Читать книгу Книга Илстар Апейрон - Илья Старцев - Страница 41

Распущенные тёмно-русые волосы. Такие мягкие, длинные. Она лежит на сухом полу. Её кожа подтянутая, упругая, румяная на щёках, как у красавицы славянки, но в общем, она блестит здоровой белизной; она такая гладкая, и в то же время нежная и приятная на ощупь, податливая на ласки. Мягкость и насыщенная красочность её полных губ – верх всякого блаженства! Стройная шейка поддерживает овал её лица. Редкие родинки на её шее и лице придают ей привлекательность и сексуальность. Женственность округлой формы и насыщенный, мягкий цвет – всё это даёт ей её кожа. Мужчина касается, гладит её лицо и волосы и шепчет:

– Восхитительно, замечательно. Как увидел тебя такою прелестною, так моё сердце зашлось от влечения к тебе и до сих пор не отпускает. И эта память моя драгоценность, ибо в ней ты всегда останешся красивой для меня.

Он любуется ею, водит руками по её коже, его глаза и всё его осязание и обоняние, как цветком, увлечены лежащей на полу полуголой девушкой. Через некоторое время он снова продолжает свои рассуждения вслух:

– Верю, что можно сломить холодный нрав бесчувственной женщины нежностью ласк, вниманием, заботой, и тогда растает её железный нрав, и убедится мужчина, что это было всего лишь игрой; она всегда ждала его и желала, хоть словесно отвергала. Полностью открытые друг другу, интимные, без каких-либо между нами проблем, сам для тебя и ты для меня, а если ты похолодеешь и не будешь отвечать взаимностью на мою теплоту и ласки, тогда могу стать перед тобою на колени и попросить, чтобы мы вместе разрешили то, что отделяет тебя от меня… Однако, также верю, что к мужественным следует относиться нежнее, а к таким женственным – жёстче. Из женщины, как из глины, можно сделать что угодно и побыть с ней на волне. Пока она любит, она будет податливой. Главное действовать, стремиться и захотеть, чтобы сердце разбежалось с тобою, а не с пустотой. Нам дан момент, чтобы схватить и отобрать для себя этот лакомый кусочек, оторвать её ото всех, кто был с ней, чтобы теперь она была с тобой.

Вдруг она открывает испуганные глаза. Страх перед неизвестным, перед смертью, придаёт ей такую ясную отрешённость от вещественного мира, такую сказочную потерянность вне времени, что она ещё больше привлекает. Но не буду её убивать. Её целую. Она кричит, отталкивает меня. Развязываю одну её руку и кладу себе на уже довольно набухший, большой чёрный…

– Сожми, детка, сожми его крепко, не бойся, и почувствуй эту пульсирующую силу.

Он жаждет войти в её влажную розовую киску. И он войдёт. Он обязательно войдёт, но так медленно, чтобы ей не было больно, а было только приятно. Это ведь для неё тоже. Да, для тебя.

– Человек владеет природой, а ты – женщина – такое же естественное явление или часть, которая соединяет меня – мужчину – с природой. Это значит, отчего же мы вами так же не должны силою владеть? Ты ведь хочешь, чтобы в твой мир вошли, слились с тобой, стали частью тебя? Чтобы превышающие твои чужие силы были переданы-отданы только тебе единственной? Это сладострастное наслаждение, прелестное ощущение соития. Ты будешь вдвойне, нет втройне сильнее, потому что сам теперь являюсь твоим и умножаю твои силы.

Она смотрела на него, как на помешанного.

– Мои силы хочу отдать тебе, хочешь или нуждаешься ты в них или нет. Но конечно ты хочешь. И тебе они нужны. Отдаю себя тебе полностью, в твои руки, а ты питаешь меня своей красотой, как будто кормишь молоком и мёдом, – живее и с большим воодушевлением, как будто с мольбой, продолжал говорить он:

– Только ты одна для меня. Только тебя и больше никого. Хочу тебя всю изучить, взглянуть внутрь тебя, увидеть твою…

Он представил себя на её месте, как если бы он был ею:

Моё наслаждение не имеет границ, его не описать – сама на седьмом небе; внутрь, в сокровенный, розовенький, бархатный ларчик мой, врывается сладкое пламя, мои губки скользят по нему, а шейка нежно целуется с его головкой; так приятно и тесно внутри, давление, скользящее там – всё внутри меня; он наполняет меня собою, своей любовью с бушующей, страстной кровью; вся нахожусь в его стремительных, пылких объятиях, двигаюсь в ритм, ловлю резонанс; как он сосёт мои груди и водит язычком вокруг сосков!; пусть он наполнит меня своей силой, такой тёплой, пусть оставит часть себя во мне. Ааа-х.

