перед тем, как сделать свой выбор – нет. Она, как всегда, права. Чем дальше расстояние до того места, где остаются мои проблемы – тем лучше! Так, по крайней мере, мне кажется в эти минуты бешеной ночной езды – жена спит и уже некому сдерживать мой порыв побыстрее удалиться от Бог весть откуда появившихся трудностей и недоразумений.

Итак, что мы имеем… Остается совсем немного до того рубежа, у которого есть смысл отрапортовать, в первую очередь, самому себе о том, что же я успел за первую половину (это точно, и не сомневайся даже!) своей жизни. Хотя… Хотя, перспективы все изменить в этом плане у меня появились… С первого взгляда, совсем неплохие, даже очень… Но при более глубоком осмыслении, и с этим нельзя не согласиться, все они могут превратиться только в мираж! Это так же очевидно, как и то, что я сейчас за рулем автомобиля… Если еще быть точнее, то эта ситуация – полное распутье. И в какую сторону не глянь, какой выбор не сделай – уверенности в удачном исходе, ровным счетом, ни-ка-кой! А так все неплохо начиналось! Сколько раз? Один… Два… Всего пять раз! Да, пять раз в моей почти сорокалетней жизни все начиналось более-менее удачно. И столько же раз по собственной инициативе или из-за череды непонятных совпадений все возвращалось почти к полному нулю… Значит, придется все начинать и в шестой… Как же это будет звучать для постороннего слуха? Начать жить в шестой раз! Вот так, все просто – еще раз начать жить в свои неполные сорок лет.

Жизнь человека на Земле… Что это вообще такое и, собственно, ради чего? Она с Началом и Концом? Или, может, наш жизненный путь это только временное присутствие?… А есть ли Бог? Каждый живущий, и это, вне всякого сомнения, много раз задавал сам себе эти вопросы. Нашел ли кто-нибудь за все времена, что живет человечество на Земле ответ на этот вопрос, мне неизвестно. И ни одно пояснение этого вопроса многих до сих пор меня не устраивало. Даже то, что было написано в Книге книг – Библии. Одно меня успокаивает. Пожалуй, каждый родился, чтобы оставить свой особый след на этой планете. А может и не только на ней… Кто об этом точно знает? А, кто знает – кто мы вообще, откуда пришли и надолго ли?… Это очень трудные вопросы, на которые ответ должен быть у каждого, кто над этим задумывается. Рождение, детство, юность, зрелость, старость и смерть… Даже сейчас, когда человечество за собою оставило сознательных, переписанных на камне, пергаменте, бумаге и электронных носителях следов о пяти или более тысячелетиях своего существования, точного и единого ответа – что же происходит на самом деле, когда человек умирает, все нет, как нет и ответа на вопрос, есть ли продолжение жизни и после самой смерти? А, может, это уготованная Богом Судьба руководит процессом и тянет в одном ей угодном направлении каждого по реке жизни? И вновь: кто знает единственно правильный ответ? Иногда, очень реально и почти ощутимо всем собою и, особенно тем, что находится, может в сердце а, может, в мозге, тем, что всегда подсказывает и порождает сами чувства, воспринимаю реальность, которая вокруг меня, такой, что, иногда, даже кажется, что это все прежде было как раз в этом месте и, как раз, со мной. Но это случается и тогда, когда с течением обстоятельств я попадаю в то или иное место впервые в жизни! Чем это объяснить, хотя бы самому себе?… А, иногда, что-то приснится… Когда, много позже, во время, какого-нибудь приключения, принесшего, казалось, свежие впечатления, вдруг, начинаешь задумываться о только что случившемся, неожиданно, вызывая учащенное сердцебиение и сильное внутреннее волнение, на память четко и, совершенно отчетливо, приходит как раз тот сон, о котором никогда не вспомнил бы, если бы не это новое, неожиданное событие. Оказывается, то, что спрятано в глубине самого себя, то, что совершенно не поддается изучению и пониманию, давно уже видело эти грезы, и рассказало тебе о том, что случится на самом деле именно с тобой спустя месяцы или целые десятилетия… Нет конца этим вопросам, как и нет на них ответа. А если бы он был известен? Кем бы мы тогда все были? Если не задумываться ради чего живешь – никогда не станешь творцом и хозяином своей судьбы. Но, действительно, ради чего? Все равно о том, что будет конец, уже известно… Вот такой замкнутый и никем, до сих пор, не разорванный круг вопросов. Даже, бег самой жизни, без зримого начала и, пока, без зримого конца. Чтобы не случилось в жизни каждого, сознательно или бессознательно, много в этом относится на игру судьбы или на обычный случай, который мог бы и не случиться совсем, если бы… Это такое коротенькое, но неисчерпаемое – «если бы». Да и, на самом деле, после любого случая, кажется, что, если бы, сделал что-то по-другому (не так посмотрел, не заговорил, стал не в то место – перечислять можно без конца все возможные «если бы») – все было бы по-другому. Но время истекло и его вместе со всем, что случилось, уже никогда не возвратишь и не изменишь. Когда так размышляешь, где-то, снова же таки, из самой середины души, вырывается вопрос – а, может, за этим всем есть некто? Некто, кто этим всем руководит и направляет в одном ему нужном движении. Вместе и с течением времени, и с судьбой каждого, кто живет и очень хочет самостоятельно руководить своей жизнью. И о каждой-каждой жизни – от ее начала и до конца, уже кому-то давно и заранее известно. Вот именно, как раз, об этом узнать опасно, но чертовски интересно! Хотя, такой шанс у меня был… И, довольно, неплохой! Но у кого теперь попросишь переигровки? Не у кого… До сих пор ни один из тех, кто прожил свою жизнь сполна, не сказал об этом совершенно уверенно и безошибочно. Уже давно, кажется, всю мою сознательную жизнь, эти вопросы не дают мне покоя. Ни днем, ни ночью, ни летом, ни зимой. И, скорее всего, никто этого не узнает, до тех пор, пока не явится перед концом своей жизни, а может и перед самым тем, кто есть Единым Началом всего, что существует. Явиться, чтобы просто жить дальше??? Но снова и снова: все это ради чего!?»…

Впереди меня, в лучах уже ближнего света фар, легковушка с серией на номере «ЕВ». Мне известно, что в той области, откуда спешат, наверняка, тоже к морю неизвестные мне люди, предыдущим буквосочетанием было только «ЕА». Вторая буква алфавита по понятным причинам в государственных номерных знаках была пропущена… Сколько у меня связано с этой областью, откуда регистрацией торопящийся впереди меня «Мерседес»! Сейчас я уже совершенно спокойно отношусь вот к таким случайным встречам. Совсем не так, как еще пять лет тому назад, когда каждый автомобиль «оттуда» вызывал восторг, раздражая даже жену, не устававшую, впрочем, повторять, что я уже «навсегда местный». А я только возмущался из-за ее таких слов и не хотел верить в то, что действительно такой момент наступит. Когда полностью свыкнусь со своим новым местом постоянного обитания. День, когда начну забывать, казавшиеся, навсегда въевшиеся в кожу и в сам мозг голоса людей, запахи, звуки и цвета…

Мое сознание отмечает вспыхнувший в ночи жезл автоинспектора. Конечно, подчиняясь этому приказу, торможу из-за своей скорости метров на сто поодаль от ночного патруля. Не выходя из автомобиля, смотрю в приоткрытое окно на мелькающие блики проблескового маячка. Его цветные лучи превосходно смотрятся на фоне черного бархата ночи.

«Они его включили только чтобы покрасоваться? Или в неуверенности, что остановлюсь? Но, где я? Скорее всего, это уже Ново-Одесская, односторонняя «разведенка»… Так и есть, нормально я еду! Но почему здесь, в таком месте и в такое время? Это они только для пущей своей значимости и собственной уверенности «цветомузыку» на крыше своей легковушки и включили. Что бы и не сомневался…», – вяло рассуждаю я.

Ко мне никто и не думает подходить. Сдаю назад, останавливаю автомобиль, но снова жду и первым не покидаю салон. Жду долго. Наблюдаю, как из «девятки» нехотя выходит, поправляя картуз, с поблескивающей в сине-красном свете проблескового маяка кокардой, второй патрульный и направляется в мою сторону. Первый, тот, что с жезлом, остается контролировать дорожное движение и подстраховывает второго. Достаю с полочки под рулевым колесом документы.

– Здравия желаю! Младший инспектор сержант… (фамилию называет совершенно неразборчиво). Что же вы знак ограничения скорости не замечаете и вместо сорока все сто давите? Нехорошо! Ваши документы…

Протягиваю через открытое окно пока только свое служебное удостоверение. Сержант, подсвечивая жезлом, внимательно вчитывается. Очень тщательно. Когда я вижу, что очередь уже подошла к содержанию оттисков печатей, начинаю ненавязчиво помогать в принятии им решения, предварительно пристально посмотрев в глаза этому ночному инспектору:

– Остальные документы тоже в полном порядке, сержант! Автомобиль технически исправен, водитель трезв! На море я спешу с семьей, сержант! Извините, если что-то нарушил…

В ответ все-таки слышу недовольный вздох и пожелание счастливого пути. Удостоверение занимает свое место в портмоне, а затем и на полочке под рулевым колесом.

Бортовые часы «отбили» два тридцать ночи. Надо спешить, впереди еще больше половины пути! Танечка и Антон на этой остановке даже не проснулись. Несколько секунд прислушиваюсь к их тихому посапыванию и, как могу, бесшумно трогаюсь с места незапланированной встрече на обочине. Шум гравия под колесами стихает и меняется на тихий, успокаивающий шелест асфальта. В зеркале заднего вида исчезает в ночи сержант милиции…

После этой остановки уже не могу собраться с прежними мыслями. Полностью приземляюсь и начинаю бороться со сном. Мне легко это удается. Во-первых, многолетняя тренировка ночной езды на дальние расстояния, во-вторых, рядом со мной термос с превосходным, крепким кофе…

Незаметно проскакиваем Новую Каховку с ее «Чумаком», тачанкой да дамбой плотины, поражающей разницей в уровне воды Днепра и той, что уже открутила турбины гидроэлектростанции, так и остающейся до сих пор имени какого-то по счету партийного съезда. За плотиной, несмотря на это ночное время бесчисленное количество молодых людей со всклоченными на головах мокрыми волосами, желающих даже в этот ночной час продать только что выловленных раков.

Близость Николаева и Херсона отмечается обилием встречного транспорта, в лавине которого преобладают легковушки с запредельно перегруженными дарами садов и огородов прицепами. Сколько же мужиков в этот ночной час не спит вдали от своих жен и подруг во вред своему и их здоровью, не обращая внимания на преклонный возраст используемой техники и спешат, спешат, сломя колеса, поскорее добраться к началу столичного базарного дня! От сплошного потока навстречу яркого света плохо отрегулированных фар начинают болеть и слезиться глаза. Успокаиваю сам себя, убеждая, что это только тренировка, а настоящая работа ждет меня еще впереди…

Вот и небо начинает сереть! Самое неприятное в ночной поездке, кстати, время. Уже и не ночь, но еще и не утро. Хочется выключить фары, но, сделав это шутки ради, погружаешься в полный мрак – светлеющее небо еще не в силах разогнать темноту на моем пути. Остается ждать, пока в небе не покажется розовый свет просыпающегося светила. Только с его первыми лучами исчезает сковывающее тело и мозг ощущение сонливости.

Останавливаюсь, где-то недалеко от Аскании-Новы. Совершенно ровная, сколько хватает взгляда, причерноморская степь. Ее поразительную, без единого холмика, плоскость нарушают только редкие лесополосы да поднявшиеся стройными стеблями поля подсолнечника. Все, и даже земля, сейчас в нежном розоватом цвете раннего солнца. На нитях паутины, натянутых в редкой, выжженной траве – такие же розовые, как предрассветное небо, капли росы. Потягиваясь в сторону рождения нового дня, долго стою с поднятыми вверх руками. Продолжаю радоваться тому, что я так далеко от своих проблем…

Со мной пробуждаются и жена с сыном. Первый вопрос Антона: «Что мы уже на море?» смешит меня. Мой мальчуган на заднем сидении долго и безуспешно сонным взглядом вращает головой по сторонам в поисках такого им желанного места. Вместо моря замечает только выжженное пятно на обочине, которое при более пристальном рассмотрении оказывается всего лишь прижатыми дождями к земле черными женскими колготками, сквозь ткань которых уже успели прорости редкие травинки. По этому поводу я молчу, ничего не комментируя, и только многозначительно подмигиваю жене. Впрочем, настроение сына от отсутствия морского раздолья ничуть не портится и он вместе с нами радуется наступающему дню. Мы все умываемся, сливая по очереди, друг другу в руки воду из канистры, неспешно завтракаем, громко радуясь утру, предвещающему скорое наше свидание с морем.

Еще один поворот вправо – и вот он Чонгар!

И кому только в голову пришла мысль о том, что рыбные запасы в Азовском море истощены до предела! Такому распространенному мнению есть веский контраргумент! Вот он, прямо перед нами: бесконечные гроздья бычков, калкана, судака, пеленгаса а, главное, многослойные пласты осетровых, украшенных двухцветной икрой, продолжение которых скрыто от глаз во многих десятках багажников легковушек на четырех подряд вдоль трассы рынках, убеждают в обратном: море, как не старается человек, пока сопротивляется давлению цивилизации и выживает!

– Давай махнем на Азов! – обращаюсь я к членам своей команды. – Там и море теплее, и рыбы больше… Да и фруктов должно быть поболее и подешевле… На несколько дней всего. А потом на Юбэка…если очень не понравится…

То ли от бессонной ночи, то ли от желания наполнить свои желудки всем этим, обещанным только что мною, южным великолепием, получаю полное и громкое согласие дорогих мне людей.

Помня наизусть карту этой местности, решаю «срезать» и рвануть через Геническ по Арабатской стрелке, прямо на Крымское побережье Азовского моря. Наш разворот на сто восемьдесят градусов, поэтому стремителен…

– …А у вас есть путевки? – пытается заглянуть в салон через мое приоткрытое окно давно не бритый лицом мужчина неопределенного возраста в камуфляже на всех частях своего тела. Его натутаированные до самых кистей руки тоже кажутся защитного на любой случай цвета.

– Какие путевки? – сразу не соображаю я. – А вы кто, собственно? – постепенно перехожу сам в наступление.

– Экологический патруль! Если у вас нет путевок – платите сбор за въезд в курортную зону! Сколько вас? – самозванец начинает нас считать.

– Я ничего платить не буду! – смело и неожиданно для себя заявляю я. – И даже не буду требовать у вас предъявления соответствующих документов!

Смотрю этому «попрошайке» с большой дороги прямо в глаза. Смотрю вызывающе дерзко и довольно долго. Усталость тела сказывается. Немедленно, после моей неслышной просьбы пропустить, тот нехотя медленно отходит от автомобиля и сам для себя машет рукой, мол, ну и черт с тобой, проезжай просто так!

…Кроме острого запаха близкого моря в этом Богом забытом месте почти за тысячу километров от родного порога все остальное навевает унылость и разочарование. Нескончаемые заросли камышей, полуразрушенные и полусгнившие домики с разобранными крышами на давно заброшенных базах отдыха, ржавые насквозь емкости для воды, чудом остающиеся на своих высоких и ржавых эстакадах.

