Читать книгу После потопа - Кассандра Монтег - Страница 6

Глава 3

Оглавление

Мы с Перл забрали себе флягу и спихнули тело со скалы. Пока бежали к лодке, я все думала про корабль и команду в бухте. Скоро ли они его хватятся? Прикинула, что ветер сегодня сильный: быстро отнесет нашу «Птицу» на юг. Главное – заплыть за другую гору, а там найти нас будет не так-то просто.

Не успели мы запрыгнуть в лодку, как я уже поднимала якорь. Перл отрегулировала парус, и мы рванули вперед. Берег оставался все дальше позади, а я никак не могла отдышаться. Спряталась от Перл под навесом. Меня всю трясло с головы до ног. Так же содрогалось тело мужчины, когда он умирал. Я и раньше дралась. Да и за оружие, бывало, хваталась. Случались острые моменты. Но не убивала ни разу. Прикончив этого человека, я словно открыла дверь и шагнула в другой мир. Такое чувство, будто я сюда уже наведывалась, только позабыла: вытеснила из памяти. Ждала прилива силы и уверенности, а почувствовала себя еще более одинокой.

Мы плыли на юг три дня. Наконец добрались до Яблоневого сада, маленького торгового порта на горе на месте Британской Колумбии. Воды во фляге хватило всего на день, зато вечером второго дня прошел слабый дождь. Но этой воды хватило, чтобы не ослабеть от жажды.

Я бросила якорь возле Яблоневого сада и поглядела на Перл. Она смотрела на берег.

– Не хотела я, чтобы ты это видела… – сказала я, внимательно наблюдая за ней.

С тех пор Перл со мной почти не разговаривала.

Дочка пожала плечами.

– Этот мужчина хотел причинить нам вред. По-твоему, я не должна была его трогать? Думаешь, он был хорошим человеком? – спросила я.

– Не нравится мне все это, – тихо и жалобно произнесла Перл. Помолчала, будто задумавшись, и добавила: – Я боюсь отчаянных людей.

Дочка посмотрела на меня пристально, даже слишком пристально. Когда она спрашивала, почему люди поступают жестоко, я всегда отвечала: от отчаяния. Отчаянные люди – отчаянные поступки.

– И правильно делаешь, – произнесла я.

– Мы теперь опять будем ее искать?

– Да, – подтвердила я.

Только когда с языка сорвалось это коротенькое словцо, я поняла, что решение уже принято. Мгновенная реакция, не имеющая никакого отношения к здравому смыслу. Стоит только представить Роу в опасности, и у меня не остается выбора. Я должна спешить к ней. Теперь у меня только один путь. Так же дождь падает только из туч на землю, а не наоборот.

Хотя для меня самой это решение оказалось неожиданностью, Перл ни чуточки не удивилась. Лишь молча глянула на меня и спросила:

– Как думаешь, я понравлюсь Роу?

Я подошла к Перл, присела на корточки и обняла ее. От волос дочки пахло соленой водой и имбирем. Я зарылась в них лицом. Для меня Перл оставалась такой же хрупкой и беззащитной, как и в ту ночь, когда я произвела ее на свет.

– Конечно, понравишься, – ответила я.

– И у нас все будет хорошо, правда? – спросила Перл.

– Просто отлично.

– Ты сказала, каждый сам за себя. Я не хочу быть сама за себя, – произнесла Перл.

У меня сжалось сердце. И я обняла Перл покрепче.

– Не бойся, я всегда буду рядом, – пообещала я и поцеловала дочку в затылок. – Надо пересчитать улов, – сменила я тему, указывая на ведра с рыбой, расставленные на палубе.

Я по очереди взвешивала рыбин на ладони. Машинально прикидывала, сколько мы выручим за каждую, но все остальные мысли вытесняла одна: где-то там, на далеком берегу, Роу совсем одна. Сама за себя. Куда подевался Джейкоб? Умер? Бросил ее? При одной мысли руки затряслись от холодной ярости. Очень может быть: для Джейкоба бросать людей обычное дело.

«Но с Роу он бы так не поступил», – возразила я самой себе.

