Читать книгу Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений - Илья Жердяев - Страница 6

Кладбище казалось пустынным и навевало своим видом грусть. Не от того, что здесь нашли свое упокоение столько людей, что и не сосчитать. Грустно становилось от вида этого последнего в жизни, здесь лежащих, пристанища.

Единственные перед глазами живые существа, редкие в ветвях вороны, сохраняли полное молчание. Им было все давно здесь привычно. Это место сейчас было полностью покинутым людьми. Не сезон.

Высеченные на камне и увековеченные в фотоснимках лица на надгробиях только усиливали полное одиночество любого живого существа, кто сюда попал. От могил тянуло совсем не вечностью. Все они, вместе взятые, излучали зыбкость человеческой жизни и ее пустоту. Пятна ржавчины, отстающая коржами масляная краска на старых и покинутых могилках. Частые островки царства запустения, когда холмик полностью скрыт в траве и забвении. Покосившиеся от времени и отсутствия памяти у людей кресты. Если все так заканчивается, одним камнем и горсткой печенья на день очередной годовщины, стоит ли вообще топтать эту землю!?

Старший следователь районной прокуратуры Борис Тищенко стоял напротив свеже выкопанной могилы. Пока в некотором отдалении. Почти скрытый деревьями от единственной к этому месту дороги. В плаще с поднятым воротником и руками в карманах он сам своей неподвижностью казался памятником. Он приехал сюда намного раньше того времени, на которое было намечено погребение очередного тела. К тому же, интересующий его ритуал погребения, по всей видимости, задерживался еще и по объективным причинам. У Бориса Олеговича еще оставалось время поразмышлять…

Кем бы он сейчас был, если бы ему не довелось служить в том самом месте? Наверняка, не простым трактористом, и не скотником. Минимум на что сгодились бы его способности было бригадирство, а то и заместительство руководителя его родного колхоза! И все… Это был бы максимум в его отдельно взятой жизни. Без никакого преувеличения, если бы не место, куда он попал служить срочную.

Полк министерства внутренних дел в самом начале службы казался не самым лучшим местом в советской военой машине. Своей муштрой и постоянным вбиванием своеобразного понимание дисциплины, изредка разбавляемыми участием в оцеплении торжественных событий и празднично-спортивных мероприятий.

Тогда, находясь под трибунами с руководителями партии и страны над своей головой, Борис впервые понял, что власть в руках не только у физически сильных людей. А еще большая по степени власть у тех, кто имеет право быть начальником. Ну, и что, что он стал младшим сержантом вместо парня, как его фамилия?… Уже и забыл! Это тогда его мучила совесть. Сейчас уже нет… Тем более, даже тогда, никто не сомневался в том, кто именно украл из оружейки снаряженный магазин. Да, именно тот, у кого его и нашли! Все было просто! Отпечатки пальцев снимать никто и не подумал… Почему именно автоматный магазин? Так вышло… Так случилось. Хотя, могло быть подброшено в тумбочку, все, что угодно.

Это была первая в его жизни должность, дающая власть! Поэтому он помнит те дни до сих пор в цвете! Какая радость переполняла его сознание, когда по его одному слову падало и начинало отжиматься от земли целое отделение! Или как забыть ту лесть, с которой он сталкивался каждую неделю при подготовке списка к выходу за забор воинской части в очередное увольнение. И даже от тех, кто был его ровесником. Не говоря уже о тех, кто был старше! За ту, первую в своей жизни власть, он держался зубами и делал все, чтобы ее сохранить! Заставлял, унижал, бил и угрожал, льстил и подлизывался. Но добился своего и стал заместителем командира взвода! Правда, не надолго… Жаль, что он больше не встретил того паренька, который не побоялся его угроз и все-таки нажаловался командиру.