Колеса автомобиля стучат на зазорах между бетонными плитами. Всего семь километров недавно выстеленной дороги. За неожиданно закончившейся последней плитой перед моим взором только крайне неровное и жалкое подобие песчаной дороги, испещренной далеко не ямками, а настоящими, глубокими колдобинами. «Так вот почему «экологические инспекторы» с такой ухмылкой заглядывались на дорожный просвет моего автомобиля, провожая меня в бесплатный путь!». Почти без сомнений разворачиваюсь и бросаю свой сухопутный корабль на дальний маршрут через Джанкой и по направлению к славной Феодосии.

Никогда бы не подумал, что в начале третьего тысячелетия в какой-то стране Европы, пусть даже и в Украине, можно найти такое место, где кончаются автодороги! А, нет! Нашел! Съехав влево по направлению к Азовскому берегу с узенького шоссе, ведущего в Феодосию, отмечаю, что это то самое место. Под колесами загнанного тысячью километров пути «Пассата», сразу за оросительным каналом с грязно-зеленой и совершенно мутной водой только неровная поверхность отсыпанной какой-то страшно пылящей смесью, грунтовой дороги. Пройденный нами путь виден далеко позади непроницаемой пеленой поднятой и долго не опускающейся желтой пыли. На спидометре только сорок. На особо неудачных участках и все тридцать километров в час… Больше никак нельзя. Очень жалко пассажиров. И автомобильную подвеску тоже. Сын, возможно, зачатый, но, точно, рожденный и выросший в автомобиле, – и тот не выдерживает этого испытания, преподнесенного расстоянием, качкой и жарой. Его начинает тошнить. Это обстоятельство да все усиливающаяся жара заставляют принимать окончательное решение об отсрочке свидания с Южным берегом Крыма. Надо где-то немедленно остановиться и передохнуть…

Неожиданно вырываемся к самому берегу моря! Не доезжаем к его берегу всего пару сотен метров. Бросаем, ставший ненавистный за чистых двенадцать часов передвижения на колесах, не считая нескольких, в общей сложности всего-то на пару часов остановок, автомобиль с незакрытыми дверцами. С пустыми руками, пошатываясь на затекших ногах, направляемся на близкий песчаный берег.

После сжатого автомобильного пространства внезапно открывшийся бескрайний простор вводит всех нас в крайнее восхищение. Антон немедленно, в чем был одетым и, не спрашивая на это нашего с Татьяной разрешение, направляется, все, ускоряя свой шаг, к воде. Мы его не останавливаем. Только переглядываемся и улыбаемся. Еще бы! Сын ради этой встречи выдержал такое испытание дорогой! Мы его не останавливаем и даже не делаем замечаний, видя, как Антон уже по пояс скрывается в часто набегающих на берег волнах. После очередного «погружения» он сам виновато оглядывается. Мы немедленно меняем свои выражения на лицах с умиленно-блаженных на негодующие и строгие. Антон моментально читает наш бессловесный приказ и медленно выходит из притягивающей его пучины. Он улыбается нам, прекрасно понимая, что никто его сейчас за это первое купание ругать даже и не собирается: взгляд-то наш своего истинного выражения безмерного обожания к нему так ведь и не поменял!

– Ну, как тебе море? – спрашиваю у Антона, рассчитывая одновременно вычислить и его самочувствие.

Глаза сына искрятся и отражают господствующий в этом месте на Земле зелено-голубой цвет моря и неба. Подходящие слова не сразу приходят ему на ум:

– Хорошее… Теплое… И… И совсем не соленое! Ты же говорил, что море соленое!

С недоверием к услышанному сам подхожу к кромке суши и моря и осторожно, чтобы не намочить обувь, обмакиваю один палец. Затем медленно, одним кончиком языка облизываю остатки влаги на коже. Уставший разум констатирует: «Действительно, не соленая! Неужели такая разница с Черным?». Начинаю вспоминать и легко высчитываю, что в последний я раз был на Азове еще в восемьдесят первом, то есть, ровно двадцать лет тому назад…

– Сынок, это же не Черное, а Азовское!

– Это Азовское, что не море совсем?

– Море, море! Настоящее! Смотри, какие волны! И песка сколько!

Только… Только оно немного не такое, понимаешь?…

Антон уже меня не слушает, начав с увлечением распаковывать свои карманы до упора набитые игрушками и усаживаясь в мокрой одежде прямо на песок. Мы вдвоем с Татьяной обнялись и, не скрывая от присутствующих рядом отдыхающих на своих лицах блаженные улыбки осуществившейся мечты, стоим лицом к ставшему уже совершенно реальным морю и теплому, дующему сейчас только для нас одних, ветру. Закрыв глаза, и крепко прижавшись друг к другу. Вот оно то мгновение, из-за которого мы не могли в ожидании спать сполна ночи, долго ворочаясь в бессоннице и пробуждаясь с первыми солнечными лучами еще за целых два месяца до наступления этой кричащей своими красками реальности!

Резкое изменение обстановки моментально расслабляет. Чувствую, что начинаю засыпать прямо стоя. С трудом выхожу из оцепенения, и сам напрашиваюсь сходить в разведку, ведь мы даже не знаем, где мы сейчас находимся. В обе стороны по крутому берегу за нашими спинами рассыпаны маленькие домишки неизвестного населенного пункта, выше которых только красная от ржавчины звезда на стальном шпиле братской могилы…

Село Каменское коротко вытянулось вдоль своей единственной улицы. Несмотря на свои размеры этот населенный пункт почти курорт. Так, по крайней мере, начинает нам казаться после выслушанных мнений на этот счет местных жителей. По уровню цен на продукты питания и по стоимости предлагаемых услуг эта точка на карте бьет все нам известные цены в покинутой только вчера столице. А что же нас ждет в этом году в нашей Гаспре!?

Привычная по юношеским воспоминаниям серость азовской воды. Купающиеся рядом с многочисленными отдыхающими и не обращающими на них, на правах местных, никакого внимания сельские собаки и многочисленный крупный рогатый скот. Далекая до уровня курортно-классической чистоты морская вода приятно греет тело, несмотря на то, что под солнцем на берегу в тени под зонтом почти сорок по Цельсию. Ни свежей рыбы, ни даже сушеных бычков никто не предлагает. Никаких фруктов нет напрочь! Все объясняют такую редкую для этого места ситуацию продолжительным штормом и весенними заморозками. А какой же это шторм? Разве что только для этого далекого и забытого Богом места… Единственная «достопримечательность» Каменского – видимое с любой точки в поселке братское захоронение более трех тысяч солдат Красной Армии, окруженных и сброшенных в море в этом месте гитлеровцами в ноябре сорок первого. Именно так написано на разбитых и вновь сложенных мраморных плитах. Когда стоишь у этого захоронения лицом к морю, на высоком, почти отвесном, обрыве над узкой полоской пляжа очень легко представить, как шестьдесят лет тому назад происходило это избиение, наверняка, полностью безоружных… Каждый раз, проходя мимо этой братской могилы настроение портится не от полного запустения в этом месте, а от того, что, к сожалению, на надгробных плитах у обелиска видны имена всего лишь нескольких десятков воинов, из более чем, как здесь указано, трех тысяч…

Спустя три дня отсюда хочется без оглядки убежать вдаль. Скучно, однообразно и крайне уныло. Только Андрей «нашел» то, о чем так мечтал, отправляясь на море. С помощью детского спасательного жилета он часами способен не выходить на берег из воды. Контроль за его поведением превращается в привычную «заставлялку». Вынудить его побыть на берегу всего на протяжении пятнадцати минут можно только с помощью сказки, прочитанной вслух, и то только очень страшной. Мы давно перечитали с ним все о зверушках и добрых молодцах. Даже Кащей Бессмертный или Чудо-Юдо многоголовое уже давно не имеют никаких шансов. Антон просит прочитать и умиляется, слушая только «страшненькие». Надежда только на сказки о мертвецах или ведьмах. Спасибо большое тебе, Александр Афанасьевич Афанасьев, за такое разнообразие в своем сборнике русских народных сказок! «Ровно в полночь окно раскрылось и появилась ведьма, одетая во все белое…». Или: «…И слышит купец, как могилка под ним растворяется и выходит мертвец с гробовою крышкой в руках…». Иногда и самому при чтении «по заявке» сына очередной истории становиться… тревожно. Неожиданно сам для себя делаю этот вывод. Что-то заставляет меня задуматься над только что прочитанным. Понимаю, что это всего лишь сказки, которые предназначены, судя по самому названию этих литературных произведений, радовать слух малышей. Слово за словом вновь ощущаю глубину ужаса, читаемого сквозь эти строки и вспоминаю, как в детстве просиживал в охватившем безмерном страхе в кинотеатре под креслами почти всего «Вия»…

Но когда уже и сына начинает тошнить даже от сказок про нечистую силу, теплой воды и бесконечного купания, мы вдвоем направляемся по каменистому, обрывистому берегу к еле различимым от расстояния фигуркам рыбаков. Татьяна остается на пляже, пообещав «загорать и купаться за всех нас».

Я, все время, стараясь страховать сына и, не отставая от него ни на шаг, иду по самой кромке высокого берега. В некоторых местах видны следы недавних оползней. Море делает свое дело и точит камень, глубоко подмывая береговую линию. Шторм не прекращается. Волны накатываются и накатываются, с шумом разбиваясь где-то внизу под нами. Впереди наша цель – одинокий рыбачек, то и дело перезабрасывающий свой спиннинг.

– Здравствуйте! Извините за беспокойство! Мы бы хотели только узнать о том, что здесь можно поймать…, – как могу вежливо начинаю отвлекать рыбака от его занятия.

Незнакомец со спиннингом в руках весь «на указательном пальце», старательно контролирует изменения в натяжении лески, а с этим и весь процесс рыбной ловли. При нас он делает переброс. На его лице недовольная ухмылка. Он явно недоволен нашим появлением и никак не реагирует на мои слова. Мы явно его отвлекаем от приятного занятия. Я его прекрасно понимаю и все же пытаюсь еще раз узнать необходимое:

– Вы не будете против, если мы постоим рядом минут несколько?

Рыбак даже не оборачивается в нашу сторону. Вместо ответа начинает судорожно наматывать лесу на катушку. От желания поскорее вытянуть на берег то, что зацепилось за крючок, он несколько раз теряет равновесие и смешно пытается не упасть в воду. По дрожащему кончику удилища я без труда догадываюсь: мы стали свидетелями удачной подсечки. На всякий случай вместе с сыном отступаю подальше от него вверх на склон, освобождая для возможной борьбы, и без нас на узком каменном козырьке, побольше свободного места, а вместе с ним и шансов на успех незнакомому нам рыбаку. В волне уже видно серебристое тельце рыбы. Нет, целой рыбины! Еще несколько секунд – и мордастый и крупночешуйчатый пеленгас с розоватым брюхом килограмма на два весом сильно бьется о каменистый берег, так и, норовя сорваться обратно в бушующую пучину. Рыбак вначале просто наступает на неожиданно легко доставшийся улов ногой. Но это мешает ему сменить наживку. Поглядывая на Антона, он отворачивается от нас, и несколько раз бьет, бурно протестующую сменой стихии рыбину по голове рукояткой складного ножа. Только после этого первый раз смотрит мне в глаза и… улыбается! Есть контакт! Я вновь его прекрасно понимаю и стараюсь закрепить успех:

– Смотри, Антон, какую рыбку выудил дядя! Это мы с тобой такие удачливые, только подошли и такую добычу преподнесли! Килограмма два с половиной, не меньше! – специально преувеличиваю я, обращаясь к незнакомцу.

– Да, нет, может и двух не будет…, – оглядываясь назад перед очередным забросом, уточняет рыбак.

Леса вслед за увесистым грузилом «украшенным» большим куском белого пенопласта, со свистом уносится метров на семьдесят в бушующее море.

– Я вообще-то кефальку пришел подергать… Вот, две небольшие штучки вытянул… А, пеленгаса никак не ожидал подсечь, тем более такого, крупного… Он так вяло клюнул, что я подумал «мелочь»… Вы стойте… Смотрите, пожалуйста…

– Зачем над грузилом прикреплен пенопласт? – начинаю выяснять важные стратегические особенности местной рыбалки.

– Дно каменистое, понимаешь, если пенопласта не будет, то возможен зацеп за грунт… А так, чуть поддернул – грузило сразу кверху идет…, – с большим интересом и охотой делиться своими хитростями рыбак.

– А на что ловите?

– На червя… Сивашского…

Я еще ранее обратил внимание на то, что именно появилось на чужом крючке, но до конца так и не разобрал, что именно это было, больше смахивающее на сороконожку. До этого момента душевного сближения спрашивать было неудобно.

– …А что, он не такой, как обыкновенный?

– Нет, конечно! На дождевого только бычок будет клевать, и то очень неохотно. Вся остальная рыба ловится здесь только на него… Смотрите какой он… С лапками… Он очень нежный и прихотливый, но если в деревянном ящичке под мокрой хэбэшкой хранить и в холодильнике, то дней пять он выдерживает…

Я вместе с сыном с интересом заглядываю в предложенный нашему вниманию деревянную коробку, содержимое которой, еще и в мокрой тряпке вежливо предоставлено нам для созерцания. Подобревший от предзнаменованного нашим появлением великолепного улова хозяин, медленно ворошит пальцами его содержимое. Там – розоватые, плоские и от бесчисленного количества лапок, кажущиеся мохнатыми, копошащиеся черви. Не больше и не меньше – целое состояние…

– И почему только на него?

– Кто его знает…, – пожимает искренне плечами рыбак. – Рассказать, где его можно достать у нас?

От этого проявления вершины участия и рыбацкой солидарности я просто млею и выкрикиваю:

– Конечно!!!

– Если вы на машине, то это совсем недалеко. Если пешком, то трудновато будет добраться… В общем, добираетесь до поста автоинспекции… Это километра три от Каменского будет. Там сразу направо есть накатанная дорожка. На нее свернете и до маленькой лужи около холмика, его вы сразу увидите. В этой луже в иле они и живут. Сначала с грязью наловите, потом промоете. Вот и все!

– А на «резинку» здесь ловить можно?

– Конечно! Только пока штормит очень…

– Спасибо большое! Удачи вам, нам уже пора, – благодарил я за такую важную информацию нового знакомого, у которого и имени спросить не успел.

Возвращаясь обратно к своей стоянке, я уже не ругал себя за то, что не смог сохранить в этой жаре привезенных с собою накопанных на огороде у тещи киевских дождевых червей. Настроение улучшалось с каждым шагом по направлению к домику, где меня заждались рыбацкие снасти. Но вначале мне нужно было сгонять на Сиваш. Ради такой экзотической прогулки меня согласились сопровождать и мои родные, оставив для такого случая берег моря.

Я здесь, в этом месте, впервые в своей жизни. Место своим названием мне известно из фильмов и книг. Особенно в Гражданскую здесь кровушки налили. Сразу за показавшимся полностью безлюдным постом автоинспекции, прикрывающем полуостров от материка по Арабатской стрелке, начинался залив, названный именем качества содержащейся в нем воды. За его стоячими, отражающими голубое небо водами в легкой дымке виднелись фиолетового цвета громады, остающимися для нас по прежнему далекими, крымских гор. Справа шумело прибоем и криками чаек Азовское море. Между двумя этими берегами не более километра.