Меня снова захлестнула волна ненависти. Той самой ненависти, которая годами не давала мне спать по ночам после его побега. Раньше меня ослепляла любовь, а теперь ненависть. Но я понимала, что должна взять себя в руки и сосредоточиться на деле. Забыть о Джейкобе и думать только о Роу.

Все три дня, что мы провели в море, я не переставала думать о Роу. Казалось, все мое тело нацелилось на одну задачу: добраться до нее. А тем временем мой сознательный разум занимался повседневными обязанностями: вот здесь надо подтянуть трос, а теперь пора вытаскивать сеть. Эти мелкие ежедневные хлопоты меня успокаивали. С одной стороны, при мысли о Роу меня охватывали потрясение и паника, но с другой, в том, как я работала на борту лодки, было какое-то странное животное спокойствие. Будто сегодня точно такой же день, как и всегда. Как долго я мечтала, надеялась и одновременно боялась, что найду Роу. И все по одной простой причине: если она жива, я брошусь за ней на край света и рискну ради нее всем. Какая мать бросит ребенка в час, когда нужна ему больше всего? И все же, если возьму с собой в опасное путешествие Перл, разве тем самым я не отвернусь от нее, не предам ее интересы? Не разрушу мирную жизнь, которую так старательно выстраивала для нас двоих?

Мы с Перл сложили лосося и палтуса в четыре корзины. Мы уже выпотрошили и закоптили лосося на борту лодки, зато палтус совсем свежий: с утра поймали. А значит, за него можно смело назначать цену повыше.

Яблоневый сад – очень подходящее название для этого места: на прогалине между пиками двух гор высажены яблони. Сад охраняют два сторожа. На обоих пиках по наблюдательной вышке. Заметят вора – открывают огонь на поражение. Я надеялась, что удастся выменять не меньше полкорзины яблок, а вдобавок еще зерна и семян. Когда мы в последний раз заходили в торговый дом, у нас было всего три корзины с рыбой. Еле-еле удалось выменять их на товары, которые были нам жизненно необходимы: канаты, масло и муку. А теперь нам не помешало бы получить семян: буду выращивать овощи прямо на борту лодки. Сейчас у нас есть только полузасохший помидорный куст. В Яблоневом саду живет моя давняя подруга Беатрис. Уж она точно предложит хорошую цену – выгоднее, чем в любом другом порту.

Вода плескалась у горного склона, берег поднимался вверх под крутым углом. Причалить можно возле небольшого торфяного плато. Много лет назад здесь сколотили дощатый настил, с тех пор наполовину ушедший под воду.

Мы причалили и заплатили портовую пошлину: отдали ящик с металлическими обломками. Я наткнулась на него, когда искала на мелководье что-нибудь полезное. «Птица» – одна из самых маленьких лодок в гавани, зато она прочная. Дед задумывал ее так, чтобы она была легкой и простой в управлении. Одна мачта квадратного сечения, руль, лодочный шест, по обоим бортам – весла, навес из старых тряпок и пластикового брезента, под которым мы спим. Дед построил «Птицу» из деревьев на нашем дворе в Небраске, еще в начале Шестилетнего потопа. Тогда бегство было единственным шансом на спасение, и мы это прекрасно понимали.

К тому времени, как родилась я, побережья по всему миру уже ушли под воду. Размер многих стран сократился наполовину. Волна мигрантов хлынула вглубь материка, и внезапно Небраска превратилась в многолюдное место, где жизнь бьет ключом. Но никто еще не знал, что худшее впереди: великое наводнение длилось шесть лет, и вода поднялась выше, чем предвидели в самых смелых прогнозах. Целые государства погрузились на дно морское, а города стали новыми Атлантидами.

Перед Шестилетним потопом сушу сотрясали землетрясения, берег захлестывали цунами. Земля переполнилась энергией, разбухла и отяжелела от нее. Я вытягивала руку и ощущала в воздухе жар, похожий на пульс невидимого зверя. По радио до нас доходили вести о том, что морское дно раскололось, и теперь вода из земных глубин просачивается в океан. Но что именно произошло, мы так толком и не узнали. Единственное, что нам было известно наверняка, – вода стремительно поднималась вокруг нас, угрожая похоронить всех в подводной могиле.

