Читать книгу Скелеты в шкафу Розенбергов - Карина Сенн - Страница 9

Когда темнота охватила улицы, когда зажглись высокие фонари, а в окнах жилых домов загорелся свет, она зашла в высокие двери громкого ресторана с яркой красной вывеской. Круглые столики, живая музыка. Женщина лет пятидесяти в чёрном кружевном платье кружила меж столиков, держа за руку своего улыбающегося спутника. Среди высоких голов Лиза искала его глаза. И вот, пробравшись через шумную толпу, толкающуюся возле одного игрового автомата, Рой вышел ей навстречу. Дымчатые волосы, такие же глаза. Она ослабила хватку своего пояса и помахала ему рукой. Ей всё ещё казалось, что она пахнет землёй, несмотря на то что вода смыла последние остатки мёртвого запаха с её кожи. А от него пахло кардамоном и сигаретами.

– Привет, – он расплылся в улыбке и обнял её за плечи. Его голос растворялся в шуме ресторана и других голосов. Она лишь кивнула головой.

– Людей не отпугнула полиция, – заметила Элизабет.

– Да, по Джорджу Гримму никто не скучает.

– Кто сейчас будет выступать? – спросила она, заглядывая на подсвеченную сцену, притягивающую внимание глаз. На секунду она представила, как выглядит, когда поднимается на неё, как выглядит, когда её тело парит в воздухе. Люди так же замирают? Так же в наслаждении не могут оторвать взгляд от сцены?

– Ребекка, – длинноволосая рыжая певица, с маленькими хитрыми глазами. Они не часто пересекались в последние годы, с тех пор как у Элизабет появилась своя личная гримёрная комната. – Кажется, она.

– Мне нужно готовиться! – ступая на сцену, Ребекка в длинном платье направилась к микрофону.

– Не уходи домой после выступления, – он преградил ей дорогу. – Я достал, что ты просила. И мне очень интересно узнать о твоём переезде, – чёрт, Рой всегда был любопытным юношей.

Она спускалась по ступеням в серый длинный коридор, и звуки заглушались тишиной и цоканьем её каблуков. Возле знакомой двери она увидела большую плетёную корзину, прикрытую чёрной вуалью, о которой рассказывал ей Рой сегодня утром. Она подняла её с полу и зашла в тёмную комнату, включая тусклый свет. Снова этот диван, эти обои. Снова она видит этот будуарный столик с большим зеркалом. Снова эта мигающая лампочка над её головой. Снова сверху играла одна и та же песня, которую Ребекка никак не могла вытянуть. Она стиснула зубы, ставя большую корзину на пол, скидывая чёрную вуаль. Не в первый раз ей дарят подарки. Чаще всего это был букет или громкие слова восхищения. Как и сейчас. Крупные бордовые бутоны роз, и среди них маленькая белая рифлёная бумага размером с визитную карточку. «Ты танцуешь, словно маленький ангел, Элизабет. Спасибо, что делаешь меня счастливым». Клише. Джозеф наверняка бы высмеял её подарки, хотя сам часто дарил ей её любимые полевые цветы, несмотря на его большую любовь к изыскам.

Она наносила макияж, надевала корсет, выбирала обувь или как заколет волосы на этот раз. Всё казалось ей таким обыденным и приевшимся. Разве кого-то это может осчастливить? Она взглянула на бумажку перед собой. Красивый почерк, сильный наклон влево, острые угловатые буквы, каждая из которых аккуратно выведена, словно на неё потратили целую вечность. Ей хотелось посмотреть на того, кто оставил это. Он сидел за одним из столиков сейчас? С этой мыслью она вышла на сцену, осматривая публику. Он был одним из тех, кто смотрел на неё, или одним из тех, кто яро хлопал в ладоши? Или же он предпочитал играть в покер в соседнем зале? Быть может, он лишь однажды видел её выступление. Нет, она откинула эту мысль. В записке он подразумевал своё длительное наблюдение за ней. Раньше она никогда не всматривалась в чужие лица и никогда не думала о том, перед кем танцует и что эти люди думают о ней. Наверняка кто-то ненавидел её, например Ребекка, что недовольно морщила нос из-за кулис. А кто-то восхищался ею, как тот пьяный бродяга, прильнувший к толстому окну «Брюма», потому что его не пустили внутрь. Сколько глаз! И у каждого свои мысли в голове. Если пытаться разобрать их всех, можно стать параноиком, ищущим подвох в каждом слове и движении. В прошлый раз за одним из этих столиков сидела Мари. Таинственная незнакомка с неплохой актёрской игрой. Она не хотела думать о ней этой ночью, она хотела думать о нём и о той записке, что назвала клише ещё несколько минут назад и что пахла дорогим мужским одеколоном, жадно въевшимся в её ладони.