Вот и обещанный поворот сразу за развалинами какой-то, сложенной из серого и неприглядного камня, старинной крепости, рядом с которой, у самой дороги, остатки, уже, более современного бетонного дзота. Сворачиваю и натыкаюсь на потрескавшуюся корку давно высохшей лужи. В расстроенных чувствах возвращаюсь назад на дорогу. Но на противоположной стороне замечаю несколько не пересохших водоемчиков. Чувствую, что надежда еще остается. Спускаюсь и с трепетом первый раз втыкаю штык лопаты. При переворачивании грунта слышно сочное чавканье и сопение. Из-под почвы вырываются клубы то ли пара, то ли газа. В каждом новом раскаленном солнцем комке сырой глины вижу бесчисленные ходы червей, но сами брюхоногие как будто сквозь землю, точнее ил, провалились. Через непродолжительное время понимаю, что копать надо максимально близко к краю невысохшей лужи. Именно там у самой воды мною был отловлен первый, довольно жалкий экземпляр, которому я был безмерно рад. Не обращая внимания на засасывание ног в болотную жижу, черную как смола и со специфическим запахом жирную и совершенно не счищаемую грязь, налипающую на лопату, руки и одежду, а главное, испепеляющую жару и специфический запах, продолжаю добывать наживку для будущей (какие могут быть сомнения!) очень удачливой рыбалки!

Глядя на мое счастливое выражение лица, жена не делает не единого замечания по поводу так тщательно выпачканной одежды. Она тоже очень любит рыбу. Кушать. В любом виде. Хотя на следующее утро идти со мной на рыбалку категорически отказывается:

– Иди с Антоном… Я так устала… Я лучше позагораю сегодня…, – и переворачивается на другой бок.

– Хорошо, я согласен. Хотя, с нашим сыночком мне может быть совсем и не до рыбалки…, – соглашаюсь я.

– Но ты же ему обещал! Первая рыбалка у него ведь…, – замечает мое раздражение в голосе Татьяна.

– И у меня на море, между прочим, тоже… Хорошо! Мы идем вдвоем…, – выхожу я из домика не желая продолжения этого разговора.

Утро первой в этом году, причем, настоящей и, главное, морской рыбалки было таким же неприветливым, как и в предыдущие дни. Волны с силой били в берег под углом. Дул сильный, порывистый ветер. На небе ни облачка. В такой ранний час уже стоит жара. Солнце начинало свой трудовой день на полную силу.

О том, чтобы попытаться забросить «резинку» прямо с берега, не могло быть и речи. Поэтому мы ушли далеко от поселка по узенькой, извивающейся над самым обрывом тропинке, в поисках подходящего для заброса этой снасти места. Наконец, нашли что-то подходящее: в обрывистом, каменистом берегу виднеется расщелина, вымытая дождевыми, стекающими со степи, водами. Высоко холмящаяся в этом месте над морем, выжженная и оттого бесцветная степная растительность в этом, глубиной почти в рост человека, овраге резко меняла свой цвет на изумрудно-зеленый. Здесь был единственный на многие сотни метров вокруг островок тени и прохлады. Наверняка, сотнями лет стекающая во время степного паводка дождевая вода размыла в этом месте берег уступами, почти напоминающими правильной формы ступени, все расширяющиеся и расширяющиеся к берегу моря. Чем не Потемкинская лестница! Последний такой уступ уже упирался в пену волн и песчаное, совершенно ровное, полностью свободное от камней, дно. Воздух благоухает степными травами, среди которых без труда различаю чабрец. Где-то в голубой бескрайней синеве переливались голоса невидимых жаворонков…

Оставляю сына и начинаю с трепетом разматывать у самой воды снасть. План мой прост: не забрасывать как обычно грузило рукой а, используя малую глубину, пешком и, если получится, вплавь затянуть «резинку» максимально подальше в море. Конечно, с помощью сына, так как каменистый берег полностью лишал меня возможности закрепить второй конец снасти на берегу. К тому же сильный ветер и многочисленные мелкие камни, разбросанные на берегу, могли просто спутать леску.

– Антон, поможешь папе? Как мужчина – мужчине!

– Да!!! А как? – свет в глазенках сына выдает, с каким интересом он пытается вникнуть в суть возникшей «самой настоящей мужской проблемы», ради разрешения которой его подняли чуть свет и заставили топать сонными ножками пару километров.

– Я потяну вот эту ниточку в море, а ты стой на берегу и держи второй ее конец ручками, понял? И еще следи, чтобы «борода» не выросла.

– Да, папочка! И спустя минуту, когда я уже по колени зашел в море: – А что такое «борода»?

Выслушав мои объяснения с демонстрацией нежелательного во время рыбалки явления, Антошка понятливо кивает головой. То, что мой сын, как следует понял свою задачу и готов ее выполнить, у меня не вызывает никаких сомнений. С радостью от надежно обеспеченного тыла беру в руку грузило и делаю первый шаг в море. Начинаю идти, затягивая за собой нехитрую рыбацкую снасть. Невысокие волны мне сильно мешают. Приходиться каждую новую волну встречать прыжком и боком, сильно отталкиваясь от дна. Часто оглядываюсь назад, наблюдая за Антоном. Сын пока все делает правильно – стоит на берегу у кромки воды, смотрит мне вслед и старательно держит в ручонках деревяшку с намотанными на ней остатками лесы.

Продолжаю наступать на море. Пройдено первое углубление, под ногами вторая отмель, вновь только по пояс, если не считать высоты набегающих волн. Еще раз оглядываюсь на берег и кричу: «Держи!». Антон понятливо машет в ответ головкой. Впрочем, я замечаю, что он уже не смотрит мне вслед, а косится куда-то в сторону. Вода уже доходит мне по самое горло. До берега примерно метров сто. Начинаю плыть. Это трудно. Почти пресная вода и высокие волны требуют больших сил, чтобы оставаться на плаву. Чувствую, что начинаю выдыхаться. Еще раз оглядываюсь назад: сквозь гребни волн деревяшка мелькает все еще в руках сынишки. Хотя он сам уже не только смотрит, но и начал движение в какое-то, одному ему известное место. Догадываясь, что у меня остается уже очень мало времени, правой рукой, как могу сильно, бросаю грузило вперед перед собой. И сразу начинаю плыть назад, любуясь морем, изрезанным волнами берегом и сыном. Стоп! Что я вижу: Антон, занимаясь одному ему понятными делами, стремительно начал взбираться по крутому откосу. И в его руках я не вижу второго конца «резинки»!!! Начинаю кричать, но сын меня из-за ветра и расстояния не слышит. Как могу быстро пытаюсь плыть к берегу. Когда уже почти не остается сил, делаю первую попытку достать ногой дно. Тверди, просто, подо мною нет! Моя до этого попытка плыть более-менее понятным со стороны стилем, моментально превращается в простую попытку не утонуть. Судорожно размахиваю руками и даже пару раз глотаю невкусную воду. Мысль о несчастном случае не успевает прийти в голову – я, наконец, касаюсь кончиками пальцев ног дна. Кричу изо всех сил:

– Анто-о-он! Где леска!?

Сынишка, не прекращая своего движения на крутом склоне, небрежно оборачивается в мою сторону. Я четко вижу, что руки его совершенно свободны от посторонних предметов. «Не может этого быть!!!».

Выбегаю из пучины и бросаюсь наперерез к убегающему от меня смеющемуся Антону. Догоняю его на бегу. Как могу ласково для такого случая прижимаю к себе и спрашиваю:

– Сынок, а где тот кончик лески на дощечке, который я попросил тебя подержать?

– Там! – его указательный пальчик искренне указывает в сторону бушующего и безбрежного моря.

– Почему? – без тени злости, а только с бесконечным разочарованием в голосе пытаюсь узнать подробности такой внезапной диверсии.

– Что-то дернуло, я и отпустил ручку… Одна досточка осталась…

– Где она!? – с последней надеждой почти кричу я.

– Там…, – тот же самый любимый мною пальчик указывает мне на расщелину в берегу.

Оставляю сына и стремительно сбегаю вниз. Да, вот и деревяшка… Но на ней нет лески!!!

Я медленно, как бы нехотя, начинаю понимать, что сегодня остался не только без улова, но и без своей самой перспективной снасти. «Какой несчастливый день. Сам и виноват! Только я сам и никто более!». Хотелось громко кричать, выть и топать ногами! До этого такое привлекательное море и берег в один миг превратилось в убожество. До той самой минуты, когда надо мною неожиданно не раздался голос жены:

– Привет рыбакам! Как улов? Уже много наловили?

Татьяна во всей своей красе, умноженной купальником и платком-парео, подчеркивающими все до единой попрежнему самые соблазнительные линии её тела, спускалась к нам с очаровательной улыбкой на губах, держа в руках подозрительно тяжелую сумку. Подойдя поближе, по выражению моего лица о чем-то догадалась:

– С Антончиком все в порядке?

– Да…

– А почему ты тогда такой расстроенный?

После моего подробного и очень живого от только что пережитого рассказа, жена долго и заразительно хохочет. Меня почему-то это совершенно не злит.

– Почему ты смеешься?

– Ой, не могу! Ну, и рыбаки вы у меня! Ничего, не переживай. Пока вы тут рыбу ловили, я тоже зря времени не теряла…

– Что, рыбу кто-то принес? – в свою очередь догадываюсь я.

– Да, осетрика маленького, килограмма на три, причем, совершенно не дорого… Так что, вечером будем рыбку свежую кушать…

– А что в сумке?

– Сухое винцо вкусное купила, сейчас его и выпьем… Тут у вас, мои мальчики, такое место живописное, и тень есть, и зайти в море без труда можно… Лучше, чем на нашем пляже!

Первое, охватившее меня из-за постигшей неудачи, чувство злости на все и всех вокруг стремительно менялось на обволакивающее чувство балдеющего курортника, которому через мгновение предстоит испить вкусного вина и закусить его персиком с арбузом. Еще через минуту вся моя семья с блаженством плескалась в теплейших морских водах. А еще через несколько десятков минут после того, как первый стакан красного сухого растворился внутри тела уже ни о какой рыбалке и вовсе не хотелось даже и думать.

Я не видел когда и при каких обстоятельствах высокая и легкая банка, из пластиковой бутылки без горлышка с свежевыкопанными экзотическими мохноногими червями внутри, скорее всего сильным порывом ветра, была перевернута. К концу дня, когда мы все уже собирались уходить, я поднял ее и увидел, что на ее дне еще оставалось несколько неплохих экземпляров, которых я без тени сожаления выполоскал в море. Все остальные уже бесследно исчезли самостоятельно. Еще у меня оставалось так и не закрепленных сегодня на несчастливой снасти десять поводков с крючками. С длинным цевьем. Вместе с так и неиспользованным колокольчиком. На память об этой, даст Бог, не последней рыбалке…

А наш отпуск продолжался! Впереди нас ждало такое желанное Черное море!

****

Первая отпускная трехдневка пролетела совершенно незаметно. Но душа и тело уже начинали требовать изменения обстановки и климата. Непрекращающийся все эти дни ветер, не стихающие ни днем, ни ночью волны на море и испепеляющее солнце поставили организм перед выбором: стоит ли продолжать истязание? Ответ наш был однозначным. В один из очередных жарких дней, когда находиться на пляже в послеобеденное время становилось не только неприятным, но и опасным для здоровья, мы рванули в неизведанную даль. Дело в том, что с этой стороны Крымский полуостров мы никогда еще не посещали.

Какая у нас всех была радость, когда мы узнали, что в Каменское можно заехать с другой стороны через Семисотку и Батальное и, главное, по вполне нормальному асфальтированному шоссе! Это была первая из многих радость, вызванная нашим экспромтом, показавшимся некоторым блажью: в такую погоду и уходить с пляжа!?

Вскоре, проезжая насквозь Феодосию неожиданно вспомнил, что в этом месте я был ровно тридцать шесть лет тому назад! Немедленно поделился этим с Татьяной.

– Ты что-то путаешь, Володя…, – засомневалась Татьяна такой математической точности случайного нашего в этом месте появления.

– Да, нет же! Ты что не помнишь те фотографии в моем альбоме, где я совсем голенький в море? Они подписаны фотографом – «Город Феодосия, 1965 год». Только подумать, ровно тридцать шесть лет прошло!..

– А в каком году ты был в Рыбачьем?

– В девяносто пятом… Тоже ровно шесть лет тому назад! Вот, скажи мне, разве все это случайно?

– Кто его знает… Скорее всего, это простое совпадение…

Я не спорю с женой, зная, до какой степени она не любит обсуждать «мою тему». Уже несколько лет я ей пытаюсь доказать, что в моей жизни главенствует цифра «6», чему есть множество доказательств. Главное из которых, конечно же, дата моего рождения, при сложении чисел которой и получается искомая шестерка. Затем следуют легко проверяемые по документам шестигодичные циклы моей жизни. Даже самому себе, не говоря уже об окружающих, я не хочу говорить, что каждый высчитанный по моей формуле счастливый день всегда приносит большую удачу. Мне самому до конца не верится в это! Но то, что в Мои дни всегда все заканчивается хорошо – это настоящее правило, с которым я мало кого знакомлю. И уже, по известным причинам – и свою жену. Мне не нравится, что она не верит моим предположениям, а с недавних пор и моему глубокому убеждению. Даже это сегодняшнее, такое случайное открытие вывело ее из равновесия… Но и это ведь есть лишнее доказательство моей правоте! Но я все равно радуюсь. Ведь даже тридцать шесть разделить на шесть получается тоже шесть!

…Феодосия тянется несколько километров вдоль трассы «Севастополь – Новороссийск». Этот город сейчас запоминается мне только громадой зловонной нефтебазы на самом берегу моря. Сразу почему-то становится жаль здешних многочисленных отдыхающих. А мое возникшее было желание «остановиться, чтобы искупаться» испаряется, как будто его и не было вовсе.

Название населенного пункта Предгорное говорит само за себя. О начале подъема в гору сразу же говорит и двигатель автомобиля, требующего пониженной передачи. Вот оно, начало Крымских гор! Как приятно все же быть первооткрывателем! Хотя бы и для себя одного!

Первая наша остановка – в Коктебеле. Чтобы здесь остановиться и попытаться найти подходящий приют, достаточно было произнести вслух название этого городка. Кок-те-бель! Смакование этих звуков лично у меня вызывает ассоциации только со вкусом благоухающего и благородного многолетней выдержкой вина! А еще надо было увидеть возвышающуюся над морем громаду, так и оставшейся для нас безымянной, горы. Чтобы остановиться в этом месте для разведки в первую очередь, ничего иного и не надо было! Исследование Коктебеля ни к чему ощутимому не привело. Вздутые цены плюс довольно нечистое море на местном пляже «сделали» наш выбор для этого места, которое с расстояния трассы показалось настоящим раем. Мы едем дальше.

Судак полное повторение всему тому, что было замечено в предыдущем населенном пункте. Заоблачные цены при минимуме предлагаемых услуг и очень навязчивом сервисе. Еще – случайное визуальное знакомство с Генуэзской крепостью, совмещаемое с положенным к этому времени обедом, вполне достаточное для первого раза.