Годы, когда море постепенно затапливало берега, назвали Столетним потопом, хотя никто не может точно сказать, когда он начался. Не было никаких призывов к оружию, как при объявлении войны. Не было конкретной даты, обозначающей начало катаклизма. Но потоп продолжался почти столетие – чуть дольше, чем время человеческой жизни. Дед вспоминал: когда родилась его мать, Новый Орлеан еще был, а когда она умерла, его уже затопило.

За Столетним потопом последовали миграционные потоки и бои за ресурсы. Мама рассказывала, как прекращали существование огромные города. Электричество и Интернет то работали, то отключались. Беженцы появлялись на порогах домов в Индиане, Айове и Колорадо. Изможденные и напуганные, они прижимали к груди вещи и умоляли о пристанище.

Ближе к концу Столетнего потопа правительство перебралось вглубь материка, но возможности властей и их влияние оказались сильно ограниченны. Когда мне исполнилось семнадцать, по радио объявили, что президент убит. Но месяц спустя через наш город проходил один из беженцев и сказал, что на самом деле президент бежал и скрывается в Скалистых горах. А еще через некоторое время до нас дошли слухи, что произошел военный переворот. Захватили Конгресс, и после этого все члены правительства подались в бега. К этому моменту коммуникации практически не работали, новости ограничивались досужими сплетнями, и я перестала их слушать.

Когда начался Шестилетний потоп, мне было девятнадцать. Я недавно познакомилась с Джейкобом. Помню, как мы вместе стояли и смотрели репортаж о затоплении Белого дома. Над водой поднимался только флаг на крыше. Его лизали волны, пока мокрая ткань не обвисла и не прилипла к шесту. Я пыталась представить, что делается внутри Белого дома. Многочисленные лица государственных мужей глядят с портретов, вода течет по коридорам в кабинеты или врывается внутрь мощной волной.

В последний раз мы с мамой смотрели вместе телевизор на второй год Шестилетнего потопа. Я тогда была беременна: ждала Роу. Показывали очередной репортаж. Мужчина развалился на надувном плоту, поставив на живот бутылку виски, и с довольной ухмылкой глядел на небо. Он проплывал мимо небоскреба, а вокруг покачивался на воде всякий мусор. Мама всегда говорила: на одно и то же событие реакций столько же, сколько людей.

Касалось это и папы. Из-за него я наконец поняла, что́ означает для нас это великое наводнение. Я с детства привыкла, что связь с внешним миром то появлялась, то исчезала. Огромные очереди на суповых кухнях тоже стали для меня обычным делом. Но однажды, когда мне было шесть лет, у меня заболела голова, и меня отпустили из школы пораньше. Сарай в саду стоял нараспашку. Через дверной проем мне было видно только папино туловище и ноги. Я подошла ближе, подняла голову и увидела его лицо. Папа взял веревку и повесился на свае.

Помню, я закричала и отпрянула. Каждая клеточка моего тела превратилась в острый осколок стекла, каждый вдох причинял нестерпимую боль. Я побежала в дом искать маму, но она еще не вернулась с работы. В тот месяц перестали работать сотовые вышки. Оставалось только сидеть на крыльце и дожидаться, когда придет мама. Я все думала, как сказать ей, что случилось с папой, но слова не шли на ум. О таком даже подумать было невозможно. И сейчас часто бывают дни, когда я чувствую себя, как та девчонка на крыльце. Все жду и жду, а в голове пусто, как в чисто вымытой миске.

Когда вернулась мама, мы нашли на столе продуктовую сумку. Внутри почти ничего не оказалось. Рядом лежала записка от папы: «Магазин стоит пустой. Простите».

Думала, когда у меня появятся свои дети, я смогу его понять и осознаю всю глубину отчаяния, которое он испытывал. Но этого так и не произошло. Наоборот, я возненавидела его еще сильнее.


Перл потянула меня за руку и указала на повозку с яблоками возле пристани.

– Сейчас добудем, – кивнула я.