Оставшийся после того случая на его плечах внешний атрибут власти в виде широкого шеврона старшего сержанта на погонах, уже было не то… Он даже несколько раз срывался на старое, но в ответ уже слышал от всех без исключения «пошел ты…». И ничем уже ответить не мог. Хотя до сих пор помнит лица всех своих обидчиков!

Но тогда грустить не пришлось долго, так подошло время увольняться. И как его оставили тогда дослуживать в своей части? Когда командир ушел на повышение, новый не стал вспоминать былое и внес его, Тищенко фамилию в список достойных для поступления на юридический факультет университета. Хотя, он тогда совсем не догадывался, какой это большой шаг к достижению еще большей власти над людьми.

Учиться было тяжело. Десятилетка в его родном селе вообще не оставила следов в его голове в виде каких-либо знаний программы курса средней школы. Поэтому он быстро приспособился и стал уже сам лебезить и унижаться перед более умными и настойчивыми в обучении. Физическая сила его здесь уже была лишней и бесполезной. Возможность готовиться к экзаменам и зачетам рядом с успевающими стала для него единственным шансом получить диплом! И он воспользовался им на все сто! Даже на двести процентов, когда по распределению он попал в органы прокуратуры.

Это был его звездный час и день! Надев погоны помощника районного прокурора, Тищенко вспомнил, все то, что оставила в его сознании армия. Умение подставлять и рваться к более высоким должностям по головам коллег было у него развита от природы! Он это понимал и не стеснялся называть самому себе вещи своими именами. И если раскрыться в полную силу раньше, во время службы в армии, ему не позволили обстоятельства, то какой был здесь, в прокуратуре, фронт для его деятельности!

Первой его «грядкой» стала функция бдить за законностью в районном отделе милиции. Не за всей деятельностью конечно! Только выборочно. Но он к этому стремился изо всех сил! Пока он с самозабвением и даже в сверхурочное время, о чем его не просило начальство, перелистывал и перелистывал подшивки с отказными материалами. И он помнил это точно – то, что искал, он нашел на второй же день своей великолепной службы!

– …И что вы такое выдумали, Борис Олегович? Этого не может быть! – еще смеялись над ним, прокурором, до конца не понимающие глаза этого мальчишки, одного из дознавателей отдела дознания районного управления милиции.

– Вы подумайте хорошенько… Подумайте и потом только ответьте на мой вопрос. Я не тороплю вас с ответом. У вас есть уйма времени, – просил лейтенанта тихим голосом Боря ответить на свой вопрос «почему постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту причинения телесных повреждений на основании пункта 2 статьи 6 Уголовно-процессуального Кодекса вынесено как «за легкие», хотя, судя по полученным травмам, у потерпевшего были, как минимум, средней тяжести телесные повреждения?».

– Хорошо, я подумаю…, – многозначительно посмотрел тогда ему в глаза лейтенант. – Когда к вам можно прийти с ответом?

– Да, хоть завтра! – уже, в свою очередь, улыбался понятливому молодому человеку Тищенко.

«Раздумья» того лейтенанта материализовались в первые на новой должности триста долларов, что стало первым ощутимым проявление его нового властного положения.

Все последующие смешались в один общий и тоже цветной клубок и не имели для Бориса сейчас конкретных следов в памяти. Да и в любых остальных проявлениях тоже. Борис осторожничал и все заработанное своей должностью, в основном, копил, дожидаясь того времени, когда о всех этих деньгах у него никто ничего не спросит.

Копил до тех пор, пока не понял, что деньги в чулке теряют со временем свою ценность. Но как было возможно во время, когда все правоохранительные органы, возглавляемые его родной прокуратурой, начали бороться с коррупцией!?