Веселое, Морское и Канака тоже остались позади. После унылого степного ландшафта «предложенного» нам на берегу Азова, горное и лесное великолепие проносящихся мимо гор забрало все наше внимание. Даже я, полагаясь только на свое умение вождения автомобиля в горах, часто, как могу, бросаю свой продолжительный взгляд по сторонам. Ради созерцания всего этого великолепия стоит жить и крутить без сна баранку целые сутки! Здесь, в тысяче километров от дома, среди этих гор, неба и моря чувствуешь себя поистине состоявшимся человеком! А еще мужем и отцом. Ведь все эти усилия ради одного-единственного – чтобы предоставить удовольствие своим родным и любимым! И честное слово, только во вторую очередь самому себе…

За очередным поворотом на берегу моря виден маленький, но утопающий в зелени, поселочек. Почти без споров со стороны своих штурмана и юнги, нарушая все мыслимые правила движения, разворачиваюсь у самого глухого поворота и возвращаюсь назад. Уже начав тормозить у самого красивого дома в этом микроскопическом населенном пункте, понимаю, что что-то в его внешнем виде мне очень знакомо. Только сейчас замечаю, что рядом с этим почти игрушечным одноэтажным «домиком»-казармой стоит…пограничная, наблюдательная вышка…

– Да, это же пограничная застава! Вот смеху было бы, если бы мы вышли и стали спрашивать «можно ли у вас отдохнуть?», – весело соображаю я.

– И ничего страшного! Подумаешь, твои любимы зеленые фуражки побеспокоили бы!.. – слова жены подкреплены многозначительным взглядом, демонстрирующим ее полную готовность поспорить об обыкновенности военнослужащих этого воинского формирования, в котором мне когда-то самому пришлось немного послужить и, конечно, бесконечно много рассказывающего всем своим знакомым о всех достоинствах и почти элитности солдат с зелеными погонами на плечах.

– Конечно, тебе бы они обрадовались…, – не обращаю я внимания на вызывающий тон и взгляд Татьяны, одновременно разворачиваясь на очень узкой улочке под пристальным взглядом через бинокль часового на вышке.

Мы снова едем дальше…

Следующий отрезок пути самый трудный. На нем начинаются не в пример предыдущим крутые горные спуски и подъемы вперемежку с невыписуемыми рулем поворотами. Вот и Рыбачье, в котором довелось побывать ровно шесть лет тому назад. Вначале самый первый вид на этот поселок открывается с высокой горы на высоте птичьего, точнее орлиного, полета. Ровные ряды пятиэтажек в окружении домиков поменьше. Но главное, как и прежде – большое пятно беломраморного пансионата, в котором я был замечен шесть лет тому назад. Душа моя поет, а сердце замирает оттого, что я смог сюда вернуться. И в каком качестве! С какой семьей и на каком автомобиле!

Мое восхищение растворяется по мере приближения к уровню моря. Рядом с трассой видны горы мусора, растаскиваемого морским ветром и чайками. Многочисленные пни срубленных туристами деревьев раздражают своей безысходностью. Но главный удар по памяти о девяносто пятом ждал меня впереди. Вся-вся, до последнего метра, трасса, проходящая вдоль поселка, превратилась в сплошное скопище разно размерных ларьков и магазинчиков, шашлычных и чебуречных! Вплотную к проезжей части сгрудились бесчисленное множество точек общественного питания. Идущие во всех направлениях люди-отдыхающие окончательно задушили способность дороги в этом месте пропускать автотранспорт.

Часы показывают половину шестого вечера. Решаем далее не ехать, а попытаться найти будущее свое пристанище в этом месте на карте. Без труда посещаем одно такое место, которое нам представляется если и не на «все сто», то, по крайней мере, на «пятьдесят один» процент возможно-подходящим. Особенно запоминается хозяин, в бывшем художник-оформитель, превративший лобзиком, стамеской и еще бог знает чем, каждый сантиметр своего частного пансиона в произведение прикладного искусства. Ажурные полочки и вешалки кроме того, что человек их изготовивший безусловно мастер, говорят мне еще и о том, что в зимние, или точнее сказать, несезонные, месяцы у этого человека появляется уж очень много свободного времени. Уже направляясь к автомобилю, замечаю вслух, что «одно посадочное место в сортире» имеющееся на двадцать четыре человека возможных отдыхающих, даже при очень не пристальном изучении предложенных удобств, выглядит явно недостаточным. Заканчиваем свою поездку в это место шикарным ужином и прекрасным красным сухим вином. Все втроем громко обсуждаем все то, что успели увидеть.

– Пока ничего подходящего. Даже здесь, в Рыбачьем… Когда будем уезжать из Каменского, придется еще разок все обследовать…, – тихо говорит жена.

Татьяна расстроена сегодняшней неудачей, горечь которой быстро передается и мне:

– Давай проедем в следующий раз до нашего места! Здесь все такое убогое и некрасивое… Какая разница нам, сотней километров ближе или дальше? – стараюсь успокоить всех сразу, в том числе и себя самого. – Там, в Гаспре, так красиво!

– Конечно! Я так хочу побывать в наших местах! – вся светится счастьем скорой встречи с любимыми местами Татьяна.

Антон не принимает участия в нашем разговоре. Он занят изучением новой игрушки и поэтому его не слышно. Весь сегодняшний день ему так и не стала понятной цель поездки. Он не понимал, как можно найти что-то «еще лучше» нашего отдельного домика на Азовском море.

Назад возвращаемся медленно. Через приоткрытые окна вдыхаем свежий воздух и слушаем оглушающую какофонию невидимых цикад. Молчим. Я целиком поглощен ночным вождением в горах. Даже обе мои руки на рулевом колесе. За одним из поворотов луч света фар натыкается на лису. Настоящую: рыжую и с пушистым хвостом. Скорость автомобиля на подъеме совершенно ничтожна. Мы медленно приближаемся к этому, многократно воспетому в русских народных сказках, хищнику. Тот, развернувшись мордочкой в нашу сторону, стоит неподвижно. Впервые замечаю, что лисьи глаза, точно как у кошек и собак, отражают свет темно-красным цветом. Эти немигающие две крупные точки тогда показались мне чем-то угрожающим. Их кровавый цвет от чего-то меня предостерегал! Эти глаза показались мне стоп-сигналами, требующими остановить автомобиль и немедленно повернуть назад. Отгоняю непонятные мысли, даже встряхиваю для этого головой. И медленно продолжаю приближаться к зверю. Чтобы продолжать до конца представившейся мне возможности наблюдать за ним и, вдобавок, освещать его фарами, проезжая очередной поворот, мне пришлось выехать на встречную полосу движения. Лис (или лиса) был впереди меня. Совсем рядом. Каких-нибудь…шесть метров. Зверь не шевелился, а только слегка пригнул голову к земле, приготовившись в любой момент развернуться и скрыться в темноте леса. Мне показалось, что его глаза разгораются все ярче и моментально становятся совершенно нереально большими. Понимаю, что не могу оторвать от них свой взгляд. Все внимание только на эти два огненно-красные шара! Но что это!? До моего сознания медленно доходит все усиливающийся вой автомобильного клаксона! Словно из сна возвращаюсь в реальность и поворачиваю голову на звук: прямо передо мною визжащий тормозами и мигающий фарами микроавтобус! Срабатывает автопилот и мои руки резко вырывают рулевое колесо вправо. Визг резины и резкая остановка после того, как вижу, что встречный автомобиль не останавливаясь, скрылся своими габаритными огнями за поворотом в ночи.

– Что-то случилось? – голос жены выдает то, что она до этого всего крепко спала.

– Нет… Ничего… Ты ничего не видела?

– Нет… А почему ты остановился?

– В туалет… Ты не хочешь? – непроизвольно скрываю причину внезапной остановки.

– Нет… Там много, наверное комаров…

– Я пойду…

Сзади к сопению Татьяны прибавляется громкое дыхание Антона. Тихонько выхожу, сжимая в руках фонарь. Его яркий свет в этой кромешной темноте кажется светящимся столбом, упирающимся в самое небо. Навожу пожирнее точку на асфальте, и медленно возвращаюсь к тому месту, где минуту тому назад видел хищника. Зачем? Тогда я об этом не думал. И совершенно не понимал, что же меня заставило вернуться.

Когда спустился по дороге к тому месту, откуда впервые в лучах фар заметил длиннохвостого зверька, я остановился и повернул назад. «Вот там он стоял. Да, именно вон там!». Вокруг меня южная ночь. Кроме пения (если так можно назвать из оглушающий треск) цикад не слышно более не единого звука. Медленно подхожу к той точке, где только что видел два красных пятна глаз зверя. Но что это!? Вместо сплошной зелени деревьев, которую я заметил сразу за рыжим зверьком, сейчас луч фонаря обрывается где-то далеко впереди и… в воздухе! На месте, где стоял рыжий зверь сейчас находится только сломанный когда-то до основания бетонный, ограничительный столбик! За ним еще с полметра поросшей травой обочины и все… Мне становится страшно, когда я пытаюсь с помощью фонаря посмотреть вниз. Бесконечно вниз… Вздрагиваю, но от голосов:

– Володя, ты где? – спрашивает Татьяна в темноте.

– Папочка, а-у-у! – ищет меня и зовет проснувшийся сын.

Медленно возвращаюсь к месту, освещенному габаритными огнями нашего автомобиля. В голове пока нет никаких четких мыслей. То, что я только что увидел, не может никак принести правильного решения вопроса. Да и самого вопроса, как такового, пока нет.

– Таня, ты не помнишь, лиса олицетворяет добро или зло? – задаю свой первый вопрос жене, после того, как Антон вновь усыпает под размеренное бормотание автомобильного двигателя.

– Не знаю… Вроде, добро а, может, только одну хитрость. А почему ты спрашиваешь?

– Так, просто… Пока вы спали, лисенок дорогу перебегал… Вот, мне и подумалось, не стоит ли плевать через левое плечо, как в случае с встречей с черной кошкой…

Я обнял жену и притянул ее голову к своей. От сильного запаха ее волос стремительно стало пробуждаться желание. Это, промелькнувшее искрой чувство заставило левую руку, державшую руль, дрогнуть. Немедленно наши объятия были прекращены женой:

– Аккуратнее, пожалуйста!

– Там был дикий пляж, помнишь? Там и днем никого не было… Может, остановимся, а? – шепчу я на самое ухо моей любимой женщине, не обращая внимания на ее справедливое замечание.

Она гладит мои ноги и, прикасаясь головой к моей щеке, щекочет ухо и шею волосами. Я немедленно останавливаю автомобиль. Мы долго целуемся. Пока я не замечаю сзади нас мелькание в ночи фар далекого пока еще автомобиля. С трудом отрываюсь от поцелуя и резко беру с места.

Вот, наконец, видна белеющая в ночи полоска прибоя. Остается только найти подходящее на этой пустынной дороге место для стоянки. Впереди вижу столбики, сразу за ними небольшой «карман», в который и завожу автомобиль. Демонстративно не спеша, выключаю двигатель. Мы вновь долго целуемся. Наконец, я начинаю подталкивать Татьяну в сторону ее двери. Она меня прекрасно понимает и щелкает ручкой дверного замка.

Посмотрев на спящего на заднем сидении Антона, тоже выбираюсь из салона, открываю багажник и беру с собой кроме фонарика еще и подстилку…

Кроме нас на этом берегу нет никого. К пению ночных насекомых в зарослях над дорогой прибавился плеск моря. Легкие, небольшие и сонные волны легонько перебирают своими, откатывающимися обратно, струями мелкую гальку. Над нами настоящий фейерверк звезд. Предельно, как только можно, ярких и контрастных. Не считаны эти звезды и необъятно это небо! Там, где должен быть горизонт, граница вод и неба неразличимы. О ней, этой предполагаемой сейчас в ночи черте свидетельствует разноцветье огней какого-то суденушка. И все! Вокруг никого. Только мы вдвоем! Вновь притягиваю к себе это желанное тело и вдыхаю на полную грудь его аромат. Еще через несколько минут мы ложимся и мое сознание врывается еще один запах – запах раскаленной за день и еще не остывшей прибрежной гальки. Приторно теплый и слегка напоминающий запах паленых птичьих перьев. Но прикосновение рук и губ Татьяны заставляют меня забыть обо всем на свете…

Потом мы долго купаемся. Конечно же, нагие! В морской воде ощущение друг друга совершенно иное. Тело моей жены сейчас мне кажется еще более упругим и возбуждающим. Мы не разжимаем своих рук в объятиях. Море освежает и заставляет нас продолжать ласкать друг друга с новой неистовостью. И на берегу тоже…

Антон спит. Это то единственное, на всей планете, что может нас сейчас отвлечь друг от друга и заставить заняться чем-то иным. Он спит… Спит и весь мир вокруг нас.

Мы уже сполна насытились взаимными ласками и лежим, укрывшись половинкой покрывала. Я глажу Танину спину. У меня закрыты глаза. Танины волосы сейчас пахнут только морем… Хочется шутить о разнице в подобных случаях между песчаным и вот таким, как сейчас, берегом из мелкой гальки. Представив все, о чем подумалось, улыбаюсь сам себе и молчу. Еще я думаю о том, как такие, как только что пережитый, моменты оголяют до полной осязаемости нити, узы, струны, да, назови как угодно, то, что связывает, любящих друг друга мужчину и женщину. Никто без истинного чувства любви не может испытать такой нежности и кричащего желания принести максимум наслаждения другому человеку! Прижимая к себе такое обожаемое тело, хочется целиком в нем раствориться! Одновременно растворив его в себе самом! Слиться в единое целое и чувствовать, чувствовать, чувствовать эту любовь! Как еще можно наполнить каждое свое прикосновение такой негой! Чем иным можно объяснить непреодолимое свое желание целовать это тело без остатка! Жаль того, кто этого не испытал хоть единожды. Во всех остальных случаях, но без наличия и проявлений истинного чувства, будем наблюдать только грубую подмену понятий, и только. Или «эрзац», если по-немецки…

Мимо нас по трассе проносится за этот час или два первый автомобиль. Татьяна подталкивает меня. Пора продолжать свой путь, до Каменского еще добрая сотня километров.

Поднимаясь по придорожному откосу, тяну за собой Татьяну. Подъем крутой и поэтому легко оступиться и скатиться вниз. Выбравшись к дороге, в последний раз включаю фонарь и смотрю на море. У самых моих ног ограничительные дорожные столбики. Точно такие, остатки которого я видел там, за поворотом. Мой мозг пронизывает именно тот вопрос, который блуждал в моей голове на том месте, но так и не был сформулирован: «Куда же, совершенно не спеша, направился тот лисенок!?». Татьяна смотрит на меня из автомобиля в ожидании. А я не могу прийти в себя. «Как же так? Там ведь отвесная пропасть и дикий зверь не мог просто так, уйти в том направлении! А был ли вообще тот лис? И его красные глаза… Стоп! Это уже слишком! Хватит! Возьми себя в руки!».

Двигатель давно включен. Но что-то мешает мне продолжать путь.

– Что случилось, милый? – рука Татьяны у меня на плече.