Она визжит от боли и страха. Пока в ней, целую её, ласкаю, не могу от неё оторваться. Есть только одна она в этом мире. Только она и больше никого.

В подвале у меня были для этого знаменательного случая приготовлены прутья. Он ими стебанул и оставил росчерки крови на нежнейшей, беззащитной её задней плоти, дабы узнать есть ли разница между стенанием от боли или услады, и убедившись, что все эти эмоции одинаково отражены на лице, продолжил свои сладострастные отвратительно-извращённые издевательства. Она рыдала от приятной боли. Бороться ей было бесполезно.

Негр закрывает её в подвале. Идёт в магазин за продуктами. Кормит её хорошо, когда она ест. Покупает только органические продукты. Калорийные и вкусные. Она не должна быть такой упрямой девочкой. Ей нужно восстанавливать энергию, а то она так сильно переживает и быстро похудеет – у неё много стресса. Это плохо для её здоровья. Говорю ей об этом, но она в начале не слушает меня, но потом, в связи с тем, как бережно к ней отношусь – привыкает. Ухаживаю за ней, за её кожей, и часто купаю. Она должна быть чистой. Покупаю разные дорогие платья, модные наряды, какие мне советуют в магазине.

Так продолжается несколько недель. Она уже совсем привыкла. Не вспоминает родных и друзей. Мужчина успокаивает её, говорит что никто здесь её не найдёт в лесной глуши, и никто не обидит. Она его так манила и удовлетворяла. Трахает её ежедневно и каждую ночь. Она связанная и подвешанная стонет – ей должно быть нравится. Она грязная девчонка. В ванной комнате хорошенько её намываю, намыливаю её шею, плечи, груди… руками вожу по её прелестям, обмываю её. Она прекрасна голая. Ароматным шампунем намыливаю её длинные волосы и одновременно скольжу в ней.

Принёс матрас к ней в подвал. Бормотал себе под нос:

– А то что же, по-твоему, заниматься любовью на холодном полу? Да нет же, пол не холодный, а сухой…

Она обещает быть хорошей девочкой и просит, чтобы она спала в спальне. Она себя хорошо ведёт, не плачет, не кусается или кидается на меня, как в начале, не пробует меня вдарить ногами. Она даже призналась мне в любви. От чего же не позволить ей жить наверху, со мной? Но подготовился, чтобы она не сбежала. Замок на входной двери установил, чтобы он работал только снаружи, и окна все крепко забиты. Может её приковать цепью к кровате? Но тогда как же она будет ходить в уборную? Тем более, что же, она животное что ли? Конечно нет, она – прелестный ангел, цветок, которого поймал себе в «лукошко». Может наставить ловушки, которые бы её захватили, при случае, если она захочет убежать? Да нет, это глупо, как в фильмах. Прощаюсь с ней поцелуем. Обещаю скоро вернуться, чтобы она не предпринимала никаких глупостей. Она говорит, что это глупости говорю сам. Что она меня любит и не может жить без меня, что осознала каким необыкновенным и добрым человеком оказался. Закрываю дверь на ключ и еду купить ей что-нибудь. Она просила винограда, но ещё куплю ей сладеньких булочек и кефира. Мысли и сердце наполнены ею. Неужели она меня любит? Было такое, что в насильника влюблялась его жертва.

– Милая, где ты? – он дома. Она за дверью с ножом замахивается на его шею, но он отражает удар, и она пыряет его несколько раз в бок и грудь. Он выхватывает нож, но падает на пол уже на кухне. Она пинает его. Глубоко в груди боль. Её волосы через плечо. Больно, очень больно. Моя кровь растекается по полу. Чувствую, как будто отдал, убил часть себя, но нашёл откровение в образе передо мной, познал её секрет. В образе прекрасного света, облачённого волнистой тьмой. Она напоминает мне вселенную. Моя девочка. Всё равно тебя люблю. Не доживу, не…