Ответ пришел сам собою во время прокурорской проверки факта очередного прекращения уголовного дела. Одна гражданочка жаловалась Борису на свою родственницу, которая отказывалась бессовестная и неблагодарная выселяться из ее собственной квартиры:

– Понимаете, – в очередной раз пыталась раскрыть прокурору на приеме граждан суть ситуации потерпевшая, – эта квартира приобретена на мои личные сбережения! Но потому, что у нас такой закон о невозможности иметь в собственности два и более дома или квартиры, я оформила куплю этого домика своей покойной тети, царство ей небесное, на имя своей племянницы, понимаете? А когда я расхотела жить в городе и отдала свою квартиру сыну с невесткой, то племянница отказалась меня впускать в тот дом, понимаете? Помогите мне, пожалуйста, родненький! – умоляла представителя власти та женщина, руки у которой были изрыты глубокими, с въевшейся землей, трещинами и морщинами.

Борис еще долго кивал головой. До тех пор, пока и сам все не понял. Это было сложное для его понимания, гражданско-правовое дело и поэтому он, чувствуя, «что в нем что-то есть и для него самого», долго продолжал прикидываться «не улавливающим все детали».

– Вот, и хорошо, что вы ко мне обратились! Это здорово! Правильно сделали! – без устали хвалил Тищенко женщину за ее безмерную глупость. – Конечно, поможем! Вы только все это письменно напишите и завтра мне принесите!

– Конечно, миленький! Напишу и принесу! Дай Бог тебе здоровья!

Записи об этой встрече в журнале учета лиц, обратившихся на прием в прокуратуру Борис Тищенко не оставил…

Как не оставлял следов о своих прокурорских наблюдениях по еще многим и многим делам, результаты которых были, мягко говоря, неоднозначными. И никто бы его и никогда не укорил за «недосмотр». Подумаешь, не заметил нарушения! Ну, и что! За это никакой ответственности предусмотрено не было. Он только снимал с этих дел копии и встречался с заинтересованными людьми. И получал за эти копии не только одни устные благодарности. К тому же Борис грешил еще одним. Он никогда не жалел средств и времени на ксерокопирование и всегда делал две, а то и три копии, только одна из которых всегда превращалась если не в деньги, то уж всегда, поверьте, в необходимые услуги. Свой архив «на всякий случай» Тищенко оборудовал в своем родном селе, выкопав под старым орехом в поле, где много лет тому назад пас родительских коров, ямку, в которую и поместил старенький сейфик, подобранный когда-то родителем на школьном дворе в ворохе металлолома, обвернутый в кусок рубероида. Обновление архива происходило не реже его наездов к родителям за продуктами. А иногда чаще, если возникала такая необходимость…

Всю ночь он размышлял над услышанным, пытаясь выстроить из этих слов-кирпичиков что-то для себя определенное. И долго не мог справиться с этой задачей. Он догадывался, что схема приобретения недвижимости с доверенностью на родственника, есть выход и для него самого. Но как именно все осуществлять он еще точно не знал.

Еще его одно дело свело его с нотариусом Ямкиным. Когда Борис стал задавать ему «нужные» вопросы, о том, «почему нотариус удостоверивал договор купли-продажи автомобиля еще до того момента, как продающая сторона получила от покупателей необходимую сумму, в связи с чем одна из сторон оказалась и без автомобиля и без денег», услышал в ответ не только полный расклад о уже не очень его интересовавшем деле, но и такое долгожданное «предложение к сотрудничеству».

Уже через две недели Ямкин сообщил Тищенко о появившейся у него информации относительно «чудесной трехкомнатной квартирки на Липках всего за копейки». Это первое свое вложение в недвижимость Борис тоже помнил как яркое событие. Оформлена эта сделка была на давно умершего человека, паспортные данные которого «случайно» остались у Ямкина, и который перед самой своей смертью выдал генеральную доверенность на право распоряжения этой квартирой не кому иному, а именно Борису Олеговичу. Сделав скромный ремонт и впустив в присвоенную квартиру первых своих квартирантов, прокурор долго и с недоверием перелистывал толстую зеленую пачку уже честно, по его глубокому убеждению, заработанных денег.