– Не знаю… У меня еще никогда не было галлюцинаций, а тут…

– Ты о той лисе, что перебегала дорогу?

– Да… Только я видел, как у нее светились глаза. Ярким красным светом.

Тогда я остановился потому, что чуть не врезался в едущий с горы нам на встречу автомобиль… Из-за нее…

– Ты испуган?

– Не знаю… Я возвращался на то место… Она не могла туда уйти потому, что там пропасть… И еще там не было не единого дерева. Хотя мне в начале показалось, что там стена леса.

– Это от усталости. Не волнуйся. Дальше поедем потихонечку и осторожно, хорошо?

Включаю первую передачу и трогаю автомобиль с места. Всего через несколько километров, сильно флюорисцируя белым отраженным светом фар, мимо нашего автомобиля проносится указатель населенного пункта с названием говорящим само за себя: «Морское».

– Мы проезжали его, помнишь? На автобусной остановке еще много было желающих сдать жилье. А ты не захотела выйти и спросить…

– Я очень тогда уже устала… Давай в следующий раз, а? – все тише и тише шепчет, проваливаясь в сон, жена.

Смотрю на рядом засыпающую Татьяну, в зеркало назад – на спящего сына и вновь улыбаюсь своему огромному счастью, накрывшему меня в эти минуты с головой. А сколько у меня впереди еще точно таких дней!? Теплый ветер врывается в открытое окно. Хочется кричать или петь во все свое горло. Заворочался сзади Антон. Быстро закрываю окно и берусь за руль второй рукой. Даю своей правой руке отдохнуть только тогда, когда мое обоняние четко улавливает разницу в запахе – Азовское море, в отличие от только что закончившегося Черного, пахнет совершенно по иному…

Из Каменского мы уезжаем без малейшего сожаления. Все, что было можно получить полезного для здоровья на этом берегу, получено нами за пять дней и ночей. Достаточно! Вперед к настоящему морю! Соленому, глубокому и лазурному! Вперед к можжевеловым и кипарисовым зарослям и скалистым берегам!

…Первая наша остановка за указателем «Веселое». Стоящий у обочины дедушка показался мне очень симпатичным и опрятным. Не выходя из автомобиля, спрашиваю прямо в лоб:

– Почем сдаете?

– По четыре…, – улыбаясь во весь рот со свежеизготовленным белоснежным мостом, отвечает мне дедушка.

– Чего «по четыре»? – на всякий случай спрашиваю я.

– Чего же еще! Долляра, конечно! – с готовностью уточняет тот.

– А что вы предлагаете нам на эту сумму?

– Ну, холодильничек поставлю… Ну, душ с горячей водой без ограничений…

– А до моря далеко?

– Четыре… Километра четыре будет, пожалуй…

– Четыре километра!? Это что же, придется на машине ездить? И за четыре доллара? Получается не мы вам, а вы нам должны будете доплачивать… Спасибо, дедушка и всего вам хорошего… – Во, загнул, старый! И глазом не моргает! – обращаюсь уже к Татьяне, срываясь с места.

В зеркало заднего вида еще долго виден тот пожилой мужчина, который так и остался стоять с широко разведенными в стороны руками, мол, чего же вы хотели, милые…

Следующая, по моей инициативе, остановка в Морском. На центральной, судя по количеству сдающих удобства людей, площади у трассы. Ко мне, выходящему из автомобиля сразу же подходят трое. Первый предлагает «за двадцать под ключ и со всеми возможными удобствами». Одной фразой объясняю, что это дорого и прошу предложить свои услуги следующему. У следующего «по пять», что тоже нам не вполне подходит.

Третий низенького роста, мне по плечо. Но очень коренастый, с развитой мускулатурой. С голым торсом и в одних шортах. В его разговоре сильный незнакомый акцент:

– А у меня, вот, по два… Но чуть дальше от моря… Пять минут пешком… Я когда иду – успеваю только выкурить сигарету…, – сбивчиво объясняет этот третий и все время пытается отвести свой взгляд в сторону.

Объявленная им цена за приют для нас вполне подходит. Мы просим его сесть в наш автомобиль и показать свои владения. Долго едем по пыльным улочкам поселка. Ветви кипарисов и остальных деревьев рыжие от толстого слоя пыли. Наш новый знакомый указывает путь, все время подсказывая куда поворачивать на перекрестках. Проезжаем мимо Дома культуры и рынка. Еще несколько поворотов и первое что я замечаю впереди по ходу нашего движения, это мусульманская мечеть. Снежно белая на этом выжженном солнцем рыжем фоне гор, с минаретом, межконтинентальной ракетой взмывающей в небо. Перст нашего проводника указывает мне в тот самый дом, который расположен прямо под религиозным центром мусульман:

– Вот мой дом! Заезжайте прямо во двор!

Я смотрю на Татьяну и без слов понимаю ее:

– Мы пока во двор заезжать не будем… Сначала все рассмотрим…

Кроме нас в просторном дворе не обращающий на наш разговор никакого внимания, стоит мальчишка, поливающий овощи из шланга в небольшом огородике, окруженном ухоженными виноградными кронами. Мальчик – точная, но уменьшенная копия нашего нового знакомого. Наверняка, его сын.

– Конечно! Заходите, смотрите! Вот это место для машины. Я свою в гараж никогда не ставлю. Можете, прямо, в гараж заезжать! Вот здесь мы живем, вот наш дворик, вот туалеты, вот два душа. Что бы вы знали, у нас нет ограничений с водой, мойтесь, сколько вам угодно и когда угодно! Жить можете здесь на первом этаже…

– Здесь уже кто-то есть? – стала уточнять Татьяна.

– Да, здесь живет одна женщина, а во второй комнате семья из Германии.

В голосе хозяина отчетливо прозвучали нотки гордости за своих постояльцев. Он продолжал демонстрировать свои владения:

– Поднимайтесь на второй этаж… Там, если вы согласитесь, будете пока одни… Пока…

Мы поднялись на второй этаж, представлявший собой просторную веранду с уходящими в разные стороны тремя дверями. В сторону улицы и еще в сторону гор – огромные в виде арок окна. Точнее, пустые проемы для них.

– …Здесь трехместная, здесь четырехместная, здесь пятиместная – выбирайте!

Мы по очереди заглядываем в предложенные нашему вниманию комнатки.

– А самая прохладная какая из них? – интересуется Таня.

– Вот эта, трехместная! Располагайтесь, пожалуйста!

Интонация речи хозяина приторно-подобострастная. Впрочем, понимаю, что так и должно быть, ведь этот человек очень заинтересован в том, чтобы мы остановились именно у него.

– А это над вашим домом на горе минарет чей? – задаю давно волнующий меня вопрос. – Он, что, действующий?

– Нет, пока он закрыт… Говорят, что в сентябре откроют… А построили его для нас, для татар… За средства спонсора какого-то…

– И вы тоже татарин?

– Да… Кстати, меня зовут Яша! – просто и без рисовки заявляет наш потенциальный арендодатель кусочка приморского жилья.

Здесь же, на втором этаже знакомимся и сходу расспрашиваем о его семье.

– Моя жена Гуля сейчас на работе. Она в совхозе на виноградниках работает… Скоро уже вернется. Еще дочь есть… Сына вы уже видели…

– Яша, – обратился я к нашему провожатому, слабо веря в то, что названное им имя в полной мере отвечает действительности. – Что-то, мне кажется, море от вас далековато будет. Надо проверить эти ваши «пять минут». Машина пусть пока постоит на улице, пока мы сходим…, – я все еще сомневаюсь в своем выборе.

– Какие вопросы! – радостно восклицает наш, с каждой минутой проведенной здесь, все более реальный хозяин и достает из кармана пачку «Примы».

Помню, что до этого он курил что-то с фильтром… Я засекаю время и будучи уверенным в том, что про пять минут до моря нас нагло обманывают, уже начинаю обдумывать не очень обидные для такого случая слова.

Переговариваясь, мы с обыкновенной скоростью, не торопясь особо, но и не сломя голову, идем в сторону моря вдоль сейчас пересохшего русла речки. Его начало, скорее всего, где-то в горах и оживает она наверняка только после сильного дождя…

Как я и ожидал, к не самой кромке моря мы пришли только за десять минут. Делюсь с нашим провожатым своим хронометражом. Тот без тени смущения заявляет:

– Какая разница, пять или десять! Главное, я же говорил, что только одну сигарету успеваю выкуривать! Вот, смотри! – он протягивает на уровень моего лица окурок.

– Вы бы еще «Зарю» или «Памир» нашли для такого случая. Тогда бы было можно и за полчаса водить, как за пять минут!

– Мы подумаем! – перебивает наш разговор Татьяна. – Сейчас сходим на море, искупаемся и тогда решим окончательно.

– Ну, смотрите… Я тогда пошел… Если надумаете – оставайтесь. Мамед вам откроет ворота… И уже отойдя на несколько шагов добавил: – Здесь дешевле вы нигде не найдете! И безопаснее тоже…

Мы долго провожаем его взглядом. На последние слова аборигена не обращаем никакого внимания. От усталости и перспективы скорого окончания финиша в своих поисках молча переглядываемся и начинаем громко смеяться. Когда успокоились, Татьяна перешла к делу:

– Ну, что, остаемся?

Я промолчал, зная, какая жена у меня требовательная к условиям проживания, лишь слегка пожав плечами и полностью отдавая право выбора супруге.

– Дешевле мы, действительно, уже нигде не найдем. Я думаю, стоит остановиться. А если что ни будь более достойное подвернется – сразу поменяем, правильно? Пока я заплачу за пять суток, а там видно будет…

– Правильно! – поддержал я мнение жены, по правде говоря, уже достаточно устав в этот день и с сожалением рассматривая возможную перспективу продолжать свои поиски в такую жару, находясь уже рядом с морем и под сравнительно надежной крышей.

Нашему решению помог и Антон, категорически заявивший о том, что он «из этого дома с котятами и собачкой никуда не собирается». Я с благодарностью тогда посмотрел на своего единомышленника.

Немедленно мы вернулись к минарету, загнали автомобиль во двор, взяли необходимый для нашег первого визита к Черному морю набор вещей и отправились к нему – самому для нас сейчас дорогому!

Количество людей на пляже в начале нашего появления просто шокирует. Не хочется верить увиденному. Это же ведь не Ялта и, тем более, не Сочи! По моему требованию бредем через оголенные, часто до неприличия, тела. Останавливаемся далеко в стороне от центрального входа, заняв узкую кромку берега под самой дорогой. Море у берега неприятно волнуется. В нескольких метрах его поверхность укрыта плотным «ковром» поднятых со дна водорослей. Да и само море должно быть почище, здесь у берега оно теряет свой лазурный цвет и становится мутно-салатным. Остаюсь в одних плавках и с некоторой брезгливостью вхожу по крупным и скользким булыжникам в воду, бодрящая все мои внутренности свежесть которой моментально перехватывает дыхание. Да, это действительно не Азовское, ты прав, мой мальчик! Через полминуты уже выскакиваю на берег и усаживаюсь рядом с Татьяной, которая успела, пока я «купался», прикупить десяток крупных вареных раков. Ждем пиво. Не справившись с Антоном в словесных прениях на тему «купаться – не купаться», отпускаем по его настойчивым требованиям в море. Спасательный жилет на нем в новом месте работает совершенно по иному и, в отличии от Азовского моря, выталкивает легкое мальчишечье тельце чуть ли не по пояс! Это новое обстоятельство дает нам возможность контролировать поведение сына в воде спустя рукава. Мы остаемся вдвоем на берегу и по очереди только лениво и не напрягая голосовые связки просим Антона не заплывать далеко. Медленно расправляемся с членистоногим, запивая белоснежное нежное мясо, освобожденное из красного колючего хитина, холодным хмельным напитком. В этом действе есть что-то прекрасно расслабляющее! Ощущение полной свободы под чистым небом, рядом со слегка волнующим морем, в котором от души резвится обожаемый отпрыск, в тени под зонтом. Ладонь руки холодит мокрая от конденсата поверхность пивной бутылки, а во рту немеющий от ракового аромата и шипов язык. Вот это сочетание, да?! Вслед за раками в наши желудки отправляется по паре небольших вяленых чехоней. Еще немного чипсов и все… Наступает полное пресыщение всем!

Мы так увлечены своим отдыхом, что не замечаем, как рядом с нами, буквально растолкав наших прежних соседей, прямо на раскаленную гальку плюхается толстопузый, лет пятидесяти пяти, мужчина с подозрительно смуглой кожей. Мне даже не хочется обращать внимания на его пристальные взгляды в нашу сторону. Ну, и что! Пусть смотрит, если ему это так нравится. Тем более, он вылупился, явно не на меня, и даже не на мою Татьяну, а на нашего сына…

Время далеко за полдень. Становится нестерпимо жарко. Даже нам, успевших за первые пять дней отпуска порядком подзагореть и закалиться. Наступает время возвращения в свое новое место отдыха. От охватившей тело усталости нет желания сопротивляться жизненным обстоятельствами. Близкая перспектива упасть в кровать затмевает слабое поползновение мысли не соглашаться с тем, что именно мы имеем на этом отрезке своего путешествия. А имеем мы разморенные на солнце тела, которые, на дрожащих от усталости ногах, еле еле движутся по раскаленной поверхности пыльной почвы.

Медленно доходим по улице, уходящей куда-то в горы, к минарету. Из последних сил, буквально, вползаем на знакомый второй этаж. Дверь нашей комнатушки открыта. Убогость ее обстановки и крошечность нашего временного жилья меня не угнетает. Наоборот! Физическая близость друг к дружке и проявления трогательного рукоделия хозяев, стремившихся с минимальными для себя затратами принести своим клиентам максимально возможный для своего достатка уют, трогают до глубины души. Так и не распаковав вещи, засыпаем, на показавшихся сразу самодельными кроватях. Я занимаю самое красивое, из трех здесь находящихся, ложе. Его спинки сделаны из какого-то неизвестного мне дерева, красновато-светлый тон и тонкий рисунок которого напоминает карельскую березу. Но зато, моя кровать стоит в самом неудобном и опасном из-за сквозняка месте. Самая удобная кроватка достается, конечно же, Антону…

Просыпаюсь от противного хлопанья форточки над головой. Неприятное ощущение полностью вспотевшего тела. Раскаленный солнцем потолок согревает меня не хуже гриля! С откровенным чавканьем отрываю мокрую щеку от подушки набитой, судя по запаху, овечьей шерстью. Мои еще спят, не обращая внимания на этот шум. За окном слышны порывы все усиливающегося ветра. Еще слышно, как наш Яша водит новеньких по своим владениям, рассказывая о том, что «больше такого они нигде не найдут». Полностью соглашаюсь с его словами и начинаю ругать себя за такую пассивность в выборе пристанища. «Завтра же надо съездить, аж до Алупки и найти новое место! Завтра же!».

За дверью кто-то сопит и скребет подошвами ног о цементный пол. Тихонько встаю и, не ожидая неприятностей, открываю дверь. Моментально сильнейшая струя сквозняка за моей спиной подхватывает форточку и со страшной силой ставит ее на место в оконную раму. Я целиком на пороге комнаты, но моя голова повернута назад. К счастью, стекло остается целым, и я, наконец, обращаю свой взор к нарушителю нашего покоя. Точнее, передо мной стоит нарушительница. В молодой, довольно симпатичной женщине в простой одежде, скорее угадываю, чем узнаю, жену хозяина. Она улыбается и приятным голоском интересуется «все ли у нас в порядке». На наши голоса к нам присоединяется моментально проснувшаяся Татьяна. Она предлагает выпить за знакомство кофе с печеньем и обсудить детали нашего здесь пребывания.