Машинальные движения. Её руки манили за собой, а в глазах сверкали маленькие ночные огоньки. Её рука крепко держала скользкий шест, не давая ей упасть, и Элизабет медленно поднималась по воздуху, взмахивая рукой, на которой развивался свободный длинный рукав, подобно крыльям. Скрипка одного из музыкантов завершала льющуюся по воздуху мелодию. И она, приняв довольные аплодисменты, ушла со сцены, встретившись лицом к лицу с Ребеккой.

– Неплохо танцуешь для самоучки, – съязвила она, окатив Лизу скептическим взглядом. – Неудивительно, что тебя безоговорочно взяли на эту должность.

– У них была тяжёлая ситуация, требующая решения. Им нужны были посетители, ведь одним фальшивым пением внимание «зрителей» не удержишь. Я была подарком небес для этого заведения, – Элизабет обвела стены взглядом, восторженно вздыхая. – Люди хотя бы узнали, что здесь есть сцена.

***

Элизабет, как и обещала Рою, ждала его, сидя на скамейке возле чёрного входа в ресторан. Была глубокая ночь, свет фонаря падал на её колени, которые прикрывало бежевое пальто из габардина. Она смотрела в небо, усыпанное яркими звёздами. Смотрела на круглую, как блюдце, белую луну. Было тихо, только издалека доносились еле уловимые звуки чужого веселья. Рядом с её скамейкой стояла плетёная корзина. Она повернула голову в сторону открывающейся двери.

– Долго сидишь? – спросил Рой, накидывая чёрную куртку на плечи. Изо рта шёл пар.

– Нет. Здесь хорошо, – отдалённо ответила она, смотря, как его рука тянется к карману.

– Тебя угостить? – он с лёгкой улыбкой протянул ей сигарету, и она взяла её, зажимая губами. Маленький огонёк и терпкий сигаретный запах смешался с морозным воздухом.

– Тебя не потеряют? – спросила она, потирая покрасневшие от холода ладони.

– Нет, – коротко ответил он, откидывая голову назад, касаясь стены.

– Ты сказал, что принёс их?

– Да, – он запустил руку в карман и достал прозрачный пакетик с белыми таблетками, потряхивая им перед своим лицом. – Насколько ты хочешь их? – играючи спросил он, и она, выждав недолгую паузу, попыталась неудачно забрать их, вызывая его смех.

– Рой! Отдай мне его! – смеялась она сквозь зубы, в которых держала сигарету. – Боже, Рой! – Лиза ударила его по плечу и услышала недовольное бормотание.

– Держи, ты хорошо боролась за них, – ехидный голос, и он протянул ей её приз.

Девушка убрала небольшой пакетик в кармашек своей сумки, а где-то залаяла стая бродячих собак.

– Элизабет, – сказал он, опуская глаза, остужая свой пыл. – Я не хочу вмешиваться в твою жизнь, но, как твой друг, я обязан спросить…

– Зачем мне это? – закончила она, за него.

– Я волнуюсь, просто пойми меня.

Элизабет тяжело вздохнула.

– Если у тебя проблемы, скажи мне. Может, я помогу, – он умоляюще взял её руку.

Неожиданно. Она неуверенно отдёрнула её.

– Ты и так отлично помогаешь мне, Рой. И со мной всё в порядке.

– Это галлюциногены, Лиза!

– Лишь цветовые галлюцинации, не утрируй. У меня просто повышенная тревожность. От них мне становиться лучше. Ты же мне веришь? – она положила голову на его плечо, чувствуя лёгкую дрожь. Он замёрз.

– Хотелось бы, но я знаю, насколько убедительно ты можешь лгать, – но он даже не представлял.

– Как я могу успокоить тебя? – она взглянула в его глаза так же, как раньше делал Джозеф, выманивая из неё правду. Смотря в лицо Роя, Элизабет было тяжело признать, что видит в нём знакомые черты своего брата. Она видела их во всех людях. В каждом старалась найти родную частичку. На единственной фотографии Джо было десять лет. А после… его лицо в её сознании приобретало всё новые черты, становилось всё менее знакомым. Она не помнила его. И за это она винила только себя и множество препаратов, с помощью которых долгие годы пыталась забыть своё прошлое.