Вскоре все это превратилось в конвейер. Жилье то дорожало, то опускалось в цене. Постоянно менялась престижность районов в его большом городе. Изменялся курс основной валюты в государстве. Все эти обстоятельства не оставляли Борису Олеговичу и свободной минуты! Все свои наличные средства он моментально вкладывал в дело и продавал, продавал, продавал, покупал, покупал…Он был целиком поглощен руководством своей, уже не малой, империей недвижимости. Но, одновременно, Борис был уверен и в том, что всецело теперь зависит от одного-единственного человека, который при желании мог одним письмом или устным заявлением сделать его не просто нищим, а уголовно-наказанным!

Это понимание пришло к нему внезапно и оглушило Тищенко своей убийственной простой. Он давно стал замечать некоторое охлаждение к его проблемам со стороны Ямкина. То в очереди ему приходилось стоять, то нотариус неожиданно перед самым его появлением, согласованным до этого по телефону, исчезал из своего офиса по неотложным делам. Ему срочно было необходимо что-то предпринимать. Борис не мудрствуя лукаво, просто взял и съездил не по графику к своим родителям, достав из ямки в поле нужную копию трехлетней выдержки.

На ту встречу с Ямкиным он ехал с легким сердцем и полной уверенностью в своем успехе. И вошел он тогда в шикарный кабинет нотариуса без стука:

– Ну, поговорим, Гриша? Я думаю, пришло время! – он смотрел в глаза опешившему таким тоном нотариусу.

– О чем, милый мой!? – вскочил со своего кресла и бросился закрывать дверь, отгораживающую его кабинет от помещения с помощниками Ямкин.

– Ты стал вести себя не совсем правильно! И я не понимаю почему! Я что, стал тебе меньше платить за услуги?

Этот вопрос вызвал улыбку на лице нотариуса. Тищенко, не обращая внимания на такое изменение в лице своего собеседника, продолжал:

– Твое нежелание к сотрудничеству в прежнем виде вызывает у меня некоторые подозрения! Гриша я пришел предупредить тебя в том, что если ты не изменишь своего отношения, то я буду вынужден…

– Поднять то старое дело по машинке? Ха, ха, ха! – прямо в лицо громко рассмеялся Ямкин. – Срать я хотел на то дело, понял? Причем, и на тебя тоже! Послушай, что я тебе сейчас скажу, пес! Если ты мне завтра утром не уплатишь тридцать штук долга за все последние квартирки, встретимся мы уже не здесь, а ты догадываешься где! – метал гром и молнию взглядом нотариус.

Наступила пауза. Боре было стыдно в этом признаться, но он струсил. Но отступать было поздно, практически некуда. Позади его было целое состояние и, главное, его личная свобода. Решение в голову пришло стремительно. Что это было похожим на то давнее, армейское дело с горстью патронов, Боря тогда даже и не вспомнил. Видимо, мысль о самосохранении попала на ту же самую извилину в его голове:

– Хорошо, Григорий Борисович… Прости меня, погорячился. Завтра, так завтра… Я, действительно, тебе должен… И не тридцать а тридцать три, мы же по одиннадцать за бланк договаривались, правда?

Ямкин возражать не стал, внутренне удивившись проявлению такой порядочности со стороны прокурора.

– Тогда, до завтра! – протянул с улыбкой на своем лице руку Тищенко. – Я буду выходить, обязательно перезвоню!

Вернувшись на работу, Борис своим появлением крайне удивил соседа по кабинету. Открывая дверь своим ключом Тищенко застал на своем столе совершенно голую дивчину Танечку, принятую на прошлой неделе в качестве секретаря, которую стоя и довольно страстно имел его молодой коллега.

– Ты хоть, скотина, документы бы со стола убрал!!! – заорал Боря и схватив для задуманного со стола прямо из-под самых соблазнительных ягодиц необходимые бумаги, громко хлопнул дверью.

В районном управлении милиции его так поздно не ждали. Заскочив в дежурную комнату, Борис коротко спросил:

– Задержанные есть?