Беседовать с хозяйкой приятно. Как старые знакомые мы рассказываем друг другу о своих детях и о погоде. Наш непринужденный разговор заканчивается желанием встретиться вечером семьями за шашлыком.

Из комнаты не выхожу. Желания знакомиться с соседями нет. Лениво прислушиваюсь к их голосам снизу. Слух улавливает слова действительно на чистом немецком. «Что они тут делают? Это же мучение для избалованных цивилизацией!». Отвлекаюсь от пустоты в мыслях только со звуком во дворе стареньких «Жигулей» Яши. Спускаюсь для более близкого знакомства. Перед тем как дойти до покидающего свой автомобиль хозяина пансиона встречаюсь взглядом с немцами – довольно приятными на первый взгляд людьми. Мы вежливо приветствуем друг друга по-русски. Усаживаемся с Яковом на его месте под навесом за инкрустированным столом для игры в нарды. Лениво разговариваем ни о чем. С удовольствием пьем кофе, две чашечки которого были принесены дочерью. Зера уже подросток. Первыми бросаются в глаза ее брови, сросшиеся на переносице, совершенно прямые и черные над огромными карими глазами, обрамленными необычной длины густыми ресницами. В глубине сознания появляется мысль о красоте восточных женщин.

– Ты представляешь, – неожиданно жалуется мне Яша, – белорусы, которые приехали вслед за вами, завтра уезжают!

– Им что-то не понравилось?

– Не знаю даже… Не говорят… Сказали только, что море не понравилось… Врут они все! Видно, на пляже кто-то им наговорил про татар плохое! Вот сволочи!

В уголках его губ вижу пятна выступившей слюны. Его взгляд становится жестким и яростным.

– Не обращайте внимания. Вы заблуждаетесь…

– Я точно знаю! Точно про нас что-то нехорошее сказали!

– Не может быть такого! А если и есть, то они не правы. Какая разница для нормального человека, у татаров, русских или армян снимать жилье. Лишь бы все хорошо было и были люди хорошие! Не сердитесь попусту, это все лишнее, – успокаиваю я его, намеренно продолжая обращаться на «вы» и ничуть не обижаясь на его фамильярность, одновременно чувствуя, что Яков мне что-то не договаривает.

– Если все будут по одному дню жить, разве я смогу рассчитаться за рамы!

Триста пятьдесят долларов я ему должен! Спасибо еще, хоть в долг мастер сделал, ты видел их? Там, смотри!

Под стеной дома, куда указывает Яша, вижу стопку похожих на гигантские грибы деревянных оконных рам. Одобряю его решение застеклить веранду второго этажа:

– Будет здорово! А то сейчас у нас такой сквозняк! Я видел, Яша, вы и мебель сами делали?

– Да… А, что еще остается, когда денег совсем нет. Вот, и приходится выкручиваться… Ты не подумай… Я не один такой здесь. Так многие поступают, и дома строим сами, и мебель делаем, и многое, что еще…

– Ты, какого года? – интересуется Яков, меняя тему разговора.

– Шестьдесят второго…

– А я думал ты младше! Хорошо сохранился! Я в шестьдесят третьем родился, а выгляжу, куда там равняться с тобой…

– Не скажи, не скажи! У тебя и на голове нет не единой седой волосинки.

Это я, наоборот, седой, как столетний! – вновь успокаиваю я собеседника, только теперь начиная подмечать глубокие морщины на его лице и руки, представляющие собой сплошной мозоль.

Перевожу разговор на наши армейские годы. Яша тоже служил срочную в какой-то спортроте. Он борец, вольник, кандидат в мастера спорта. Вот почему у него свернутые в трубочку уши и такая классическая для этого вида спорта широкоплечая фигура. Предлагаю вслед за кофе испить нашего пива. Двухлитровой бутылки «Славутича» нам хватает только на первый час разговора. Плавно меняем место нашей встречи и удаляемся для подготовки мангала в дальний от нашего спального корпуса дворик. Яков рубит дрова и разжигает костер в металлическом ящике на ножках. Пока в костре догорает крымский дуб, мы пьем не торопясь пиво, а Гуля начинает накрывать стол. По мере того, как куски курицы покрываются соблазнительной золотистой корочкой, темнеет и небо. К тому моменту, когда наш праздничный, в честь приезда в это двор стол полностью накрыт, на небе появляются первые яркие звезды.

Чувствую себя неловко. Первая встреча с совершенно незнакомыми людьми не располагает даже к некоторой откровенности. Ограничиваемся тем, что мы с Татьяной чаще задаем вопросы и больше слушаем.

– А что вы еще кроме шашлыка умеете готовить? – осторожно поинтересовалась Татьяна.

– Ещё?… – переспросила Гуля. – Ещё манты, шурпу, чебуреки… Ещё салатики разные…

– А хотите, я вам быстренько расскажу рецепт приготовления украинского борща? – вырвалось у меня.

Мне не хотелось умничать и поучать кого-либо. Мне искренне захотелось поделиться известным мне в совершенстве кулинарным рецептом. В точности так же, как я бы рассказывал сейчас этим людям или любым иностранцам о реке Северский Донец у Славяногорска, о донецких металлургах и шахтерах, киевском «Динамо» или о Софиевском парке в Умани с Печерской Лаврой и с Крещатиком… О всем том, чем по праву может еще гордиться сейчас наш, униженный известными обстоятельствами, народ… Это, моё желание, я тогда подумал, было понятным всем присутствующим.

– О, это сложно, наверное! – прицокнул языком Яков. – У нас женщины такое не готовят…

– Да, что может быть проще и… в правду, сложнее, одновременно!? – несмотря на легкое нажатие Таниной ноги под столом, взывающей к моей скромности, стал я смело реализовывать уже произнесенное вслух предложение. – Простота рецепта заключается в наборе продуктов. Затруднительно составить список всего необходимого, состоящего из еще более элементарного. Всем известно, что нужны только свёкла, лук, морковь, картофель, томаты и капуста. Еще проще всего перечисленного свежая косточка, лучше свиные ребрышки, или обыкновенная, но не старая, курица. Самое несложное в рецепте, это вода и немного соли. Еще этот, до невозможности упрощенный перечень можно только слегка разбавить сладким перцем, пучком петрушки с укропом, лавровым листом и несколькими горошинками черного душистого перца. Сложности начинаются только после того, как это все аккуратно, с проявлением глубочайшего внутреннего желания сделать приятное своим близким или гостям, вычищено, вымыто и мелко, обязательно тоненькой соломкой (конечно, кроме картофеля!) нашинковано острым ножом и, обязательно, чтобы не лишить овощей сока, вручную с помощью острого ножа. Когда это, радующее взор, яркое разноцветье, заняло свои места на кухонном столе, обязательно следует приостановиться и еще раз, как в первый, подумать, остудить разгоряченный азарт и включить свои внутренние часы, вкус, обоняние и еще то, что не имеет своего названия. Только при наличии всего этого возможен полный успех! Иначе в итоге выйдет нечто усредненное, разбавленное, нейтральное и не вызывающее никаких положительных эмоций. Точно такое, какое предполагает повторение требований книги кулинарных рецептов. Хоть самой знаменитой – все едино! Повторяю, что без внутреннего приподнятого настроения и огромного желания вложить в это блюдо частичку своего существа во имя огромной любви ко всем тем, кто будет это вкушать, лучше и не начинать вовсе! Итак, приготовились. Приступаем. Во-первых, готовим бульон. Главное в этом важнейшем элементе приготовления блюда не спешить. Особенно с жаром под днищем кастрюли. Крайне необходимо уловить тот самый момент, когда ранее подсоленная жидкость в кастрюле начинает закипать. Уже до этого момента, не менее десяток раз сняв, еще белёсую и лёгкую накипь, шумовкой. Ни в коем случае нельзя допускать появления на поверхности варева темно-серой и рыхлой накипи! А еще – бурного кипения жидкости. Оно должно быть на грани прекращения, легким и не перемешивающим своими потоками в емкости мельчайшие взвешенные частички. Если это случилось – считай, что блюдо испорчено! Какой же это украинский борщ, в котором сквозь мутную жидкость в тарелке безошибочно не разглядеть всего того, из чего он сварен!? Иногда, чаще это случается, когда мне не нравится запах косточки, бросаю и варю не до конца расчетверенные вдоль своей оси крупные луковицу и морковь, которые варятся вместе с мясом до полной готовности бульона. Время варки, конечно, зависит только от веса мясного куска. Во-вторых, пока готовиться необходимого качества жидкость-основа, можно приступать к приготовлению не менее важного, чем первый, компонента – зажарке. Для этого нужна только сковорода и подсолнечное масло, которое в зимнюю стужу неплохо заменить или, на крайний случай, разбавить свежим свиным салом. Как только жир раскалился, высыпаю соломку из моркови, свеклы и мелко нарубленного лука. Если решились на применение сладкого перца – то и его сюда же! После появления отчетливого звука процесса жарения, не ленимся и очень часто перемешиваем содержимое сковороды. Впрочем, частота помешивания мною зажарки зависит только от температуры плиты. Лично я люблю это делать на очень горячей, когда на грани фола или, точнее сказать, превращения овощей в уголья. Только тогда азарт приготовления достигает своего апогея! Всего минут десять-пятнадцать, и овощи уже можно считать приспущенными. Наступает момент вливания натертых, желательно без семян, свежих томатов или, на худой конец, разведенной кипяченой водой, обязательно свежей, а не прокисшей, томатной пасты. Как прекрасно это мгновение появления на раскаленной сковороде холодной жидкости! Это всё становится настоящей магмой или вулканической лавой! Такой же бурлящей и клокочущей, пузырящейся и раскаленной, огненно-красной и густой. Вот-вот, готовить зажарку надо до максимально возможной густоты. Чтобы убедиться в готовности этой составляющей, достаточно попробовать одну ложечку, как самостоятельное блюдо. Если это хочется кушать, намазав на ломтик хлеба, значит, необходимый результат достигнут. В непродолжительных перерывах между помешиванием зажарки и снятием накипи с бульона, умудряюсь и успеваю нарезать мелкими кубиками картофель и нашинковать капусту. Если повезет, то измельчить и зелень тоже. Одним словом, к моменту вылавливания косточки с луковицей и морковью из готового бульона, на моем столе в полной готовности перед отправлением в кастрюлю уже замерло всё-всё остальное. Вот, и самый ответственный и простой, одновременно, третий этап. Высыпаем измельченный картофель, который отдельно варим в пустом бульоне от силы минут пять. Следом со сковороды в кастрюлю плавно, чтобы не сделать высоких брызг, съезжает зажарка, а еще спустя минуту туда же сыплется и легкий снег белокочанной капусты. Кажется, что в варево уже ничего не сможет поместиться! Но, вспененный острым ножиком качан капусты медленно, весь без остатка, уходит в кастрюльную бездну, совершенно не изменяя уровня ватерлинии, начертанной на стенках посудины бордовой нитью пленки жира чуть кипящей поверхности. Этот отрезок приготовления проходит с открытой крышкой – важно не пропустить момент последнего по счету закипания и запустить на приятно оранжево-красно-бордовую с желтыми скалками жира поверхность изумруд пряной зелени, черный бисер перца-горошка и чуть-чуть лаврового листика. Еще последние пять минут кипения при минимальной температуре плиты – и можно отставлять кастрюлю в сторону. Перед употреблением рекомендую дать борщу настояться. Совсем немного, минут двадцать. В это время, несмотря на выключенный источник разогрева, процесс приготовления продолжается! Да, да! Именно в эти минуты доходит капуста и картофель, приятная мягкость и, одновременно, необходимая упругость которых, делают блюдо совершенно неповторимым. Да, чуть не забыл! Этот обязательный рецепт можно дополнить мелко нарезанным мяском, тем, что с бульонной косточки. Или в последнее закипание вливанием стакана сметаны (так готовят на Западной Украине). Солим, конечно, по вкусу. Если у нас была курица, то съедаем её отдельно. И всё это за каких-то полтора часа… Ну, как? Нравится? А с чесночком? А после рюмки водочки? То-то! Я еще могу бесконечно долго рассказать о приготовлении голубцов или фаршированного перца; овощного рагу с грибами и мясом или кабачковой икры, нет, по вкусу совершенно не такой, какая продается в магазинах, законсервированной в стеклянные или жестяные банки; любого супа, хоть классического «харчо»; сациви или банальных полтавских котлет, тушеной капусты, шашлыков, да, всего, что угодно, спасибо отцу за науку, пусть земля ему будет пухом! Без его наставлений а, главное, собственного примера, мне бы никогда не достичь самого основного в этом деле! Приобретения истинного чутья и интуиции. Ведь, как не старайся, рассказать или описать способ угадать точное количество компонентов любого блюда, тем более, такого непростого, как борщ, время его приготовления, я считаю, совершенно невозможным занятием. Для этого надо простоять у плиты и готовить не один год и, самое главное, очень любить это делать…, – окончил я, для самого себя, неожиданно захватывающий, на одном дыхании и взахлеб, рассказ от которого даже в собственном рту появилась слюна.

Мои слушатели, включая и детей, еще некоторое время хранили полную тишину. Затем Гуля не выдержала и зааплодировала. Ещё через мгновение на её губах застыл немой укор, наверняка, в адрес своего спутника жизни. Догадавшись об этих движениях в душе малознакомой мне женщины, я уже начал жалеть о такой своей, вызывающе-нескромной в проявлении личных качеств, инициативе.

Татьяна, наоборот, с гордостью смотрела на наших новых знакомых, будучи в совершенной уверенности, что им нечем будет ответить на моё откровение. Приготовленный только что Яковом куриный шашлык, а хозяйкой салат из маринованного репчатого лука на нашем столе, были лишь тихим шепотом с их стороны в нашу…

– Мы восемь лет, как переехали сюда…, – рассказывает, изменяя тему.

Нашего незамысловатого разговора Гуля. – Мы раньше жили в Нижне-Баканской… Недалеко от Новороссийска, может слышали?

– А как же! – восклицаю я. – Там же адъютант его превосходительства поезд с танками под откос в Гражданскую пускал!

– …Когда родители Яшины стали болеть мы и решили перебираться…

Так тяжело в начале было, ни кола ни двора… Одно время, даже денег на молоко для грудной Зерки не было!

Девочка в порыве нежности прижалась к своей маме.

– …Она у нас счастливая! – в ответ обнимает мать свою дочь. – Сразу после рождения она беспрерывно плакала до шести месяцев… Кому мы ее только не показывали! Сколько врачей и профессоров было – столько и мнений… Пока однажды о нашей беде одна знахарка не услышала. Мы ей все рассказали и она сказала нам, чтобы мы привезли к ней Зеру. Представляете, а у нее были врожденные вывихи обеих ножек! Так бабушка за пять минут все вставила! Зера впервые за долгие месяцы сразу успокоилась и уснула!