– Как ты можешь успокоить меня? – пожал Рой плечами. – Расскажи о своём переезде. Как дом?

– Ужасен, – засмеялась она, снова пичкая его ложью. – Тесные комнаты, в которых нужен ремонт. Есть подвал, но я не решилась туда спускаться. Ты даже представить себе не можешь, насколько там темно, а у соседей напротив всё то время, что я была там, играл глэм-рок.

– И сколько стоило это чудо? – спросил он, отвлекаясь.

– Уже неважно, Рой, – она вновь положила голову на его плечо. – Уже неважно.

Сигаретный дым поднимался в ночное небо.

– Элизабет, я решил засыпать тебя вопросами, но всё же… – затянул он, глядя на проплывающие над головой звёзды. – Сколько мы уже знакомы?

– С тех пор, как я пришла работать сюда, – Элизабет попыталась вспомнить тот день, но всё было как в тумане. Она не помнила их первой встречи. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что спустя столько лет я до сих пор ничего не знаю о тебе. Ты всегда была такой скрытной.

– А что тебе интересно?

– Всё, – ответил Рой, запахивая куртку. – Когда ты переехала в этот город? Где твоя семья? Ты никогда не говорила о них, – заметил он. – С ними…

– Всё в порядке. Они помогают мне. Мы редко общаемся, – не задумываясь, говорила она, перебирая стандартные ответы в голове. – У нас всегда были тяжёлые отношения. А живу я в этом городе с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать.

– Ударь меня, если я вмешиваюсь не в своё дело, но почему ты здесь? Спустя столько лет, – непонимающе спрашивал он. – В тебе есть всё, есть потенциал, так почему же ты не двигаешься дальше? Я думаю, что ты заслуживаешь большего, чем просто быть чьим-то развлечением. Никогда не поверю в то, что с самого детства ты мечтала стать танцовщицей.

– Я и не мечтала.

– Так чему же ты хотела посвятить свою жизнь? – кажется, он проявлял искренний интерес, и Элизабет, поддавшись его чарам, вспомнила свой дом.

– Когда я была ребёнком, – начала она, смотря сквозь время в прошлое, – я очень любила искусство. Я наслаждалась картинами, в нашем доме их было безмерное количество. Они все были разными. От разных художников, в разном настроении, в разной цветовой палитре. Бывало, я не могла понять, что смотрело на меня с холста, но всегда могла прочувствовать, какие эмоции вкладывал в свою картину художник. В некоторых я видела злость, ярость, страсть, спокойное умиротворение, а в некоторых видела любовь, самое непонятное для меня чувство. Некоторые хотелось разгадывать, смотря на них часами, но, увы, такой возможности у меня не было. Больше всего мне нравились картины с людьми. Разве не будоражит осознание того, что такие живые глаза, смотрящие на тебя с картины, будут существовать вечно, храня в себе чью-то молодость, даже если пройдут века? – Элизабет бросила быстрый взгляд на Роя, он внимательно слушал, докуривая сигарету. Свою она уже выбросила, затоптав каблучком. – В таких картинах была своя красота, особенная и удивительная. Мне нравились статуи, у нас в саду их было много, но значительно меньше, чем картин в доме, – улыбнулась она, вспоминая, как бродила по этим садам ночами, как несколько раз терялась в этих зелёных лабиринтах. – И ещё я любила читать. Но всей душой не любила детективы.

– Почему? – удивился Рой. Музыка и задорный смех за стеной не утихали.

– Потому что ещё в детстве я поняла, что не бывает только хороших или плохих людей. Поняла, что не всё «зло» заслуживает наказания, и не все правильные поступки можно назвать хорошими. Наверняка я запутала тебя?

– Вроде бы нет. Но если я правильно понимаю, ты поощряешь плохие поступки?

– Ни в коем случае, но всё индивидуально. На некоторые нехорошие вещи нас вынуждают другие люди, не оставляющие выбора. И эти люди ещё страшнее, только наказание никогда не постигает их, и это несправедливо. А если покороче, то я не всегда была согласна с книжными финалами.

– Значит, работу судьёй мы можем не рассматривать.