– А кто конкретно вас интересует? – спокойно спросил дежурный майор.

– Все! Я вас попрошу немедленно всех вывести для беседы.

Только с одним мужичком, задержанным по звонку его же супруги за семейную ссору, Борис проговорил добрый час. О чем именно? Это так и осталось тайной для всех.

Еще Тищенко в этот вечер поднялся на третий этаж к оперативникам, откуда вышел совершенно пьяный.

– Что это вы так набрались, Олегович? – участливо спросил у Бориса дежурный.

– Да, так… дельце одно обмывали! Раскрытое…

– Это хорошо! – порадовался вместе с ним майор. – Машина не нужна?

– Не-а! Я так дойду! Погода шепчет!

…Как и договаривались, Тищенко утром позвонил Ямкину по телефону:

– Григорий Борисович, ты извини, я прийти не смогу…

– Что, совсем? Ну, смотри, я тебя предупредил! – в голосе нотариуса, как и в прошлый день, сквозила прямая угроза.

– Да, нет! Ты меня не понял! Долг принесет мой человечек. Меня срочно в командировку парят. Так, что, когда приеду, сразу перезвоню! У меня еще одна квартирка наклевывается! – как смог буднично поведал Борис.

– Так бы сразу и сказал… Хорошо, я буду на месте! Когда твой человек придет?

– Как договаривались! Он тоже перезвонит тебе. Все, пока!

Сразу после звонка незнакомого мужчины, сообщившего о том, что везет «бумаги», настроение у Ямкина приподнялось. Еще бы! Теперь, он, во-первых, поставит на свой автомобиль к зиме новую резину, во-вторых, купит новой и самой молодой за его бурную жизнь любовнице новую шубку, чего вполне хватит для поддержки их отношений, минимум, до весны следующего года, а, в-третьих, закажет себе в городском управлении юстиции бланков-неучтенки!

Ровно в обозначенное для встречи время раздался стук в дверь кабинета.

– Да, да! Входите! – попросил Григорий Иванович Ямкин.

В кабинет просунулся потертого вида, с давно небритыми щеками незнакомец:

– Я принес, как и договаривались! Вот! – протянул он в руки Ямкина сверток из газеты.

Нотариус взял газетный конверт в руки и стал разворачивать его. То, что там он увидел и было уже начал пересчитывать, вначале возмутило его, а когда он догадался, в чем дело, было уже поздно. В его кабинет вламывались оперативники из отдела по борьбе с организованной преступностью, в руках, которых была кинокамера с микрофоном:

– Всем оставаться на своих местах!!! Вы задержаны за получение взятки!!!

Руки оставить на столе!!!

Когда в кабинет вошли понятые, нотариус Ямкин уже сидел на стульчике и с его рук эксперт снимал мазки красящего вещества, которым обильно были политы денежные купюры, завернутые в газету. Затем все изъятое на месте совершения преступления пересчитывали и переписывали в длинный протокол изъятых купюр, что сопровождалось сбивчивым голосом того, кто их сюда принес:

– Я, значит, вчера приходил к нему… А он сказал, что за доверенность нужно принести сверх расценок еще и пятьсот рублей… Вот, я их сегодня и принес!

Слушая эти слова, нотариус Яшкин сохранял полное молчание, спокойствие и, вдобавок, улыбался одними уголками полных губ…

В чужом и далеком городе Борис Олегович сейчас ждал начала похорон того, кто пытался помочь нотариусу Ямкину выполнить данное обещание. Причем, не смотря на то, что его арест прошел без сучка и задоринки. Тищенко не были известны подробности взаимоотношений нотариуса и этого Сергиенко, сгоревшего при исполнении обязанностей вольнонаемного водителя спецназа.