– Шесть месяцев… Вам повезло, если бы еще немного – осталась бы инвалидом, – поделилась своими мыслями Татьяна.

– Да, мы знаем еще одну семью, где вовремя не установили правильно диагноз… Мучаются, бедные с ребеночком… Яша как узнал, что дочка родилась, то так обиделся…

– Да, очень! Даже в роддом ехать не хотел! А потом свыкся и сказал, что будет рожать до первого мальчика! – откровенничал Яков.

…Жареную на углях курицу запивали прошлогодним сухим вином. Оно было совершенно не крепким, поэтому частили. Наши дети были рядом и как могли помогали нам расправиться с горой приготовленного мяса и измельченных овощей. Даже наш Антон, глядя на аппетит хозяйских ребят, уминал какой-то там по счету кусок! Но, как говориться, всему приходит конец. Кончилось и вино за этим столом. Было уже поздно и мы решили расходиться. Вставая из-за стола, я сообщил захмелевшему Якову о том, что мы завтра уезжаем на целый день на прогулку в Ялту и еще дальше. Это сообщение привело Якова в небольшое замешательство, по выражению его глаз я понял, что он не верит моим словам и считает, что нам у него не понравилось и мы решили найти себе место получше.

– Я же говорил уже, – заплетающимся языком ответил отец двоих детей, – что лучше места вы нигде не найдете…

Когда мы втроем, распрощавшись и пожелав спокойной ночи в первом часу ночи поднимались по лестнице к себе на второй этаж, мой слух уловил брошенное Яковом, наверное, самому себе под нос: «…И безопаснее… Я же говорил уже об этом…».

Я четко расслышал эти слова, но к кому именно они были обращены, я так и не захотел тогда разобраться…

****

Наш подъем после первой ночи на новом месте был стремительным! Правильно будет сказать, что мы с Татьяной так сильно ждали этого утра не только потому, что мы очень стремились на приятную во всех отношениях автопрогулку. Обостренная радость рассвета была умножена еще и тем, с чем нам предстояло, наконец, расстаться. Это была духота в комнате, которую даже не смогли до самого утра уменьшить ни на один градус открытые и постоянно хлопающие на ветру окна. Эта одуряющая жара при полном отсутствии свежего воздуха была, впрочем, только на втором месте. А на первом… Ну, ладно! Поведаю… Мы так и не смогли найти тот способ, каким можно было испытать радость супружеской близости. Наша комната к этому совершенно не располагала! Я извиняюсь перед своей женой за свою откровенность, но в единственном в нашем жилище и таком узком проходе между кроватями я не помещался даже в позе «я, стоя – сзади». Вот так… О том, чтобы для этого взобраться нам двоим для этого сверху на кровать – не могло быть и речи! В таком положении мы, освещенные фонарем во дворе, сразу становились видны всему, открывающемуся из нашего окна поселку Морскому. Двигать кровати в столь поздний час тоже было проблематичным, ведь под нами отдыхали немцы. Во избежание международного скандала мы сразу отбросили эту идею, как нереальную. Ну, а для того, чтобы улечься вдвоем на одной из самодельных Яшиных очень узких кроватей, у нас с Татьяной еще не было свидетельств об окончании циркового училища. К тому же, высокая температура окружающего воздуха влекла за собой повышенное потоотделение. Особенно, при соприкосновении наших тел… Как я тогда вспоминал бодрствующего еще Якова за его беспримерную экономность и простоту! В те минуты под еле сдерживаемый Татьяной смех, я поклялся спросить у этого хозяина, как у нормального мужчины, что он думает по этому поводу.

Но и эта, не самая запоминающаяся в моей жизни, ночь подошла к своему завершению. Предчувствие того, что совсем скоро мы прикоснемся к тому, что в прошлом году было с таким сожалением по необходимости оставлено, будоражило разум и бросало в легкую дрожь нетерпения поскорее отправиться в путь. Ровно в шесть утра Татьяна уже пригласила меня с Антоном за стол: «Овсянка, сэр!». Как и предыдущие дни нашего отпуска на завтрак меня с сыном ждали полные тарелки мюслей с тропическими плодами. Самой тяжелой была самая первая тарелка почти неделю тому назад. Ее я и помнил как самую противную и непонятную. Чуть попозже, с каждой новой порцией чувство неприятия отступило, а вместо него появилось вначале безразличие, а еще позже уже некоторое желание питаться этой, без сомнения, здоровой пищей.

Вначале под очередную сказку «О мертвецах» (и это в шесть утра!) свою порцию съел Антон. Изучив содержимое своей тарелки, я предложил ее вначале Татьяне. Жена вежливо отказалась, сославшись на то, что она худеет и даже такое низкокалорийное блюдо ей будет во вред. Я вздохнул и отправил первую ложку в рот, в левую его половину. То, что еще вчера утром мне казалось верхом наслаждения, превратилось в следующее мгновение в ужас! При первом же стискивании челюсти, предварительно расплющенные и распаренные кипятком овсяные хлопья взорвались дикой болью! От неожиданности и боли оголенных нервов я с силой захлопнул глаза. На звук моего сдавленного стона из комнаты выглянула Татьяна. Мне удалось скрыть от неё этот приступ боли. Не в силах разжать парализованную болевым выстрелом челюсть, я медленно проглотил содержимое первой ложки. И прислушался: резко появившаяся боль медленно отступала. Еще через мгновение на ее месте осталось лишь слабое ноющее напоминание. «У меня же двадцать лет не болели зубы! А в этом месте вообще никогда! Вот это новость!».

– Танечка, мы уже готовы! – отрапортовал я жене, отодвигая только начатую тарелку и вытирая крупные капли выступившего от боли пота со лба.

– Сейчас я только шорты доглажу! – весело отозвалась из комнаты жена.

Когда она увидела оставшуюся наполненной тарелку, ее удивлению не было конца.

– Что-то не хочется сегодня… Вкусно! Честное слово, вкусно! Особенно изюм, бананы и папайя! – перечислял я вслух все известные на эту минуту ингредиенты этого дорого и с таким редким по красоте названием блюда.

– Ну, погоди у меня! Через час есть будешь просить, а я ничего не куплю! – пригрозила немного обиженная моя любимая повариха.

Я, с приложенным к только что болевшему месту языком, промолчал.

Татьяна все убрала со стола, накрыла вымытые тарелки чистеньким кухонным полотенцем и мы по ее команде, наконец, тронулись. Спускаясь последним, я почему-то оглянулся назад, запомнив как расположены наши кухонные вещи на столе. Их, кастрюлек, чашек, коробочек и еще чего-то, было совсем немного. Пользуясь тем, что мы были одни на этаже, Татьяна все наше поставила в центре стола, точно посередине, аккуратным островком на его бескрайней поверхности.

Яков открывал ворота, выпуская наш автомобиль, с выражением обиды на лице. Понимая, что мы ничего предосудительного не делаем, его кислую мину я списал на вероятную вчерашнюю передозировку сухим вином. Татьяна согласилась с моим предположением, заметив, что «весу в нем килограммов пятьдесят, все таки, будет».

Выезжаем из Морского медленно. На удивление, я хорошо запомнил дорогу и ни разу не поддался на советы моего штурмана «повернуть именно тут», что ранее не единожды отбрасывало нас в путешествиях по времени назад и в поисках правильного направления.

Когда проезжаем мимо дикого пляжа, на котором мы так долго задержались ночью несколько дней тому назад, протягиваю руку и нежно щипаю жену выше колена. Она отвечает затуманенным лаской взглядом. Мы молчим, наслаждаясь тем, что мы сейчас имеем. Говорить ни о чем совершенно не хочется. Даже Антон сидит, не издавая ни звука, и все время рассматривает что-то за окном. В этом месте нашего неблизкого пути вслух замечаю об полном отсутствии в ландшафте, окружающем, ставший на короткое время нашим, поселок, деревьев и, даже, кустарников на склонах гор. В подтверждении моих выводов, Татьяна показывает, что и в атласе автомобильных дорог в этом месте отсутствуют условные значки наличия зеленых насаждений. Это обстоятельство некоторой ущербности места нашего отдыха огорчает и делает наше стремление побыстрее добраться до настоящих райских кущей, еще более неодолимым.

Легко, в дневном свете узнаю место, где так, с напылением некоторой таинственности, от которой за несколько прошедших дней не осталось и следа, увидел ночью лису. Что-то хочу сказать по этому поводу и случайно цепляю зубом то место на челюсти, которое испортило болью сегодняшнее утро. От сильной боли вначале ярко искрит всеми цветами радуги, а затем темнеет в глазах. Чтобы удержать автомобиль на узкой и извилистой ленте шоссе резко жму на тормоза. Слышу, как Антон с визгом срывается со своего места и втыкается всем своим телом в спинку моего сидения. Ничего не понимающая в причинах такой резкой остановки Татьяна начинает меня ругать. Жестами и, не разжимая рта, даю ей понять, что у меня разболелся зуб. Одновременно от боли бьюсь лбом о рулевое колесо. Шум моих ужимок значительный, отчего Татьяна начинает меня жалеть и удерживать, поглаживая по спине и голове. Она ведь не знает, что «баранка» только с виду такая твердая. Постепенно боль утихает. Но не до конца, как утром. В голове остается острая, раздирающая боль. Тяжело вздыхаю и продолжаю движение.

Без сожаления проскакиваем на максимально возможной скорости, расталкивая в буквальном смысле наглых пешеходов автомобилем, Рыбачье. Вот за несколькими поворотами вверх от поселка и красно-белый столб маяка.

– Мы сюда в девяносто пятом ходили на прогулки, – вспоминаю я приятные моей памяти события шестилетней давности.

– А куда вы еще ходили гулять? – интересуется Татьяна.

– Еще? Еще мы ходили на местное кладбище… И знаешь, что удивительно?

Казалось, здесь в курортной зоне, куда приезжает бесчисленное количество людей поправить свое здоровье, местное население должно быть совершенно здоровым и, по крайней мере, жить значительное количество лет. Каково же наше было удивление, когда, вчитываясь в надписи на надгробных памятниках, без труда было установлено, что люди здесь живут очень и очень недолго. В среднем, если я верно запомнил наши подсчеты, сорок девять – пятьдесят три года. Представляешь! Как ты думаешь, почему?

– Жизнь у них всех здесь, несмотря на кажущееся благополучие, суровая… И труд, наверняка, каторжный. Сколько Гуля говорила нам, она в смену под палящим солнцем должна кустов винограда подвязать? Четыреста? А ты сможешь? Еще и при таком питании! А солнечная радиация!? Вот, они и мрут, как мухи преждевременно… А мы считаем, что здесь курорт! Смотря для кого…

– Может, ты Таня и права… Мы тогда тоже так определились с причинами непродолжительной жизни, так сказать, аборигенов…

Дорога за маяком еще привлекала наше внимание только до Алушты. Вырвавшись на Ялтинскую трассу, где каждый поворот и перекресток знаком до отношений на «ты», врубаем на всю громкость магнитолу. Голос сына Хулио Иглесиаса до спазм в груди и до самых слез напоминает нам прошлогодние здесь поездки! Так было нам здорово тогда! Ничуть не менее, чем сейчас! Только в этом году нам не предстоит так тщательно избороздить ялтинские окрестности. Что-то мне подсказывает это…

Медведь-гора, Никита с ботаническим садом, Массандра, в которой столько перепито, сама Ялта, поворот на Ай-Петри, Ливадия, по нижней дороге к Ореанде, Гаспра с нашим прошлогодним «Кичкине»…

Снижаю скорость и все свое внимание устремляю в это место. Мое стремление уловить хоть что ни будь из нашего прошлогоднего счастья безуспешно. Пансионат встречает нас полным безлюдьем. Даже на скамье, где постоянно сидел охранник, сегодня никого нет. Развалины ремонтируемого здания и через год остались развалинами. Также сквозь свечи кипарисов видна крыша княжьего дворца-столовой. Прошедший год не принес в эту точку на карте никаких изменений. То же самое и с позапрошлогодним нашим пристанищем в этом месте – пансионатом «Парус». Его покоробленная временем и ржавчиной вывеска на крыше начинает, честное слово, уже раздражать! От всего увиденного возникает мысль о том, как же мы этих неприятных моментов не замечали ранее. А что в этом странного? Мы тогда были, просто, опьянены своим счастьем! И все вокруг нам казалось самым прекрасным на свете…

Ласточкино гнездо в этот раз для нас только через окна проносящегося мимо автомобиля и, наконец, вот она Алупка! Какими словами возможно выразить те чувства, которые меня охватывают, видя всю эту красоту спустя ровно год! Правильно! Нет таких слов! И не появиться таковым никогда! Невозможно словами описать ту щемящую любовь и нежность, гордость и себялюбие, уверенность в своих силах, клокочущее стремление притронуться ко всему этому руками, телом и душой, просто запомнить и взять навсегда с собой при виде этих гор, сосен, неба и, скрывающегося за бесчисленными поворотами, притягивающего более, чем огромный магнит влечет к себе самый маленький гвоздик, Моря.

…По пути, не очень желая отрывать взгляд от созерцания красоты, проплывающей перед нами, делаем остановки, узнавая о местах возможного нашего дальнейшего проживания. Ничего интересного! Красота окружающих мест ничуть не влияет на уровень предлагаемых услуг: в частном секторе по нашим средствам все убого и отталкивающе. Останавливаться же в любом из многочисленных здесь санаториев или пансионатов нам не хочется. Нет, не из-за денег. Просто эти затраты даже ни на один сладкий сон не оправдывают реальное положение здесь вещей. Но, главное, нам порядком надоело во время отдыха быть привязанными, в прямом смысле слова, к установленному в таких местах расписанию, из-за которого все напоминает казарменное положение.

Бросаем на стоянке напротив винного завода автомобиль и буквально врываемся в этот, ставший за последние годы только нашим, парк у Воронцовского дворца! В первые минуты кажется, что невозможно надышаться этим воздухом и впитать каждой клеточкой своего тела эту красоту! Но все это длится только первые минуты нашего здесь очередного пребывания. Срабатывает память и уже совсем скоро все воспринимается как родное и как такое, что уже не покидалось никогда. Это может показаться странным, но я вспоминаю (и не ошибаюсь), что за очередным поворотом дорожки будет скамья, у которой вырвана одна рейка. Так и есть! За прошедший год в этом месте тоже ничего не изменилось! Только увеличилось количество лебедей в пруду, в котором, в свою очередь, оранжевыми искорками стали сверкать золотые караси.

Посещение кафе и попытки прожевать пельмени с грибами «ознаменовались» для меня новым приступом острой зубной боли. Стараюсь загасить ее холодным пивом. Не помогает… Стараюсь не обращать внимания на больное место, но все мои усилия безуспешны. В итоге, радость от встречи с самым любимым местом на Земле омрачена и сглажена для меня до уровня обыденной прогулки… С большим трудом поддерживаю радость жены и сына. Это трудно, но крайне необходимо. Не хватало, чтобы еще и у них испортилось настроение!

Сразу за первым поворотом от дворца совершенно неожиданно в автомобиле разваливается выхлопная труба. Причем в самом ее начале, у двигателя, из-за чего автомобиль начинает издавать рокот тяжелого танка. Кое-как, стараясь не привлекать внимания окружающих своей минимально возможной скоростью, дотягиваю до Ливадии, где запомнил вывеску автомастерской. На короткое время забываю о больном зубе. Но только на время ремонта. С наступившей под днищем автомобиля тишиной после произведенных сварочных и слесарских работ усиливается боль в голове.