– Так точно, Рой. Я выросла в доме искусства, несмотря на то, сколько в нём происходило плохих вещей. Я была частью всего прекрасного, создаваемого человеческой рукой или человеческой душой. Моя мать хотела быть великой актрисой, но лишь пару раз она ступала на сцену, похоронив свою мечту глубоко в землю. Однажды я достала кассету из родительской спальни, – это сделал Джозеф, тогда он в очередной раз приходил за новой книгой для сестры, но вернулся с тем, что они смотрели почти всю ночь напролёт. – Одна чёрно-белая красивая пьеса. Моя мать не так уж плохо играла, на самом деле.

– И ты хотела пойти по её стопам?

– Хотела. Я видела смысл своей жизни в познании искусства, но потом… – с грустью вспомнила она, закрывая глаза.

– Что случилось потом, Элизабет? – он в нетерпении ждал ответа.

– То, из-за чего я больше не хожу в театр, – она отказалась от всего. Даже от хороших картин и статуй. От всех любимых вещей, навевающих ей ненужные воспоминания. – Поэтому я здесь.

– Ты не можешь угробить свою жизнь, не можешь, так же как и мать, похоронить свою мечту в землю только потому, что какие-то вещи заставляют вспоминать тебя то, чего ты не хочешь, Элизабет. Это неправильно. Это твоя жизнь, не допускай, чтобы другие люди искалечили её.

Дрожь прошлась по её телу. Не от его слов, а от мороза, что прокрадывался под пальто и бегал по коже.

– Ты не знаешь меня, Рой.

– Но это не мешает мне, как другу, раскрыть тебе глаза.

– Я не смогу, – Элизабет не любила людей, не ищущих выход, людей, смирившихся со своей судьбой. Такие никогда не окружали её, таким не был её отец, Джозеф, ни её друг детства Руди. Интересно, что с ним стало сейчас? Она не знала таких людей, и они были для неё чем-то новым и непознанным, но теперь она пополнила их неуверенные ряды, и это приводило её в ярость. – Моё прошлое всегда преследует меня, где бы я ни была. Оно не отпускает меня, а я не могу отпустить его.

Джозеф был призраком её прошлого. Напоминанием о той вине, что лежала на её хрупких плечах.

– Но что же на счёт тебя? – она перехватила начало его слов, задавая вопрос. – Почему ты не уйдёшь отсюда?

– Мне намного тяжелее бросить эту работу, чем тебе.

Рой был старше её всего на один год. Он жил в бедном районе, в небольшом доме с шатровой крышей. На его газоне стояли детские качели, которые он установил, когда его сестрёнка только научилась ходить. На его кухне готовила мать, а он был единственным, кто содержал семью. Насколько было известно Элизабет, Рой мечтал стать хирургом.

– Здесь я могу получить то, чего не заработал бы и за месяц работы в больнице. Видишь? – он резко возвёл руку в воздух, и Элизабет проследила за движением его пальцев. – Падающая звезда! – воскликнул он, как ребёнок.

– Звёзды не падают, это…

– Перестань умничать и просто загадай желание, – перебил её Рой, и Элизабет внимательно посмотрела на небо, думая лишь о том, насколько сильно она хотела бы увидеть океан, к которому когда-то Джозеф обещал увезти её.

***

Вечер понедельника. Из кухни слышались тихие голоса, доносящиеся с экрана. Фотографии Майкла, диктофон, всё это лежало на столе перед её глазами. Элизабет ждала её, она знала, что женщина в цветастом платке появится на её пороге. И она была права.

Мари стояла за дверью, пока Элизабет поворачивала ключ в замке. Несколько дней её телефон звонил по одному и тому же номеру, но она так и не смогла услышать высокий голос Дакоты Вайсс. Разговор с Роем не выходил из её головы всю оставшуюся ночь и утро, она так и не смогла уснуть, думая, насколько он был прав. Большая сцена, театр, жизнь во имя искусства. Она хорошо играла разные роли, и это единственное её сходство с семьёй. Джозеф был таким же превосходным актёром. Бывало, стоило ей увидеть его в окружении других людей – и она не могла узнать его: новый голос, манеры, смех, совсем новый взгляд, всё было подвластно ему, и иногда это пугало её больше всего на свете.

Элизабет открыла дверь и увидела женщину с опущенной головой. Она пригласила её в дом и проводила до большого старого кресла. У Мари дрожал голос, и она вновь перебирала пальцами белый платок в руках. На этот раз Элизабет увидела её настоящее, неподдельное волнение. Чёрный кейс она поставила рядом с креслом и пару раз откашлявшись, взяла одну из фотографий в руки.