Трагедия случилась в самой высокой точке полета этого разбирательства. Все казалось, было, им учтено. Следователь по делу был свой в доску и сообщал о каждом вздохе Ямкина за стенами СИЗО [24]. Оперативники из следственного изолятора тоже старались во всю свою прыть, окружив нотариуса плотным кольцом «внимания» из камерных осведомителей. Сколько он им отнес коньяку, теперь и сосчитать невозможно! Только с их помощью и была пресечена та, последняя попытка Григория Борисовича отправить из стен следственного изолятора записку – свою явку с повинной.

Это признание по идее должно было вообще не пересекать стен СИЗО. Но, благодаря трудно прогнозируемому вмешательству, теперь уже покойника-Сергиенко, записка ушла из-под носа контролеров и оперативных уполномоченных.

Когда до своего кума достучался однокамерник Ямкина с сообщением о том, что огромная малява ушла на свободу, было уже почти поздно. Спасло ситуацию только то, что Тищенко были известны адреса тех, кому Ямкин мог послать свое признание. Там-то, у дверей квартиры родного брата нотариуса и был остановлен с поличным солдат срочной службы внутренних войск. Этот рядовой вообще не отпирался и после первого же вопроса рассказал все. Включая фамилию человека, который послал его отнести записку и кому он должен был вернуть деньги.

Его предложением тогда было брать лейтенанта с поличным. Но командиру части, в которой служил Сергиенко нельзя было марать свой послужной список. Боевой полковник рвался на учебу в академию. Это стало объективной причиной спасения лейтенанта. Но не навсегда же!

По глубокому убеждению Тищенко Сергиенко должен был ответить за содеянное. Как именно, опыта ему было не занимать. Уж, больно убийственная для его карьеры информация была начертана Ямкиным в том письме на свободу!

Сегодня он ждал свидания с этим человеком. Первым и последним. Что-то непонятное потянуло Тищенко на эти похороны. Во вред многим его делам. Не понимая до конца своего порыва, Борис объяснял свое здесь присутствие только своим желанием увидеть все своими глазами. И еще ощутить радость оттого, что его враг повержен. Навсегда…

О приближении процессии свидетельствовал пока еще далекий звук двигателя автобуса. Старенький автобус-катафалк надрывно ревел на далеком подъеме перед кладбищем. Тищенко подошел вплотную к толстому стволу дерева, делающего его невидимым с дороги.

Вся участники похорон уместились в двух автобусах и трех легковых автомобилях. Когда двигатели были заглушены, только из последнего, шикарного «Крайслера» никто не поспешил выходить.

Кто именно сидел за затемненными стеклами ему, работнику прокуратуры, было не видно. Борис уже хотел выходить из своего укрытия к собравшимся, но это последнее обстоятельство заставило его остаться на месте. Скорее всего, это был уже его профессионализм. Между ним и автомобилем было не более трех метров.

Передняя пассажирская дверь не гармонирующего с местным пейзажем шикарного автомобиля открылась только тогда, когда гроб с телом покойника был установлен на подставках у ямы. Из автомобиля выглянуло очень симпатичное женское личико. Уже по его выражению Тищенко стало понятным, что приехавшая на «Крайслере» молодая женщина очень огорчена происходящим. Опущенные уголки губ, морщинки на лбу свидетельствовали об этом. Еще ее глаза были именно в том прищуре, который безошибочно выдавал ее мысли. Женщина изучала все происходящее в этом месте. Как и он сам…

Женщина обернулась к кому-то в салоне и что-то негромко сказала. Ее слов Борису было не слышно. Она, грациозно вытянув обворожительные ножки, покинула салон и осторожно обходя грязь, медленно двинулась в сторону родственников погибшего. Ее одна рука была в кармане кожаного плаща, во второй был большой букет. Курносая головка гордо закинута вверх. Но в ее осанке и движениях не было и намека на подавленность и печаль!

Не доходя с десяток шагов до самого места погребения, женщина остановилась и стала с еще большим интересом наблюдать за происходящим. Она замерла и долго не делала не единого движения. Тищенко смотрел на нее и все понимал. Ее одинокая фигура олицетворяла вторую, отдельную от основной, группу прощающихся с прахом. Именно так показалось тогда Борису.