Деревня многолюдная. Тут и там снуют толпы народу. Перл старалась держаться ко мне поближе. Мы повесили корзины с рыбой на два длинных шеста, чтобы удобно было нести на плечах, и стали подниматься по длинной извилистой тропе между двумя горами.

Снова ступив на сушу, я почувствовала облегчение. Но стоило очутиться в толпе, и меня охватила паника. Это чувство совсем не походило на страх, который испытываешь, когда носишься одна по волнам. На суше я чувствовала себя слабой и беззащитной. Чужачкой, вынужденной приспосабливаться к постоянно меняющимся правилам жизни в каждом новом порту.

А Перл не испытывала двойственных чувств. Не металась между облегчением и паникой, как я. Она терпеть не может сушу. Единственное, что ей нравится на твердой земле, – здесь можно ловить змей. Даже в младенческом возрасте Перл плохо переносила сухопутную жизнь: когда мы по ночам разбивали лагерь на берегу, упорно не желала засыпать. Иногда на земле ее укачивает. Когда останавливаемся в порту, Перл время от времени идет поплавать, чтобы успокоить нервы.

Повсюду торчат пни срубленных деревьев. Землю сплошь покрывает густая трава и кусты. На дороге такое столпотворение, что прохожим не разойтись. Вот старик врезался в двух парней, которые тащат каноэ. Вот женщина подталкивает вперед детей. Одежда у всех грязная и рваная. Когда столько народу живет друг у друга на головах, повсюду царит такая вонь, что с непривычки мутит. В портах редко встретишь детей младше Перл, и Яблоневый сад не исключение. Опять растет младенческая смертность. Люди на улицах поговаривают о том, что, если так и дальше пойдет, скоро мы все вымрем. Обсуждают, как восстановить нормальную жизнь.

Кто-то сбил одну из корзин Перл с шеста. Я выругалась и быстро собрала рыбу с земли. Мы прошли мимо торгового дома и салуна, обогнули рынок под открытым небом. В воздухе стоит запах капусты и свежесобранных фруктов. На окраинах городка теснятся хижины. А мы забирались все выше и выше. Нам нужна палатка Беатрис. Хижины кое-как сколочены из деревянных досок, собраны из кусков металла или камней, сложенных друг на друга, как кирпичи. Во дворе одной из хижин на земле сидел маленький мальчик и чистил рыбу. На шее ошейник, от ошейника тянулся поводок, обвязанный вокруг металлического шеста.

Мальчик посмотрел на меня в ответ. На спине, будто темные цветы, проступали синяки. Тут из хижины показалась женщина и застыла в дверях. Скрестила руки на груди, уставилась на меня. Я отвела взгляд и поспешила дальше.

Палатка Беатрис на южном склоне горы. Из-за нескольких секвой ее не разглядишь. Беатрис рассказывала, что ревностно оберегает свои деревья от воров. Иногда просыпается по ночам от ударов топора и сразу хватается за дробовик. Но недавно Беатрис призналась мне, что у нее осталось всего четыре патрона.

Мы с Перл присели на корточки и сняли шесты с плеч.

– Беатрис! – позвала я.

Сначала никто не ответил. Я уж испугалась, что палатку занял кто-то другой, а что стало с моей подругой, так никогда и не узнаю.

– Беатрис!

Но тут она выглянула из палатки и улыбнулась.

Беатрис по-прежнему заплетает длинные седые волосы в косу, спадающую по спине. Лицо, потемневшее и загрубевшее от жизни под открытым небом, изрезали глубокие морщины.

Беатрис выскочила из палатки и сгребла Перл в объятия.

– Я уж вас заждалась, – произнесла она.

Беатрис переводила взгляд с меня на Перл, отмечая каждую мелкую черточку, каждую подробность. Конечно, она боится, что в один далеко не прекрасный день мы больше не приплывем к ней с рыбой. Точно так же я боюсь, что мы вернемся сюда торговать и найдем в палатке незнакомцев, а Беатрис исчезнет – поминай как звали.

Подруга обняла меня, потом взяла за плечи, отстранила и устремила на меня пристальный взгляд.

– Что такое? – спросила она. – Чую, что-то случилось.

– Беатрис, я узнала, где Роу. Нужна твоя помощь.

После потопа

Подняться наверх