– Что это? – спросила женщина, поднимая взгляд на Лизу, которая внимательно смотрела на её подрагивающие пальцы.

– То, о чём Вы просили узнать, Мари. Место, в котором бывает Майкл Ландергуд, – она указала на несколько фотографий, разложенных в ряд, – каждую пятницу. Записи его разговоров, также есть запись телефонного разговора с ним, – Элизабет кивнула на фото Хайдена, – и с его братом.

Мари не рассматривала их лица, не бралась включать диктофон. Её взгляд остановился на тёмной фотографии стола, на которой лежала детская заколка. Затем Мари взяла фотографию ножки стула с красными разводами, и слёзы непроизвольно выступили из её глаз, она прикрыла рот ладонью, испуская лишь тихие всхлипы и едва различимый шёпот.

– Он был прав, – беззвучно бормотала она.

– Простите?

– Я должна забрать всё это, – быстро сказала она, собирая разбросанные на журнальном столике фотографии. Её рука потянулась к диктофону, но Элизабет перехватила его и лежащую рядом флешку, крепко сжимая в руках.

– Я отдам вам записи только после того, как узнаю, кто вы на самом деле. Ну же, скажите правду, Мари. Кем является для Вас Майкл? – с интересом спросила Элизабет, не обращая внимания на чужие слёзы. Сочувствие для слабых – разве не этому их учили с детства?

– Разве это имеет значение? – горестно возмутилась женщина.

– Нисколько. Это лишь моё любопытство. Но лучше я узнаю правду от Вас, нежели найду её сама, – женщина смахнула слёзы белым платком и неуверенно достала потрескавшийся кожаный кошелёк из своей сумки.

– Я покажу Вам кое-что, – маленькая квадратная фотография. Она несколько секунд покрутила её в руках, всматриваясь в чёткое изображение лиц, а затем протянула её Элизабет. Счастливая семья смотрела на неё в ответ: Мари, полный мужчина рядом с ней и маленькая девочка, держащая в руках мишку с большим красным бантом в белый горошек, а на её голове была чёлка, заколотая блестящей заколкой с белыми бусинами.

– Так это Ваша дочь… – с грустью произнесла Элизабет, и Мари лишь кивнула головой, поднося платок к мокрым глазам.

– Я смогу ещё увидеть её? – с надеждой спросила она.

И как бы тяжело ни было, Элизабет тихо прошептала:

– Нет.

Лицо, полное безысходности, стеклянный взгляд, лишённый надежды. Лиза катнула маленькую флешку вперёд, и она остановилась у опущенных вниз рук Мари. Та лишь молчала, но после того, как Лиза вернула фотографию, женщина яростно положила чёрный кейс на мягкий диван рядом.

– Вы уже отдали мне деньги, – опомнилась Элизабет, когда Мари открыла чемоданчик.

– Я заплатила лишь за то, чтобы узнать о своей дочери. Но сейчас, – Лиза встала с кресла, смотря непонимающим взглядом на то, как женщина выкладывает новые пачки денег.

– Уберите это, боже! – воскликнула девушка, когда из кейса показалась пластмассовая рукоятка пистолета.

– Я хочу, чтобы Вы убили его, – оглушительные слова, к которым она не была готова. – Здесь половина, вторую я пришлю вам ровно через неделю, в это же время.

Элизабет молчала, пересчитывая толстые пачки.

– Подумайте, жизнь за жизнь. Моей дочери исполнилось всего шесть лет. У неё было будущее… И разве такие люди, как Майкл Ландергуд, имеют право безнаказанно ходить по этим улицам, наслаждаться каждым днём, думая, кого бы ещё закрыть в своём тёмном подвале? Думая о том, чью следующую жизнь он хочет отобрать. Была ли она первой? И будет ли последней? У вас есть время до пятничной ночи, чтобы принять правильное решение…

– Почему же Вы не сделаете это сами? – спросила Элизабет, вникая в её громкие слова.

– Потому что я не смогу взглянуть в глаза того, кто отобрал у меня всё, – она вновь начала рыдать, прикрывая лицо руками, медленно отходя к двери, взявшись за длинную ручку. – На дне лежит номер моего телефона и время, когда он будет там. Позвоните мне, когда его тело охладеет, и мы больше никогда не увидим друг друга, – она открыла дверь и, стоя на пороге, сказала дрожащим голосом: – Надеюсь, что человек, отправивший меня к Вам, не ошибся.