На женщину никто не обращал внимания. Все были заняты прощанием с усопшим. Сослуживцами покойного даже было сказано несколько речей, междустрочный смысл которых сводился к одному: как здорово, что они не попали с ним на то, ставшее последним, задание.

И расходились от могилы все даже не поднимая на нее своих глаз. Вроде, этой посторонней женщины и не было на их пути вовсе!

Уже когда все для нее чужие расселись по своим местам и были заведены двигатели, она, не оборачиваясь назад, стала медленно подходить к свежему земляному холмику. Еще немного подождала, пока кладбищенские рабочие подравнивали могилу.

Долго стояла, когда осталась уже одна. Резко наклонилась и положила свой букет над тем местом, где глубоко в земле должны были быть ноги только что захороненного. Ее букет на могиле тоже был отдельно от других! И еще стояла с десяток минут, пока ей не посигналили из ее автомобиля. Не обернулась на первый призыв.

Только после второго, более настойчивого, резко обернулась и зашагала обратно. Подойдя к автомобилю, резко распахнула дверь и громко, вызывающе сказала:

– А я знаю! Это он! Он!!!

– Садись, пожалуйста…, – попросил спокойный мужской голос. – Пусть остается все, как ты считаешь правильным…

Тищенко вышел из оцепенения только когда уже перестал ощущать запах выхлопа дорогого бензина, отдающего абрикосовой косточкой. Следователь прокуратуры однозначно понял, что он стал случайным свидетелем чужого признания. Хотя слова той женщины не были прямым доказательством его неожиданного предположения, отмахиваться от них, как от беспочвенных ему было нельзя. Он чувствовал это. Поэтому машинально запомнил номерной знак «американца» на котором уехала незнакомка.

Борис вышел из-за своего укрытия, за которым его так никто и не заметил. Медленно стал приближаться к свежей могиле. Сырая глина на холмике почему-то напомнила ему детство. Точно из такого цвета глины был построен и дом его родителей. Как и большинство домов в его селе, в строительстве которых он часто принимал участие, вымешивая со своими друзьями голыми ногами глину, смешанную с соломой и коровьим навозом для лепки саманных кирпичей.

Здесь пахло свежевскопанной землей и еловой хвоей возложенных к могиле венков. На вершине холмика с черной ленточкой на углу стояла черно-белая фотография погибшего. Виталий Сергиенко на этом увеличенном с маленького фото и поэтому крупнозернистом и нечетком, улыбался.

Борис несколько минут стоял, осматривая место захоронения. Оно было обыкновенным. Кроме одной-единственой детали – того букета, лежащего особняком от всех остальных. Он присел на корточки рядом с этими, почти черными великолепными розами. Их было ровно десять штук. Среди нераспустившихся головок белел лоскуток картона.

Тищенко даже отдернул свою руку, так громко в кладбищенской тишине прозвучал хруст дорогого оберточного целлофана. На прямоугольнике размером с обыкновенную визитную карточку было вытеснено всего два слова: «Тебе, любимый…».

Привставал Борис уже одновременно пряча эту записку к себе в карман плаща.

По пути к своему автомобилю, оставленному у входа на кладбище, он уже ни о чем не думал, кроме одного: кого именно сегодня похоронили на его глазах. От мысли о том, что его недруг мог не оказаться в этой могиле, а вместо него был захоронен кто-то другой, рвало на части его, было уже утихомирившееся самолюбие.

Когда Тищенко садился в свой автомобиль он уже знал план своих дальнейших действий. Перед этой новой загадкой все остальные проблемы отодвигались на второй план. Его подсознание учуяло поживу. Оттуда, из своего рабочего кабинета, постижение этой, засвидетельствованной им лично на одном из многих донецких кладбищ, двусмысленности казалось ему пустяковым делом.