Но мы продолжаем, несмотря ни на что, свое путешествие и еще через несколько минут останавливаемся на переполненной стоянке перед Ялтинским зоопарком! Причина резкого, по сравнению с прошлым годом, подорожания билетов, вскоре становится понятной: зоопарк-то разросся! И еще как! Вместе с выросшей численностью его жителей почти вдвое выросла и территория. Красота! Особенно от вида нового загона с нашим любимым Гошей, двугорбым верблюдом, который и спустя год узнает наши голоса и, бросив своих сиюминутных почитателей, бежит сломя голову на длинной шее к нам на встречу! И совсем не зря: совсем скоро все наши съестные припасы, оказываются вначале в его бархатных губах, а затем и глубже. Гоша сопит у нас за спиной, желая получить добавку. А мы сидим на скамейке, едим мороженое и любуемся открывающимся отсюда видом. Перед нами огромная гора. Глядя на эту стену, вертикально вздымающуюся вверх, кажется, что это и есть конец мира, и дальше уже ничего нет. Сейчас она кажется еще более высокой, ведь ее вершина скрылась в обрывках облаков. Чистота воздуха такова, что на ее склоне отчетливо видны стволы отдельных сосен. Контрастность зрелища великолепна! Еще немного, и может показаться, что начнешь видеть сквозь все предметы!

Медитируя перед горным склоном, отмечаю, что мимо меня медленно проходит с девушкой под руку мой знакомый из самого детства! Он так увлечен беседой, что совершенно не смотрит по сторонам и в мою – тоже. Одно мгновение нас разделяет, каких ни будь, десять сантиметров! Он старше меня на год и ему уже сорок. С Юркой Харагирло мы ходили в один детский сад! Затем в разные школы, но продолжали встречаться в одном дворе заводского квартала. Что-то, совершенно непонятное, удерживает меня от того, чтобы окликнуть его. Я только провожаю его взглядом и мысленно радуюсь его успехам. Его внешний респектабельный вид, а, главное, осанка его спутницы, свидетельствуют в полной мере о том, что у него в жизни сложилось все хорошо. Да, я понял! Именно его внешний вид, увлеченность своей подругой и пропасть прошедшего с последней встречи времени между нами не позволили потревожить его. То, что он сейчас переживал и чувствовал, наверняка, было бы омрачено неожиданным воспоминанием, вызванным моим внезапным появлением. Все то, что нас когда-то объединяло, безвозвратно ушло и растворилось в бездне времени. Мы остались друг для друга лишь смутным воспоминанием из нашего детства, и не более того…

Не переставая восхищаться масштабами наступивших в этом, единственном на всем полуострове процветающем месте, изменений, с трудом завершаем обход зверинца, и направляемся в саму Ялту. Татьяна не может пропустить возможность продефилировать по местной набережной. Еще мы не можем не посетить кафе «У Максима». Не можем не обратить внимание на уличную выставку картин. Не можем не купить Антону очередную игрушку, не покатать сыночка на карусели и, просто, поглазеть на это людское море, демонстрирующее редкие, острые приступы богатства, а чаще – нищеты и прозябания. Здесь точно все как в сказке о несмеяне-царевне все того же Афанасьева: «Как подумаешь, куда велик божий свет! Живут в нем люди богатые и бедные, и всем им просторно, и всех их призирает и рассуждает господь. Живут роскошные – и празднуют, живут горемычные – и трудятся; каждому своя доля!». Поэтому мне нравится здесь бывать единожды в году. И одновременно – нет…

Возвращаемся затемно. Я вновь не спешу. Даю возможность сам себе переварить все увиденное, отсортировать, чтобы постараться самое основное навсегда оставить в своей памяти. Каждый год я убеждаю себя в том, что именно от моих осознанных усилий моя память способна сработать в полную меру. Этим приятно заниматься, перебирая и перебирая все самые мельчайшие детали путешествия.

Проехав Рыбачье, в этот поздний час ничуть не ставшего менее многолюдным, медленно, порой и на второй передаче, взбираюсь вверх на гору. Вспоминаю, как шесть лет тому назад удивлялся настойчивости автомобилистов, штурмующих этот подъем. Тогда свет фар автомобилей в ночи упирался в самое небо под немыслимыми углами, отчего казалось, что там совершается вождение по вертикали! Продолжаю гордиться своим водительским мастерством, позволяющим при желании, не то что эту гору преодолеть, а несколько раз за один день, как это бывало в прошлые годы, взлетать на саму Ай-Петри!

От приятных воспоминаний отвлекает появившееся в свете фар рыжее пятно. Правая нога соскакивает с педали газа. Автомобиль задергался на подъеме и замер. Татьяна пристально смотрит на меня.

– Вон там снова лиса! Смотри!

– Ты остановился, чтобы как в прошлом году на Ай-Петри не задавить ее?

– Не знаю… Сейчас поедем…

Не отрывая своего взгляда от того места, где в темноте растворилась рыжая бестия, пытаюсь завести двигатель. У меня ничего не выходит! Впервые за несколько лет дизельное сердце моего автомобиля отказывается подчиняться моей воле! Настойчиво, раз за разом, не обращая внимания на угасающий аккумуляторный запал, продолжаю бесчисленные и, пока безуспешные, попытки. Уже когда кажется, что пора пытаться развернуться и ехать обратно с горы накатом, двигатель как бы нехотя оживает и после нескольких прогазовок на слух демонстрирует свою полную мощь. Не жалея двигателя, разгоняюсь на крутом подъеме. Сколько не всматриваюсь, ничего кроме дороги не могу рассмотреть. Мелькнувшая несколько минут тому назад лиса бесследно исчезла. «Ну, и Бог с ней! Зачем мне ее обязательно видеть?».

Последние звуки этой мысли стремительно превращаются в дикую зубную боль. Я буквально разрываюсь на части этой болью и, кажется, сейчас умру! Мой мозг не выдержит! Даже начинаю постанывать. Так, вроде, легче. Но всего лишь на минуту. Эта боль все усиливается! То, что еще мгновение тому назад казалось ее вершиной, через секунду уже расценивается избавлением… Я не могу это перенести. От боли я вдавливаю педаль в полик и несусь с горы с бешеной скоростью! В салон врывается запах паленых тормозных колодок. С трудом, сквозь боль понимаю, что я в автомобиле не один. Снова еду адекватно дорожным условиям. И так более сотни километров горной дороги! Уже у самого Морского вспоминаю том, что когда-то в детстве полоскал больные зубы морской водой. И мысль об этом народном средстве приходит в голову именно на нашем с Татьяной пляже. Останавливаюсь именно на том месте, что и в последнюю нашу ночь. Без фонаря бегу на берег и, не закатывая брюки, прямо в шлепанцах захожу с банкой в море. Вначале наклоняюсь и как животное набираю полный рот соленой жидкости. Полощу рот. От прохладной воды боль постепенно отступает! Набираю полную бутыль морской воды. Медленно выхожу на берег. От радости последней в этом месте ночи нет и следа… Ничего приятного даже не зашевелилось в моей груди. Ничего… Все поглотила боль. И растворила все приятные мысли без осадка. Шагаю по гальке. Понимаю, что находимся в пяти минутах от нашего места ночлега и совершенно не тороплюсь. Непонятное ощущение притяжения к этому месту словно держит меня…

Вырываемся из последнего перед домом Яши поворота дороги. В ярком свете видим, как при нашем появлении перед дверью нашей комнаты на втором этаже начинают бегать бесчисленные незнакомые люди. У Татьяны вырываются первые слова за этот вечер:

– Яша нашел клиентов на второй этаж!

– Ну и что? – скрегоча сжатой от боли челюстью, успокаиваю я жену.

Тон, с которым она произнесла свои слова, не предвещал ни мне, ни новеньким поселенцам ничего хорошего. – Веселее будет! – «радуюсь» я не в силах пересчитать состоявшихся без нас соседей.

Остановившись уже у ворот, замечаем, как с нашей (!) бельевой веревки незнакомцы и незнакомки дружненько суетливо сдирают свои многочисленные купальники, полотенца и весть, что еще. Татьяна издает стон отчаяния и выбегает из автомобиля…

Пока мы добирались со спящим Антоном на моем плече до дверей своей комнаты, там все изменилось. На втором этаже нас встретило полное безлюдье и стопка купальников с полотенцами на столе еще минуту назад висевших на нашей веревке. Уложив Антона в постель, Татьяна осталась со мной. Со всей возможной тщательностью, на которую только был способен, стоя у умывальника, я начал полоскать больной зуб. Точнее сказать, я не ощущал боли какого-то конкретного зуба. У меня во рту болела вся левая сторона. Болело вверху и внизу. Все сразу и очень сильно.

Несмотря на это меня и Татьяну разбирал смех. Всего за один день наше положение изменилось кардинальным образом. Мы вдвоем пересчитали горы обуви перед дверями на нашем этаже. Приступа смеха мы не могли сдержать: рядом с нами в одно мгновение стало проживать еще девять человек! Так и есть! Наши кухонные принадлежности тоже без стеснения уже ютятся на самом краешке стола. В холодильнике не осталось места даже для одного-единственного пакета молока для сына! А как нам всем быть утром перед одноконфорочной газовой плитой!?

Я продолжаю молча полоскать рот. Сильная струя отработанной морской воды из моего рта раз за разом резким звуком режет эмалированную сталь умывальника. Жена не обращает никакого внимания на издаваемый мною шум. Она занята самобичеванием. Татьяна почти шепотом проклинает ту минуту, когда послушала меня, и мы остались в Морском «у этого Яши». Еще обещает завтра же утром бросить все и немедленно переехать в новое место.

За нашими спинами раздалось легкое покашливание. Это был Яша на тактичный призыв которого мы и оглянулись.

– Пойдем, Володя, по винцу ударим!

Лицо Якова излучало предельную доброту и преданность.

– … Мы там с немцами сидим, разговариваем… Вы так поздно, что я уже думал, что вы сегодня не вернетесь… Идем?

– Нет, спасибо, Яша… У меня сильно зуб разболелся… Вынужден, вот полоскать. Видишь, сколько у меня своего вина, белого только! – я приподнял пятилитровый бутыль с морской водой.

– Правильно-правильно делаешь! Я тоже, когда зуб разболится, морской водой полощу… Ну, ладно, я тогда пошел, не буду вам мешать…

Невысокая фигура хозяина почти скрылась на лестнице. Яков остановился, задрал голову кверху и сказал:

– Вино, ну очень вкусное! Может, передумаешь? И добавил, как бы извиняясь:

– Тут без вас еще девять человек поселилось… Из Донецка… Вы уж…

Как ни будь…

– В тесноте, да не в обиде! – прошепелявил я вслед окончательно скрывшемуся внизу Якову пришедшую в голову цитату из детской сказки.

Татьяна безостановочно возмущается сложившимся у нас положением и призывает меня к стремительному бегству из этой «коммунальной квартиры». Я только делаю вид, что слушаю ее слова. Сам я в эти минуты думал о другом: откуда на меня обрушилось это испытание болью…

– …У нас же маленький ребенок! Чтобы сварить ему кашку, я что, должна очередь перед плитой выстаивать!?

– Успокойся…

– А чтобы в душ попасть, сколько мне в очереди надо будет выстоять!?

– Не надо Таня…

– Ты только посчитай: у нас на этаже тринадцать, да на первом столько же! Это не отдых получается, а черти что!

– Яша же нас предупреждал! Откуда мы могли знать, что он такой удачливый и уже на следующий день нашего здесь пребывания он полностью наполнит свои мощности…

– Не успокаивай меня! Ты только представь, что это будет!

– Но ты же никогда не жила в коммуналке? Вот и поживешь, – пытался я перевести нашу «беседу» в шутливый тон.

– Завтра же съезжаем! Подъем, когда проснешься и вперед!

– Во сколько тебя разбудить? Я, наверное, и не усну совсем…

– Да, хоть в пять! Мне все равно! Только бы не видеть всего этого…

В одной из комнат с новенькими пронзительно заскрипела кровать. Я приложил к губам указательный палец.

Морская вода в банке закончилась только через час. Зубы так и продолжали болеть. Сколько их болело у меня на самом деле, я так тогда и не сосчитал. Мне казалось, что болела их добрая половина. И даже после того, как я принял лежачее положение на своей кровати…

Дождавшись, пока Татьяна уснула, я встал и, открыв окно, по пояс высунулся навстречу ветру. Дуло с гор в сторону моря. В дворике, где мы вчера ели куриный шашлык и беседовали с нашими новыми знакомыми были слышны голоса. Говоривших почти не было видно, да и голосов было не разобрать. Честно признаться, я пытался это сделать, чтобы забыться от боли, но так и не смог. Еще через час и там все стихло. Как было видно по расходящимся из дворика, сегодня Яша беседовал с постояльцами с первого этажа. Почему-то, под недопитую нами вчера нашу вторую бутылку пива, мелькающую сейчас в его руке…

В последний раз чья-то дверь на первом этаже хлопнула только в половине второго ночи… В нашем дворе наступила полная тишина. Если не считать за звуки непрерывный скулеж привязанного где-то за Яшиным гаражом дворового пса с классической кличкой Шарик.

Чтобы пережидать стоя у окна, боль более комфортно, мне пришлось вставить в оконные рамы по книжке. Только после этой операции, я уже не должен был постоянно ловить убегающие в сторону очередного порыва ветра, так и норовящиеся разбиться при очередном дуновении, рамы и форточку. Не в силах отвлечься от боли, я приказал себе изучать открывающиеся из окна ночные окрестности. Это стало непростым делом, так как ничего привлекательного для моего больного внимания там не было. Сразу под моим окном – ухоженный розарий. Я затрудняюсь сразу определить, сколько же сортов роз здесь высажено трудолюбивыми руками хозяев. Но все они кустовые или вьющиеся, я не знаю, как правильно назвать эти пирамиды разноцветных гроздьев, от снежно белого, до темно-пурпурного, минуя все оттенки желтого, розового и красного цветов. В самом центре прямоугольной клумбы еще совсем маленькая пальма. Из тех, что в многочисленности украшает скверы и парки Южного берега. Ее нерешительные стрелки листьев спрятаны пока среди розового великолепия. Слева от меня – пылящаяся под колесами поздних автомобилей, дорога; прямо, сколько хватало глаз, уходящие в горы – огоньки бесчисленных домов и уличных фонарей. Прямо передо мною, как на ладони, были похожие друг на друга два дома, в которых уже все давно спали. По количеству сушившихся на бесчисленных веревках, развешанных в самых неподходящих для этого, и даже прямо по виноградным побегам, местах, вещей для моря, было понятно, что и там тоже нет ни одного свободного места.

Звуковое поле ночного поселка составляло дребезжание редко проезжающих автомобилей да лай далеких и близких собак. Скорее от отчаянья, чем желая сменить положение своего тела, я упал на свою миниатюрную койку и что было сил схватил больными зубами за ее деревянную спинку, вкус которой сразу показался мне каким-то странным, чуть-чуть сладковатым…